Джем

Глава 12

Ана Димитрова увидела в Соединенных Штатах то, что видела в большинстве стран мира: аэропорты, комнаты отелей, улицы городов. Но сейчас она с живым интересом смотрела на ландшафт, который разворачивался перед нею, когда она ехала в скоростном электробусе к месту своего назначения. Столько открытого пространства! И даже не занятого фермами!

Больше половины пассажиров в электробусе были американцами. Некоторые из них курили, не взирая на запретные надписи, другие жевали резинку, трое на заднем сидении по очереди прикладывались к бутылке. Армейский сержант, который сразу же предложил ей полплитки шоколада, сейчас угощал чем-то женщину-агронома из Канады. Нан изо всех сил старалась, чтобы американцы ей понравились, хотя это было нелегко. Почти все американцы-мужчины старались завязать с нею дружеские отношения, которые буквально через несколько минут после знакомства старались превратить в сексуальные. Даже вьетнамский полковник, сидевший перед нею, такой любезный и обходительный, вскоре начал делать весьма двусмысленные намеки на прекрасном английском языке. Нан уже поменяла шесть мест, и отчаявшись найти спокойное место, теперь сидела, глядя в окно, хотя ничего уже не видела. До чего отвратительный, наглый, бесцеремонный народ!

Она притронулась к микрофильму, который лежал в кармане ее блузки. Она помнила его содержание наизусть. Как всегда оно было формальным и исключительно коротким:

"Дорогая Ана!

Я благодарю тебя за твои письма и часто думаю о тебе.

С признательностью Дулла".

Мог бы потратить и побольше долларов, подумала она и тут же оборвала себя. Ахмед был из бедной страны. Каждая буква, переданная с Клонга на Землю, стоила чрезвычайно дорого. А она в своих письмах буквально тратила море денег. Но ей никогда не приходилось экономить каждый пенни. Со вздохом она отбросила мысли о Дулле и начала думать о более близких вещах. Тут она поняла, что бус остановился.

Три американца в военной форме вошли в салон. Один из них поднял руку, призывая к тишине, и сказал:

— Приветствуем вас. Прошу предъявить документы.

В окно Нан увидела нечто вроде баррикады, окутанной проводами. Возле нее стояли еще два солдата и внимательно смотрели на бус. Странно. Они охраняли это место, где производится подготовка ученых и персонала поддержки для мирной экспедиции на Клонг. Когда сержант подошел к ней, она подала ему паспорт и улыбнулась. Сержант был высоким негром. Он бесстрастно ответил на улыбку.

— Имя?

— Оно же в паспорте. Ана-Елена Димитрова.

— Место рождения?

— Место рождения? Марек, Болгария. Город к югу от Софии, недалеко от границы с Югославией.

— Приложите пальцы, пожалуйста.— Она прижала пальцы сначала к подушечке, затем к белой карточке, которую он вложил в паспорт.— Документы вам вернут позже,— сказал он и спросил: — Вы любите танцевать? Сегодня в клубе играет прекрасная группа. Спросите меня, если мы не увидимся раньше. Мое имя Лерой.

— Благодарю, Лерой.

— Увидимся вечером, красотка.— Он подмигнул и отошел.

Ана нашла платок и стерла краску с пальцев. Эти американцы еще хуже, чем сэр Там,— не только американцы, поправила она себя, вспомнив блудливые руки вьетнамского полковника. Неужели так будет все время? А может, будет еще хуже, когда все они окажутся в маленьком лагере в составе небольшой колонии на Кунгсоне.

Но тогда Ахмед будет где-то поблизости. В другом лагере, да. Но она сможет найти способ увидеться с ним. Одна эта мысль делала ее пребывание в чужой ненавистной стране вполне переносимой.

На следующий день жизнь показалась ей более привлекательной. Она не смогла бы принять приглашение Лероя на танцы, даже если бы захотела. Просто не было времени.

Выдача одежды:

— Вы должны носить только эту одежду все время, кроме тех случаев, когда получите указание инструктора.

Указание по квартире:

— Вы должны поддерживать чистоту в квартире все время!

Короткое описание дня:

— Завтрак в 6.00. С 7.00 до 11.00 вы будете заниматься по индивидуальному плану, чтобы адаптировать ваши знания к условиям на Клонге. С 12.00 до 16.30 курс выживания в условиях Клонга. С 18.00 до 22.00 ваше личное время, за исключением тех случаев, когда вам придется проходить дополнительные курсы по выживанию. Выходные? Кто здесь спрашивает о выходных? А, вы! Нет, выходных у вас не будет.

Когда все это кончилось, была уже почти полночь. А когда она втащила свой чемодан в маленькую комнату, предназначенную ей, она увидела, что ее соседом оказался вьетнамский полковник. Даже здесь чин имеет свои привилегии. Но у Аны не было привилегий, и ей пришлось удалиться. После долгих споров в офисе к двум часам ночи она, наконец, получила место в другой комнате, где соседкой была женщина.

Завтрак был на удивление обильным. Яйца, хлеб с джемом и мармеладом, кокосовое масло на каждом столе.

После завтрака вместе с двадцатью другими курсантами выстроилась на улице. Дул холодный сырой ветер. После переклички все разбились на группы и отправились по местам занятий. Ана входила в группу вместе с женщиной-агрономом из Канады и двумя незнакомыми мужчинами. Они прошли по улицам лагеря, мимо бейсбольного поля, между бараками и неизвестными зданиями, возле которых стояли вооруженные охранники. Вскоре они оказались на открытой площадке площадью в квадратный километр. В центре площади находился шар, привязанный по периметру к вбитым в землю кольям. Шар был диаметром пятьдесят метров. Площадка была окружена забором, и возле ворот стояли охранники. Прежде чем курсанты прошли в ворота, у них тщательно проверили документы.

В стороне горел огонь в печи, труба которой была соединена с отверстием в днище шара с помощью пластиковой трубы. Ана не могла себе представить, зачем нужен этот шар. Она не могла также понять, зачем здесь нужны вооруженные охранники. Почему они вооружены? Какой враг может угрожать тренировочной базе научной экспедиции, которая является, по сути, сборной командой всего мира?

Когда она прошла через ворота, она очутилась в длинном открытом загоне, закрытом сверху белым пластиковым куполом. Атмосфера была сырой и тяжелой, густо настоянной на неизвестных запахах. Свет был тускло-красный. Сначала Ана ничего не видела, а затем начала различать людей, которые ходили вдоль небольших прозрачных пластиковых куполов. Свет исходил от небольшого количества ламп с тлеющим разрядом.

Человек, который привел их, обратился к Ане:

— Вы себя нормально чувствуете?

— Кажется, нормально.

— Некоторым очень противен запах.

Ана принюхалась: перец, чеснок, гнилостный запах джунглей.

— Нет, терпимо.

Женщина из Канады сказала:

— Здесь звук очень странный.

— Это положительное давление внутри сферы. Ваши уши немного заложило.

— Я слышала о странных заболеваниях.

— Здесь их нет. Но, разумеется,— продолжал проводник, — вы можете погибнуть и здесь. Но не от болезни, а от аллергии. Вам всем сделают необходимые прививки. Димитрова, вы лингвист? Вы пойдете со мной, остальные пока подождут здесь.

Он повел ее вдоль ряда куполов. Глаза Аны уже привыкли к свету, и она видела, что под каждым куполом образцы флоры и фауны с Клонга. Это были в основном растения, и некоторые из них достигали громадных размеров. Ана подумала, сколько же энергии пришлось затратить, чтобы перенести эти гиганты на сотни световых лет.

Они направлялись в ту часть, откуда доносились разнообразные непривычные звуки. Проводник сказал:

— Добро пожаловать в наш зоосад.

И тогда она увидела шариста.

Она узнала его сразу: такого странного существа не могло быть больше нигде во вселенной! Но шарист был... ранен. Он сидел в клетке. Его шар пульсировал, но был опавший и почти лежал на полу клетки. Она увидела пластиковую трубку, которая тянулась от насоса к шару. Женщина с магнитофоном склонилась над насосом, подкручивая клапан подачи воздуха. Она слушала жалобные песни шариста.

Неудивительно, что голос был таким слабым. Женщина подавала воздуха ровно столько, чтобы шарист мог петь, но взлететь он не имел возможности. Женщина подняла голову и сказала:

— Вы Димитрова? Я Джулия Арден. А это,— она показала на клетку,— Ширли. Сейчас она поет о своем детстве.

Ана всплеснула руками, глядя на жалкое сморщенное маленькое существо. Неужели эти песни — язык? Она не могла представить, как возможно понимать его.

— Я буду стараться, мисс Арден, но неужели вы думаете, что вы сможете обучить меня этому языку?

— Я? Нет. Я буду помогать, но учить вас будут компьютеры. Однако по настоящему может обучить вас только Ширли сама. Она любит петь для нас. Бедняжка. Ведь это единственное ее времяпрепровождение.

Нан долго смотрела на Ширли, а затем воскликнула:

— Какой стыд! Неужели вы не видите, что ей больно!

Женщина пожала плечами:

— А что я могу сделать? — тон ее был скорее агрессивным, чем защитительным.— Я не думаю, что Ширли с удовольствием выполняет свои обязанности. Но этого нельзя сказать и обо мне. Ваша задача изучить язык, Димитрова, и думайте только об этом.

— Но ей же больно...

Джулия Арден рассмеялась и покачала головой.

— Милая, вы здесь только со вчерашнего вечера. Подождите пару дней. Тогда мы снова поговорим о боли.

С 7.00 до 11.00 Ана Димитрова так напрягала свои мозги, что под конец ей показалось, что сейчас она умрет. Но с 12.00 до 16.30 она также истязала свое тело, как бы уравновешивая нагрузку на мозг. Джулия Арден была права. Через сорок восемь часов Ана стала экспертом по боли. Каждое утро она просыпалась с дикой головной болью. Каждый вечер она ложилась в постель, и все тело ее болело так, что она с трудом удерживалась, чтобы не принять таблетки, которые ей давали. Она не могла принимать таблетки, так как ее мозг должен быть бодрствующим даже во сне. Она продолжала учиться и ночью, когда под подушкой работал магнитофон с песнями шариста.

Головные боли — но к этому она была привычна. Гораздо хуже был эффект прививок. Кожа ее покрылась пятнами, струпьями, прыщами, некоторые из которых гноились. Но это еще не все. Она чихала и кашляла. Глаза ее слезились, из носа постоянно текло. И она не была исключением. У всех из ее группы была такая же реакция на противоаллергические прививки. Если такова профилактика, то какой же должна быть сама болезнь? Когда же им показали снимок несчастного Пипа, умершего от аллергии прежде, чем были разработаны защитные меры, Ана поняла разницу между профилактикой и реальностью. Это глубоко поразило ее. Это было ужасно. И как Ахмед справляется с этим? Он ничего не писал в своих письмах, должно быть он очень отважный.

Каждый полдень, невзирая на состояние, их гнали на поле для физических занятий. Прыжки и бег, полоса препятствий, карабканье по вереске. Руки у нее сначала покрылись волдырями, затем превратились в сплошные раны, которые затянулись заскорузлой коркой и загрубели. Колени постоянно кровоточили. Все тело, где не было прыщей, было усеяно синяками и ссадинами.

Она держалась только потому, что понимала — это необходимо! Клонг не место для пикника. Это планета неизвестных и, может быть, смертельных опасностей. Курс обучения жесток и беспощаден, но он поможет ей встретить опасности и преодолеть их. Пусть она попала сюда не добровольно, но она не хотела отказываться от экспедиции.

И, наконец, самый главный аргумент. Это же путь к Ахмеду. Поэтому она старалась изо всех сил и втайне гордилась, что многое у нее получится лучше, чем у других. Вьетнамский полковник однажды упал с большой высоты, когда взбирался по канату, и был отправлен в госпиталь. Он вернулся на следующий день, прихрамывающий, но такой же игривый. Женщина лет сорока упала на землю при подъеме на холм. Она была тоже отправлена, но уже не вернулась.

Здесь быстро завязывались дружеские отношения. Она уже называла полковника "Гай", хотя его звали Нгуен, и уважала его за острый ум и чувство юмора. Она научилась не оставаться наедине с ним или с сержантом Свеггертом — да и с любым мужчиной. У всех у них откуда-то появлялись резервы сил в присутствии привлекательной женщины. Да и не только привлекательной. Ее соседка по комнате Елена Кристианидис не была привлекательной, но не однажды Нан, возвращаясь вечером домой, находила дверь запертой, и из комнаты доносилось прерывистое дыхание, слабые стоны, хихиканье. Когда Елена извинялась перед нею, Нан сказала:

— Ол райт, Крис. Не говори об этом.

Но это было для нее не ол райт. Она нуждалась во сне! Неужели им не нужен сон?

Когда дни перешли в недели, постоянная усталость стала меньше, ссадины зажили, реакция на антиаллергены уменьшилась. Головные боли не прекратились, но Нан привыкла к ним и даже принимала участие в дружеской болтовне в холле. Какие здесь рассказывались истории! Одни говорили о том, что они предназначены для полета на Кунгсон и для создания там новой человеческой расы. Другие говорили, что экспедиция направится вовсе не на Кунгсон, а на другую планету, название которой держится в тайне. Были версии и о том, что собранные здесь будут направлены вовсе не в космос, а на захват шотландских нефтяных вышек или для создания колонии в Антарктиде, где они расплавят льды и создадут новую Страну Блока Продовольствия. Сначала эти истории пугали Ану, затем забавляли, а потом наскучили. Она стала сочинять сама и увидела, что ее рассказы принимаются с таким же интересом, как и рассказы остальных. Однако кое-что из рассказанного казалось правдоподобным. Даже самые страшные новости. Например, необъяснимый инцидент в космосе, который уничтожил корабли Пипов с подкреплением и даже сам тахионный спутник. Нан даже опоздала на обед, чтобы успеть прослушать вечерние новости. Да, все было подтверждено официально. Какой ужас! Что теперь будет с Ахмедом? Но затем было объявлено, что Народной Республике предложили помощь экспедиции Блоков Горючего и Продовольствия. Ана, полная радости, поспешила в столовую и там предложила всем составить послание с выражением симпатии и добрых пожеланий их коллегам из Блока Народов. Все лица повернулись к ней, люди начали перешептываться, но в конце концов ее предложение было принято, письмо составлено, и все подписались под ним. На следующий день ей даже простили опоздание на занятия, так как она относила документ в офис. Комендант в офисе выслушал ее, трижды перечитал письмо, а затем пообещал отправить его по назначению.

Вечером она рассказала о своем визите, но ее рассказ потонул в потоке других слухов. Во-первых, кто-то сообщил о прибытии новой большой партии курсантов. Во-вторых, было сказано, что уже намечена дата их отлета на Кунгсон. И в-третьих, кто-то сказал, что весь проект аннулируется.

Черт знает что! Нан со злостью швырнула вилку в тарелку.

— Как можно верить во всю эту чепуху? Неужели все это может быть правдой одновременно?

Но большинство не обратило внимания на ее вспышку, а на своем бедре Нан ощутила чью-то поглаживающую руку.

Это был полковник, который всегда старался держаться поближе к Нан, чтобы, как он говорил, не упустить свой шанс.

— Прекрасная Ана,— сказал он.— Не будьте дурочкой. Я кое-что знаю и могу сказать, что все это правда.

Истинность одного из слухов подтвердилась на следующее утро. На базу прибыло пятьдесят пять новых курсантов, и одного человека среди них Ана знала. Это была блондинка, дочь Годфри Меннингера.

Разумеется, все сразу пошло кувырком. Распределение по комнатам изменилось, чтобы дать место вновь прибывшим. Но и не только поэтому, как сообразила Ана. Часть старых и большинство новых курсантов поселилось в бараке, который находился в километре от старой резиденции. Соседка Аны тоже переехала, и Ана боялась, что снова окажется вместе с полковником Гаем... Но этого не произошло. Он переехал в другой барак, и соседкой Нан оказалась женщина-агроном из Канады, специалист по выращиванию злаков в необычных условиях. Мэгги Меннингер заметила Нан в толпе и помахала ей рукой. Но у них не было случая поговорить. К тому же Ана и так на целый час опоздала на встречу с Ширли.

Ширли больше не была просто предметом изучения для Аны. В мозг Нан проникли песни шариста. Сначала она понимала только простые фразы, потом стала воспринимать абстрактные понятия, а затем уже полностью вжилась в образ чуждого ей существа. Ана никогда не считала себя певицей, но Ширли не была слишком критически настроена. Они часами пели друг другу, и песни Ширли становились все печальнее, все чаще отчаяние звучало в них. Иногда они даже становились бессвязными. Она рассказала Ане, что является последней из тех десяти, что прибыли с нею с Клонга сюда, на эту чужую для них Землю. Она понимала, что никогда ей уже не придется петь в стае. И она была трижды права. Ей уже не было суждено вернуться на родную планету.

Через два дня ее не стало. Ана пришла в зоосад и увидела, что клетка пуста, а Джулия Арден дезинфицирует ее.

— Не расстраивайся,— сказала она.— Ты узнала все, что должна была узнать.

— Я плачу не из-за того, что не успела научиться всему. Я потеряла нечто дорогое мне.

— Боже. Иди вон отсюда, Димитрова. Как только они взяли тебя в проект? Плакать над безмозглым существом: это черт знает что! К тому же ты пишешь любовные письма Пипу — ты действительно не в себе.

Ана пришла к себе в барак, бросилась на постель и позволила себе разрыдаться, чего не делала уже много месяцев. Она плакала, грустя по Ахмеду, по Ширли, плакала, так как ей было жалко себя, весь мир. Неужели люди могут быть такими ужасными, жестокими?

В этот день физические упражнения стали для нее настоящей мукой. Они перешли в совершенно новую стадию. И они, и вновь прибывшие начали заниматься не укреплением мускулов, а освоением новой, незнакомой, по крайней мере для Аны, аппаратура Она обратила внимание, что некоторые из курсантов уже знакомы с этой аппаратурой. И что это за аппаратура! Брандспойты, огнеметы, лазерные пушки, гранатометы... Для чего все это? Ана делала все, что ей приказывали. И тем не менее, она попала под сильную струю воды, которая сбила ее с ног. Сержант Свеггерт поднял ее.

— Зря утруждаете себя,— рявкнула Ана.— Со мной все в порядке.

— Конечно,— примирительно сказал сержант.— Для того, чтобы обращаться с этой штукой, мускулы не нужны. Нужно только немного мозгов.

— Я не согласна. Он покачал головой.

— Почему ты так упряма, Ана?

— Я не хочу учиться обращению с оружием.

— Каким оружием? — он воззарился на нее.— Это оружие не предназначено для убийства разумных существ, как уверяет полковник Меннингер. Это против законов человечества. Но мы собираемся на чужую планету, обитатели которой летают в воздухе, передвигаются по земле и даже под землей. Так что если вам вздумается сесть на землю, вы рискуете тем, что подземный житель отгрызет половину вашей очаровательной попки. Вот чтобы этого не произошло, мы и учимся пользоваться этой аппаратурой.

— Во всяком случае,— сказала Ана,— мне не нужна ваша помощь. И я не верю ни вам, ни полковнику Меннингер.

Свеггерт посмотрел на нее и поджал губы.

— Хэлло, вот и полковник. А мы как раз говорили о вас.

— Это я заметила,— раздался голос Меннингер.

Она повернулась и увидела ее. Выглядела Мэгги, как без сожаления отметила Ана, очень плохо. Противоаллергены хорошо сделали свое дело.

— Хватит, сержант,— сказала Мэгги.— Димитрова, зайдите ко мне после занятий.

Она отвернулась и повысила голос:

— Хорошо, ребята! — крикнула она—Ниже задницы, покажите, как вы умеете ползать.

Ана с возмущением бросилась в грязь и поползла по-пластунски. Это же тактика пехоты! Зачем это нужно в научной экспедиции? Она сдерживала свой гнев весь день, пока не кончились занятия, до того момента, как она постучала в дверь полковника Меннингер.

— Заходи,— Мэгги сидела за столом в халате. Наполовину съеденный обед на подносе был отодвинут в сторону.— Садись, Ана,—сказала она.— Закуришь? Или хочешь выпить?

Ана притушила свой гнев.

— Нет, благодарю,— отказалась она. Мэгги встала, налила себе виски. Она предпочла бы марихуану, но не хотела курить при этой болгарке. Мэгги сделала глоток и сказала:

— Личный вопрос. Что ты имеешь против сержанта Свеггерта?

— Ничего. Просто не хочу ложиться с ним в постель.

— Димитрова, ты разве монахиня? Тебя никто не заставляет спать с ним. Почему ты не хочешь позволить ему помочь тебе, просто подать руку.

— Полковник Меннингер,— четко сказала Ана,— вы предлагаете мне поощрять сексуальные заигрывания, чтобы мне было легче преодолеть полосу препятствий?

— Я не предлагаю тебе это, Димитрова. Что с тобой? Свеггерт так ведет себя со всеми. Такова его натура. Он пристает даже ко мне. Я могла бы заслать этого сукиного сына в те места, куда он запускает руки во время занятий. Но не делаю этого, потому что он хороший специалист. Потому что он хороший человек. Он всегда может помочь вам, если вы позволите это. Вы всегда можете пообещать переспать с ним. Никто не заставит вас сдержать это обещание, хотя я порекомендовала бы его как партнера. Он всегда хорош в постели.

— Но это аморально, полковник Меннингер.

Мэгги допила бокал и налила еще.

— Ты несчастлива здесь, Ана?

— Это точно, мисс Меннингер. Я не просилась сюда.

— А я просилась.

— Возможно, но я...

— Я просила не только за себя, но и за тебя. Я знала только твое имя и было чрезвычайно трудно найти тебя в Болгарии Тебя считают крупным специалистом в переводе.— Она допила виски и отодвинула бокал в сторону.— Слушай, Ана, ты мне нужна. Этот проект очень важен для меня. Он будет важен и для тебя, если ты проникнешься патриотизмом.

— Патриотизмом?

— Пусть не патриотизмом, а преданностью,— терпеливо сказала Мэгги.— Преданностью нашему Блоку. Я знаю, что мы все из разных стран, но цель у нас одна.

Ана была больше озадачена, чем рассержена этой странной американкой. Она попыталась привести в порядок свои чувства, чтобы высказать их.

— Болгария мой дом. Я люблю свой дом. Блок Продовольствия— это абстрактное понятие, мисс Меннингер. Я понимаю, что в мире существует две сотни наций, которые могут объединиться в союзы и которые могут иметь врагов. Но я не могу сказать, что ощущаю преданность к какому-либо союзу. По крайней мере, по отношению к Блоку Продовольствия.

— Значит, и ко всему человечеству,— сказала Мэгги.— Разве ты не видишь это? Ты только что сказала сама: мир двухсот наций. Но Клонг может принадлежать одной нации. Никакой борьбы. Никаких шпионов. Никаких дел типа плаща и кинжала. Кто колонизировал Америку?

— Что? — Ана с трудом поняла, что ей задан вопрос. — Англичане. А до этого датчане.

— А перед ними были испанцы и итальянцы, а может быть, и те, кого ты так любишь: полинезийцы, китайцы, викинги. Кто знает? Но сейчас в Америке живут только американцы. А кто будет жить на Клонге через пару поколений? Клонганцы. Или как там они назовут себя. Просто раса людей. Все равно, откуда они придут. Все они будут равны, все они будут иметь равные возможности. Ты и я можем сделать это реальностью, Ана. Мы можем научить, как жить на Клонге. Мы можем построить мир без национальных барьеров, без вражды и без соревнований, которые разрушают этот мир. Ты понимаешь, что значит получить новый мир, чтобы начать все с нуля?

Ана молчала.

— Я... я сама думала об этом,— призналась она.

— Разумеется, думала. А я хочу, чтобы это произошло. Я хочу заложить основы общества, которое понимает необходимость переговоров, планирования, сотрудничества. Ты знаешь, сколько мы вложили в это мероприятие? Четыре корабля. Почти девяносто человек. Тридцать пять тонн оборудования. Это очень много, поверь мне. Это поразит всех, в том числе и Пипов. Гризи, конечно, поднимут цены. Нам нужны все наши ресурсы. Завтра соберется одна палата Конгресса...

— Ходят слухи,— осторожно сказала Ана,— что проект может быть закрыт.

Тень набежала на лицо Мэгги.

— Нет,— сказала она.— Это не случится, потому что этот проект слишком важен. Именно поэтому я и просила за тебя, Ана. Если мы пошлем девяносто человек, то это должны быть лучшие из лучших. А ты лучший переводчик, которого я знаю.— Она тронула руку Аны.— Ты понимаешь?

Ана отодвинулась, но не очень резко, чтобы это не показалось оскорблением:

— Д-да,— неохотно сказала она.— Но с другой стороны, нет. Все это хорошо, мисс Меннингер, но причем тут огнеметы и другое оружие? Значит, мы хотим построить монолитный мир, уничтожив кого-то?

— Нет, Ана! — воскликнула Мэгги, вложив в эти слова всю силу убеждения.— Даю тебе слово, что нет!

Наступило молчание.

— Ясно,— сказала Ана.— Вы даете мне слово.

— А что еще я могу сделать?

Ана задумчиво сказала:

— Мы здесь совсем не общаемся с внешним миром. Мне бы хотелось обсудить этот вопрос с другими людьми. Лучше всего с делегацией моей страны в ООН.

— А почему нет? — воскликнула Мэгги. Она задумалась, затем кивнула.— Вот что я скажу тебе. Когда закончатся тренировки, у нас будет три дня отпуска. Я сама собираюсь в Нью-Йорк. Едем со мной. Мы побродим по ресторанам, заглянем на какую-нибудь Жмеринку. А ты можешь переговорить с кем хочешь. Идет?

Ана колебалась. Наконец, довольно неохотно, она сказала:

— Олл райт, мисс Меннингер. Все звучит довольно привлекательно.— Разумеется, в этом плане многое для Аны не было привлекательным, но она не собиралась обсуждать это с Меннингер.

— Отлично, милая. Теперь, если ты не возражаешь, я оставлю тебя. Мне нужно принять ванну.

Мэгги заперла дверь за болгаркой и с удовольствием забралась в ванну. Эта идиотка и не знает, что покинув Камп Детрик, она сможет попасть только прямо на взлетное поле. А шанс поговорить с кем-либо у нее появится только на Клонге. А там пусть болтает, что хочет. Но Ана Димитрова — это всего лишь одна из проблем, причем самая простая. Ходят слухи, что полет будет отменен! Черт возьми. Если Димитрова слышала это, то слышали все. И, вероятно, эти слухи близки к истине.

Мэгги позволила себе пять минут в ванне для расслабления. Затем она вышла из ванной и накинула на себя полотенце, но не из скромности, а для того, чтобы не видеть свое тело, покрытое отвратительными прыщами. Она не хотела быть такой. И очень не хотела, чтобы ее в таком виде видел сенатор.

Набирая номер сенатора, Мэгги посмотрела на себя в зеркало - какая гадость! Поэтому она не включила видеоканал.

— Хэлло, милый,— сказала она, услышав ответ сенатора.— Прости, что нет изображения, но в этом медвежьем углу нет аппаратуры, и к тому же... — она хихикнула,— я только что из ванны и голая.

— Хэлло, Мэгги,— тон сенатора был нейтральным. Он как бы говорил: да, между ними достаточно близкие отношения, но только не нужно пользоваться этим и давить на меня.— Полагаю, ты звонишь относительно нового полета?

— Только полагаешь, Андриан? Три недели назад ты голосовал за него.

— Я сам знаю, за что голосую, Мэгги.

— Разумеется, Андриан. Послушай, я позвонила не для того, чтобы ссориться.

— Нет, конечно. Ты позвонила, чтобы попытаться сохранить меня в упряжке. Я был уверен, что ты позвонишь. Ты хочешь сказать мне, что в предприятие вложены огромные средства и нельзя отказаться от проекта и выбросить деньги в трубу.

— Что-то подобное, сенатор,— неохотно ответила Мэгги.

— Я уверен в этом. Ты знаешь, что все это было уже сказано и раньше. Каждый раз, когда вам нужны деньги, вы просите немного, чтобы провести исследования. Затем вы требуете больше, так как получены хорошие результаты и исследования нужно продолжить. А затем требуете еще больше, так как в работу уже вложено много денег и глупо бросать ее на полпути. А в результате мы получаем такие никому не нужные вещи, как новые ракеты, оборонительные противоракетные системы, ядерные бомбардировщики. И совсем не потому, что этого хочет правительство, а потому, что нет возможности остановиться, если начал работу. Может, пришло время остановить эту затею с Клонгом, Мэгги? Через три дня состоится заседание комитета. Я не знаю, за что я буду голосовать, так как еще не имею всей информации. Но сейчас я не могу обещать ничего.

Мэгги удалось не выразить в голосе разочарование, но с гневом справиться она не смогла.

— Адриан, этот проект слишком много значит для меня.

— Ты думаешь, я не знаю? Слушай, Мэгги, это линия открытая, но тебе должно быть интересно знать кое-что. У меня находится завтрашняя утренняя газета Геральд, и в ней сообщение из Пекина: "Авторитетные источники сообщают, что исследование остатков тактрановых спутников доказывает, что взрыв, уничтоживший сателлит и два транспортных корабля, имеет подозрительное происхождение".

— Я слышала об этом, Адриан. Но пишут и о том, что диссиденты Народной Республики, наверняка, замешаны в это дело.

Сенатор молчал. Мэгги многое бы дала, чтобы увидеть сейчас выражение лица сенатора, пусть даже при этом он увидел бы и ее обезображенное лицо. Она даже протянула руку к выключателю видеоканала. Но сенатор заговорил:

— Думаю, что это все, что ты можешь мне сказать, Мэгги. Я согласен с тобой в одном. Вы втянули нас слишком глубоко.— И он отключил связь.

Мэгги десять минут сидела в задумчивости, затем схватила трубку и набрала номер дежурного офицера:

— Говорит полковник Меннингер. Сообщите руководителю тренировок, что меня завтра не будет, и подготовьте транспорт к восьми часам. Мне нужно в Нью-Йорк.

— Есть, мадам,—сказал офицер. Он не удивился. Ни один офицер проекта не мог покидать базы, таков был приказ. Но он также знал, кто подписал приказ.

Мэгги сидела в комнате свидания Совета Безопасности и ждала вызова. Мэгги не обращала внимания на разговоры членов делагации Перу, которые сидели тут же. Ее мысли были далеко на Клонге, за много световых лет отсюда. Вскоре молодая негритянка вышла, чтобы пригласить ее.

Женщина провела ее в скромную комнату, на двери которой была надпись: "Только для высшего персонала".

— Хэлло, папа,— сказала Мэгги, как только закрылась дверь за негритянкой, и подставила щеку для поцелуя.

Отец не стал ее целовать.

— Ты выглядишь ужасно,— сказал он без всякого сочувствия.— Какого черта тебя понесло туда?

Мэгги была захвачена врасплох. Это был не тот вопрос, которого она ожидала и который была готова обсуждать. Но она ответила сразу.

— Я обучаю колонистов тактике выживания.

— Посмотри на это! —сказал отец, протягивая ей пачку снимков — Образцы из личной коллекции Наследника Мао. Стоили мне кучу денег.

Мэгги взяла один снимок. Это была голограмма. Мэгги чуть-чуть повернула ее, чтобы получить трехмерное изображение.

— Здесь я выгляжу слишком толстой,— критически заметила она. А это взято у курьера в Оттаве. Полагаю, ты узнаешь их. Вот один из твоих парней кидает гранату. А это струя из огнемета. А вот одна из девушек, не могу сказать кто. Она поражает кого-то, очень похожего на кринпита. Кажется, у нее меч.

— О, папа, это вовсе не меч. Это просто нож. К тому же это только имитация кринпита. Чучело.

— Черт побери, Мэгги. Это же подготовка к войне.

— Это борьба за выживание,— поправила она.— А как ты считаешь? Наши ребята и девушки встретятся на Клонге с опасностями: все эти кринпиты, шаристы, подземные черви... Не забывай и о Гризи, и о Пипах. Я не проповедую убийство, папа. Я просто учу их, как защитить себя, чтобы остаться живым.— Лицо ее затуманилось.— И все же мне хотелось бы знать, как получены эти снимки.

— Ты узнаешь,—угрюмо сказал он.— Но дело не в том. Это просто копии. Оригиналы у Пипов, да и Там Гулсмит имеет их. А на следующей неделе Гризи и Пипы на Клонге узнают, что межнациональная дружба кончилась. Ты слышала дебаты в Совете?

— Что? Да, немного.

— Послушай. Перу расширило свои морские границы на тысячу километров.

Мэгги поморщилась:

— А при чем тут события на Клонге?

— Перу не стало бы ничего предпринимать без солидной поддержки. Номинально они входят в Блок Продовольствия, но если пропадет рыба... Поэтому они стараются поддерживать дружеские отношения с другими блоками.

— С какими?

Отец пальцами оттянул уголки глаз, сделав себя похожим на китайца. Хотя в этой комнате вряд ли были устройства подслушивания, не стоило рисковать, упоминая без особой необходимости имя Наследника Мао.

Мэгги долго сидела молча, пока в ее мозгу работало сортировочное устройство, раскладывающее шкалу приоритетов. Наконец, она нашла главное:

— Папа, Перу может хоть выпить свое море, и я не потеряю сон из-за того, что у нас есть шпион. Я переживу и небольшой скандал с военной подготовкой. Все это будет длиться только две-три недели, пока мы здесь. Именно поэтому я решила увидеться с тобой. Адриан Ленц колеблется. Мне нужна помощь, папа, не позволяй ему закрыть проект.

Отец откинулся на спинку кресла. Мэгги не привыкла видеть отца таким, усталым и измученным. Сейчас он выглядел совсем стариком.

— Милая,— тяжело сказал он.— Разве ты не понимаешь, в каком мы сейчас тяжелом положении?

— Я понимаю, но...

— Нет. Слушай. Я думаю, что не понимаешь. Сегодня сел на мель танкер с шестьюстами тысячами тонн горючего, которое предполагалось доставить на Лонг-Бич. В обычное время это имело бы особого значения. В Южной Калифорнии большие резервы. Но сейчас они все передали на наш проект. Так что, если этот танкер не будет в течение сорока восьми часов снят с мели, Лос-Анжелес останется без горючего. Ты представляешь, какова будет реакция народа?

— Ну и что, если кое-кто и пошумит...

Он поднял руку.

— А сегодняшнее сообщение в газетах? Пипы утверждают, что иx спутник был намеренно уничтожен.

— Нет! Это случайность! Бомба должна была уничтожить корабль снабжения.

— Случайность в подготовке — тоже преступление, Мэгги.

— Но они же не смогут это доказать. Им на меня не выйти... если не...

Она взглянула на отца. Тот покачал головой.

— Итальянец уже ничего не сможет сказать. Его убрали.

Значит, бедный Гвидо уже не сможет истратить свои сто тысяч нефтедолларов.

— Он хорошо поработал,— сказала она.— Взгляни на микрофильмы. Ты получишь доказательство, что Гризи построили свою базу именно там, где сейсмическое сканирование позволяет предполагать большие запасы нефти. Это же нарушение международного договора.

— Не будь ребенком, Мэгги. Что можно сделать с таким доказательством? Сэр Там и Пипы не могут доказать, что ты передала Джелизи бомбу, но они и не нуждаются в этом. Им достаточно просто знать. И они знают. Выступление Перу доказывает это. Не говоря еще о мелких неприятностях, о которых ты еще не слышала. Вроде взрыва американского посольства в Буэнос-Айресе. Это небольшой подарок от сэра Тама и Наследника Мао, насколько я могу судить. Ты можешь предположить, что последует дальше.

Мэгги вдруг осознала, что с ожесточением расчесывает свои струпья и поспешно опустила руку.

— Дерьмо,— угрюмо сказала она и задумалась. Вообще-то говоря, подумала она, основные правила не изменись. Соотношение национальной мощи осталось тем же. Ни одна нация не смогла бы одержать решительную победу во всем Мире. И Блок Продовольствия, и Блок Горючего, и Блок Народов — каждый из них обладал достаточной ударной мощью, что-бы сокрушить врага — и каждый знал об этом. Более того, даже небольшие страны могли нанести врагу сокрушительный удар. Конечно, весь мир уничтожить они были не в состоянии, нет. Однако Перу обладала достаточно мощным оружием, чтобы настаивать на своем решении. В мире постоянно происходили пограничные инциденты, гибли люди, но никто не хотел доводить дело крайности, так как все знали, чем это может кончиться.

— Папа, сказала Мэгги,— ты же знаешь, что никто не предпримет чего-либо серьезного. Баланс сил не позволит.

— Чепуха! Баланс сил нарушится сразу, как только кто-нибудь совершит ошибку. Пипы ошиблись, когда открыли огонь по шаристам на Клонге. Я сделал ошибку, когда позволил тебе отвезти бомбу в Белград. Настало время исправлять ошибки, милая.

Впервые Мэгги Меннингер ощутила реальный страх.

— Папа, значит ты не собираешься мне помочь уговорить Ленца?

— Я сказал бы даже больше. Я согласен с ним. Завтра у меня встреча с Президентом, и я буду советовать ему закрыть проект.

— Папа!

Он колебался.

— Милая, может быть потом, позже. Когда все успокоится.

— Тогда будет поздно! Пипы пошлют подкрепление, как только запустят новый спутник. А Гризи? И...

— Все уже решено, Мэгги.

Она изумленно смотрела на него. Это был тот Год Меннингер, которого знало все его агентство, но которого так редко видела его дочь. Сейчас она видела не своего отца. Это был человек непреклонный и решительный, какой всегда была она, чувствуя за собой мощную поддержку отца.

— Я не могу изменить своему решению,— сказала она. Это был не вопрос, и Годфри Меннингер ничего не ответил ей.

— Ну что же,— сказала она,— не вижу причин оставаться здесь дальше. Гуд бай, папа. Заботься о себе. Увидимся позже.

Она, не глядя на него, встала, взяла свою сумочку и офицерскую фуражку и вышла из комнаты.

Если ее отец был упрям и решителен, то она тоже была и упряма, и решительна, не менее, чем он. Она спустилась вниз и вошла в телефонную будку.

На экране появилась женщина ослепительной красоты. Однако она была не символом секса, а произведением искусства.

— О, Марджори,— сказала она.— А я думала, что ты появлялась здесь по своим шпионским делам. Марджори, что случилось с твоим лицом?

Мэгги потерла свой покрытый прыщами подбородок.

— О, это. Просто реакция на прививки. Могу я увидеться с тобой?

— Конечно, дорогая. Прямо сейчас?

— Прямо сейчас.— Мэгги положила трубку и вышла из будки. Но перед этим она посмотрела в зеркало, чтобы проверить макияж.

Мать Мэгги Меннингер жила в одном из самых высоких и самых дорогих небоскребов Нью-Йорка. Это было старомодное строение, возведенное в те времена, когда энергия была дешевле, так что можно было не экономить на звуко- и теплоизоляции, создании самых комфортных условий жизни. Теперь, нефть была безумно дорога, жизнь в этом здании была доступна лишь очень немногим. Алисию Хоуз и ее теперешнего мужа стоимость роскошной квартиры не беспокоила.

Привратник приветствовал Мэгги.

— Рад видеть вас, мисс Меннингер! На этот раз вы будете жить у себя?

— Боюсь, что нет, Харви. Мне нужно поговорить с матерью.

— Да, мисс Мэгги. Она ждет вас.

Алисия Хоуз поднялась для приветственного поцелуя и окинула дочь все видящим проницательным взглядом.

— Тебе неплохо похудеть на пару килограмм, милая.

— Обещаю похудеть, мама. Мне нужна от тебя одна услуга.

— Конечно, милая.

— У папы возникли некоторые трудности, и мне нужно выйти на публику. Я хочу провести пресс-конференцию.

Муж Алисии Хоуз был владельцем большой телесети с выходом на три главных города. Ему принадлежали также дюжина спутников-передатчиков.

— Думаю, что кто-нибудь из людей Харольда поможет тебе,— медленно сказала она.— А в чем проблема?

— Мама, тебе это знать не нужно.

Мать вздохнула. С тех пор, как она вышла замуж за Годи Меннингера, она привыкла жить, не интересуясь ничем. Однако, разведясь с ним, она думала, что обрела свободу. Она никогда не говорила со своим экс-мужем. Не потому, что она не любила его. В глубине сердца она всегда считала его образцом мужчины. Однако она боялась, что случайное слово, сказанное ею кому-либо, если она будет много знать о работе мужа, произведет катастрофу в мире.

— Дорогая,— сказала она.— Я же должна что-нибудь сказать Харольду.

— О, конечно. Но не как проблему. Я хочу рассказать о Джеме. Планете Джем. И собираюсь туда, мама.

— Да, ты говорила мне. Через пару лет, когда все успокоится.

— Я хочу успокоить всех сейчас, мама. Я хочу, чтобы Соединенные Штаты послали туда достаточно сил и сделали эту планету пригодной для жизни. Чтобы любой американец мог посетить ее в любое время. Я хочу сделать это сейчас. Я предполагаю улететь через три недели.

— Мэгги! Неужели, Мэгги?

— Ты же не будешь возражать, если я хочу этого?

Алисия Хоуз никогда не могла устоять против такого аргумента дочери. Не могла она противостоять ему и сейчас. Мысль о дочери, несущейся сквозь пространство туда, где люди погибают в страшных мучениях, была ужасна. Но Мэгги давно уже доказала свою возможность постоять за себя.

— Ладно. Видимо я уже не могу запереть тебя дома. Ол райт. Ты не сказала мне, что я должна сделать.

— Попроси Харольда выпустить меня в программе новостей, сам знает, как это лучше сделать. Правительство против полета на планету. Оно урезает фонды, жалуется на возникающие проблемы. Я хочу, чтобы все знали, насколько важна для нас эта планета, я хочу рассказать народу все.— Она добавила из соображений стратегии.— Папа сначала поддерживал меня. Но теперь он переменил мнение и хочет, чтобы проект закрыли.

— Значит, ты борешься против собственного отца?

— Точно.

Алисия Хоуз улыбнулась. Это могло повлиять на ее ш перешнего мужа. Она развела руками и пошла к телефону.

— Я скажу Харольду, что тебе нужно,

Ана Димитрова сидела в большой комнате за круглым столом. На голове ее были наушники. Она сидела с закрытыми глазами, губы ее двигались, а голова покачивалась, стараясь уловить ритм песни шариста, записанной на пленку. Но это было трудно, так как на пленке был голос не только шариста, но и кринпита. Пленка была записана несколько недель назад, когда единственный оставшийся в живых кринпит разговаривал с Ширли, единственным оставшимся в живых шаристом лагеря Детрик.

Имя шариста было не Ширли. Оно звучало примерно так: Моахри Балуй, что означало нежно-золотой носитель облаков. Скрипы и постукивания кринпита с трудом воспроизводили звуки шариста, но Ширли понимала его. Ана тоже хотела понять и прокручивала ленту снова и снова.

— Майа хийи (эти существа не похожи на нас) хуу хайэй (они жестокие животные).

Ответ Ширли: Ньюа малийи на хухаа (они убили мои песни).

Ана сняла наушники и с удовольствием потерла глаза. Сегодня головная боль очень сильна. И эта ужасная комната! Двадцать наушников и двадцать магнитофонов перед двадцатью одинаковыми стульями с жесткими прямыми спинками. Так ужасно!

Ана слишком устала, поэтому она выключила магнитофон повесила наушники на крюк и встала. Она хотела попрощаться со своими собратьями но проекту, которые пришли сюда вместе с нею, но оказалось, что все ушли. Она осталась одна.

Было уже почти одиннадцать часов! А в шесть часов гонг поднимает ее с постели! Быстро идя по пустынной улице домой Ана вдруг изменила курс. Она решила выпить чего-нибудь с кофеином, чтобы подавить головную боль.

Но когда она опустила доллар в машину и подставила стакан она вдруг поняла, что зря пришла сюда. Такой ужасный, раздирающий уши шум! Дюжина парочек бесновалась под музыку проигрывателя в одном углу. Компания людей восточного типа собралась в другом углу и пела под гитару, совершенно не обращая внимания на музыку проигрывателя. Но хуже всего был шум телевизионной ниши: возбужденные крики, смех. Что там они смотрят? Неужели их так забавляет рекламный ролик?

— О, Нан, крикнула ее соседка по комнате. Ты пропустила все. Она была великолепна.

— Кто? Что я пропустила? Кто великолепна?

— Лейтенант-полковник Меннингер. Это действительно супер. Ты знаешь,— доверительно сказала женщина,— я всегда недолюбливала ее. На сегодня она была прекрасна. Она выступила в шестичасовой передаче новостей. Это было небольшое интервью, просто рассказ о Джеме. Я не знаю, как они вытащили ее на экран, но сделали они это не зря. Она прекрасно говорила, она сказала, что Джем дает надежду всем несчастным в мире. Она сказала, что там все ненависти будут забыты. Она сказала, что там, на чудной планете, каждый ребенок сможет выбрать себе идею и мораль, и у каждого будет пространство, чтобы жить так, как ему хочется, как он решил.

Ана захлебнулась кока-колой.

— Полковник Меннингер сказала это?

— Да, да, Нан, и это было великолепно. Мы все тронуты. Даже люди, подобные Студу Свеггерту и Нгуену. Комментатор спросил ее, правда ли, что на Джем будут посланы войска. И полковник сказала: "Я сама солдат. В каждой стране есть солдаты, как я, и каждый из нас молит бога, чтобы ему пришлось воспользоваться своими знаниями и умением. Но на Джеме мы сможем сделать нечто полезное. Сделать для мира, а не для уничтожения. И позвольте нам лететь туда, чтобы сделать это..." Что? — переспросила женщина, так как Нан бормотала что-то по-болгарски.

— Нет, нет, продолжай, пожалуйста,— сказала она.

— Ладно. И только что повторили часть ее выступления. Комментатор сказал, что отклик общественного мнения был потрясающим: телеграммы, звонки. В студию, в Белый дом, в ООН.

Ана забыла свою головную боль.

— Может, я была несправедлива к полковнику Меннингер. Я потрясена.

— Да, и я тоже. Но она заставила нас почувствовать, что мы здесь делаем великое дело. И все говорят об этом!

Да, говорили все. Не только в этом кафе. Звонили сенатору Ленцу и требовали от него поддержки героям Джема. Телефон Года Меннингера зазвонил лишь один раз, и на другом конце провода был сам Президент Соединенных Штатов. Когда Год поверил трубку, лицо его был напряженным, но, расслабившись, он улыбнулся.

— Милая,— сказал он в никуда.— Черт бы побрал твое черное сердце. Ты заставила своего отца гордиться тобой.