Часовщик

Глава 13

Часики вы мои, часики. Хоть и просты вы, как ходики, а сколько в вас души вложено, да разума! Сколько ночей на середине прервано, когда пришло в голову, как вас делать ‑ и побёг чертить‑считать помещик тульский, служилый Олег, Тимофеев сын. Пока руки заживали ‑ много было передумано, а кое‑что и переделано в производстве. Сараи у мельницы расширили, обогрев колеса простейший сделали. Обошлись без изысков, вроде медных труб ‑ просто жаровни да листы‑отражатели поставили. Ничего, в феврале нормально колесо работало ‑ только холопов пришлось гонять, на предмет техники безопасности. Дерево вокруг, чуть не уследил ‑ получай огненное вознесение.

Еще сгородил дополнительную ось на шпиндель токарного станка, третью. Теперь, если эту приспособу на суппорт поставить, да упоры отжать, получается горизонтально‑фрезерный станок. Расход по осям, правда, невелик ‑ но для гравировки и мелких фрезерных работ годится. Собственно, мой здесь только чертеж ‑ из‑за хорошо порванных связок, гоняю Василия. Жаль, недостаточно материала ‑ показать, как определяется оптимальная скорость резания.

Еще, уже к весне, пришлось вспоминать метод контроля по роликам, для зубчатых колес. Раньше не сообразил ‑ да и делал сам, со всем прилежанием. Теперь же за станки Василий становится, иной раз Савва. Еще в прошлой жизни заметил ‑ нормального мужика станочная работа затягивает круче всякой дури. Когда сам что посчитал и сделал, своими руками корявую заготовку ставил, ими же точную, в ноль сделанную деталь снимал ‑ это, простите, круче оргазма. В школе еще прикипел, помню, отцу весь вечер на мозги капал ‑ какой это кайф. У нас советская школа была, с нормальным блоком кабинетов труда, со станками, винтовым прессом, и неплохим инструментальным хозяйством. А уж на заводе, когда технологом работал... представьте себе пацана, год как из института ‑ и ему с уважением руку работяга жмет. Хороший работяга, придирчивый ‑ если что не так, душу вынет, да на перфоленту порежет.

Теперь же приходится быть в одном лице и мастером, и конструктором, и планировщиком. Работнички‑то, хоть и 'заболели стружкой', а накосячить могут по неопытности легко. Приходится расчеты гитар и настройку самому проверять, а потом еще над душой стоять при работе ‑ очень уж ответственный заказ взял. Так что контроль, контроль, и еще раз контроль ‑ как на опытном изделии. И паспорта на каждую деталь, на деревянных плашках ‑ Васька как‑то настройку долбяка профукал, ну и деталь просадил. Пришлось шестерню пересчитывать ‑ хорошо, без подреза зуба обошлось. Ну и плиту, соответственно, персональную на эти часики делать ‑ межосевые расстояния корректировать.

Катерина, любая моя, плачет порой ‑ втихаря, но плачет. От жалости к мужу, от того что два месяца, считай, безруким ходил. Потом оклемался, связки срослись, а суставы мне тот же кат, что пытал, и вправил. Катерину удалось успокоить недели через три после того, как вернулся. Отступила немного боль, начал руками шевелить. Верх днем к тулову примотан, а ниже локтя можно и двигать. Никакая 'магия' не помогала, только что боль глушить. Начнешь ускорять заживление ‑ а связки‑то вытянуты, берегись потом вывиха сустава. Помню, пошли у меня нормально сигналы по нервам, без блокады, выловил жену ‑ по хозяйству крутилась, обнял, как дотянулся предплечьями, поцеловал... а что дальше было, рассказывать не буду. Не маленькие, сами знаете небось.

Долго ли, коротко ‑ а пришла весна. Братчина по службе вся разъехалась, Василий с Саввой, Иваном, да Егором поехали больного боярина на службе же замещать. Ну да руки уже и действовать начали, занялся сборкой. Апрель, если по‑нашему считать, стоял, когда я ось неаккуратно поставил, да не заметил. Начал новую делать ‑ продольная подача полетела. Гайка, будь она неладна, похоже, с брачком отливка была. Пришлось сначала ремонтировать оборудование, потом собирать, контролировать, кинематику натягивать, а только потом переделывать ось, вместе с плитой ‑ её тоже повредил, когда собирал. До середины мая задержался, потом две недели отлаживал. Седмицы, в смысле. Неделей здесь воскресенье называют, кажется от 'не делать'. Иудеи в субботу пуговицу не пришьют, а русские местные ‑ днем позже.

‑ Как, выздоровел ли, Олег Тимофеич? ‑ это гости дорогие из первопрестольной пожаловали, от Оболенского. Не боевые холопы, а дети боярские, коим он усадьбы пожаловал. По статусу я повыше ‑ но одеты и бронированы ребята серьёзно. Если закрыть глаза, что мой доспех стальной, а их железный ‑ по красоте брони даже и побогаче гости выглядят. Ну да свой доспех я специально без рисунка оставлял ‑ выглядит небогато, зато если приглядеться... Многие здесь считай, булатным доспехом похвастаться могут? Не всякий князь даже по деньгам потянет. Такой выпендреж в квакерском стиле ‑ их девицы, при запрете на украшения, 'скромненькие' платья шили из лучших тканей ‑ понимающему человеку сразу ясно было, с кем дело имеет.

‑ Вы, гости дорогие, в дом проходите, да отдохните с дороги. О делах да обо мне успеем наговориться.

Вежливые ребята, перед воротами еще спешились, во двор своими ножками зашли. Значит, не к ответу волочь Иван Оболенский велел, а проведать. Вот и Катерина вышла, вынесла здоровенную братину с хмельным медом. За ней Фроська Саввина, со второй.

‑ Благодарствуем, хозяюшка, сладок мед, а уж с дороги и вовсе... ‑ в мое время сказали бы еще и комплимент хозяйке, мол, 'из таких рук' ‑ но здесь это чревато, а гости явно стараются прилично себя вести.

Решил, что такое вежество стоит отблагодарить. Разместил их ‑ в лучших комнатах, чистых и светлых. Клопов и прочей живности у меня в доме нет ‑ тренируюсь на них жизнь гасить. Уже сейчас приходится по амбарам хлебным в засаду ходить, на мышей 'охотиться', чисто кот какой. Если пытки сверх обычая мне, кажется, за литвина того достались, от провидения ‑ то за вредителей, надеюсь, счета не выставят.

‑ Куда ж нам, Олег Тимофеевич, такие хоромы. Ночь отдохнули бы, коль позволишь, да и в путь обратный. ‑ это уже обед, скромный, но нарядный, на лучшей посуде. Гости немного дичатся, похоже, привыкли с хлебных 'тарелок' есть.

‑ Ты, Михаил Ароныч, погоди о делах‑то. И ехать погоди ‑ думаю, вместе отправимся.

Не знаю, что за Арон Какойтович его батюшка, а выглядит сын боярский классическим северянином. Рослый, мощный, быстрый ‑ хоть в сечу, хоть ладью загружать... после сечи.

‑ Вот опробуйте, други, уха на трех рыбах варена, всякими заправками заправлена. ‑ уха и впрямь хороша, ради гостей послал дворового мальчишку на запруду у мельницы, с бреднем, да товарищей из деревни он покликал. Свежая рыбка, и Катерина с Ефросиньей расстарались. Пальчики оближешь, хоть и речная рыбка.

Кстати, был тут у меня приятный облом ‑ по весне прошлись с бреднем немного ‑ так ни одного ротана поганого! С прошлой жизни помню ‑ заведется эта рыбешка ‑ только её, считай, и выловишь. А здесь, видать, еще не занесли ‑ ну и слава рыбнадзору.

Подремав после обеда, пошли на экскурсию, на мельницу, которая у меня и цех заодно.

‑ Дивно ты устроил сарай рабочий, Олег Тимофеич. А только скоро ли заказ‑то, что Иваном Федоровичем дан, исполнишь?

‑ Тебе, Михаил Ароныч, через неделю с вестями на Москве быть?

‑ Да дней десять осталось, и пора будет показаться, отчет дать.

‑ Вот и славно. Подожди дня два, круг часовой дорежу, и вместе поедем. Заодно и проследишь, чтоб товар в сохранности был. Не дай бог, встретятся тати какие, а я один. По уму ловушку поставить, могу и не справиться, руки еще в полную силу не вошли.

‑ Что ж ты один поедешь‑то, без холопов?

‑ А люди мои службу положенную исполняют. В поле сейчас.

‑ Тебе ж Иван Федорович послабление выхлопотал. Я сам возил.

‑ Послабление, конечно, хорошо, а коли кто из братчины без подмоги останется, как я остальным в глаза глядеть буду? Послал хоть людей, коль сам выйти не могу. Земли порубежные, сам понимаешь.

‑ И то верно, своих завсегда поддерживать надо. ‑ вот интересно, у местных, вернее, нынешних русских это ‑ норма. Неважно, по каким признакам определяется свой, но помогают почти всегда. Простые русские помещики, имею в виду ‑ спину прикроют, через друзей похлопочут. А кто 'не почти' ‑ быстро сам без поддержки остается. Не любят здесь эгоистов, потому и прирастает Русь потихоньку.

‑ Так что, Олег Тимофеевич, с заказом‑то? Уж беспокоится боярин наш.

‑ Затянулась работа, справу чинить пришлось. Однако, сейчас уж наладил, потому и говорю, два дня выжди, да вместе и поедем.

‑ Коли так, подожду. А успеешь, за два‑то дня?

‑ Да и сегодня поехал бы, только проверить коробку колесную осталось, да для перевозки проставки поставить, чтоб потом настраивать меньше.

Что интересно, посыльные даже отказались от охоты ‑ хотел я их сплавить, чтоб под руками не мешались, но не вышло. 'Коли уговорились, что вместе поедем, так мы поможем, дабы задержек не было'. Видать, крепко их Телепнев‑Оболенский поджал со сроками. Посадил резать транспортные упоры ‑ благо, от старых образцы остались. Сам подгоняю по вечерам, а днем ‑ днем я циферблат резной делаю. Вернее, гравированный ‑ и неплохо получается, вроде.

Когда до Москвы добирались уже, спросил Ароныча на одном привале, насчет не очень типичного для Руси отчества.

‑ А вот когда в Новгороде под семитысячный год ересь жидовская пошла, отца так и нарекли. Потом он из Новгорода отъехал, ну а мне отчество и досталось. А ты подумал что из выкрестов я?

‑ Грешен, думал, может ты из казаков служилых к Ивану Федоровичу под руку пошел. Бывают там выкресты. Не хуже природных казаков рубятся, кстати. Другие не живут долго.

‑ Батюшка мой обратно в русскую веру перешел. Помню, рассказывал ‑ учили их всяко, а пошел, как из Новгорода вывели, в церковь ‑ да и прикипел душой.

‑ Да, природную веру суевериями не вытравишь, семитысячный там год, или другой какой.

На том разговор и закончили ‑ доели поросенка, да спать легли.

Глава.

‑ Что ж ты, Олег, подводишь‑то так? Я и златокузнеца умелого сговорил уже, и извелся, ожидаючи. ‑ ну да, точно не себе часы Оболенский заказывал. В подарок, и к какой‑то дате. Вон как глаза сверкают.

‑ Прости, боярин, справу поломал, чинить пришлось. Не мог же я тебе часы, из ломаных да правленых собранные, привезти. Ты со мной по чести обошелся, да думаю, не обошлось без твоего слова, когда меня из поруба быстро выпустили.

‑ Не обошлось. Ан теперь в спешке украшать придется, ежели еще у Филата что не так пойдет...

‑ Ты, боярин, глянь‑ка, круг часовой я сделал уже.

‑ Старый твой сабельщик резал, что ль?

‑ Нет, моя это работа. И сталь серебрил, и золото в узор клал.

‑ Неплохо.

‑ А если на этом 'неплохо' еще лалами надпись выложить...

‑ Что писать‑то собрался?

‑ А что велишь, боярин. Можно и 'государыне Елене от по гроб верного ей слуги'.

Нет, всё‑таки на иай‑дзюцу у японцев патента нет! Сабля у моего горла оказалась настолько быстро, что я даже в темп войти не успел. Надо тренироваться чаще.

‑ Кто набрехал? ‑ ишь, как глазищи сверкают!

‑ Ты, честной боярин Иван Федорович, саблю‑то убери, я от ответа не бегаю.

‑ Кто??? ‑ боярин всё так же красен на рожу, но острие от кадыка убрал.

‑ Уж и на торгу брешут. Вышел вчера, пока ты в думе сидел, на товар московский посмотреть, да услыхал. А что, хорошая государыня будет, глядишь, Шуйских да Старицких приструнит.

‑ Кто про меня и... кто врал?

‑ Да на торгу говорили. Земля, она слухом полнится.

Сел Федорыч, голову руками обхватил. Шутка ли ‑ на торгу про их шашни с княгиней уже слушок ходит.

‑ Ступай, Олег Тимофеевич.

А назавтра рассчитался со мной боярин Оболенский ‑ да и поехал я в Тулу.