«Человек, как никто из живых существ,
любит себе создавать дополнительные трудности…»
Оставшись одна, я дрожащими руками вытащила из ячейки достаточно большую коробку и поставила её на стол. Почему-то мне казалось, что я собираюсь открыть ящик Пандоры и выпустить на божий свет страшные семейные тайны. Как ни странно, память Мэгги вообще ничего по этому поводу мне не говорила, вот то есть абсолютно! Тряхнув головой, я прогнала паникёрские мысли и решительно откинула крышку.
В ящике оказалось три отделения: в одном лежали коробочки, вид которых недвусмысленно говорил о том, что там драгоценности, в другом находились бумаги, причём сверху расположился открытый конверт с кучей печатей, ну и в третьем были деньги, для разнообразия – американские доллары. Много долларов. Симпатичные такие пачечки стодолларовых купюр приятного зелёного цвета. Я хотела удивиться, но потом вспомнила, что в те времена евро просто не было, а может, в этом мире и не будет.
Поборов чисто женское желание посмотреть на содержимое футляров, я взяла конверт и вытащила из него плотный лист гербовой бумаги с несколькими подписями и печатями. Пробежав глазами первые строки, я поняла, что это завещание дяди Кевина, в котором он, видимо, и оговаривает условия перехода ко мне средств со второго счёта.
Мелькнула мысль забрать документ с собой, но я быстренько от неё отказалась, потому как дома у меня сейфа нет, во всяком случае, я пока его не обнаружила, а хранить подобные бумаги просто в ящике стола – это совсем мозгов не иметь. Прочитать – да, нужно, но потом положить обратно.
Через десять минут я стала обладательницей следующей ценной информации: во-первых, доступ к половине второго счёта и накопившимся процентам я смогу получить только после того, как мне исполнится двадцать пять лет, то есть – через год с небольшим. В паспорте, который я неожиданно обнаружила в сумке, была дата моего рождения: девятое сентября 1940 года. А вот всей суммой я смогу распоряжаться лишь тогда, когда выйду замуж. При этом доступ к деньгам первые десять лет брака будет только у меня, и лишь спустя указанный срок я могу добавить в список лиц, имеющих доступ к деньгам, своего мужа. Ну что же… в этом была определённая логика. Во-вторых, дом по адресу Вестминстер-стрит, 19 является моей собственностью и не может быть продан, только передан по наследству детям или внукам. Прекрасно, я и не собиралась его продавать даже когда не знала о том, что проблем с финансами у меня нет вообще никаких. В-третьих, если со мной что-нибудь случится – не приведи Всевышний – до вступления в брак, то заявить права на наследство может некий мистер Александр Смолл, дальний родственник, который будет уведомлен в надлежащие сроки и так далее и тому подобное. Если же несчастье случится, когда я уже буду замужем, то средства делятся каким-то хитрым образом между супругом, детьми и этим самым неизвестным мистером Смоллом.
Положив бесценный документ обратно в конверт, я быстро просмотрела остальные бумаги. Это были старая купчая на дом, какие-то письма, несколько изрядно выцветших чёрно-белых фотографий. Я решила, что потом постепенно изучу всё, что здесь есть.
У меня оставалось ещё немного времени, и я не устояла и заглянула в несколько футляров, в которых вполне предсказуемо обнаружились драгоценности. Крупные серьги с рубинами, кольцо, кулон… всё достаточно массивное, старинное, явно семейные реликвии. Носить я их не собиралась, а вот небольшие круглые золотые часики забрала. Если их почистить и подобрать подходящий ремешок или браслет, то вполне можно носить, тем более что часов у меня не было, как и возможности проверять время по смартфону. Взяла я и небольшую связку ключей, лежащую под стопкой писем.
Положила часы и ключи в сумочку и убрала все футляры обратно в коробку. Сделала я это очень вовремя, так как почти тут же раздались шаги, и в помещение вошёл мистер Ллойд.
– Мисс Стюарт? – он вопросительно посмотрел на меня, мол, не помешал ли? Невольно вспомнила бессмертную комедию «Любовь и голуби»: «Извините, что помешал вам деньги прятать!»
– Да, благодарю вас, мистер Ллойд, – я встала из-за стола, и мы так же слаженно заперли ящик, в который банковский служащий убрал увесистую коробку.
– Прошу вас, – он галантно пропустил меня вперёд и начал поочерёдно запирать двери в хранилище.
Наверху я получила небольшую стопку купюр разного достоинства, выслушала десяток заверений в том, что Блайзберское отделение «Barclays Private Bank» в целом и мистер Ллойд в частности всегда будут рады видеть меня в стенах банка.
Выцарапавшись из цепкой хватки молодого человека, я вышла на улицу и отправилась в ближайшее кафе, чтобы переварить полученную информацию.
Сидя под симпатичным полосатым зонтиком, я погрузилась в размышления. Судя по отношению окружающих, о моём истинном финансовом положении никто не знает, что, в общем-то, и неудивительно.
Завещание, насколько я поняла, было оформлено в у нотариуса в Хоуптоне, да и не стал бы ни один уважающий себя представитель этой профессии нарушать закон о нераспространении, или как он тут правильно называется. Репутация – дело такое: заработать трудно, а потерять – легче лёгкого.
Банковские служащие, в частности, те, кто имел доступ к соответствующим сведениям, тоже не распространяются о количестве нулей на счетах клиентов, потому как себе дороже. Проболтаешься – и вылетишь с «волчьим билетом», да так, что ни один банк в стране тебя даже уборщиком не возьмёт. Так что цена болтливости и в этом случае слишком высока.
Значит, о том, что я являюсь обладательницей миллионного – звучит-то как! – состояния, никто не знает. И я постараюсь сделать так, чтобы и дальше никто не был в курсе: так всем, и в первую очередь мне, будет спокойнее.
Жуя кусок пирога и даже не чувствуя его вкуса, я смотрела куда-то перед собой и чуть не вылила на юбку кофе, когда молодой женский голос прозвучал прямо над ухом:
– Мэгги! Ты оглохла, что ли? Зову тебя, зову, а ты как будто не слышишь!
Я, вздрогнув, повернулась и увидела симпатичную брюнетку примерно моих лет, которая с весёлым удивлением смотрела на меня. Память тут же подсказала, что это Эмили, моя лучшая и, в общем-то, практически единственная подруга. Приятельниц у меня было много, а вот подруга – одна.
– Ой, прости, задумалась и действительно тебя не услышала, – виновато улыбнулась я, – не сердись, ладно?
– Если я из-за каждого такого пустяка стану сердиться, то состарюсь раньше времени, – легкомысленно махнула затянутой в кружевную перчатку рукой Эмили. – А я думала, ты только завтра к вечеру вернёшься, ты же собиралась провести в Хоуптоне романтические выходные. Вы поссорились?
– Да вроде нет, – я пожала плечами, так как, сколько ни рылась в памяти Мэгги, так и не смогла найти ничего, что пролило бы хоть какой-то свет на её отношения с Диком Саммерсом. Так что придётся узнавать всё окольными путями и подстраиваться по ходу разговора, а пока отделываться общими фразами. Может, Эмили знает больше, и я смогу из беседы почерпнуть хоть какие-то сведения?
– Тогда почему ты здесь, да ещё такая… – девушка прищёлкнула пальцами, подбирая слово, – такая замороженная?
– Нормальная я, просто задумалась, – попыталась я оправдаться, – столько всего навалилось, сама знаешь. Карнавал этот, экзамены, ярмарка осенняя.
– А я тебе всегда говорила, что не нужно быть такой активной в плане общественной жизни, – заявила Эмили, устраиваясь за столиком напротив меня и делая заказ, – мужчины, знаешь ли, не слишком любят общественно-ориентированных девушек. Им в доме нужна хозяйка, а не председатель парламента. Ты, наверное, утомила Дика своими разговорами о работе и предстоящем карнавале.
– Не знаю, – нахмурилась я, – но, Эми, зачем мне молодой человек, которому неинтересна моя жизни и мои увлечения?
– Мы с тобой уже сто раз об этом говорили, Мэгги! – воскликнула Эмили, дождавшись, пока официантка поставит перед ней чашку и вазочку с десертом. – Ричард Саммерс – один из самых завидных женихов Блайзбери!
– Неужели? А я вот в газете прочла, что его дела не так чтобы хороши, скорее, наоборот. Он, между прочим, даже в списке потенциальных женихов стоит чуть ли не на последнем месте. Даже Генри Синклер его опережает, несмотря на сомнительную внешность.
– Ну ты сравнила! Синклера прочат в мэры лет через десять, так что, само собой, в рейтинге он занимает ступеньку повыше, чем Саммерс. Но Дик такой красавчик! Однако, я думаю, к Генри тоже привыкнуть можно, если постараться. И всё же, Мэгги, почему ты вернулась раньше? Мне-то ты можешь сказать!
– Знаешь, – я задумчиво вздохнула, – я вдруг почувствовала, что мы с Диком всё же слишком разные… Я ему хотела об этом сказать, когда мы завтракали в четверг утром.
– Завтракали? – глаза Эми стали круглыми. – Вы что… Уже?!
Я подумала, что, судя по всему, нравы в этом мире, во всяком случае, в провинции, достаточно консервативные, раз мысль о том, что девушка может провести ночь с молодым человеком, даже её ровеснице кажется невозможной. Нда, до принципа «секс не повод для знакомства» тут ещё очень и очень далеко. Но, может, оно и неплохо?
– И что? – карие глаза Эми сверкали от любопытства. – Как он отреагировал?
– Знаешь, спокойно, – ответила я, прислушиваясь к внутренним ощущениям в надежде, что если я ошибусь, то они мне как-нибудь на это намекнут, – проводил меня на автобус и помог донести сумку.
– То есть даже не уговаривал? – разочарованию Эмили не было предела. – Может, тогда он действительно тебе не подходит? А почему он не вернулся вместе с тобой в Блайзбери?
– Не знаю, Эми. Он сказал, что у него какие-то дела, поэтому он проведёт выходные в Хоуптоне, – уверенно проговорила я, потому что вот этот момент почему-то помнила очень отчётливо.
– Ну не знаю, – протянула подруга, – вы выглядели такими довольными, когда я видела вас возле библиотеки… Все считают, что ты наконец-то обратила на него внимание, он ведь так долго пытался этого добиться.
– Я так и поняла, – я невольно поморщилась, – меня только ленивый не спросил о том, что у меня с Диком и почему я вернулась раньше него одна. Такое впечатление, что людям больше поговорить не о чем, честное слово.
– Это Блайзбери, детка! – явно копируя кого-то, сказала Эми и засмеялась.
Интересно, откуда эта фраза здесь, ведь до появления сериала «Друзья» ещё больше тридцати лет. Именно там прозвучала фраза «Это Лондон, детка», ставшая основой для сотен мемов и подражаний. Кстати, интересно, а что здесь с кино и телевидением? Дома я телевизора не заметила, а в других местах просто не присматривалась. Ладно, это решаемый вопрос, причём не самый экстренный.
– То есть Дик теперь свободен?
Вопрос Эмили вырвал меня из раздумий, и я улыбнулась подруге.
– Абсолютно!
– Тогда я, пожалуй, буду с ним полюбезнее, – хитро прищурилась Эми, – хочу позлить Бена, пусть немножко поревнует, а то как-то он слишком уверен, что я никуда от него не денусь!
– Только не увлекайся, – тоже улыбнулась я, – Бен, конечно, парень спокойный, но стоит ли будить лихо, пока оно тихо?
Беном, как я вспомнила, звали парня Эми, и был он высок, широкоплеч, обладал тихим нравом и пудовыми кулачищами. Ему принадлежали заправка и самая большая автомобильная мастерская в Блайзбери, где он сам порой с удовольствием возился с машинами.
С Эмили Бен встречался уже несколько месяцев, и поговаривали, что дело идёт к помолвке, хотя официального предложения подруга пока не получала.
– Знаешь, он пригласил меня в следующие выходные в «Долли», – чуть покраснев, призналась Эми, – ну, ты понимаешь, да?
«Долли» был самым дорогим рестораном Блайзбери, и обычно именно там происходили всякие судьбоносные мероприятия, в том числе свадьбы, помолвки, награждения. Когда у дяди Кевина был юбилей, он тоже отмечал его в этом ресторане. Так что, скорее всего, Бен таки созрел до того, чтобы сделать Эмили предложение.
– Тогда, мне кажется, заставлять его ревновать совершенно неразумно, – высказала свою точку зрения я.
– Почему? – Эми явно не хотелось отказываться от пришедшей ей в голову идеи. – Уверена, это будет очень забавно!
– Сомневаюсь, – я осуждающе покачала головой, – впрочем, смотри сама, но потом не говори, что я тебя не предупреждала!
– Мэгги, ты иногда бываешь такая скучная и правильная! – надула губки подруга и вдруг изменилась в лице.
– Что случилось?
– Всевышний! Ты только посмотри, какой мужчина!