Дочь ведьмы

Смертью повязаны

«Мама, зачем тебе эта рухлядь?» – возмущалась Кристина, когда они освобождали чердак от хлама.

Старшая дочь была умной и практичной современной девушкой, лишенной сантиментов. Она училась в колледже, в городе, а после собиралась поступать в университет. В поселок, где жили мать и младший братишка Сашенька, приезжала на выходные и каникулы.

Чердак был завален всяким старьем, копившимся десятилетиями: ветхая одежда и обувь, тетради, газеты и учебники, сломанные стулья и битая посуда, рваные занавески, коробки и ящики.

Решив наконец-то разобрать эти завалы, мать и дочь провозились два дня, но в итоге освободилось много пустого пространства. Большая часть старья была сожжена в саду или отправилась на помойку; обнаружились изящный медный подсвечник, пара фарфоровых статуэток, бирюзовая с золотом высокая ваза, красивая лампа с зеленым абажуром, пара платьев, которые можно было посчитать винтажными, упакованный в коробку чайный сервиз, видимо, подаренный на свадьбу или юбилей, да так и забытый. И кресло.

Найденные сокровища перетащили вниз; труднее всего оказалось спустить кресло, но ничего, справились. Вот его-то Кристина и обозвала рухлядью: грязная обивка в пятнах, облезлые ручки, дыры, сквозь которые виднелись пружины.

– Много ты понимаешь, – отозвалась Лариса. – Это кресло моей бабушки, а ей оно от прабабушки досталось. Мама его на чердак почему-то затолкала, а зря, оно очень удобное, надо только подправить, подремонтировать. Новое такое разве купишь? Сейчас качество совсем другое, такого не делают.

Кристина знала: если уж мать что-то вбила себе в голову, ее не переубедить; этот монстр будет стоять в гостиной, ничего не попишешь.

Лариса нашла мастера, который занимался реставрацией старой мебели. Он приехал, посмотрел, забрал кресло с собой и колдовал над ним недели две, а в итоге вернул хозяйке полностью обновленным, с красивой обивкой в тон другой мебели, что стояла в большой комнате.

– Смотри, красотища какая, – говорила Лариса Кристине по видеосвязи, показывая кресло, – удобное, спина отдыхает. Королевский трон, а не кресло! Приедешь на выходные, сама убедишься! И взял по-божески, дай ему бог здоровья.

Поговорив с дочерью, Лариса убрала телефон и слегка нахмурилась. На самом деле с новым-старым креслом все было не так радужно. Нет, оно прекрасно выглядело, но, скажем так, не все это оценили.

Сначала тетя Нина, старуха-соседка, подруга покойной Ларисиной матери, придя вечером в гости, вылезла с неуместным замечанием. Мастер только что уехал, и кресло красовалось в большой комнате. Лариса поспешила рассказать тете Нине о чердачной находке, проводила в комнату, с гордостью продемонстрировала обновленное кресло, предложила присесть, но соседка выкатила глаза и зашипела, как змея:

– Ты чего, Лариска? В своем уме? Зачем ты его сюда приволокла-то?

– А что такого?

Тетя Нина будто не слышала.

– Я думала, твоя мать его сожгла давно, как и следовало, а оно, оказывается, все это время на чердаке стояло!

– Что не так с креслом-то теть Нин? Отреставрировала же.

– «Отреставрировала», – передразнила старуха. – Такому не место в доме! Чего эта дрянь у тебя делает?

Лариса начала потихоньку заводиться.

– Ой, как будто ни у кого серванты, буфеты, диваны с советских еще времен или раньше в домах не стоят!

– Стоять-то стоят, только многие ли из них смертью повязаны? – И перекрестилась еще.

«Какая чушь, – подумала Лариса, – что это вообще такое – «смертью повязаны»?

– Тебе мать не рассказывала, так? – тетя Нина замялась, пристально глядя на Ларису, и сама же ответила: – Ты молоденькая совсем была. Должно быть, не стала она тебе говорить.

Мать умерла, когда Ларисе было восемнадцать. Отца она не знала и иногда думала, что печальным образом повторила судьбу мамы: ее дети тоже без отцов росли, так уж вышло.

Кристинин отец пил, развелись они, когда дочка еще и в школу пойти не успела. Бывший муж уехал в город, так и сгинул где-то. А с Сашенькиным отцом они и расписаны не были, Лариса не думала не гадала, что в сорок лет забеременеет и соберется рожать, но вот так вышло, что и родила.

«Счастливый отец», как и следовало ожидать, исчез в неизвестном направлении. И шут с ним, Лариса и сама со всем справлялась. Сашеньке скоро три годика исполнится, и она души в нем не чаяла.

– Так чего мне мама не сказала? – поторопила тетю Нину Лариса.

– Дед твой в этом самом кресле помер. Только не просто тихонько скончался, а зарезали его! Сосед ему ножницы в горло воткнул, уж не знаю, что там между ними было.

Лариса понятия об этом не имела. Это был шок. Мать постаралась скрыть от нее правду. Лариса и не интересовалась никогда: умер дед и умер, все же умирают, от сердца, наверное.

– И ладно бы на этом все! Так меньше чем через год и бабушка твоя в том самом кресле померла.

– Я бабушку и деда совсем не помню, – еле выговорила Лариса.

– И я тоже их не знала, мы с твоей матерью уже после их смерти познакомились. Сама-то я из соседней деревни, не тутошняя. Так вот бабка твоя померла странно. Сидела в этом самом кресле, вязала, а потом… – Тетя Нина поперхнулась, закашлялась. – Удавилась насмерть. Никого в доме не было, дверь изнутри заперта была на засов, в окно влезать пришлось. Порешили, что вроде как она сама пряжей удушилась, по неосторожности.

– Такого не бывает!

– Не бывает, а вот было, – отрезала старуха. – Твоя мать после этого кресло на чердак и убрала, видимо. А я думала, она его сожгла. Вещи, которые смертью повязаны, огню предают, а иначе мертвая сила так и будет за собой смерть притягивать.

Все это были, конечно, суеверия. Как кресло может быть виновником несчастья? Да, неприятно, что два человека нашли свою смерть, сидя на нем, причем смерти эти естественными не назовешь, только кто станет винить в случившемся мебель?

И деньги за реставрацию плачены, и красивое оно, удобное.

Лариса предпочла выбросить слова соседки из головы. Всякое глупые люди болтают. Язык без костей. Сама она садилась в кресло и ничего плохого не чувствовала.

Но это бы ладно. Тетя Нина, может, из ума выжила, ей восемьдесят лет.

Но Сашеньке кресло не понравилось тоже. Оно его пугало.

Сынишка заговорил поздно, Лариса даже волноваться начала, но врач успокоил: все с мальчиком хорошо, у каждого малыша свой темп развития. В общем, говорил Сашенька плоховато, поэтому толком объяснить, что его беспокоит, не мог. А и умел бы, разве трехлетний ребенок сможет четко и ясно изложить суть?

Так вот, про кресло. Сашенька везде лазал, все ему было интересно, но к креслу даже подходить не желал. А если Лариса садилась в кресло, держа мальчика на руках, он вертелся ужом, извивался, выскальзывал и с ревом убегал из комнаты.

– Почему оно тебе не нравится? – огорчалась Лариса. – Смотри, кресло хорошее, мягкое.

Она гладила бархатистую ткань, но Сашенька отворачивался и не хотел слушаться. Брал мать за руку, тянул прочь, на все вопросы говорил только, что в кресле сидит «дядя». Дядя злой, не пускает никого.

В пятницу вечером приехала Кристина. Расцеловала мать и младшего братишку, которого обожала, выложила из сумки то, что мать просила купить в городе, а после пошла полюбоваться креслом.

Было оно темно-серое с черным и светло-серым орнаментом, точно новенькое, не узнать. Кристина осторожно присела – вправду удобно. После ужина мама пошла укладывать Сашеньку, а Кристина мыла и вытирала посуду.

Закончив с делами, пошла в большую комнату, слушая тихий мамин голос, читающий сказку (уже третью за вечер, спать Сашенька сегодня категорически не желал). Включила свет.

«Боже мой!»

Кристина отпрянула. На долю секунды ей показалось, что в кресле сидит человек. Старик. Седые волосы, темные штаны, а больше ничего рассмотреть не удалось.

Девушка с трудом перевела дыхание. Показалось, конечно же, никого в кресле не было и быть не могло. Войдя, Кристина собиралась сесть в кресло и просмотреть новости в Интернете, но передумала.

Той ночью ей приснился кошмар. Цикличный, повторяющийся. Она раз за разом заходила в комнату и видела сидящего в кресле старика. Седые волосы торчком, черные штаны, серая фланелевая рубашка.

Обычный человек, если не считать того, что из горла у него торчали ножницы. Кровь вытекала из раны, заливая рубашку, но старик словно и не замечал этого. Он поворачивал голову и в упор смотрел на Кристину. А после приподнимался, будто бы собираясь подойти, и в этот момент девушка просыпалась, чтобы через некоторое время снова заснуть и увидеть все по новой.

Встала она совершенно разбитая, кое-как умылась, причесалась, привела себя в порядок. Мало помогло: лицо было бледное и помятое, глаза сонные. Проходя мимо большой комнаты, Кристина покосилась на кресло, которое казалось ей похожим на опасного зверя, затаившегося перед прыжком.

– Ты не заболела, дочка? – спросила Лариса.

– Сон плохой видела. Про кресло твое.

Сашенька, который только что доел последнюю ложку овсянки с кусочками бананов и киви, немедленно среагировал:

– Там дядя.

Кристина вздрогнула.

– Дядя?

– Дочь, ну что ты его слушаешь! Это же ребенок, что он понимает! – как-то слишком уж горячо отреагировала мать и включила сынишке мультфильм.

– А все-таки?

– Он вечно твердит, что в кресле дядя сидит. Боится подходить к креслу, потому что дядя злой.

Кристине стало жутко. В кухне было тепло, но ее дрожь пробрала.

– Знаешь, мам, а сон-то мой примерно про это и был.

Она вкратце пересказала его матери (тихонько, чтобы Сашенька не слышал). К счастью, он был увлечен мультиками.

– Почему мы оба видели одно и то же?

– Ты серьезно, Кристина? У тебя был просто кошмар, а у Сашеньки воображение чересчур сильное.

Кристина заметила, что мать вроде бы слегка покраснела, и вид у нее был такой, точно она скрывает что-то. Но давить бесполезно: пока не захочет, не расскажет.

Следующая ночь тоже была беспокойной: Кристине вновь не давали выспаться сны, в которых был все тот же несносный старик, а еще прибавилась и старуха с мотком пряжи в морщинистых руках. Она стояла перед креслом, спиной к Кристине, и быстро наматывала пряжу себе на шею. Смотреть на нее было так же жутко, как и на зловещего старика.

Сашенька тоже плохо спал: не мог уснуть, просыпался в слезах среди ночи. Пожалуй, впервые в жизни Кристина уезжала из родного дома в общежитие с радостью. К стыду своему, соврала матери, что ей нужно писать курсовую, собралась и уехала еще до обеда, хотя обычно садилась на вечерний воскресный автобус.

В течение недели, когда они с матерью созванивались, Кристина замечала, что мама плохо выглядит.

– Почти не спим, Сашенька дает жару. Младенцем, когда зубы резались, не было такого. Ночи напролет капризничает.

– Ко врачу ходили?

– Говорит, хорошо все. Ни температуры, ни простуды, ничего такого. Травяной сбор прописал для сна, толку ноль. И днем взвинченный, кресло это…

Мать умолкла. Подумала, похоже, что сболтнула лишнего.

– Что кресло?

– Да ничего.

– Мам! – требовательно сказала Кристина. – Скажи мне!

– Смотрит на него и вопит, что там дядя. Не дает в комнату войти, двери закрывает. Замучил.

– Мама, я тебе точно говорю: не так что-то с креслом. Дети чувствуют плохое, и ведь я тоже что-то видела. Не говорила тебе, но мне показалось, сидит в нем кто-то. Это я уже потом во сне старика видела, а сначала он мне вживую померещился. И старуха еще.

– Старуха? – напряженно спросила мать.

– Выброси ты это кресло от греха подальше. Раньше никаких проблем со сном у меня не было, вернулась в город и опять нормально спать начала. Это что – совпадение, по-твоему?

Но матери было жалко, она не верила, вернее, не желала верить. Кристину злила эта упертость, это пустое упрямство, и в итоге они чуть не поссорились.

На следующие выходные Кристина ехала домой с затаенным страхом, предчувствуя дурные сны. Но то, что случилось, было во много раз хуже. Приехала она в субботу, кляня себя за малодушие, но стараясь сократить время пребывания дома.

«Так больше нельзя, – думала она, – если снова все повторится, а Сашенька не успокоится, надо уговорить маму избавиться от кресла».

Случилось все около двух часов дня, когда мама ушла в магазин. Кристина была во дворе, Сашенька спал. Мама сказала, что прошлой ночью он капризничал меньше, а днем улегся спать без выкрутасов. Может, кризис, чем бы он ни был вызван, позади, и все налаживается, надеялись Лариса и Кристина.

Девушка сходила в сад-огород, посмотрела на голые еще яблони и кусты, думая о том, что скоро нужно будет копать огород, сажать овощи.

Подойдя к дому, заглянула в окно большой комнаты. Ее точно ударили – такой сильный шок испытала. В кресле, повернутом к окошку, сидел старик. Тот самый, из сна. С ножницами, воткнутыми в горло. Рядом с ним, как на старинном портрете, стояла старуха с мотком пряжи.

От ужаса Кристина забыла, как дышать. Одна только мысль в голове всплыла: хорошо, что Сашенька спит и не видит, хорошо, что он не заходит больше в эту комнату, боится.

Но в следующую секунду дверь открылась, вошел братишка. Его будто за веревочку тянули: шел, широко раскрыв глаза, как заводная кукла. Он смотрел прямо на жутких стариков, двигаясь, словно во сне. Вот он уже возле кресла, и старуха склонилась над ним, а старик взял на руки, собираясь посадить на колени.

– Нет! – завопила Кристина. – Саша, стой!

Вместо вопля получился писк, Сашенька даже головы не повернул.

Кристина бросилась в дом. Запнулась, едва не повалилась на землю, но удержалась. Рванула входную дверь на себя, влетела внутрь. Только бы успеть, только бы вырвать братишку из лап непонятно откуда взявшихся чудовищ!

Большая комната. Девушка забежала туда, полная решимости сражаться, но ее глазам предстала мирная картина. Сашенька спал, свернувшись калачиком в кресле. Ужасающих стариков не было и в помине.

«Что это со мной? Галлюцинации?» – думала Кристина, на цыпочках подходя к креслу. Братишка спал, дыхание его было легким, невесомым.

– Может, он ходит во сне? – спросила Кристина мать, когда та вернулась.

– Не замечала, не было такого. Но он столько ночей не спал, добрался как-то сюда. Пусть высыпается.

Кристина поначалу не рассказала матери о том, что увидела, не желая ее волновать. Но сделать это все же пришлось. Саша не проснулся ни через час, ни через два, ни к шести вечера.

– Надо бы разбудить его, а то перепутает день и ночь, – сказала Лариса, подошла к сыну и попыталась его растормошить.

Только ничего не вышло. Перепуганные мать и дочь стали будить мальчика уже вдвоем, но все было бесполезно.

– Сашенька, Саша, вставай, – со слезами уговаривала Лариса.

Ребенок не открывал глаз.

Дальше все было, как в тумане: позвали живущую через улицу медсестру, та посмотрела, послушала, сказала, что лучше бы показать ребенка врачу в поликлинике. Поликлиника в поселке имелась, изо всех окрестных деревень люди приезжали. Вызвали дежурного врача, педиатра, еще каких-то специалистов.

– Необходимо отвезти ребенка в город, тут ни аппаратуры необходимой нет, ни анализы, какие надо, не сделать, – таков был вердикт.

Приехала скорая, забрала Сашеньку. Лариса и Кристина, потрясенные, заплаканные, поехали тоже.

– Что это может быть? Кома? – произнесла Лариса вслух страшное слово, и мать с дочерью снова зарыдали.

Прошла ночь. Пришло утро. Наступил полдень.

Осмотр не выявил никаких отклонений, кроме того, что Сашенька не мог проснуться.

– А я-то, дура, злилась на него, что не спит, – хриплым от слез голосом сказала Лариса. – Это все мой дурной язык!

– Нет, – неожиданно спокойно произнесла Кристина. – Это все твое кресло.

Она рассказала матери о той сцене, которую увидела, стоя во дворе.

– Ты можешь опять не поверить, но с этим креслом связано что-то очень плохое. Эти старики…

– Твои прадед и прабабка, – договорила Лариса. – Я не хотела верить, но, видимо, это правда.

Настал ее черед говорить. Когда мать закончила, Кристина в себя прийти не могла от возмущения.

– Мам, ты знала, но все равно оставила эту гадость в доме? Саша видел, я видела, а теперь…

Она осеклась, но Лариса договорила за нее.

– А теперь за мою глупость и неверие расплачивается мой сын. Если с ним случится что-то, я на себя руки наложу. Я одна во всем виновата.

Кристина злилась на мать, но после этих слов стало совсем плохо. А потом ей пришла в голову одна мысль.

– Тетя Нина говорила, что вещи, «повязанные со смертью», надо жечь, – задумчиво сказала девушка.

– Она сказала, мол, вещи, которые смертью повязаны, огню предают, а иначе мертвая сила так и будет за собой смерть притягивать.

Мать и дочь посмотрели друг на друга.

– Пока это кресло стоит в доме, оно будет притягивать смерть. И никакие врачи Сашеньке не помогут, – шепотом сказала Кристина. – А мы можем помочь, можем все исправить.

Лариса сказала медсестре, что они с дочерью отлучатся ненадолго, попросила звонить, оставила номер. Взяли такси и через пару часов уже были в доме.

Кресло было тяжелым, как гроб, кажется, куда более тяжелым, чем раньше. Вытаскивая во двор, они чуть не уронили его, повредили дверной косяк, Лариса поранила руку (не понятно, обо что, кресло словно укусило ее).

Оно сопротивляется, думала Кристина, не хочет покидать дом.

Разбухло, раздулось, как напившийся крови клещ.

Лариса облила кресло керосином, взяла спички.

– Верни моего сына, – неизвестно к кому обращаясь, прошептала она и чиркнула спичкой.

«Не загорится», – взволнованно подумала Кристина, но кресло вспыхнуло, как факел.

Оно горело, в небо летели искры, а дым был черным и зловонным.

Кристине казалось, она слышит вой, скрежет, чьи-то голоса, но, возможно, ей просто чудилось. Остатки кресла догорали возле их ног, когда раздался телефонный звонок.

Звонили Ларисе на сотовый.

– Из больницы, – сдавленным голосом проговорила она. – Возьми, я не могу.

Кристина взяла телефон.

– Алло, – тихо сказала она.

– Вы меня хорошо слышите? Лариса, это вы? Ваш сын только что проснулся. С ним все отлично, ведет себя, как ни в чем не бывало, спрашивает, где его мама и сестра.