Даринга: Выход за правила [СИ]

Глава 30

— А третий жив, и Аурора просила доставить его к ней, когда подлатаешь, — завершил Фенхель.

— Вас понял. Конец связи.

Люб щелчком закрыл наладонник и повернулся к кофеварке. Кофе бурлил в прозрачной емкости, обещая пару минут несказанного наслаждения и прилив бодрости на весь день. Врач потянулся, нажал кнопочку и, пока темная жидкость лилась в бисквитный фарфор, прокрутил график работы на сегодня. Подумав, что сам он нужен, чтобы оказывать первую помощь, и то не всегда. Утешать пациентов. Осуществлять общее руководство. Остальное ИИ «Твиллега» сделал сам. Просканировал раненых, разработал схему лечения, синтезировал лекарства и следил за состоянием пострадавших, позволив Любу выспаться. А теперь занимался погрузкой выздоровевших местных на флаеры — чтобы доставить людей в лагерь для беженцев, а вайп — поближе к воде, и проследить, чтобы все проснулись в безопасности. Суперкарго Фрезия позаботилась о комплекте вещей для каждого: еда, одежда, топорик, нож, нитки с иголкой, рыболовные крючки. С вайпами еще проще, они сами себе одежда. А на Землю пойдут уникальные данные.

— Когда мы вернемся, нам бы узнать друг друга, — пропел Люб немузыкально, осознавая, к чему эти мысли, и совсем не нужное планирование, и ритуал с кофе, который медленно остывал в молочном фарфоре. Врач боялся будить Селестину.

Физически она была здорова, когнитивные функции сохранила в полном объеме — Твиллег зуб давал за это. Но побывав без защиты в эмпатическом шквале, могла перестать быть нёйд. Просто выгореть без возможности восстановления. А еще этот… Триллов подручный. Вернее, трое. Двоих она убила в вороньем облике, третьего волокла всю дорогу. И если отдать его Ауроре — тут такое начнется. А если не отдавать — тоже начнется…

— Риндир! — позвал Люб мысленно. — Что там с Триллом у тебя?

— А телеметрию посмотреть слабо? — тот смачно зевнул.

— Да не могу я уже видеть его рожу, — процедил Люб сквозь зубы. — Я не Бьяника, нежных чувств к нему не испытываю. А ты знаешь, что вся эта заваруха…

— Догадался.

— Слетай осторожненько к нему в окно.

Штурман заржал и оборвал контакт.

Врач усилием воли подправил перед хромированной вставкой шкафчика глаза и уши — чтобы и дальше не отличались от человеческих — и пошел будить Селестину. Выход из лечебной капсулы — процесс небыстрый и красивый. Сперва с легким шумом уходит гель. Потом капсула раскрывается, как венчик цветка, разгибая к полу лепестки. И возрожденный лежит в чашечке, как в колыбели, пока легкие струи воды смывают с тела остатки слизи. И завершает все микромассаж, от которого пациент морщит нос и смеется.

Нёйд резко села и закашлялась.

— Не торопись, — сказал Люб. — Подыши глубоко.

Он стоял спиной, но чувствовал все движения Селестины и даже мысли, кажется — так старающиеся до него достучаться.

— Одежда на стуле. Ты на «Твиллеге». Это наш звездолет.

— Это я поняла. Но зачем я здесь?

— Лечилась. Как и все, кому досталось особенно сильно.

— Верни меня домой, — она зашелестела тканью, поспешно одеваясь.

— Один вопрос. Аурора требует того… воителя, которого ты притащила в когтях. Зачем он был тебе нужен?

— Хотела спросить, почему Трилл пошел на открытую войну. Я готова.

Селестина стояла, выпрямившись, доплетая тяжелую косу, и Люб понял, что предлагать экскурсию по звездолету сейчас, пожалуй, будет неуместно. И только на флаере вспомнил, что кофе так и не выпил.

Думал врач так отчетливо, что Липат отдал ему целый термос, прихваченный с собой.

Пленник был далеко не дураком, а глаза ему не завязывали. Непонятно, какие выводы он для себя сделал, но держался с видом обреченного умереть за веру героя. Антрополог, не выдержав, даже фыркнул в ладонь. Госпожа Бьяника свела брови, переводя взгляд с него на тщедушного.

— Ты кто?

— Воин Судии Матей Горбатый, — хрипло отозвался он. — Кончайте уже скорее, поганцы.

— А скажи, Матей Горбатый, что ты делал на болоте?

Пленник пыхнул углом рта:

— Ведьму послали выкурить.

— И чем не угодила тебе ведьма?

Он осклабился.

— Нешто не понимаешь, дура?

Фенхель подпер кулаком подбородок и точно вымерил противника взглядом. Тот разумно решил не обострять.

— Навредила ведьма епископу нашему Триллу. Спину всю подрала в вороньем облике.

— Что?!!

Люб ухватил Селю за руку, словно стальными клещами сжав запястье. Матей сплюнул в ее сторону.

— Вот и послал он болото поджечь. Чтобы выкурить или задохлась. Мы уж сколько с нёйд воюем, никак их крапивное семя не извести.

Аурора молчала, перебирая пальцами золотую закраину плаща.

— Вот они, плоды прогресса, — Фенхель сощурил глаза до пылающих зеленых щелей. — Несть ни солейлца, ни сатверца, зато возник новый эгрегор, считающий, что имеет право истреблять всех, кто не с ним.

— А сколько уничтожено уникальных животных и растений! — прогремел Липат, скребя шелушащуюся щеку. — Поврежден редчайший биоценоз, и совсем не известно, как скоро он сумеет оправиться.

Госпожа Бьяника дернула щекой.

— А скажи мне, Матей, за что вы вырезали резчиков торфа?

— Так они все тут… поганцы. Святой храм не посещают, Судие требы не кладут.

— Что я и говорил.

— Фенхель, помолчите.

И опять обернулась к пленному:

— То есть, убить человека с этих позиций для вас в порядке вещей? Истребить несколько поселений просто для того, чтобы отомстить единственной ведьме? Вот тут списки у меня, — Аурора поворошила распечатки на добела выскобленном дощатом столе: морщась, точно у нее болели зубы. — Женщины, дети… Слабые погибли в первую очередь и страшной смертью. Это нормально?!

— Чего?

— Треть материка могла выгореть, не только болото. А оно же разумно.

Она шлепнула губами.

— Нет предела человеческой глупости.

— А ведьма закогтила Пшемысла и Колеша, — если бы взгляд мог испепелять, Селестина умерла бы на месте.

— Все с тобой понятно.

— Что с ним будем делать? — Люб наконец выпустил Селестину и глядел, как нёйд растирает запястье. Врачу было стыдно.

— Людей спросим, пострадавших от его дури. Липат, позови выборных.

Подошли звероватый мужик с рукой на перевязи, горластая тетка — много разных слов от нее услышали, пока вправляли вывих, а голосище был такой, что в ушах свербело. Правда, сейчас она выглядела на диво молчаливо и рассудительно. И хромой охотник, одетый в зеленое. Тул с крышкой у бока и лук за плечами казались частью его самого.

Выборные поклонились.

— Вы слышали все.

— Верно.

— Что решите?

Все трое покосились на нёйд. Селестина облизнула губы и кивнула.

— Старый бог все еще кричит, — сказала горластая.

— Отдадим его старому богу, — добавил звероватый. — Пусть кричит через него.

— По-моему, это как-то… — Люб поежился.

— Справедливо, — сказал Фенхель. — Что бы это ни значило. Но на болоте все еще… нехорошо. Ходить вам туда не стоит.

— И не придется, — охотник сделал подножку попытавшемуся бежать Матею. Завернул руку за спину, вместе со звероватым поднял под локти и подтолкнул к болоту. Глянул на краснеющее закатом небо.

— Привяжем за канавой. Его в сумерках заберут.

И даже антрополог понял, что не хочет выяснять, кто заберет и куда. Чересчур опасался богатого своего воображения.

Люди расходились медленно и удовлетворенно. Аурора подозвала Селестину.

— Я не нападала на епископа, — сказала та.

— Риндир на него напал, его вон приятель рыжий, — указала Бьяника на Люба. — Решил, что епископ насилует Бранвен. И нам всем теперь выходит боком его спонтанное милосердие.

— Стоп-стоп-стоп, — пробасил Люб возмущенно. — Он не виноват, что Трилл не способен отличить сокола от вороны!

— А обязан был! Обязан был просчитать последствия.

— Ваш Риндир все сделал правильно, — резко взмахнула рукой Селестина. — Доделайте то, что он начал. Верните власть законной королеве. Это будет ваша вира за наших убитых.

И ушла туда, куда селяне волокли упирающегося Матея.

— По крайней мере, не придется больше делать вид, что мы стоим над конфликтом, — заметил Фенхель.

— Голову мне это открутить Риндиру не помешает.

Аурора провела подушечками пальцев по глянцевым распечатками списков:

— Когда следуешь инструкциям, как-то забываешь, что за именами в отчетах стоят живые люди, и каждое твое решение влияет на них.

Она отвернулась, чтобы вытереть помягчевшие глаза.

— А милосердие неожиданно и коварно проникает в самые узенькие щелки.

— То есть…

— Я еще не приняла решения. Я должна обсудить с Твиллегом варианты наших действий и их возможные последствия. И извиниться перед мертвыми.

Госпожа Бьяника пружинисто встала:

— Доброй ночи всем.

— Доброй, — механически отозвался Люб. И прихлопнул зудящего над плечом исполинского комара. Рассмотрел, держа за крыло: — У, серафимый шестикрыл!

Липат отобрал тушку и сунул в охладитель.

— Вроде вот медик, — проворчал он, — а не ценишь жизнь во всех ее проявлениях.

— Ценю. Ровно до той степени, пока она не пытается меня сожрать. Да и вообще, — глядя на небо, он печально вздохнул. — Жаль было смотреть, как он старается прокусить бронекостюм и не может.

— У! — замахнулся рукой Липат. — Ты куда теперь?

— На вечерний обход. И так припозднился с ним. И что-то еще… что-то еще я должен был сделать.

— Мне термос вернуть? — спросил биолог с надеждой. — Кофе там еще остался? Кстати, спасибо, что откачал.

— Да не за что, — отозвался Люб рассеянно. — Не термос, нет.

Ближе к полуночи, застегивая изнутри палатку, сквозь стенку которой просвечивал костер, врач вспомнил, что посылал Риндира проведать епископа. А штурман, тетеха такая, должно быть, о поручении позабыл. Растянувшись на надувном матрасе и положив руки под голову, врач зевнул и телепатически окликнул друга.

— Ну, как там Трилл?

— Пациент скорее мертв, чем жив, — фыркнул Риндир.

— Опять твои шуточки?

— И не думал даже. То есть, на ужин ему по лестнице столько деликатесов перетаскали, что я слюной залился. А потом посланник пришел объявить Бранвен, что епископ окреп настолько, чтобы встать с ней на совместную молитву. Но когда полетел с ней наверх — Трилла как раз накрыло. При огромном стечении народа. Человек семь там было, не меньше. Не считая нас. Он метался и орал, словно пытался увернуться от невидимого бича. И на спине набрякли ровные такие полосы.

— Стигматы?

Штурман мысленно пожал плечами.

— У меня было чувство, что он оправдывается. Но… я слышу ровно половину разговора. Словно кто-то забыл включить громкую связь. Он все твердил о своей слепоте и несовершенстве и клялся, что больше никогда.

— Что никогда?

— Не знаю. Все остолбенели и лоб об пол Триллу разбивать не мешали. Мне кажется, он договорился… с этими, первыми. Потому что дергаться перестал. Ухватил Судию за колени… статую, в смысле.

— Я… понял.

— А потом капеллу накрыло. Вот как нырнешь, в уши вода попала. Вынырнул. Тебе что-то говорят, а ничего не слышно. А Трилл сполз и лежит. Сперва решили, что умер. На постель перенесли. А у него из угла рта слюна бежит и руки по одеялу бегают.

— Агония.

— Я бы не надеялся. Сволочи живучие.