Даринга: Выход за правила [СИ]

Глава 12

— Вообще-то мы ей спальник предлагали, а она не взяла, — напомнил обиженный Риндир. — Но если тебе приспичило, я еще подкопаю дно в глубинах нашего эгоизма.

— Это ты сейчас о чем? — сказал Люб, зевая. Вонь торфа и огня вгоняли его в сонливость, да и день был невероятно долгий. Насыщенный событиями. И спальник уже раскинут — бери себе да ложись.

— Да о том же, — тянул паузу штурман. — Об элементарной вещи. Мы девушке не представились. Не поделились, можно сказать, самым сокровенным. Тем, что драгоценнее банальных крови и ногтей. И она им не поделилась тоже.

— Ты на истинное имя намекаешь? — Люб зевнул снова, так, что едва не отвалилась челюсть. — Может, они тут вообще все безымянные. Ну или представилась бы именем… как его, — покопался он в недрах обширной памяти — своей и кибера заодно, — детским, обиходным. Мы бы ведь сходу не отличили, тайное оно или где.

— А может, у нее тут удостоверение личности есть? — намылился к новому поиску Риндир. Этого не брало вообще ничего, ни усталость, ни ночь. Собственно, привык он к сдвигающимся вахтам. Для любого элвилин не поспать сутки-другие вообще к проблемам с организмом не вело, просто Люб, как врач, предпочитал соблюдать режим. Лечь, прокрутить события дня в тишине и покое, обдумать то, что на бегу, в жестком ритме обдумать не удавалось. Но теперь приходилось хватать напарника за руку.

— Кончай уже по чужим вещам без разрешения шариться!

— Между прочим, я у девушки в белье не роюсь. Да, и как показала практика, она прекрасно обходится без белья. И наготы не стесняется.

— Обратная сторона оборотничества, — врач крепко держал Риндира за локоть. — Уймись, говорю. На связь выйди — и спать.

— Сам выйди. Я еще поснимаю, — штурман ловко вывернулся из захвата. — А то наука антропология в лице Фенхеля нам не простит. И начальник экспедиции тоже. Обещаю ничего подозрительного руками не трогать.

— Ты все равно в перчатках!

Но штурман уже скрылся в кладовой.

Люб включил связь и сухо и коротко — куда суше и короче, чем требовалось — перечислил события дня, упомянул о первом контакте, сбросил фото и видео и, получив подтверждение, что отчет выслушан и записан, отключился. Тяжело вздохнув, поднялся на ноги и стал посолонь обходить помещение. Холм под дубом, собственно, весь был домом. Сквозное дупло в дубе служило дымовой трубой и давало хорошую тягу, судя по тому, что не приходилось кашлять от дыма. Пол земляной, утоптанный до каменной твердости, и тщательно выметенный — у двери стояли жесткая прутяная метла на длинной ручке и несколько травяных пахучих веников. Стены торфяные, подпертые слегами и обработанные смолой от гнили. Вместо двери низкий тесный проем, с которым Люб уже познакомился собственными боками.

Центром главного зала был прямоугольный очаг. Рядом — сложены подпертые вертикальными палками сучья, горка торфа в сусеке. По другую сторону выстроились горшки и котлы из меди, глиняная и деревянная посуда, обильно расписанная узорами и выдавленным орнаментом. Даже под налетом копоти краски радовали свежестью. В них не было лакированной сдержанной колористики, свойственной, допустим, Элладе. Густые, сочные, в чем-то яростные цвета. Ведьмовская стихийная, ничем не сдерживаемая сила — такое они создавали впечатление.

Дальше к стене стояли и висели на крючьях на изогнутых ручках чаши и кувшины: резаные из кости, опрятные, благородной желтизны, с ритмичными узорами, наводящими на мысль о волне или пламени. Вовсе не такие запущенные, как черепа снаружи. Над посудой старательно поработали и речным песком отчищали от грязи — сканер зафиксировал присутствие диоксида кремния. Люб, повинуясь порыву, снял перчатку и прикоснулся к сосудам рукой — точно кошку погладил. Узоры — штришки и точечки — промассировали подушечки пальцев.

— …скорее всего, ритуального характера, — завершил он фразу на камеру и двинулся дальше, совершив полный круг. Сдвинул плотные крышки с плетеных корзин, покачал в ладони похожие на овес и просо семена. Проверил сканером вытянутый из каменной ступы каменный же пест: то же зерно, только истолченное в муку. Больше в зале ничего интересного не было.

Отодвинув висящую шкуру, Люб заглянул к нёйд. Она спала, завернувшись в такие же шкуры, густой палевый ворс пах чем-то пряным, возможно, нарочно обработанный от насекомых. Сканер нашел в нем желтую сухую пыльцу. Горсть ворсинок врач выстриг на образцы. Убедившись, что сон женщины ровен и крепок, врач осторожно опустил шкуру и заглянул в еще одну похожую нору. Там травяной запах сделался резче, заставив Люба чихнуть. Слой выделанных шкур, одежда для зимы и лета, меховая зимняя обувь — похоже, до снега, а он должен был быть на Даринге обильным, нёйд обходилась без обуви.

Люб заснял и обмерил лежащее сверху. Заметив на шкурах утолщение, сунул руку наугад, нащупал гладкое и твердое и вытянул статуэтку оленя в двенадцать сантиметров высотой. Безрогого, скорее всего, самочки. Была она рыжая, с коротким выбеленным хвостиком и пятнышками на крупе. Кроме этих пятнышек и белой раскраски хвоста и морды, вся оленюшка была вырезана из цельного куска медового дерева и натерта смолой, защищавшей от гниения. Но, в отличие от лака, эта смола не сделала дерево скользким и давала ощутить живую фактуру. И зверь больше напоминал земных, чем местные неуклюжие разновидности.

— Эй! Я уже кладовую обмерил, а ты тут согнутый стоишь!

Врач едва ли не со скрипом распрямился: так затекла спина.

— Там все так разумно устроено. Ручей ледяной, в нем продукты не портятся. Птички подкопченные висят, зайцы… И запасной выход наружу. Я выглядывал — от черепов прям иллюминация…

Риндир заметил статуэтку и нежно принял в ладони. Повертел:

— Она сама вырезала? Или…

Люб снова сунул оленя под шкуры.

— Завтра сам спросишь. А теперь — спать.

— Я снаружи устроюсь, — известил Риндир. — Мне еще спальник с дуба снимать. Люб, не желая протискиваться в лаз, улегся на спальник у очага. Но ворочался еще долго. День тек перед глазами, поворачиваясь то одной, то другой гранью. Врач то бегал по пуще огромным котом, неся в зубах теплую пеструю птицу, то снимал с гибкой березы нёйд-ворона, распугав скунсовой вонью ее врагов. То тяжело спускался с горы и шел подсвеченной тропой по болоту. То бегал, как ошпаренный, поджигая светильники-черепа… И, уже проваливаясь в сон, раскрытым разумом поймал последний солнечный луч — изумрудно-зеленый, как трава, которой порос холм-жилище. Сплелся с ним мыслью и наконец спокойно уснул.

Не прошло, казалось, и пары часов, как Люба разбудило бодрое уханье. Он резко сел, поискал источник шума. Сова явно выбрала для себя дуб-дымоход. Так что надо было выбираться наружу, чтобы прогнать нахалку.

Дрова в очаге догорели, но сверху и во входное отверстие сеялся яркий утренний свет.

Врач проверил — нёйд все еще спала. И вылез наружу. Риндир завтракал, сидя на травке справа и чуть выше входа. Рядом с ним стоял термос с кофе, лежали на салфетке аккуратные бутербродики. И каждое движение было изящным — прямо образец для дипломатического приема. Он обвел Люба взглядом, кивком пригласил садиться и произнес, флегматично обозревая перистые облака:

— На новом месте приснись жених невесте.

— Что?

— В моем случае, конечно, наоборот, — печально ответил штурман.

— Ты это о чем сейчас? — прищурился Люб, наливаясь подозрением. — Ты к ней в сны заглядывал?

— И не думал. Мне снилось свое.

Он влил в себя крышечку горячайшего, чернейшего кофе и заметно взбодрился:

— Понимаешь? Звездолет стерилен и сны дистиллированные. Обычные. Обыденные даже. Хорошо еще, когда звезды снятся. А так каюты, коридоры, дежурства… по камбузу. А тут первая ночевка на вновь открытой планете, под огромными звездами. От первозданного воздуха голова кругом. Он… по-особенному пахнет.

Врач согласно кивнул.

— Вот и приснился мне сон. Будто я рыцарь. И еду по лесу, неопрятному такому, голому. Серые деревья с ветками, торчащими во все стороны. На них паутина, как рваные занавески, колышется. И подъезжаю к какому-то замку. Или монастырю.

Он подтянул колено к груди и обнял ладонями. А Люб на автопилоте вгрызся в бутерброд.

— Каменная ограда с плющом, литые чугунные ворота. Мощеные дорожки блестят от дождя, а из стрельчатых окон свет — узкие лучи на камне, словно сквозь щели в занавесках. И приглушенная музыка. Шнитке.

— Непременно Шнитке? Не Гайдн?

Риндир поморщился.

— Да ну тебя!

— Я тебя внимательно слушаю, — Люб скопировал позу друга, украдкой косясь на бутерброды.

— Еще я видел девушку в подвенечном платье, бегущую к ограде. Потом оказалось, что это монашеский балахон. У нее были испуганные глаза. А пальцы так вцепились в завитки литья, что аж побелели. А по земле от нее ко мне тянулись два шнура, и я мучительно раздумывал, за какой потянуть. Даже просыпаясь, повторял: «Синий или красный? Красный или синий?»

— Знаешь что, Риндир? Я тебя за твои шуточки убью! — пригрозил Люб и вплотную занялся кофе и бутербродами. После завтрака, придя в благостное состояние, врач вытянулся на траве, закинув руки за голову. Наверху шелестел дуб, черепа на ограде выгорели и погасли, утратив в жути, но прибавив в неприглядности. Кибер отключил силовое поле, спустился из развилки ветвей и раскинул солнечные батареи на краю болота, избегая тени.

— И чем ты дальше занимался?

— Убедился, что ты дрыхнешь. Понял, что сам уже не засну. Плюнул. Закрепил зерно диктофона в ухо, перекинулся и туда, где мы собираемся Врата растить, слетал, — перестал дуться штурман, вытряхнул крышечку и завинтил термос. — Тут до их города лету меньше часа.

— Мог бы меня предупредить, ты, наглый авантюрист!

— Я предупредил, — Риндир расплылся в обаятельной улыбке. — Я тебе на наладонник SMS скинул. Но ты же его не смотрел?

Люб заглянул во входящие:

— Действительно скинул. Но рисковать не стоило. Аурора же тебя съест, когда узнает.

— А я получил разрешение на воздушную разведку.

Врач подпер щеки ладонями и огорченно покачал головой:

— Тебя могли подстрелить.

Штурман хмыкнул.

— Какую скорость развивает стрела, слетая с тетивы? Не ищи, я тебе так скажу: до ста метров в секунду. На какую высоту она способна подняться? А я в пике даю больше трехсот километров в час. И с отличной координацией.

— Трепло, — Люб быстро пересчитал на калькуляторе. — Каких-то восемьдесят три метра в секунду с кучей троек в периоде. Стрела явно тебя обгоняет.

— Ты еще вес стрелы и натяжение лука не учел, — с задумчивым видом уточнил Риндир.