Черная поземка

История девятая Блокпост

Это была серая Daewoo.

Правое крыло помято, передняя фара треснула. Ага, и на лобовом трещина. В былые времена патрульная полиция мимо бы не прошла. Я бы первый докопался! Сейчас война, всем плевать: половина машин в городе такие, если не хуже.

Ездит, и ладно.

Встала Daewoo неудачно, загородив половину проезда. Впрочем, тут по-другому не встанешь. С одной стороны палисадники и узкая полоска разбитого тротуара, с другой — кусты. Разрослись, как на дрожжах, на проезжую часть свешиваются.

Ладно, протиснусь как-нибудь.

Мне на кусты и Daewoo чихать с присвистом: что есть они, что нет. Мог бы насквозь двинуть. Только не люблю я этого, хотя пару раз и приходилось.

Привычка.

Сбросил скорость едва ли не до нуля и стал протискиваться впритирку. Стекла опустил: не из-за жары, а потому что принюхивался. На днях выяснил, что теперь чую жильцов за сотню метров. Позавчера одного так унюхал. Его Эсфирь Лазаревна уговорила, отправила куда следует.

Что тут у нас? Нет, жильцами не пахнет.

Из Daewoo выбрался коренастый мужик лет под пятьдесят, в линялой футболке Chicago Bears и мятых шортах. Следом вылезла тетка, его ровесница — поперек себя шире, синий сарафан в цветочек. Мужик тетку не ждал, сразу начал выгружать из багажника сумки. Муж и жена, подумал я. Несмотря на габариты, тетка оказалась на диво проворной: бегала, суетилась вокруг Чикагского Медведя, пыталась ухватить сумки.

— Ой, спасибо! Спасибо вам! Выручили!

Нет, не муж и жена. Соседи? Мне-то какое дело?

— Вот уж выручили! Не знаю, как вас и благодарить!

— Пустяки, — отмахнулся Медведь. — Мне все равно по пути было.

Тут я его узнал.

Первый раз я увидел Медведя в очереди за гуманитаркой, давно еще. Обстрел только-только закончился, люди из укрытий выбрались — и началось:

— Вы за кем были?

— Ничего не знаю, я за этим мужчиной!

— Это я за ним, а вы за мной!

— Вас вообще здесь не стояло!

— То есть как это?! Я еще с двенадцати…

— А я с одиннадцати!

— А я…

Медведь порядок наводил. Уговаривал, успокаивал, разбирался, кто за кем. Кажется, разобрался, я до конца не досмотрел.

Второй раз — это когда спасатели после прилета завал разбирали. В жилой дом угодило, в центре. Там кафешка на первом этаже была молодежная. Медведь смотрел, сокрушался: «Как же так, тут же люди…» И полез спасателям помогать. Таскал, как проклятый; в итоге откопали двоих живых. Потом «скорая» подъехала и спасатели всех погнали — чтобы парамедикам не мешали.

А это, значит, третий случай, с теткой.

Хороший мужик. Правильный. Уважаю.

Я моргнул. Померещилось? Нет, с Медведя, будто серая осенняя мряка, густо сыпалась перхоть. После истории с «чужой памятью» я стал видеть, как она сыплется с живых. Не со всех, слава богу, с некоторых.

Что с тобой, Медведь? Горе у тебя? Кто-то из близких погиб? ПТСР? Фобия? Депрессия?! Нахватался я умных словечек от Эсфири Лазаревны, а толку?

Перхоть оседала на растрескавшийся асфальт, на разношенные кроссовки Медведя. Клубилась, завивалась черными смерчиками…

Черными? Почему — черными? Она же вроде серая.

Здравствуй, черная, век бы тебя не видеть.

Поземка была тут как тут. Вилась вокруг Медведя, ластилась собакой, выпрашивающей подачку. Трепетала десятком языков, пыталась лизнуть вожделенную перхоть — и отползала, несолоно хлебавши. Точь-в-точь как в басне про лису и виноград: «Хоть видит око, да зуб неймёт». Надо же, помню еще.

Когда поземка уверилась, что у нее ничего не выйдет, она развернулась ко мне. Глаз у нее не было, но я ощущал на себе ее взгляд: пронзительный, умоляющий. «Надо коммуницировать! Скажи "Да"! Мы в долгу не останемся…»

Я дождался, когда поземка ляжет на асфальт QR-кодом, и демонстративно извлек смартфон. Показал ей и так же демонстративно убрал смартфон в карман. Фак? Ну и «фак» показал, не без того. Со злорадным, знаете ли, удовольствием. Вот тебе, зараза, а не красную дорожку в буфет. Обойдешься! Роман Голосий дважды на одни грабли не наступает — хоть живой, хоть мертвый, без разницы.

Тетка тем временем рассыпа̀лась в благодарностях и клятвенно заверяла мужика, что дальше она справится сама. Лифт? Лифта в доме нет, и что? Делов-то — второй этаж! Медведь настаивать не стал, распрощался и полез в берлогу.

В смысле, в машину.

QR-код зашевелился, сделавшись омерзительно похож на скопище тараканов, смазался, взметнулся вихрем угольной пыли. Мне показалось, что в вихре проступили очертания собаки — пес уже не выпрашивал еду, но жадно втягивал ноздрями воздух.

Что ты унюхала, черная?

Медведь завел мотор. Выворачивая, зацепил мою машину — без всяких последствий для обеих тачек — и покатил к выезду со двора. Поземка задержалась на секунду и, распластавшись по асфальту, рванула следом.

А я — за ней.

Зачем я за ними погнался? За кем я погнался? За поземкой и Медведем? Только за поземкой?

Только за Медведем?

Этим вопросом я задался, когда мы выбрались на проспект и Медведь втопил под восемьдесят. Большинство светофоров не горело, а те, что работали, мигали желтым; машин было мало, дорогу в неположенном месте никто перебегать не пытался — можно было расслабиться. Проспект широкий, прямой, выбоин, на удивление, немного — едем себе и едем.

Черная что-то учуяла, уверился я. Кто тебе может быть интересен, зараза? Ну, конечно, жилец, кто ж еще? Не удалось с живого подхарчиться — возьмем с мертвого. Неудача с Медведем, вернее, с моим отказом участвовать в трапезе превратила поземку в голодного волка — в целую стаю волков! — вот она и рванула.

Но почему за Медведем? С него поземке без меня все равно ничего не обломится. Элементарно, Ватсон! Помнишь Поджигателя? Близнецы-бомжи, мертвец и живой. С обоих сыплется перхоть; поземка сидит в костре, жрет эту гадость. Неужели у Медведя есть свой жилец?! Брат, сват, жена, сестра… Потому и перхоть с него сыплется, как из ведра.

Мог бы и сразу догадаться.

Слева высились изувеченные прилетами многоэтажки. Окна без стекол, стены в разводах копоти. Проломы тут и там, каменное крошево вместо верхних этажей. Справа, наоборот, сияли на солнце целехонькие витрины — нарядный торговый центр, умытый и праздничный после ночного дождя.

Завыла сирена.

Из центра заспешили люди, ныряя в подземный переход. Людей было немного. Ну да, под центром есть парковка. Бо̀льшая часть покупателей туда спустилась — переждать и вернуться назад за покупками.

…Значит, черная, ты учуяла жильца? Ни хрена себе чутье! Я, дурак, радовался, что за сто метров теперь чую, а ты? За пять километров? За десять? Раньше ты так не умела…

Так и я раньше не умел. По лестницам за жильцами спускаться и подниматься, перхоть и «газовые конфорки» у живых видеть — ничего не умел! Учусь помаленьку, спасибо Валерке.

Выходит, ты тоже учишься? Быстрее нашего?!

Справа возник парк. Мамаши как ни в чем не бывало катили по дорожкам разноцветные коляски. На лавочках играли в шахматы неизменные старички, все как на подбор в светлых рубашках и полотняных кепках — форму им где-то выдают, не иначе! Солнце, зелень, островок тенистой благодати; никто никуда не спешит — словно и нет никакой проклятущей войны.

Отбой тревоги уже был? Или они на тревогу — ноль внимания?

Поземка скользила, как приклеенная, в паре метров за машиной Медведя. Вдруг, без видимой причины, она ускорилась, нырнула под днище Daewoo и умелась вперед. Эй, куда ты? Голод допёк?

Меня опередить пытаешься?!

Поземка не знает, что у меня нюх слабее. Небось уверена, что я тоже жильца учуял, вот и рванул в погоню. Найду — и уведу насовсем. Вот черная и спешит опередить, чтобы успеть нажраться до отвала, пока я ей всю малину не испортил.

Ушлая ты, черная, а все-таки дура. Без тебя я, может, и не подумал бы про жильца, не поехал бы за Медведем. Спасибо за подсказку!

Ускориться? Нагнать поземку? Или следовать за Медведем, который наверняка приведет меня туда же? Я уже собрался добавить газу, чтобы обойти серый Daewoo, когда Медведь вдруг начал тормозить.

Едва не впилился в него, идиота.

Впереди маячил блокпост. В начале войны их по городу было великое множество. Сейчас бо̀льшую часть убрали, только на выездах оставили. Все как положено: бетонные блоки, мешки с песком, пулемет в амбразуре. Солдаты в пикселе с автоматами на груди. На обочине — стая ржавых противотанковых ежей.

Чёрт! Это же окружная. Мне за нее ходу нет. Если жилец за городом, я до него не доберусь.

Солдат вышел вперед, поднял руку. Медведь послушно остановился. Между Daewoo и бетонными блоками по земле вихрилась знакомая чернота. Я встал в пяти метрах за машиной Медведя, выбрался наружу, желая лучше рассмотреть, что тут происходит.

Поземка тоже прервала свой бег. Крутилась перед блокпостом, растекалась чернильной кляксой, собиралась в угольный сугроб. Выбрасывала в стороны дымные щупальца, трогала землю, воздух, ежей, втягивала обратно, снова растекалась по земле…

Похоже, она была обескуражена. След потеряла, что ли?

Я принюхался. Жильцом не пахло.

— Добрый день. Выйдите, пожалуйста, из машины.

— Добрый день.

Медведь выбрался наружу. Он не делал резких движений и держал руки на виду. Само спокойствие, только вот перхоть сыпалась с него едва ли не сильнее, чем раньше. На блокпосту любой нервничает, знаю. Дежурил вместе с трошниками, насмотрелся.

— Предъявите документы. Паспорт, водительские права.

Молодой солдат был безукоризненно вежлив. Но смотрел строго, внимательно, ощупывая взглядом Медведя и его Daewoo.

— Паспорт мой или автомобиля?

— Ваш.

— Вот, пожалуйста.

Медведь вручил солдату документы. Тот отступил на шаг, открыл паспорт. Двое других военных не спускали с Медведя глаз. Медведь стоял, опустив руки, переминался с ноги на ногу. Ждал окончания проверки.

— Куда следуете?

Солдат поднял взгляд от документов.

— В Купянск.

— С какой целью?

— К родичам. Дядька мой там с теткой.

— Проведать решили? Нашли время…

— У них консервации полный подвал. Помидоры, огурцы, варенье. Звонили, просили забрать часть. Им, значит, столько не нужно. Всю плешь проели: забери да забери! И жена опять же: езжай, зимой съедим! Уговаривал их уехать — стреляют же все время! А они ни в какую: тут наш дом…

— Ясно.

Солдат сказал что-то еще, но я не расслышал.

В уши ударил оглушительный лай. Я едва не подпрыгнул, честное слово! Солдаты и Медведь даже ухом не повели, будто оглохли, а вот поземка вздыбилась, взвихрилась, занервничала. В следующий миг из-за бетонных блоков вылетел, клокоча горлом от ярости, здоровенный пес.

«Немец», кобель.

Черный, как поземка, с рыжими подпалинами.

Меня словно пополам разрезало.

Одна половина наблюдала, как солдат с ленцой листает паспорт Медведя, без интереса просматривает водительское удостоверение. С Медведем все было в порядке, солдат просто выполнял по инерции положенные действия. Медведь скучал, ожидая конца проверки, топтался, скользил рассеянным взглядом по сторонам.

Сыпал перхотью, как заведенный.

А другая моя половина видела овчарку, надрывающуюся в лае. Вот «немец» припал к земле, вздыбил шерсть на загривке. Вот из оскаленной пасти полетели жаркие брызги слюны. Вот поземка попятилась от него, черная от черного. Клякса собралась в плотную дрожащую каплю чернил, из капли проросли щупальца спрута, нависли над псом…

Почему солдаты ничего не видят?! Не слышат?!

Потому что пес — мертвый, с опозданием дошло до меня. Для живых его нет — как нет меня или черной поземки.

Пес-жилец?!

Жильцом от «немца» не пахло, как и от мертвого волонтера Царева, застрявшего на бесконечной дороге. Зато в мощной груди пса мерцало знакомое бледно-голубое свечение, какое я с недавних пор стал видеть у людей.

У людей. У живых людей.

Щупальца мрака рухнули вниз. Они стремительно заострялись на концах: пронзить, опутать, разорвать! Пес прыгнул, ужом проскользнул под щупальцами. Огонь в его груди вспыхнул ярче, набирая желтизны, — и овчарка с налету впилась клыками в дымную разреженную плоть врага.

Поземка завизжала на пронзительно высокой ноте. У меня заложило уши. Клыки вырвали ощутимый клок клубящейся мглы — и клок распался, осыпался наземь тончайшей пылью. Растаял, исчез. Пес ударил грудью, отбросил визжащую поземку, вновь прыгнул, вцепился, мотнул головой…

Рычание, визг. Тает под солнцем черный туман.

— Так ее! Давай, Тарзан! Давай!

Я чуть горло не сорвал от крика. Не мог удержаться, замолчать. Почему Тарзан? Не знаю. Само вырвалось.

Поземка отбивалась, как могла. Хлестала пса щупальцами, пыталась обхватить, скрутить, но всякий раз судорожно отдергивала хищные отростки, чадила вонючим дымом, словно обожглась. В итоге, распластавшись по земле бесформенной вьюгой, она в панике метнулась прочь. Пес догнал, с рычанием вырвал еще один клок. Черная помчалась еще быстрее — по полю, заросшему бурьяном, в сторону города. «Немец» ее не преследовал, и черная беглянка затерялась в пестро-зеленом море, колышущемся под ветром.

Растворилась, исчезла.

Пес вернулся на блокпост, весь — горделивое чувство выполненного долга. Посмотрел на меня, словно впервые заметил: рвать или погодить?! Перевел взгляд на Медведя, глухо заворчал. Медведь уже садился в машину — проверка завершилась.

— Ты чего, Тарзан? — не выдержал я, чувствуя себя круглым дураком. — Нормальный мужик! Что, перхоть? Ну, беда у человека, горе. Иди, отдыхай…

«Немец» навострил уши. Зарычал громче, с угрозой. Солдат — он уже шел от машины прочь — споткнулся. Обернулся, словно вспомнил что-то.

— Подождите. Покажите ваш телефон.

Медведь замер:

— Да пожалуйста! Вот, телефон как телефон…

Он протянул солдату смартфон, не спеша выбраться из машины. Так и сидел на краешке сиденья: одна нога в салоне, другая снаружи.

Я направился к псу. Шел медленно, всячески демонстрируя доброжелательность. Пес смотрел без особой любви. Я присел напротив, протянул руку ладонью вверх. Пес глянул, нюхать не стал. Басовитое ворчание рокотало в нем, превращая собаку в мотор на холостом ходу.

— Свои, Тарзан, свои. Хороший мальчик!

Нет, ворчит. И знакомиться не спешит.

— Ты служебный, да? Я тоже служебный. Считай, коллеги.

Коллеги? Тарзан снизошел, понюхал ладонь.

— Тебя погладить можно? Типа поощрения по службе, а?

Я рискнул. Шерсть под рукой была густая, теплая. Настоящая! Такое ощущение не подарила бы мне никакая поземка. Ворчание пса отдавалось в ладони нутряной вибрацией.

Руку не откусил, молодец.

Касаясь собаки, я внутренне напрягся. Ждал, что сейчас появится лестница без перил, или дорога, летящая под колесами, или что-то другое, третье, десятое, что там у этого сторожа внутри. Я ошибся: ничего не появилось. Был блокпост, только блокпост, и всё.

Так он и раньше тут был.

— Разблокируйте, — велел солдат Медведю.

Водитель помедлил. С явной неохотой он приложил палец к детектору смартфона, снимая блокировку. Перхоть сыпалась с Медведя так, что я плохо различал его за пыльной завесой.

Нервничает? Боится?!

Солдат шагнул в сторону. Открыл, как положено, директрису огня — четко по инструкции — и принялся изучать смартфон. Двое других военных насторожились. Один передвинул автомат поудобнее.

— Чем тебе Медведь не угодил, охотник?

Пес не ответил. Он пристально следил за Медведем, не прекращая глухо рычать. Мои пальцы нащупали ошейник. Добротная толстая кожа с металлической пластинкой. На пластинке — гравировка. Номер телефона хозяина, кличка «немца».

Тарзан.

— …А откуда ты знаешь, что она — Полина Григорьевна?

Валерка пожал плечами:

— Так видно же! Это вы шу̀тите, да?

Ну да, видно. Видно, клянусь! Тарзан, без сомнения.

Не Бобик же, в самом деле?!

— Почему Телеграм не открывается?

— А? Шо?

— Почему не открывается Телеграм?

— Телеграм? Не знаю…

— Запаролен?

— А, точно. Запаролен.

— Откройте.

— Пароль? Черт, забыл. Давно не пользовался…

Перхоть клубилась вокруг Медведя тучей таежного гнуса. Страх, отчаянный, липкий страх — не первый месяц он выедал Медведя изнутри, а сейчас изо всех сил рвался наружу.

Никакое не горе — страх. Чего он боится?

— Давно не пользовался? — солдат растерял всю свою вежливость. — Сдается мне, брешешь ты, дядя!

— Я? Зачем мне брехать? Говорю же, не помню…

— А паролил зачем? Что там за секреты?

— Никаких секретов. Личное, семейное…

— Вспоминай пароль, — к ним подошел старший поста. — Давай вспоминай! Или я в СБУ звоню, они спеца пришлют. Расколют твой пароль за пять минут, а тебя еще быстрее. Ну что? Сам потрудишься — или мне звонить?

Медведь угрюмо молчал. Его глодал страх, меня — стыд. Симпатия? Болван ты, Ромка! Так ошибиться в человеке, а?! Медведь, ты кто на самом деле? Впрочем, неважно. Без меня разберутся.

И все равно неприятно. Словно на базаре обманули.

— Это и есть твоя служба?

Тарзан перестал ворчать. Когда я снова погладил пса, он даже лизнул меня в щеку; впрочем, без энтузиазма, для приличия.

— В тонусе всех держишь, да? Ну и как, много наловил?

Не твое дело, огрызнулся Тарзан.

Солдаты дежурят на блокпосту по сменам. Это хорошо, это безопасно. Несколько часов контакта с Тарзаном вряд ли могут им всерьез навредить. Ну устанут больше обычного — от повышенной бдительности. Ерунда, говорить не о чем. Зато ни одна зараза не прошмыгнет, пока мертвый пес несет службу.

Мне отчаянно захотелось увести его отсюда. Забрать с собой. Привести в квартиру Эсфири Лазаревны, познакомить с бригадой, с Валеркой. Тарзан понравится Джульетте, никаких сомнений. А у меня будет своя собака. Такая же, как я.

Я вспомнил, как Тарзан рвал черную поземку, и аж задохнулся от сияния открывающихся перспектив.

— Пойдем, а?

Я встал. Пес тоже встал.

Я пошел к машине, и он пошел за мной.

Я открыл дверцу:

— Залезай! Давай, не стесняйся!

Тарзан обнюхал дверцу, заглянул в салон. Посмотрел на меня, на машину, снова на меня — и побрел назад к блокпосту. У ржавых ежей он обернулся: «Оставайся, а?» Это ясно читалось в собачьем взгляде: «Оставайся! Ты полицейский, я служебный пес. Будем вместе служить! Чем плохо?»

Я вздохнул. Развел руками:

— Извини, приятель. У каждого своя служба.

У каждого, думал я, возвращаясь в город, свой собственный блокпост. Тут уж никуда не денешься. Закончится война, блокпост на окружной разберут — и Тарзан уйдет куда положено. Сам уйдет, без чужой помощи.

А я? Смогу ли я сделать то же самое?

Июль 2023