Перед боем сконцентрируй свое внимание на определенной цели. Заранее выбирай того, кого собираешься поразить или взять в плен. Он-то и будет твоей целью. Если влетать в сражение с готовностью сражаться со всеми, ничего хорошего не выйдет, ты потерпишь поражение.
Для тебя не должно существовать никого, кроме твоего противника. В этом залог неизбежной победы.
Испытывая душевные страдания от того, что вынужден оставить свою семью в час опасности, и еще от того, что идет по деревне без мечей, Минору как-то добрался до казармы, где забился в угол, стараясь предаться медитации.
Трещали цикады, от жары в домах были раскрыты не только внешние ставни амадо, но и внутренние фусима. Хотя даже это не спасало от духоты. Минору лежал на футоне, думая о том, что еще приготовит для него вдруг получивший неограниченную власть брательник.
'Ну и пусть я умру, - думал юноша, подложив под голову кулак. - Моя смерть докажет отцу мою преданность. Я сумею умереть с честью, не опозорив ни его, ни своего имени. Хотя поймет ли отец?'
Несмотря на то что Ал воспитывал Минору чуть ли не с его рождения, и юноша вполне привык называть отцом голубоглазого, как сиамская кошка, светловолосого иноземца, которого многие за глаза называли Золотым Варваром, он все же понимал, насколько сильно самурай и хатамото самого великого сёгуна Токугава, Арекусу Грюку, отличается от настоящих японцев. На самом деле отца звали Алекс Глюк, но практически никто в Японии не мог произнести иноземную букву 'л', вот и получалось неблагозвучное Арекусу Грюку. В отличие от остальных, Минору произносил имя отца чисто, кроме того, знал английский и немного понимал родной язык отца, на котором тот обычно разговаривал, думая, что остался один. Знать родной язык своего приемного отца Минору считал делом чести, так как отец мог заскучать без родной речи, и тогда он, Минору, высказал бы перед ним свои скромные познания.
Отец же был действительно странным, например, будучи хорошим воином, он не любил лить человеческую кровь просто так. И в то время, когда другие отцы посылали своих детей тренироваться в искусстве отсекания голов, практикуясь на узниках, Ал отослал Минору учиться в Такамацу Иаи, так называемому искусству внезапного нападения. Дело, конечно, хорошее и с главой рода не поспоришь, но только в то время, когда друзья по играм уже отсекали головы своим первым собакам и воодушевленно посматривали в сторону пленников, он, Минору Грюку, еще и курицы не обезглавил!
При неприятном воспоминании Минору передернуло. Конечно, уважая рост Минору и его нехилое телосложение, никто не осмеливался сказать гадость ему прямо в лицо, но за спиной наверняка шептались.
В ночном воздухе носились похожие на крики чаек голоса стражи. По заведенному обычаю время от времени они громко окликали друг дружку. Причем, несмотря на то что сейчас семья Алекса Глюка жила в деревне, а самураи охраны привыкли дежурить на стенах замка, в деревне они не оставляли этого обычая, чинно прогуливаясь по чистеньким улицам с таким видом, словно дежурят на стенах неприступной крепости замка сера Глюка, на высоте самой луны...
Минору уже засыпал, когда сменившийся стражник разбудил его, потрепав за плечо.
- Минору-сан, Минору-сан, очнитесь, пожалуйста. Амакаву-сан приказал передать, что на второй день молодой луны вы должны совершить сэппуку.
Минору сел, протирая глаза. Но принесший дурную весть самурай не собирался исчезать, как это и положено странным или страшным снам.
- Амакаву хочет, чтобы я покончил с собой? - Минору попытался скрыть охвативший его ужас, но, по всей видимости, не смог.
Самурай сочувственно покачал головой. Теперь Минору признал его, это был молодой, недавно поступивший на службу к отцу самурай из весьма уважаемого рода, которого рекомендовал ему письмом сам даймё Кияма - глава даймё-христиан. Юноше было около двадцати, и он был последователем Христа.
- Я могу что-то сделать для вас? - Он казался смущенным и растерянным, пожалуй, не меньше, нежели Минору.
- Спасибо. Ничего. - На самом деле Минору хотелось потребовать, чтобы этот парень сейчас же, немедленно скакал к отцу, но такая его реакция на происходящее могла обесчестить и его, и принесшего весть самурая. Поэтому Минору решил смириться с судьбой и не пытаться искать спасения. - Пусть будет, что должно быть, - произнес он, отвернувшись к стене.
- Могу ли я хотя бы пойти к вашей уважаемой матушке, чтобы доложить о происходящем ей? - Самурай был явно озадачен отсутствием желания спасти себя. - Приказ, конечно, отдан, но формально он отдан не главой рода. Еще можно бороться, - попробовал он убедить Минору.
- Если бы заместитель вашего господина приказал вам совершить самоубийство, вы сделали бы это? - Лежа спиной к собеседнику, Минору было проще скрыть свои чувства.
- Конечно. - Самурай-христианин размашисто перекрестился, но это движение осталось незамеченным Минору.
- Отец говорил, что Христос не одобряет самоубийства.
- А мой отец говорит, что мы сначала японцы, а потом христиане, - высокомерно изрек самурай. - Мы молимся в католических соборах, мы исповедуемся и носим крест. Но при этом мы ничем не отличаемся от остальных верноподданных нашего императора и нашего сегуна.
- Отец еще говорил, что христианство не разрешает иметь наложниц и любовниц, что христиане не спят с мальчиками, что...
- Наш священник тоже говорил все это, но он еще добавлял, что никто и даже он сам не святы. Все мы грешим. И они грешат... - Он запнулся. - Так я, того, схожу к Фудзико-сан, или?..
- Спокойной ночи. - Минору не хотелось оставаться в одиночестве, но столь спокойно, чинно и благородно отпуская слугу, он был почти счастлив уже из-за того, что сумел в такой тяжелой ситуации сохранить свое лицо.