Девять миров Эдлена ч.1

2.1

Все последующие годы модроки планомерно истребляли человечество, оставив лишь небольшой процент людей в качестве рабочей силы. Та самая тюрьма, в которой я оказался, была одной из десяти тысяч колоний, разбросанных по всему свету. Каждая подобная колония была построена на территории добычи юнония. В зависимости от количества ископаемого ресурса колонии делились на мелкие, средние и крупные. В мелких поселениях было от нескольких сотен до нескольких тысяч человек. В крупных от одного до двух десятков тысяч. Средние были где-то между ними. Люди же называли их муравейниками.

Это была сложная система подземных сооружений, где находились и жили самые обычные люди. Их держали как кротов в тесных подземных бункерах, чтобы уменьшить шансы на массовые побеги. К тому же так было проще за ними следить. Мы выходили на поверхность лишь один раз в день — на время добычи. После окончания полевых работ мы, длинной шеренгой, направлялись в муравейник, где получали душ, паек и возможность немного отдохнуть от тяжелого физического труда. Люди в колонии разделялись на несколько классов — шахтеры (они же землеройки) работали непосредственно на добыче юнония, это был самый многочисленный класс населения. Затем шел обслуживающий персонал (пчелы), чьей главной задачей было поддержание работоспособности муравейника — готовкой еды, уборкой, стиркой и тому подобным. Техники занимались обслуживанием коммуникаций и ремонтировали все, что выходило из строя или ломалось. Самым меньшим и наиболее привилегированным классом были агрономы, скотоводы и медицинские работники, они же «зеленые», «пастухи» и «санитары». Последние занимались лечением людей от всевозможных заболеваний, а зеленые и пастухи снабжали колонию зерном, овощами, фруктами и мясом. Их главное задачей было поддерживать здоровый объем урожая на протяжении всего года, чтобы колония не голодала. Они также отвечали за выращивание продовольствия для модроков в отдельных теплицах, где были воссозданы условия их планеты.

Их агрокультуры и скот сильно отличались от наших и требовали особого ухода и условий. Свинороги с виду были чем-то похожи на наших диких кабанов, но сильно отличались размерами — были гораздо крупнее. Их кожа была толстой и грубой, покрытая мелкими пупырышками, а массивное туловище и ноги, скорее напоминали носорожье тело. Бурка́ны были подобием нашего крупного рогатого скота, хоть и не совсем на него походили. Они были крупнее свинорогов и также питались подножным кормом. Это были большие животные, с огромными наростами в виде рогов в области спины, которые тянулись вдоль шеи и использовались в качестве оружия. Они разгонялись и во время удара наклоняли голову вниз, обнажая рога, чем могли нанести смертельный удар. Тело их было широким и приземистым, а голова едва ли не достигала земли при ходьбе. Бурканы были медлительными животными, отчего хорошо сохраняли большой объем мышечной массы с огромным слоем жира. Были также и более мелкие породы животных, которых разводили с целью пропитания. Про их агрокультуры я бы мог написать отдельную книгу, но обойдусь лишь парочкой примеров — самым частым видом бала парпаре́я, она занимала половину от всего объема выращиваемых ими культур. Внешне похожая на виноград, растущий на кукурузных кочерыжках, и имеющая уж совсем отталкивающий зеленовато-желтый цвет, она считалась чем-то вроде нашей кукурузы. Еще была мгула́ — аналог нашей пшеницы. А также гепа́рия и пану́ка — эти уж совсем ни на что не походили своим внешним видом, и использовались больше в лечебных целях, нежели в кулинарных. Признаться, как и многие в колонии, я пробовал пищу модроков и на вкус она уж очень неприятная. Я бы сказал даже настолько, что ее не поешь и при сильном голоде. Разве что уж при смерти будешь валяться.

Сами модроки жили в тех самых больших зданиях, внешне напоминавших огромные камни со множеством отверстий разных размеров по всему периметру. Как оказалось это была довольно технологичная и одновременно природная техника возведения зданий. Дело в том, что эти здания были живыми, ну по крайней мере до определенного этапа. Здания строились по принципу коралловых рифов. Живой организм разрастался естественным путем, модроки же придавали этому процессу скорости и различные формы. В нужный момент его умертвляли, в результате чего он затвердевал и принимал привычный нам вид. Внутри помещений создавались условия максимально приближенные к условиям жизни на их планете. Не все представители их расы жили на земле. Эти и прочие их сооружения были предназначены для тех стражей, которые несли здесь службу. Они контролировали работу людей и, соответственно, добычу юнония. Верховный же правитель со своей делегацией ютился на главном корабле инопланетян, находившемся на околоземной орбите. Пребывание на земле было для них чем-то унизительным и спускались они сюда только в крайне редких случаях. Мало того, что они прибыли сюда с корыстными и жестокими целями, так они еще и ведут себя заносчиво, относясь не только к людям, но и к самой планете, словно к мусорной свалке. Поистине не раса, а какие-то паразиты! Надеюсь, они скоро добудут весь юноний и улетят отсюда куда подальше. Человеческому роду нечего было противопоставить их развитию и оставалось лишь ждать и подчиняться.

Большинство людей, населявших планету на момент моего прибытия, уже были поколением этих самых колоний. Они родились и выросли в этих условиях и не знали другой жизни, разве что со слов их отцов и дедушек. Мне было страшно это осознавать. Многие из этих несчастных по всей планете не видели ее истинную красоту. Не успели вдохнуть свежего воздуха, полюбоваться видом солнца и увидеть природу в ее привычном состоянии. Но даже в таком положении люди находили в себе силы радоваться. Я понимал, что они не знали другой жизни и все, что у них сейчас есть — это то единственное, чем они были «богаты». Но это были люди, такие же как мы с вами. Они радовались, грустили, смеялись, любили и плакали. Но так случилось, что они оказались здесь. У них не было выбора. Модроки знали, что каждое новое поколение будет менее самостоятельным, а значит и более послушным. Они стремились к этому и посему ограничили людей во всем — в свободе мысли, передвижений и выражений себя. Люди стали живой бездумной массой в их руках. Они жили, не подозревая о том, что жизнь могла быть другой. Что люди раньше были свободны и могли делать все, что им заблагорассудиться. Что были времена, когда на земле не было тотального порабощения. Возможно, это было и к лучшему. По крайней мере они не могли сравнить жизни до и после, а значит не были угнетены мыслями о том, как много они потеряли.

Иногда моему взгляду представали интересные моменты. Как-то раз я видел, как двое молодых ребят с неприкрытым удивлением и восхищением разглядывают фантики, на которых были изображены автомобили, самолеты, огромные морские лайнеры и даже телевидение! Их предки когда-то рассказывали им об этих странных штуковинах, изображенных, на уже порядком потрепанных, картинках. А я в свою очередь так и хотел добавить: «Да, это все сделали мы — люди!». Мы не были настолько развитыми, насколько модроки, но мы были лишь в начале своего пути. Пути, которого так беспощадно оборвали инопланетные захватчики.

Мое любопытство вновь привело меня не туда. Жизнь в колонии не сулила ярких перспектив, и я всячески пытался найти возможность покинуть эти злачные места, но был один важный нюанс — энергетическая стена не позволяла людям выйти за ее пределы. Весь периметр колонии был огорожен ею. Мы были словно лабораторные крысы, над которыми ставили всевозможные эксперименты. Попытки сбежать пресекались мощным электрическим разрядом, который выжигал тебя изнутри. Сам я даже не пытался этого сделать, но, со слов рискнувших, это звучало более, чем убедительно. После такого удара человек еще долгое время приходил в чувство, валяясь в полумертвом состоянии. Были и летальные случаи. Я понимал, что не могу ставить на кон свою жизнь и рисковать подобным образом, но воля к свободе нашептывала мне, что так не может продолжаться вечно. В глубине души я надеялся, что портал скоро вновь откроется и я смогу покинуть этот мир, но я попросту не мог себе позволить сидеть сложа руки в ожидании чуда. Нужно было что-то предпринимать, а иначе я рисковал оставить здесь свое физическое и психическое здоровье. Не хватало еще сойти с ума и отдать остаток сил на прихоть инопланетян.

В колонии то и дело говорили о неких дикарях — людях, которые были вне системы. Для большинства из присутствующих здесь, они, безусловно, были кем-то вроде изгоев, сообщества маргиналов, которое наплевало на устоявшиеся правила и хотели жить по-своему. Люди воспринимали их как отбросы человечества, модроки же периодически вели на них охоту, по большей части в качестве развлечения. И только немногие, в том числе и я, понимали, что это те люди, которые отказались подчиняться воле захватчиков и быть рабами системы. В моей душе загорелся лучик надежды и даже гордость за человеческий род. В нас еще осталась сила, которую не сломить даже целой цивилизации! Мурашки прошлись по моему телу. Каким бы ни было испытание — всегда найдутся те, кто сможет его преодолеть.

Повстанцы были немногочисленными группами людей, которые вели отчаянную войну против захватчиков. У них были целые сообщества, раскинутые по всей планете. С тех пор, как часть модроков покинула землю, у них появилось больше возможностей выбить себе свободу, но все же это давалось с неимоверным трудом, и они несли огромные потери. Даже учитывая то, что больше половины модроков улетели на родную планету с частью добытого юнония, их количество все же было немалым. К тому же их вооружение действовало массово и людям было трудно им что-то противопоставить. Но, несмотря на все эти сложности, горстка людей, разбросанных по земле, но объединенная одной целью, всевозможными силами пыталась отвоевать нашу крохотную планету. Каждый из них понимал, что рано или поздно модроки покинут землю. Но что они оставят после себя? Умирающую планету, непригодную для жизни. Люди, животные, растения — все это останется в прошлом и превратится в безжизненную каменную глыбу, одиноко скитающуюся в бесконечном холоде темного космоса.

Жизнь в муравейнике начиналась на глубине пяти метров от поверхности земли и уходила вглубь на еще целый десяток. Все пространство вокруг было заполнено толстыми металлическими стенами. Это был самый обычный короб, помещенный в землю — я бы предпочел называть его гробом, но люди почему-то сравнили его с муравейником. Ну да ладно! Кто я такой, чтобы спорить со мнением большинства? Я сидел в отсеке, в котором находилось еще одиннадцать человек. Это было что-то вроде общей комнаты, хотя я бы предпочел называть это камерой. Стены в отсеке были окрашены в мутный цвет уставшей листвы, выгоревшей под палящим солнцем. Хотя солнцу здесь взяться было неоткуда. Оттого все люди вокруг были бледными, словно пепел выжженных надежд, оседавший на стенах этих пещер. Даже поднявшись на верх на время работ, мы не видели солнца из-за пыльного одеяла, которое застилало все небо. Оно было продуктом выбросов в атмосферу переработанных отходов от добычи юнония. На каждой из стен были выбиты числа, разделенные толстой желтой линией, идущей вдоль стен. Эти числа обозначали номер отсека. Сверху были числа на языке модроков, больше напоминавшие какие-то замысловатые и неуклюжие каракули. Ей богу у них даже цифры были уродливыми! А снизу красовались наши — человеческие. Даже тут они поставили себя выше нас.

Стена, находившаяся вдоль коридора, была полностью прозрачной, чтобы стражи модроков, при обходе, могли наблюдать, что происходит внутри. Закрывалась она только на время сна.

414 — кажется это число я запомню на всю жизнь. Это был номер моего отсека. Большая часть из нас были шахтерами. На каждый отсек приходилось по восемь копателей, один медик, двое из обслуживающего персонала и техник. Зеленые и скотоводы жили в отдельных коммунах на территории муравейника и, реже, на поверхности. Такая привилегия давалась только некоторым из числа лучших в своем деле. В каждом блоке, состоявшим из десяти отсеков была своя столовая, общий зал, в котором люди могли находится вместе, чтобы немного отвлечься от повседневной рутины и занять себя играми или хобби, а также душевая зона. Все это было сделано не для того, чтобы люди чувствовали себя свободными, а для того, чтобы у них было меньше времени для раздумий и выражений недовольства. Этакий пряник, который подавался людям после недюжинной порки кнутом. Признаться этого было достаточно для большинства из находившихся здесь. Модроки подавили в людях мысль о свободе и равенстве. Многие из людей и вправду верили в их безоговорочное превосходство над человечеством и принимали это как должное, считая их посланцев из далеких глубин космоса ради великой вселенской цели.

В один из очередных дней, проведенных мною в заточении, я получил записку, в которой было написано: «Общий зал, 8 вечера, столик в крайнем левом углу». Я осмотрел лист с обеих сторон, больше ничего не было. Ни подписи, ни имени, ничего! Это показалось мне странным и даже немного пугающим. Но любопытство взяло верх. Да и к тому же — что я теряю?

Дождавшись вечера, я направился в общий зал. Толпа людей, бурно обсуждавших что-то повседневное, медленным шагом направлялась к своим местам. Я всматривался в лицо каждого в надежде увидеть что-то необычное или кого-то, кто даст мне понять с какой целью я сюда направился. Я предпочитал проводить вечера в своем отсеке, почитывая техническую литературу, так как художественной нам не предоставляли, или блуждая по муравейнику, в целях найти или увидеть что-то необычное или новое, но никак не находиться в общем зале, где люди собирались, словно стадо на выпасе. Войдя внутрь и вглядываясь в дальний угол, поверх голов, я увидел мужчину средних лет, сидевшим на указанном месте. С осторожностью осматривая все вокруг я направился к нему.

Подойдя поближе, я услышал:

— Садись. — я присел напротив него.

— Эдлен Купер. — произнес он, пристально глядя мне в глаза, словно персонаж из вестерна.

— Он самый. — ответил я тут же. Я никогда не видел его здесь раньше. Возможно, мы просто не пересекались, а возможно он прибыл сюда совсем недавно. — подумал я.

— Меня зовут Оскар. — сказал он. Это был Оскар Мюрхед. Как я узнал позже, он был таким же дитём колонии, как и все здесь. Мужчина сорока лет, невысокого роста, щуплого телосложения и с сильно уставшим голосом. Его серые глаза, с нездоровыми синеватыми мешками под ними, выдавали в нем усталость и словно кричали о всей той боли, что он перенес. Оскар был не из простых людей, его воля к свободе и жажда справедливости ни раз ставили его жизнь под угрозу, но он никогда не сдавался. Он был сильным человеком, несмотря на всю его внешнюю слабость. Поистине храбрость живет в сердце, а не в мускулах. Этот тощий человек, с пугающе больным видом, много раз шел против системы. Он трижды совершал попытки к бегству и всякий раз терпел неудачу. Но что-то мне подсказывало, что он явно не собирался сдаваться. Мюрхед был отмечен красной меткой, как тяжело контролируемый, склонный к непослушанию и побегу, человек. Каждая клетка его тела была пропитана ненавистью к модрокам. В одной из схваток он даже умудрился выколоть одному из стражей глаз. После чего был помещен в карцер на полгода. Откуда вышел только вчера. С его слов в первый же день моего прибытия он пытался узнать обо мне как можно больше, но, как и все находившиеся здесь, не смог узнать ничего о моем прошлом.

— Я долго ждал нашей встречи, Эдлен. Новые люди в колонии — большая редкость. В последний раз такое случалось много лет назад, когда модроки схватили одного из заплутавших повстанцев. Но, к сожалению, мне так и не удалось с ним поговорить. Бедняга был убит при попытке вырваться, когда его вели в муравейник. — Как ты здесь оказался? Ты был среди повстанцев?! — спросил он. Снова вопросы, на которые я не могу дать правдивый ответ. Я знал его меньше пяти минут, но проникся к нему доверием и не хотел начинать общение со лжи.

— Моя история покажется тебе бредом сумасшедшего. — сказал я. В его глазах я увидел понимание и сочувствие.

— Все мы здесь немного сумасшедшие. — с грустью ответил он. Оскар был одним из немногих людей, воспитанных на рассказах старшего поколения. Истории, которые он слышал от своего дедушки не оставили его равнодушным, как остальных. Он понимал, что все это не просто сказки, которые рассказывали детям перед сном, а быль, которую отняли у человечества. Но буквально все в колонии старались избегать с ним контакта, так как считали его глупцом, от которого можно ждать только неприятностей.

— Расскажи мне все, что знаешь. Какова жизнь за пределами колонии? — сказал он. В его словах я чувствовал надежду и неприкрытый восторг.

— Оскар, я не был из числа повстанцев. — на миг я ощутил разочарование на его лице, после сказанного мною.

— Есть другие группы свободных?!

— Нет, я…я… — пытаясь выдавить из себя правду, пробормотал я. — дело в том, что я не из здешних краев.

— Ты прибыл с малой земли?! — с еще большим интересом и удивлением спросил он.

— Малая земля? — переспросил я. — О чем идет речь?

— Ну малая земля — Оазис! — тут же повторил он. — Ты разве о нем не слышал?! — удивленно спросил Оскар. Я лишь с недоумением смотрел на него. — Неужели никто не поведал тебе об оазисе?

— Нет. Никто не говорил мне об этом за все то время, что я здесь находился. — Что это за место?

— Это место, где живут люди. Живут так, как им хочется. В котором нет модроков. Единственное место на земле, куда они не пустили свои грязные лапы. В Оазисе все живут в мире и благополучии — разводят скот, выращивают растения, заводят семьи и даже развивают науку. Но только с исключительными целями, направленные на благо всего общества. Место, где духовные и моральные устремления стоят выше эгоистических интересов. — в тот момент это звучало как история об Атлантиде, которую мы читали в детстве. Казалось, что это были сказки, которые рассказывали людям, чтобы дать им надежду.

— Оазис — это место, в которое я хочу попасть с тех самых пор, как впервые о нем услышал. — продолжил он. Все люди, живущие в нем, как одна большая семья. Там процветает наша цивилизация! — он с таким искренним восхищением рассказывал об этом месте, что я поймал себя мысли, как будто на миг оказался в этом самом Оазисе.

— Повсюду пальмы, птицы, реки и озера! Это райский уголок на нашей мертвой планете! — восторженно говорил он. — Я не оставлю попыток попасть туда! Пусть даже это будет мой последний день, который я проживу на этой земле. — его слова была полны надежды. Надежды, которую он хранил с самого детства.

— Оскар! — перебил его я, пытаясь вернуть в удручающую реальность. Но он все также продолжал говорить, словно боясь упустить что-то важное.

— Люди не созданы для рабства и подчинения! Нас используют как расходный материал алчные захватчики! Я верю, что наша земля была иной! Такой как ее описывали наши отцы, дедушки и их отцы! Но все вокруг этого не понимают. Они не видели это воочию и поэтому отказываются признавать свое жалкое положение. Это не жизнь, а существование! Модроки не оставят от нашего дома ничего, кроме выжженых земель и погубленных судеб. Они безжалостны, тщеславны, жадны и беспринципны. И если не дать им отпор сейчас — мы просто исчезнем как вид. — все, что он говорил было очевидно, но из всех людей здесь, только я один мог это понять. Я видел другую жизнь и знал какой она может быть.

— Оскар, я прибыл сюда из очень далеких мест. Настолько далеких, что тебе будет трудно это осознать.

— Ты прибыл с модроками?! — с видом, полным отчаяния, спросил он.

— Нет-нет, что ты! — тут же попытался я его успокоить. — Оскар, дело в том, что я прибыл из… — в этот момент раздался сильный грохот, от неожиданного испуга я резко откинулся назад. Нашу беседу прервал страж. В его руках была металлическая дубинка, на конце которой светился электрический обод. Он со всей силой ударил ею о стол, чтобы демонстративно прервать наш разговор. Я тут же встал со своего места. Оскар же спокойно продолжил сидеть дальше, с ненавистью глядя в лицо модрокскому стражу. Тот жестом приказал мне отойти от стола и направится к выходу. У меня не оставалось выбора, кроме как подчиниться и отойти. Я боялся, что могу навлечь на нас проблемы. Уходя я крикнул ему:

— Завтра мы обязательно продолжим наш разговор! — после чего я получил сильный удар по спине, отчего мое дыхание перебилось. Еле сдерживая крик от боли, я направился в свою секцию в сопровождение стража.

Ночь будет долгой. За несколько минут нашего диалога с Оскаром я узнал больше, чем за три месяца проведенных со всеми, кто меня окружал. Я понимал, что он знает больше, чем кто-либо из остальных и видел в этом слабый лучик надежды. Надежда дает стимул, стимул дает рывок для действий, всякое действие приводит к результату. А уж желаемый результат или нет — зависит только от упорства. Своими словами Оскар вселили в меня не только надежду, но и силы.