Дорога к озеру Коцит (СИ)

Глава 5. «Мне холодно, дьявол…». Часть 4

Этот коридор с виду был гораздо более ухожен, чем предыдущие посещённые места этого замка. Даже факелов здесь оказалось почти столько, сколько надо для комфортного передвижения. Под ноги не лезли камни, и не было слышно так часто здесь встречающихся противоестественных звуков. Мне даже стало несколько жаль, что этот островок относительного спокойствия оказался таким коротким.

Не прошло и пяти минут с начала моего движения, как я вышел в очередное безумное помещение. Из предметов интерьера в нём присутствовали большой стремящийся к кубической форме камень, а также дьявол, стоящий на нём и самозабвенно жонглирующий не менее чем десятком, вне всякого сомнения, острых кинжалов. Неожиданно для себя, отверженный потерял равновесие и упал столь неудачно, что его коварные игрушки решили отправить своего хозяина играть в другое (лучшее ли) место. Так получилось.

Я осторожно подошёл к окропленному свежей кровью камню. Вся его поверхность была изрезана перекликающимися фигурами и словами. Вероятно, этим нехитрым способом отверженные пытались запечатлеть историю Ордена. Фигуры были грубы и гротескны, а слова несвязанны и малоинформативны. Видимо данная летопись предназначалась исключительно для своих (что впрочем как раз неудивительно) и постороннему (то есть нормальному) дьяволу представлялась хаотичными рисунками младенца. Правда, слова были там отнюдь не детские — смерть, месть, плач и так далее. Похоже, история Ордена Отверженных имела мало радостных страниц.

Бросив надежды повысить свой уровень знания отверженной истории, я направился к недальновидно приоткрытым и приятно недалёким дверям. Не слишком нахально подтолкнув одну из створок, я вполглаза заглянул в продолжение своих основательно доставших приключений. А приключения явно не желали подходить к долгожданному концу. За дверью стоял явно запланированный пламенем на встречу со мной дьявол. Он спокойно и чуть надменно смотрел мне под ноги, будто не удостаивая меня чести прямого взгляда. Я решил не требовать от него соблюдения формальностей, я ударил и так.

Брызги разбитого стекла были слабым утешением очередной неудаче моей профессии. Не поддавшись мимолётной тоске, я резко вошёл в комнату и увидел себя. Себя, моего врага и его Путь, Путь не явный, но отражённый. Я словно вошёл в огромное зеркало.

— Снова война, — прохладный голос отверженного отразился от сотен зеркал и зазвенел надо мной. — Ты любишь воевать, пришелец?

— Приходится, — я снова ударил, больше рассчитывая на удачу, но вновь получил лишь ещё одно разбитое зеркало.

— А если не хочу воевать я? — вопрос оказался почти своевременным.

— Тогда уйди с моей дороги, — я никак не мог найти источник этого почему-то крайне раздражавшего меня голоса.

— Разве я стою на ней, дьявол? — отверженный и, правда, казался удивлённым, — разве не ты взошёл на мою?

— Значит сейчас у нас одна дорога, — не любил я разговаривать во время боя, хотя боя у нас пока так и не получалось, и я уж не знал жалеть мне об этом или радоваться.

— Но у дороги может быть ведь только один хозяин, — отражение дьявола приняло задумчивый вид, — а остальные на ней лишь гости.

— Вот сейчас и выясним, кто здесь хозяин, а кто гость, — я ударил снова, скорее для самоуспокоения, надо ли говорить, что результат оказался предсказуем.

— Но тебе ведь не нужна моя дорога, — отверженный оказался удивительно рассудительной для безумца личностью, — тебе нужен мой ангел.

Мне очень понравилось слово — «ангел», а вот слово — «мой» привело к невеселой мысли, что просто так мне Элати не вызволить. И ещё, слова эти говорили о самом главном, о том, что леди была ещё жива, а значит, всё ещё имело смысл.

— Мне нужен ангел, — я решил попробовать действовать более дипломатично, — но, только не твой, а мой, — ну или почти дипломатично.

— Странно всё это, — разговорчивый отверженный не обратил внимания на моё уточнение, — а, впрочем, пошли, поговорим, если только ты пройдёшь моей дорогой, — и с лёгким смехом он исчез из окруживших меня зеркал.

Я скрипнул зубами. Ах, как же давно у меня не было простых, скучных дорог. Глубоко вздохнув, я, не слишком торопясь, пошёл к ближайшей отражающей моё усталое лицо стене. Не особо стесняясь, я с силой ударил по ней рукояткой меча. Зеркало послушно разлетелось на мелкие кусочки, но за ним стояла его полная аналогия. Не сдаваясь, я разбил не меньше десятка зеркал, но всё что я после этого увидел, было моей полной гнева фигурой.

Попутно с этим увлекательным занятием, я не без интереса вспоминал своего нового знакомого. В отличие от виденных мной до этого членов Ордена этот отверженный был практически лишён отличительных физических знаков безумия. Только классический внереальный взгляд украшал его лицо, но это было здесь нечто вроде пропуска. Да ещё голос, голос был слишком спокойный для нормального дьявола. В нём не было слышно дыхания хоть каких-нибудь эмоций. Разве что лёгкий интерес и ленивое удивление. В голове мелькнула мысль, что, судя по его осведомлённости, я наткнулся на кого-то из высших иерархов Ордена, возможно, даже на самого Магистра.

Но чтобы убедиться в этом, его надо было сначала повторно разыскать, а вот с этим как раз были связаны некоторые проблемы. Ни дверей, ни проход в этих зеркальных стенах я найти не мог, а их уничтожение добавляло лишь острых осколков под ногами. Я воспарял к потолку и обречённо смотрел себе под ноги в надежде найти на них, таких же зеркальных, как и стены, терзающую мечту — выход из этой блистающей клетки. Но всё было тщетно. Я остановился и несколько раз проклял все зеркала мира. Уже было ясно, что, долбясь в стены, я выхода не найду. Надо было искать абсолютно другой подход. А подход здесь мог быть только один — безумный, а значит крайне оригинальный.

Учитывая полную узурпацию этого места смеющимися надо мной зеркалами, мне показалось более-менее логично попробовать использовать их с какой-либо созидательной целью. Вполне вероятно, что одно из них и было той дверью, которую я так влюбленно искал. Свыкнувшись с этой бредовой мыслью, я вознадеенно подошёл к своему случайному отражению.

Я посмотрел на себя отраженного. На своё лицо, свои мысли и свой Путь. Я смотрел на себя, тянулся к себе, просил о помощи и поддержке. Я закрыл глаза и соединил наши Пути, соединил в один, у которого было два начала и не было конца. Я сливался со своим верным визави. Сливался тяжело и болезненно. Жестокому стеклу было наплевать на мои переживания, оно радостно резало моё лицо, руки и душу. И мне не оставалось ничего, кроме как терпеть эту равнодушную, карающую боль. Терпеть и идти всё дальше и дальше, с яростью сдерживая рвущийся из изрезанной груди крик.

Я всё-таки закричал, закричал уже, когда вывалился с другой стороны. Закричал перед лицом своего врага, который всё также спокойно сидел на простом стуле, глядя в сторону от меня. Рядом с ним стояло большое занавешенное зеркало и стойка, на которой лежало изящное копьё с узким конусообразным лезвием.

— Ты долго шёл, — он перевёл взгляд в другую сторону, — а впрочем, я привык ждать. Сначала я ждал, когда меня поймут, потом, когда оставят в покое, когда я смогу не оборачиваться, боясь получить сталь в спину. Потом ждал, когда искал место, где меня никто не оскорбит и не тронет. А когда нашел, стал ждать, когда кто-либо нарушит мой покой, и когда я смогу говорить с любым, как с равным. Но, вот ты пришёл, и теперь я жду, когда же ты покинешь земли отверженных, ибо я вижу в твоих глазах то, что ждёт каждый из нас — смерть. Но ведь ты, как и я, не собираешься её дожидаться. Но соберёмся ли?

— Где ангел? — я не хотел разговаривать с этим дьяволом. Он слишком хорошо владел своим безумным разумом, а это могло уже слишком плохо закончиться.

— Ангел? — он криво улыбнулся, — так он недалеко. Смотри.

С этими словами отверженный подошёл к зеркалу и сдёрнул покрывавшую его ткань. На секунду мой взор оказался полностью парализован открывшейся мне картиной. Сперва я, наконец, понял, почему этот дьявол стал братом Ордена. За спиной у этого отверженного были крылья. Маленькие, кривые, изрезанные шрамами и покрытые серой кожей они вызывающе глядели на меня из прорезей в его одежде. Дьявол словно специально шевельнул ими в жалком взмахе, показывая, что это именно крылья, а не непонятные наросты на спине.

Но после того как он сдёрнул покрывало, мне стало уже не до жестоких шуток Великого Огня. В гладкой поверхности зеркала лежала Элати. Веки её дрожали, не в силах приоткрыть замутнённые глаза. На скуле расплывался безжалостный кровоподтек, а её восхваленные небом крылья из белоснежных превратились в алые от неумолимо залившей их крови, крупными каплями устремляющейся на грязный пол.

— Ведь кто-то ошибся, верно, пришелец, — крылатый дьявол резко развернулся ко мне. — Ведь кто-то оказался неправ, — он снова сел на стул. — Может быть я, но я ли? Может быть ты, но разве ты расскажешь? А может быть она, но разве ей кто-то даст сказать? А, может быть, мы все ошиблись, и прав кто-то другой, но разве он удостоит нас ответа. Ведь зачем искать правду, когда можно найти ложь, и всё остальное сразу же станет если и не истиной, то вполне возможным допущением. И все те, кто не успел сказать, будут кричать, что они были правы, а тот, кто ошибся, должен будет уйти. Ведь у нас никогда его не было — права на ошибку? Права попробовать жить не так, как кричат те, кто не успел или не хотел сказать. Права быть другим. Ведь так?

— Так, — я тоже присел за неимением второго стула на корточки, — но я не высший арбитр, чтобы добиваться для всех и каждого ещё одного нужного ли права. В конце концов, прав никогда не будет слишком много. И никто из нас не займёт это место под сенью мудрого пламени. Никто и никогда. К сожалению, у нас слишком много обязанностей для того, чтобы было время искать такие желанные права. Слишком много и слишком часто. А конкретно у меня их ещё больше, и одна из них сейчас у тебя. Отдай ангела.

Мы долго молчали. Дьявол неподвижно сидел, глядя куда-то мимо меня, а я изо всех сил пытался ему подражать, но, увы, минут через десять у меня окончательно затекли ноги, в связи с чем пришлось встать и по случаю нарушить нашу благословенную тишину.

— Мне нужен ангел, — я пошёл прямо на красноречивого и обиженного жизнью отверженного, — отдай её и я уйду.

Он легко поднялся мне навстречу, копьё как влитое вошло в его руку, взгляд наполнился печалью, а фигура напряжением. Мои мечи вылетели из ножен, расплёскивая тяжёлый воздух, его Путь был уже под моим рвущимся в схватку прицелом, хотя полной уверенности в этом аспекте битвы у меня, как ни жаль, не было. Мы замерли в нескольких шагах друг от друга, готовые сорваться в стремительном выпаде, но ожидая последнее и опять последнее мгновение.

— Не хочу, — внезапно уже почти сорвавшийся в бой отверженный резко бросил копьё на стойку и повернулся ко мне своей крылатой спиной. Издевательски не торопясь, он вновь сел на свой невыразительный стул. — Надоело любой выход искать через смерть, надоело убивать и быть вечным врагом, надоело, — он устало уронил голову в ладони.

— Тогда отдай ангела! — мне уже бесконечно надоела философская нерешительность моего собеседника.

— Жалко, — он как-то смущённо пожал плечами, — за эти часы мне стала слишком дорога её кровь.

— Какого огня, дьявол!? — длинное мгновение всё больше становилось последним.

— Дьявол!? — отверженный снова вскочил, но рука его при этом не дёрнулась к копью. — Дьявол!? — он как-то слишком эмоционально для созданного образа взмахнул руками. — Разве у дьяволов растут крылья!? Разве у ангелов растут рога?! Разве я найду когда-нибудь свой дом, где меня назовут братом не по убеждениям, но по крови!?

— Не найдёшь! — не хватало мне только душещипательных бесед, — никогда не найдёшь! Но если ты ещё не окончательно прогнил в своём проклятом пламенем изгнании, то дай найти этот дом другим, тем которые идут к нему через тьму, боль и слёзы. И пусть их краткое счастье россыпью отразиться в твоих огнём забытых зеркалах!

Отверженный обречённо зарычал, на секунду закрыв свои страдающие глаза. Копьё снова оказалось в его крепкой руке. Слава огню, я не успел ударить. Копьё врезалось в зазвеневшую поверхность зеркала, войдя в него наполовину, и ринулось обратно. Бесчувственным мешком из зеркала вылетела Элати. Я бросился к ней, поднял окровавленную голову и легко ударил по щеке. Глаза ангела немного приоткрылись.

— Мастер… — скупые слёзы благодарности заблестели у неё на лице.

Я же вновь перевёл взгляд на нашего безумного доброжелателя. В этот момент он повторно вонзал своё копьё в многострадальное зеркало. На этот раз копьё уверенно устремилось вглубь зеркального мира. Дьявол, послушным попутчиком, бросился следом за ним. Через секунду он уже быстрой, нервозной походкой удалялся в неизвестном мне направлении. Я уже хотел отвести взгляд, но тут он повернулся и посмотрел на наш трагический дуэт. В его взоре метались и сожаление, и оправдание этого сожаления, и благодарность за свою новую ошибку. А потом он резко отвернулся и навсегда пропал из этой жизни.

— Вставай, крылатая, — я как можно более заботливо встряхнул ангела, — нам пора, ты устала.

Путь назад был нелёгок, но предрешён. Элати еле плелась, не отпуская моё спасительное для неё плечо. И вновь меня резали зеркала и пытались испугать тени. Но теперь было уже всё равно. Никто более не преградил нашего пути в сторону от дорог безумия. И как не тяжело сейчас было леди идти по этой немилосердной земле, она не остановилась и не позволила остановиться мне, пока Орден Отверженных не остался лишь в глубокой памяти. Остался грязным, нестираемым пятном.

Огонь бережно укрывал своим милосердным теплом исстрадавшееся тело ангела. Элати лежала, полуприкрыв глаза и иногда чуть вздрагивая от ран и совсем свежих воспоминаний. Воспоминаний, которые были гораздо мучительней боли.

Я не расспрашивал жрицу о том, что ей пришлось испытать в замке безумия, сейчас это принесло бы только новую боль и совсем ненужные слёзы. Когда придёт время, она сама расскажет, если захочет. И почему-то я был уверен, что гордая леди вряд ли когда-либо снизойдёт до оскорбляющих её память откровений.

А ночь, не теряя времени на наши тревоги, тихо и ласково накрывала мир своим благостно ослепляющим одеялом. Тактичный ветер почти не оборачивался в нашу сторону, а старое, раскидистое дерево, под широкими ветвями которого мы остановились, молчаливо сторожило такой необходимый сейчас покой.

— А ведь когда-то я думала, что само небо благословило меня на любовь и гармонию, — тихий голос Элати неожиданно выдернул меня из невесёлых раздумий. — Наивность юности, подумает сейчас каждый, кто услышит. А я скажу не наивность, но счастье. То единственное счастье, которое у меня когда-либо было. А я ведь совсем не берегла его, не понимая и не тревожась. А вот теперь его уже не достать, даже если взлететь выше самих небес. Даже если отдать всё, что имеешь, а потом украсть и отдать заново, а потом снова украсть…

— Как крылья, леди? — я не стал поддерживать этот больной разговор, беспокоясь в основном о вещах более приземлённых.

— Алые, — в который раз за этот долгий день пара прозрачно-кричащих капель упали из золотых глаз ангела.

— Ну, уже даже не розовые, — после нескольких процедур к крыльям Элати и, правда, почти вернулся их естественный цвет. Но слова мои были пусты, я знал, что леди говорит о другом.

— Отныне они навсегда останутся алыми, мастер, — жрица, рывком села, широко распахнув глаза, наверное, для того чтобы снова не заплакать, — и никогда более мне не увидеть их другими.

— Попробуй рискнуть, крылатая, — я как можно более понимающе взглянул на неё, — иногда стоит рискнуть, чтобы увидеть новый рассвет.

Элати грустно усмехнулась. — Надоело, мастер, мне бы отвлечься, — леди вновь упала на землю, разбросав серебряные волосы по траве. Я только сейчас заметил, что отдельные локоны были не серебряные, а седые.

— Так, расскажи что-нибудь, крылатая, — я и сам был бы рад отвлечься от невесёлых раздумий, — что-нибудь из наивно-счастливой юности, что-нибудь красивое и бессмысленное.

Признаться, я думал, что она откажется, но бледные губы ангела послушно приоткрылись.

Лики ветров в волшебстве возрождений,

Смех облаков, блеск невинных грехов.

Зарево снов, гром влюблённых стремлений,

Шелест шагов, шёпот светлых стихов.

— Это рассказывала мне мать, — впервые за много дней улыбка Элати перестала быть печальной, — она очень любила такие стихи — красивые и бессмысленные. Она говорила, что они не врут, просто не умеют. К сожалению, я запомнила лишь этот.

— Что ж, давай так и закончим этот проклятый день, крылатая, — я устало облокотился об дерево, — красиво и бессмысленно. Мы оба слишком устали для чего-то иного. А завтра всё только продолжится и, не дай пламя, наполнится пугающим смыслом. Спи леди, и пускай ты не увидишь снов.

5

Коцит становился всё ближе. Об этом мне говорили и знакомые тропы, и прохладный свежий воздух, и просто тренированные чувства старого Мастера Дорог. И с каждым новым шагом, приближающим к выстраданной нами цели, всё сильнее менялось поведение ангела. Нет, она не боялась и не нервничала, наоборот, все её поступки начало пронизывать какое-то нереальное вдохновение. Элати стала гораздо более задумчива, но лицо её при этом не окрашивалось ни скорбью, ни сомнениями. Её шаг приобрёл ещё большую лёгкость, а окрепшие крылья стали блистать какой-то неестественной белизной.

— Спокойней, крылатая, — приходилось мне одергивать её, когда шаг леди становился неприлично и опасно поспешен.

— Я спокойна, мастер, — отвечала она дрожащим от непонятного нетерпения голосом, не оборачиваясь ко мне.

На том наши немногочисленные диалоги, как правило, и заканчивались.

А потом она начала танцевать. Это было уже совсем близко от ледяного озера. Я разводил, какой уже по счёту, костёр, нежно высекая игривые искры, а Элати самозабвенно сдирала шкуру с чудом встреченного днём толстого и малоопасного местного зверька.

Внезапно леди оторвалась от своего востребованного организмом занятия и медленно, плавно встала. Рука её потянулась навстречу чему-то невидимому и неосязаемому. Крылья распахнулись влюблённым приветствием, а глаза затуманила дымка желанного миража.

— Он зовёт меня, — ноги ангела устремились в незнакомый мне медленный танец, влажный рот зовуще приоткрылся, руки резко дернулись, пытаясь дотянуться до понятного лишь ей.

— Началось… — сказал я это скорее для себя, понимая, что спокойного ужина опять не получится.

Я не стал рисковать и дёргать её Путь, не слишком хорошо осознавая, какие последствия могут последовать от таких действий в подобном состоянии. И всё же общую картину посмотреть я был обязан. И, как оказалось, смотрел я не зря. Рядом с ускользающим от меня Путём Элати я увидел несколько других не совсем ясных для меня Путёй. Они кружили вокруг ангела, направляя и поддерживая её отрешённый танец. Они словно рассматривали её, оценивающе поворачивая то в одну, то в другую сторону.

Вот по ним я ударил не раздумывая. Пути рассыпались на осколки, словно дешёвое стекло, но меньше чем через мгновения на их месте оказались новые, в точности повторяющие облик первых. Но это были именно новые, а не те же самые Пути. Я ударил и по ним, но вновь их место оказалось занято. Одноразовые Пути, Пути не живых, Пути тех, кто никогда не был живым. Пути не жизни, но чего-то высшего, чем жизнь, чего-то недостижимого для смертных, чего-то навсегда закрытого для них.

Внезапно похолодало. В лицо усмехнулось чьё-то могучее дыхание. Усмехнулось не зло и не насмешливо. Усмехнулось не нам, усмехнулось самому себе. Усмехнулось без цели и без цены. Это было дыхание самого Коцита. Дыхание ледяного сердца Ада. Оно не спрашивало и не требовало. Оно просто было и с этим оставалось только мириться. Мириться и терпеливо ждать, когда оно улетит искать себе другую забаву.

Но Элати явно не хотела набираться терпения. Её когда-то медленный танец сейчас срывался в бешено-быстрых движениях. Крылья и руки метались в невероятных изгибах, взгляд потерял всякую связь с реальностью, волосы диким вихрем разбивали на осколки сгустившийся было туман. С губ её срывались короткие призывные возгласы. Она всё дальше уходила от так до конца и не разгоревшегося костерка. Уходила на зов своей роковой цели. Уходила без сомнений и советов. Как видно, Коцит решил, что время для встречи уже пришло, и крылатая леди была с ним полностью согласна. А моё мнение их, увы, мало интересовало. Вот только, я давно привык входить без стука.

Путь ангела блистал передо мной пьяным узором. В этот момент он был открыт и доверчив как никогда более. Оставалось лишь потянуть, потянуть бережно, почти нежно, потянуть так, чтобы она сама пошла за ним. Пошла, желая, а не подчиняясь. И я потянул, и тело её послушно дёрнулось мне навстречу, но ласковой клеткой остановили её посланцы Коцита. Я вновь потянул, и вновь её остановили.

Леди больше не уходила вдаль, ускользая в фантастическом танце, но и ко мне она, увы, не приближалась ни на миг. Застыв среди двух яростно зовущих её сил, желая их обеих, не делая и не стремясь сделать выбор, Элати всё медленнее и неувереннее рассыпала по воздуху свои волосы. Движение её становились всё более мягкими и неловкими. Вместо алчных стонов изо рта вылетали лишь короткие вздохи. А крылья, как отцветающие лепестки, опадали на спину. Ангел будто засыпал, не желая больше участвовать в этой борьбе за её тело и душу и покоряясь после воле победившего.

А ещё через минуту она просто упала на милостиво принявшую её землю. В этот же момент я дёрнул уже изо всех сил. Тело Элати послушно упало к моим ногам. В лицо плюнули обжигающим холодом. Коцит был оскорблён и разгневан. Его добыча внезапно досталась другому, тому, кого он не привык замечать и уж тем более не привык ему проигрывать. Но ведь это был ещё не Коцит, это было лишь его дыхание. Леденящее сердце и пронзающее разум, но не имеющее ни его власти, ни его мудрости, а значит вполне способное проиграть.

Расталкивая заледеневший вокруг воздух, я с трудом выбросил перед собой когда-то обожженную руку. Выбросил без твёрдого знания и с долей глупой надежды. Но впервые за долгие годы ко мне в гости на секунду зашла успокаивающая вера. Вера ни во что, ни за чем и не навсегда. Она будто подтолкнула мою длань и снова унеслась в неизвестные для меня дали, в места грёз и весёлого смеха, в места, куда я не знал дороги.

Лютый мороз и разрывающий жар на несколько почти вечных мгновений определили моё тело ареной своей нежданной битвы. Я словно превратился в обугленный кусок льда, сгорая и замерзая насмерть одновременно. Я упал на колени, продолжая при этом упрямо вытягивать вперёд свою плавящуюся руку и мечтать об умеренном климате. Не знаю, встал бы я, если бы холод оказался сильнее огня, но, слава ему уже упомянутому, случилось наоборот.

Ещё мгновение и единственное оставшееся в этом месте дыхание было моё. Ну, ещё и ангела, но его я не слышал. Леди действительно заснула, и на лице её не отражалось ни борьбы, ни тревог. Всего того, что вернётся к ней, когда её глаза откроются вновь. Вернётся и прибавится.

Я докуривал внезапно безрадостно прошедшую трубку. Наверное, даже её чудесный дым не в силах справиться со всеми горестями дорог. Хотя возможно на этот раз я просто плохо забил табак.

Неожиданно Элати потерянно зашевелилась. Неловко сев, она обхватила себя руками и прижалась взглядом к догорающему костру. Потом жрица медленно и как-то неохотно перевела взгляд на меня. Частая дрожь сотрясала её молящее об успокоении тело.

— Мне холодно, дьявол, — губы её затряслись ещё сильнее, чем тело, — Великое Небо, как мне холодно.

Замерзающие на исцарапанных щеках слёзы слепыми комками покатились в радостно зашипевшие угли. Её смертельная тоска, казалось, стала физически ощутима.

Я сам не знал, что способен на подобное, но в тот момент мысли могли лишь оскорбить дело. Я встал и тихим, успокаивающим шагом подошёл Элати. Моя остывшая рука опустилось на её холодное плечо. Её голова в беззвучных рыданиях упала мне на грудь. Я желал отобрать у неё хоть частицу той невыносимой боли, которую сейчас испытывала она. Желал и не мог. И мне оставалось лишь ненавидеть себя за это, а ей лишь прощать. И я ненавидел, а она прощала.

Я смотрел вдаль. Там усмехаясь и маня, нас ждал Коцит. Ждал терпеливо и безмятежно, ждал, чтобы не наказать, а лишь сыграть. Но сыграть только в свою игру. Уже завтра мы будем стоять на его блистающих берегах. Уже завтра свершиться то, ради чего мы столько прошли и столько потеряли. Уже завтра мы поймём, чего стоил наш поход. Уже завтра.

Я положил вновь заснувшую Элати на её новый (который уже) плащ. Прозрачными полосками замерли на её щеках незабытые слёзы. Великое Пламя, пусть эти слёзы будут последними.