Фенхелю хотелось быть внутри празднества, в сладкой его сердцевине. Ощущать его жар, звуки, запахи. И он таскал Аурору с собой буквально всюду: ловить ртом орехи — с руками, связанными за спиной; перебираться через ручей по шаткому бревнышку, купаться в водопаде, качаться на качелях, похожих на весы Судии, и лопать пирожки с яблоками и рябиной так, чтобы трещало за ушами. А когда она, не выдержав смешения пота, дыма и пряностей, сунула фильтры в нос — антрополог ужасно обиделся. И объявил, что начальнице никогда не понять по-настоящему тот мир, от которого она пытается отгородиться.
Пока молодежь с визгом бегала, музицировала, играла на горе, народ постарше выложил камнями прямоугольные кострища, сложил в эти корыта дрова и забросал сверху охапками вереска и хвои, ароматом похожей на земной можжевельник. На дрова сыпанули принесенные в горшках печные угли, и к алеющему небу поднялись ароматные разноцветные дымы.
Главы семейств — не обязательно только мужчины — бросали в костры по пирогу, сделанному из новины, сыпали зерна, роняли орехи: чтоб земля была милостива к ним и дала собрать обильный урожай. Музыка взвилась над холмом, словно арка чистого звука, хрустальный мост, по которому можно запросто пройти босиком. И открылись плясы — пока не наелись, не отяжелели, как увешанные плодами деревья, и не стало клонить в сон.
Но главное действо проходило сейчас у кургана королев — где так и не похоронили изменившую старой вере Эльге: тело ее епископ Трилл отправил в новосрубленный скит. Зато дочь ее поднималась сейчас по холму, чтобы насыпать на золотые весы Судии, поставленные там, золотые зерна. Горсть на золотую чашу, горсть на черненую. Одна из Танцовщиц, поднявшись над седловиной Тельг, светила на девочку сверху, а слева в туманах растворялся закат. Ветер улегся, и только рокотали водопады.
Стражники юной королевы, в пероподобных доспехах, с весами на щитах, остались внизу, среди торжественно молчащей толпы. Гора поднималась выше кургана королев, река Небесная падала с нее, словно сверкающая коса.
— А ведь не дадут нам здесь строиться… — телепатически пробормотал Фенхель.
— Дадут. Врата встанут выше, а технические помещения врежем в гору. Да и епископ будет только рад избавиться от остатков язычества…
Госпожа Бьяника поперхнулась и замолчала. Собственно, как и вся толпа, в едином стремлении поднявшая головы вверх: над юной королевой в алом сиянии вечера появился, резвясь в воздушных струях, золотой сокол. Снизившись, завис, словно давая людям рассмотреть себя. Сверкнул огнем оперения и плавно опустился на предплечье Бранвен. Тут все заорали, заставив ее затравленно оглянуться. Но в криках не было ужаса, гнева — только восторженное счастье. Горожане, до того словно и не замечавшие девочку, громогласно приветствовали ее. Дар принят небесами, сокол — к счастью.
— Выпендрежник, — бросила Аурора. Антрополог ухмыльнулся:
— Умница.
И утащил Бьянику танцевать.
Плясуны двигались то ручейком, то змейкой, держась за руки, отбивая ритм ногами, и ветер подыгрывал вместе с рогами и сирингой — словно и здесь на ней играл козлоногий Пан. Хороводы сомкнулись, и Ауроре достался в партнеры парень в овечьей телогрее, а антропологу — черноволосая женщина в вишневой широкой юбке. Юбка взлетала при каждом движении, обнажая крепкие икры плясуньи, волосы крутыми кольцами метались за спиной. Фенхель и сам плясал неистово, растворяясь в танце, как та девочка, что когда-то дала элвилин свой генотип. И параллельно снимал действо, чтобы позже выставить на корабельный сайт еще серию уникальных голографий.
Плясуны метались в дыму, и Аурора ощутила вдруг острый укол ревности. Оставила партнера и сбежала к зарослям у реки. Глядя на лунную дорожку и сверкание мелких брызг, пропустила мгновение, когда Фенхель развернул ее к себе за плечи и потянулся к губам. Отстранилась:
— Нет! У меня есть Липат.
— Как хочешь…
Антрополог выпустил начальницу, не опуская дерзких зеленых глаз, и досада Ауроры стала двойной.
— Риндира смени при Бранвен. Пусть хоть поест, — резко сказала она.
— Я сменю, — вывалился из кустов верзила Люб.
— Только не котиком, — Фенхель фыркнул. — Котиков любят все, но не когда они метр в холке.
Люб подыскивал острое словцо для ответа, когда юная королева вдруг сама оказалась рядом. Она долго бежала и запыхалась. Низ плаща был порван, колючки вцепились в ткань.
— Старшая женщина, пожалуйста! — переводчик поколебался между «старой женщиной» и «мудрой» и выбрал что-то среднее. Девочка отвела капюшон, глядя на Аурору снизу вверх. На худом лице глаза казались просто огромными. Бранвен намотала на палец рыжую прядь и дернула, чтобы болью преодолеть стеснение. — Тот рыжий торговец, что в первый день был на берегу. Можно мне его увидеть?
Люб с Фенхелем переглянулись и беззвучно фыркнули.
— Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!
— Его здесь нет, — отозвалась Аурора сухо. — И стража тебя, верно, обыскалась. Люб, проводите ее.
— У меня не получится вырваться еще раз.
— Ты что, не видишь, она едва не плачет? — укорил антрополог мысленно.
— Она королева. И должна понимать разницу между «хочу» и «надо». Кроме того, я не собираюсь рисковать союзом с Триллом, устраивая ее сердечные дела.
Фенхель полыхнул глазами.
— То, что происходит, должно происходить между Бранвен и Риндиром, а вам, госпожа Бьяника, в это не следует лезть.
— Не следует? Рискуя всем, чего нам с таким трудом удалось достичь?! Допустим, — так же яростно отозвалась она. — Допустим, Абранавель сломает в себе страсть к звездам, откажется от профессии штурмана, чтобы жениться на дикарке. А потом увидеть ее больной и старой. И похоронить, когда у него самого впереди вечность. Как тебе это, а?
Антрополог сощурился.
— Но лучше рискнуть, чем прикрывать высокими материями собственную трусость.
…Таму што лепей вісець на нажы,
Кахаць, праклінаць за каханне багоў,
Чым жыццё пражыць
І дзяцей нажыць
І не дажыць да кахання свайго.[4]
…Поскольку лучше висеть на ноже,
Любить, проклинать за любовь богов,
Чем жизнь прожить
И детей нажить,
И не узнать, что значит любовь…
— Эй, Риндир! — проорал он телепатически. — Тебе что, выйти храбрости не хватает?
— Одежды. Я скоро.
Люб заржал.
— Погоди, — антрополог наклонился к Бранни. — Рыжий сейчас придет.
Но прежде из темноты выломились стражники. Скрипя амуницией, гремя щитами, кинулись к королеве. Подхватили под локти, вздернули, чтобы не цеплялась ногами, деловито потащили в темноту. Рука в перчатке задавила вскрик.
Люб стремительно за ними, встряхнул щитоносцев за шкирки, как два мешка:
— Отпустили ребенка. Живо!
И прежде, чем они выхватили мечи, легким касанием в шею вырубил обоих. Наклонившись, провел сканером над дрожащей девочкой:
— Цела!
— Этих давай в кусты отволочем, — потянулся к беспамятным Фенхель, — и займемся позитивной реморализацией. В морду дадим, что ли…
— Они и так в кустах. Пусть спят. Руки марать не хочется, — врач протянул руку Бранни. — Ты почему сидишь? Застудишься.
— Сингард, Фенхель! Вы что это себе позволяете? — прошипела телепатически Аурора. — Они были в своем праве. Они отвечают за безопасность королевы, а ей и вовсе не стоило от них убегать.
— Конфликт моральных позиций, — заметил антрополог мрачно.
Штурман подошел широкими шагами, в просторной, не по размеру, распахнутой на груди рубахе и штанах до колен. Грызя на ходу медовое куриное крылышко. Бранни вырвалась от Люба и кинулась к нему, обняла за шею, лицом уткнулась в грудь.
— Что случилось? — спросил Риндир мысленно.
— Стражники уволочь Бранни пробовали.
— Сьялан! А я перекусить задержался, с утра не евши, ну, дурак!
— Не думайте, что я не слышу, — вклинилась Аурора. — И что мы закончили.
— А одежда откуда?
— Украл. Мужик там купаться полез… Но поршни и куртка ему остались.
И стал гладить Бранни по растрепанным волосам, бормоча:
— Все закончилось, ну что ты! Ты меня слезами облила, отжимай теперь… Давай наверх пойдем, там маринованные в меду крылышки пекут. Ты не представляешь, как это вкусно!
— Представляю, — Бранни всхлипнула. — Потанцуй со мной…
Риндир сгреб королеву в охапку и понес наверх, к кострам, рассыпающимся жаркими искрами в темном небе.
— Я с ними, — Люб отправился нагонять приятеля. А Фенхель потянул стражников глубже в заросли и стал укладывать в живописных позах, укрывая их же плащами. Критически оглядел дело рук своих:
— Давай-ка кувшинов с пивом принесем и рядом разбросаем. И обольем, чтобы запах был. Когда очухаются, будут думать, что с кем-то подрались спьяну. И у твоего Трилла не будет к тебе претензий.
— Он не мой!
Антрополог примирительно пожал плечами.
— «Потанцуй»… Какое неожиданное… желание, — сказала Аурора, идя за ним следом.
— Живое… Был в Италии в Возрождение недоброй памяти монах Савонарола. Мотался с бандой фанатиков и сжигал то, что считал ненужной прелестью — драгоценные ткани, духи, картины, книги… — антрополог постучал согнутым пальцем в висок, отмечая уровень интеллекта упомянутого исторического лица. — Епископ Трилл, похоже, местный его клон. Лишил Бранвен обычных девчоночьих радостей. Ни кукол тебе, ни нарядов, ни со сверстницами поиграть… Храм да судное поле — вот все, что она видит. А он диктует со своей колокольни, как ей положено жить.
Он подал Бьянике руку, помогая перебраться через высокий камень.
— Да у наших киберов свободы больше! А еще эта тайная обитель впереди — как гроб.
— Вот только не надо выдумывать! Может, там не так все и плохо. Поживет подальше от «брата», успокоится.
Антрополог поймал лицо начальницы за подбородок и нежно повертел, прежде чем она отреагировала и высвободилась. Сузил зеленые глаза:
— Думаешь, этот Трилл отправит девочку туда, где ей будет хорошо? Психотип не тот.
Начальница развела руками:
— Прости, другого не завезли.
И добавила после паузы:
— И что ты собираешься сделать? Устроить еще одну драку, как сегодня Люб? Храбрым кавалерийским наскоком спасти ее по дороге на Гай Йолед? Забрать на «Твиллег» и воспитывать там?
Фенхель сверкнул зеленым взглядом:
— А знаешь? Мне нравится эта мысль!
— А мне не очень. Пора вам всем снова инструкцию по контактам перечитать. И проиграть с ИИ звездолета возможные последствия ваших действий. Фирочка — инженер Бьяника — как раз сообщила, что он вроде бы приходит в себя.