Годфри Меннингер проснулся от ощущения, что кто-то трясет его кровать. Но никого не было. Он был один в комнате, как и все те, кто жил по всему миру в комнатах отелей Холидей Инн или Ховард Джонсон Мотор Лодж. На столике возле постели был телефон, возле стены серел экран телевизора. Телефон выглядел необычно. Он был с кнопочным номеронабирателем, и по его панели пробегали разноцветные огоньки. Штора закрывала одну стену. Но в ней было не окно, а огромный экран, панель дисплея. Здесь в окне не было надобности, так как комната находилась на глубине двадцати метров под землей.
На часах было 6:22.
Меннингер приказал разбудить его в семь. Следовательно, не звонок разбудил его. Значит, оставалось только две возможности, но ни одна из них не была желательной. Меннингер задумался. Включить телевизор, позвонить или открыть штору, чтобы выяснить ситуацию. Он решил не делать ничего. Если возникнет реальная угроза, то он узнает это и так. Меннингер в совершенстве умел отключаться от неприятных мыслей. Он встал, надел халат, прошел в ванну и сделал себе чашку растворимого кофе.
Минуты пробуждения его ото сна всегда были драгоценны для Года Меннингера. Он считал, что обе его женитьбы расстроились именно из-за того, что обе его жены не могли понять, что первые полчаса после пробуждения с ним нельзя говорить. Это было время для кофе, время для концентрации сил и мыслей. Разговоры мешали ему. Это была слабость характера Годфри Меннингера, но он не хотел пожертвовать ею ни для кого.
Кофе был нужной температуры и Годфри выпил его как лекарство, глоток за глотком. Затем он сбросил халат, сел в позу позу лотоса, расслабил все тело и погрузился в мантру.
Он никогда не мог понять, что происходит с его нейронами и синапсами, когда он практикует трансцедентальную медитацию, и он даже не пытался. Во всяком случае, это занимало у него двадцать четыре сотни секунд из двадцати четырех часов. Он никогда не обсуждал ни с кем полезность этого, так что ему не приводилось защищать свою привычку. К тому же он был уверен, что это помогает ему. Как помогает? Что делает? В точности он не мог ответить. Но он чувствовал себя более уверенным, спокойным. Да, это выгодное вложение менее трех процентов времени. Он сидел, закрыв глаза, и тело медленно покидало его. Он как будто укутывался в звуковую вуаль. Весь мозг его превращался в рецептор. Он сам не вносил ничего, только воспринимал. Перед глазами начали мелькать лица, загадочные силуэты, формы, которые переходили друг в друга. Некоторые из них были божественно прекрасны, другие дьявольски безобразны. Они не несли для него никакой эмоциональной нагрузки. Демонические гримасы не пугали. Очаровательные улыбки не привлекали. Они просто были. Обрывки разговоров нанизывались друг на друга и протекали через него, как разговоры за соседним столиком в ресторане. Циркулирующая память пропускала их через себя, и мозг оставался безразличным к ним. Более чем в двух тысячах километров отсюда на глубине полкилометра под водой в подводной лодке, принадлежащей Блоку Горючего, вице-адмирал ливийского флота вводил программу в Того, Кто имеет Свое Имя на Себе. Меннингер не знал этого. Мысли его свободно растекались внутри его мозга. Но он не смог бы сделать ничего, даже если бы он знал.
Постель двинулась снова.
Это было не землетрясение. В Западной Вирджинии землетрясений не бывает, подумал он, выходя из своего состояния и готовясь открыть глаза. Толчок был более резким, чем при землетрясении, более быстрый, чем смещение земной коры. И он не был особенно сильным. Он даже не смог бы разбудить, если бы Год Меннингер спал. Но что-то это было. И мигнул свет ламп.
В двухстах метрах под землей в горах Западной Вирджинии свет не мог мигать. Система энергоснабжения на плутониевом генераторе была абсолютна изолирована от всех внешних событий. Стрелы молний не могли поразить трансформаторы под землей. Ветры не могли сорвать линии электропередач, ибо все они были проложены в трубах под землей. Внезапно мелькающие огоньки на панели телефона погасли, остался один красный. Зазвенел зуммер. Он поднял трубку:
— Меннингер.
— Ракетный удар, сэр. Три ракеты. Структурных повреждений нет. Ракеты пущены из области поблизости от провинции Синкянь.
— Сейчас буду,— сказал Меннингер. Он еще выходил из медитации, поэтому не мог взглянуть на ситуационную панель. Но он не мог не принять душ и не побриться. Он втер дезодорант подмышки — как французская проститутка, с отвращением подумал: пробежал щеткой по волосам, оделся и быстро пошел по тихому, устланному коврами коридору на командный пункт.
Ситуационная карта светилась вся.
— Ваш кофе,— сказала лейтенант Вейненштат. Это были ее единственные слова. Она знала привычки шефа. Меннингер взял кофе, не отрывая глаз от ситуационной карты. На ней ярко-красные звезды показывали уничтоженные мишени. Голубые звезды тоже были уничтоженные мишени, только другой стороной. Это были Вашингтон и Ленинград, Буэнос-Айрес и Ханой, Чикаго и Сан-Франциско. Красные профили на карте были вражеские ракетные корабли, уничтоженные ответными ударами. Их было больше сотни. Тут же было и шестьдесят уничтоженных голубых. Пульсирующие звезды — красные и голубые — это еще не уничтоженные боевые соединения. Их было совсем немного, и количество их постоянно уменьшалось. Канзас-Сити, Тьенции, Каир и целый комплекс вокруг Франкфурта только что перестали существовать.
Вторая чашка кофе уже была не лекарством, а удовольствием. Он выпил кофе и спросил:
— Какова возможность их второго удара?
— Довольно большая. В настоящий момент сотни ракет готовы нанести удар. Но мы непрерывно сокращаем их количество. У нас примерно восемьдесят. И только два наших подземных укрепления уничтожено. Поверхностная радиация в допустимых пределах, во всяком случае, внутри экранированных машин. — Она отдала приказ налить еще кофе и добавила: — Пока рано говорить, но Кукурузный пояс, кажется, о'кей. Также Мексика и Юго- Запад Тихоокеанского побережья. Но мы потеряли Империал Вэлли.
— Так что пока у нас дела идут неплохо.
— Можно сказать да, Год.
— На следующие сутки они могут начать снова.
Она кивнула. Это был известный факт, что каждая большая страна имеет скрытые резервы ракет. Их нельзя выпустить в течение десяти минут простым нажатием кнопки, как ракеты с подводных лодок. Но их нельзя и уничтожить, так как неизвестно, где они находятся.
— Да, мы не можем предотвратить этот удар, так как их спутники наполовину ослепили нас,— сказал он.
— А мы полностью ослепили их, Годфри. У них нет глаз на орбите.
— Да, да, я понимаю. Здесь мы выиграли. Проклятые идиоты. Ну что же, приступим к работе.
Работа Меннингера не имела отношения к обмену ракетными ударами, призванными превратить поверхность Земли в подобие ада. Это был не его вопрос. Он начнет свои действия сразу после окончания военных действий.
Тем временем один из этих проклятых идиотов закончил программирование и теперь старался собрать команду для запуск. Это было непросто. Нейтронная бомба сделала свое дело. Ее излучение проникло сквозь слой воды и стальную обшивку субмарины и вывело из строя большую часть команды. Сам вице-адмирал получил почти пять тысяч рад. Он знал, что ему осталось жить несколько часов. Но если повезет ему, то мишень, куда он направлял удар, проживет еще меньше.
Три часа сна было недостаточно. Меннингер знал, что не выспавшись, он брюзглив и раздражителен. Его люди тоже знали это и прощали его.
Через каждые пять минут карта исчезала, и на экране появлялись десятисекундные картинки: индустриальные объекты, степень их разрушения, гистограммы, демонстрирующие соотношение боевых сил враждующих сторон и их эффективность. В соседней комнате работали люди, непрерывно корректирующие информацию на основе поступающих данных. Меннингер даже не взглянул на них. Его заботы были чисто политические и организационные. Роза Вейненштат контролировала их, каждые несколько минут появляясь в комнате. Сам Меннингер имел постоянную связь с правительством. Он говорил с сенаторами, офицерами главного штаба, губернаторами. Это все были американцы. Их союзники по Блоку Продовольствия находились в особом кабинете, и если кто-либо из них требовал внимания, то это расценивалось Меннингером как недопустимая наглость.
— Он не удовлетворен контактом со мной,— сказала Вейненштат.— Может, вы уделите ему пять минут, Годфри.
— Дерьмо.— Меннингер отложил перо и кивнул, чтобы она включила связь.
На экране появилось лицо маршала Красной Армии Крассариона. Но из динамика звучал голос его переводчицы.
— Маршал,— сказала она,— не сомневается, что ваш штаб действует по приказу Президента, но он хочет знать, кто президент. Мы знаем, что Вашингтона больше нет и убежищ Первого в и Второго тоже не существует.
— Нынешний Президент,— заговорил Меннингер, с трудом подавив раздражение,— это Генри Монкас, который был спикером Палаты Представителей. Он назначен согласно нашей Конституции.
— Да, конечно,— сказала переводчица после того, как маршал выслушал ответ и что-то пролаял по-русски.— Но маршал не может добиться связи с ним.
— Проблемы связи существуют,— согласился Меннингер.— Кроме того, у меня есть сведения, что Президент сейчас переселяйся со своим кабинетом в более безопасное место. Маршал должен понять, что в этом случае связь с ним затруднительна.
Маршал выслушал ответ и затем снова заговорил с переводчики. Слова его излучали пламень. Переводчица наверняка смягчила большинство выражений маршала:
— Мы понимаем это, но существуют вопросы законности, и маршал хотел бы выслушать некоторые объяснения от самого президента. Алло... Алло..?
Его изображение исчезло. Роза сказала:
— Я подумала, что в такой момент помехи на линии связи будут очень вовремя.
— Правильно. Кстати, а где этот сукин сын?
— Генри? Он в безопасности. Он приказал вам сделать ему сообщение примерно через час.
Меннингер задумался.
— Скажи ему вот что. Пусть возьмет команду для защиты от радиации и перебирается сюда. Здесь он будет в большей безопасности, чем в своей дыре.— Он взял ручку и почесал живот. Сейчас было бы неплохо выпить апельсинового сока, чтобы отрегулировать концентрацию сахара в организме, в крови. И вообще, он чувствовал себя голодным.— Вот тогда мы увидим Президента,— сказал он в пустоту.
В субмарине вице-адмирал собрал команду. Все люди были смертельно поражены, они непрерывно блевали, и в субмарине пахло как в припортовом баре. Однако люди выполняли свои обязанности. Ливийская военная доктрина заключалась в том, что лучше иметь одну большую ракету, чем несколько маленьких И когда эта гигантская ракета разорвала поверхность воды, она сразу же была захвачена десятком радаров. Испуганные жители видели яркую вспышку и огненный хвост, направляющийся на запад. Кубинский крейсер попытался перехватить ракету с помощью залпа крылатых ракет, но бесполезно. Это была ракета, которую было легко опознать, но трудно уничтожить. Она пересекла пространство над побережьем Флориды. Десятки раз ее могли бы сбить специальные ракеты, предназначенные для обороны именно от этих ракет, но они были уже давно уничтожены. Ни одна такая установка уже не функционировала.
На последнем снимке его Мэгги стояла над трупом мертвого кринпита. Его дочь выглядела усталой, но счастливой. Это был хороший снимок высокого качества, и Год Меннингер прятал его в своем бумажнике. Вейненштат внимательно рассмотрела снимок, прежде чем передать ему.
— Она делает вам честь, Годфри,— сказала она.
Он посмотрел на снимок и убрал его.
— Да. Надеюсь, что у нее все хорошо. Вы можете представить ее мать? Когда я сказал, что Мэгги хочет кое-какую одежду, она потребовала от меня, чтобы я заказал тысячу метров тканей
— Если она похожа на свою мать, то она не была бы такой какой мне показалась на снимке.
— Надеюсь, что она не в мать.
"Я действительно надеюсь",— подумал он про себя. Роза внимательно смотрела на него.
— Вы не беспокоитесь о ней, не так ли? Потому что нет оснований... Одну минуту...— Вейненштат включила наушник, и лицо ее стало серьезным.
— В чем дело?
Она выключила наушники.
— Генри Монкас. Он погиб в своем убежище. Теперь пытаются определить, кто следующий Президент.
— Дерьмо! — Годфри Меннингер смотрел на остатки своего завтрака и не видел ничего.— О, это плохо, Роза. Самое плохое, что у нас нет выбора.
Вейненштат хотела заговорить, но передумала.
— Что ты хотела сказать, Роза?
Она пожала плечами.
— Неужели нет выбора?
Он ухватился за ее слова:
— Какого? Говори, Роза.
— Может... может, уехать в Канаду?
Ливийская ракета пролетела над Алабамой, Ашвилен, над Джонсон-Сити. Она летела, повторяя профиль земной поверхности, зафиксированный в ее памяти. И один за другим отключались затворы безопасности взрывного устройства по мере того, как его параноидальный мозг начинал опознавать близость объекта, для уничтожения которого он был предназначен.
— Это плохо, Роза,— сказал Меннингер, усаживаясь за стол.— Может быть следовало отдать Мэгги матери, чтобы она растила ее. Сейчас у Мэгги, наверняка, был бы муж и двое детей... И возможно, что мир был бы совсем иным.— Годфри подумал, услышит ли он когда-нибудь ее голос.
— Роза,— сказал он,— свяжись с Хьюстоном. Спроси, есть ли связь с Джемом. И с другими колониями тоже.
— Прямо сейчас, Годфри? Хорошо, дайте мне десять минут.
— Прекрасно. Десять минут,— сказал он.
Но он не дождался. Прежде чем прошло десять минут, он был мертв.