Часовщик

Глава 10

На сборе мне назначили в дозор идти. Ни возражать, ни отмазываться не стал ‑ ППС‑ная служба ничего, кроме отвращения, не вызывала. Конечно, шансов выжить немного больше, и можно отлучаться домой, если договориться. Но ‑ тогда кто‑то другой будет подставлять шею вместо меня. Те же Стефан, Семен, да так ли важно, кто? В любом случае, у меня просто больше шансов выжить, за счет более качественной брони и лучшего коня. Да, я тяжелее, и за счет выносливости более легкий всадник мог бы уйти в ситуации, когда мне наверняка придется драться. Но излишне ретивую погоню можно подержать на расстоянии, с помощью лука ‑ а многие ли в ополчении стреляют как Агафий, или хотя бы как я? И как потом смотреть в глаза тем, кто рисковал вместо тебя? По молодости, в той еще жизни, я не пошел в армию пиджаком, посчитав, что терять два года, едва закончив институт, значит потерять половину набранных опыта и знаний. Возможно, даже был прав ‑ всё же моему однокурснику, который отслужил два года "пиджаком", пришлось еще год‑полтора восстанавливаться и вспоминать. Но ‑ в двадцать пять я вполне уже был "морально готов" пойти служить. И до самого "провала" неловко было смотреть в глаза отслужившим. Так что здесь уворачиваться от службы не стал. Поболтался одно лето, и хватит ‑ тем более что халявное время, в итоге, не принесло толку ‑ что наработал, то, считай, и потерял при переводе.

Посиделки у костра здесь заменяют, считай, все виды СМИ, кроме официальных правительственных изданий ‑ тех, в которых законы и указы печатают. Порой, правда, рассказчики привирают для красного словца ‑ но стоит ли их судить, если в "мое" время господа свободные журналисты не только не разбирались, как правило, в предмете, а еще и раздували из мухи слона? Да и вранья было немало ‑ откровенного вранья, даже не передергивания фактов.

‑ Так скажи, Олег Тимофеевич, разве не грешно волшбой заниматься? Или то, чему нас учишь ‑ не волшба?

‑ Какая ж это волшба? Разве мы зелья варим, или погоду заклинаем? Ну будешь ты чуять, куда попадешь из лука ‑ но и только.

‑ Так ведь пять чувств человеку даны ведь.

‑ Какому человеку? И кто сказал, что только пять?

‑ Так Писание Святое...

‑ Писание? А скажи мне, Иван, кто в Писании первым кузнецом назван? Кто первым железо отковал, кто медь отлил?

Конечно, Ивана понять можно ‑ и хочется стрельбе и бою учиться, и страшно ‑ всё же, религиозных запретов здесь хватает. "И хочется, и колется, и мамка не велит".

‑ Не помню.

‑ А я вот специально искал ‑ и пока не нашел. Но кто‑то ведь был первым? Адам‑то с Евой по саду райскому нагишом ходили, какое уж там железо, так?

‑ Тувалкаин кузнецом был. Хотя, говаривают, еще от Каина мастерство пошло. ‑ Стефан встрял совершенно в неудобный момент. Не силен я в этом самом Писании, если с местными сравнить. Иной так говорит ‑ не поймешь, молится, проповедь читает, или, например, дорогу у тебя спрашивает.

‑ Как же это я проглядел‑то...

‑ А ты, Олег, не проглядывай, а читай да учи.

‑ Прав ты, Стефан, и пример я дурной привел. Но, вот как Гедеон Ваалов жертвенник рушил? Рабов‑то он взял, да не руками же непотребство то рушили?

‑ Ну, не знаю, наверное, так. Хотя, может, не нашел ты просто?

‑ Может, и не нашел. Но искал, хотя уж Книгу Судей‑то прочел. И знаешь, что подумал? Ведь оба Завета ‑ история одного народа, небольшого. И было, верно, немало такого, что в книги не вписано. Ежели Гедеон, скажем, кирку брал, так её впору на алтаре держать, или как там у иудеев заведено? Считай, орудье, коим волю господню праведник Его исполнил. Не так?

‑ Похоже, так.

‑ А тогда скажи мне, Ваня, с чего ты взял, что славянская вера старая ‑ неправой была? Ведь сказано, сходили ангелы к дщерям человеческим, а разве не господь породил и ангелов, и архангелов, и серафимов? И рождались от них...

‑ Не может правой быть вера, когда на алтаре кровь льется!

‑ Вот и молодец, сам, считай и ответил. Скажи мне, как из веры Христовой выросла такая, что любую хоть сколь красивую бабу на костер тащит, да винит в том, что она красу у других ворует?

‑ Так латиняне ж, еретики...

‑ Вот то‑то и оно. Апостол Петр сам им проповедовал. И всё равно извратили веру, такие непотребства творят ‑ жуть берет!

‑ Говорю, еретики, что с них взять!

‑ Да разве я спорю? Только корень‑то у веры истинный, так? От Христа ведь идет?

‑ Ну...да.

‑ Вот и со старой верой то же было, мне кажется. Сначала истинной была, правильной. Потом начали жрецы, из корысти, да чтоб свое место в племени поднять, и кровавые жертвы приносить. Поначалу скот, затем и до людей дошло. И стала не вера русская, а непотребство кровавое. Ты, кстати, на Масленицу ведь рядишься?

‑ Отчего не рядиться? Старый праздник, зимы проводы.

‑ Истинно старый, до Владимира‑крестителя еще так зиму провожали. Языческий праздник‑то.

Иван, бедняга, застыл с открытым ртом. Как, всё же, легко здесь запутать даже и истинного христианина! Искренне верующего, честного ‑ но простого человека, не священника, не помещика ‑ у них есть время Писание от корки до корки выучить, тот же Стефан вон меня как отбрил. Со Стефаном надо бы уже один на один поработать. Кстати, удивительно, но грамотных здесь хватает, мужское население ‑ чуть ли не половина. С учетом последующих реформ Ивана IV, мне кажется, что необходимость ликбеза послереволюционного вызвана именно Мировой и Гражданской войнами, а не общей безграмотностью народа до них. С четырнадцатого года до двадцать первого ‑ как раз семь лет получается, время обучения в старой "средней" школе. Вот и пришлось красным в завоеванной стране разворачивать борьбу с безграмотностью. Глупо отрицать их заслуги ‑ но и товарищи революционеры приложили руку к созданию ситуации, с которой потом боролись. Именно революцией, красным террором ‑ семейные предания‑то и история сохранились, отнюдь не такие сусально‑кристальные, как школьная версия истории.

‑ Чего ты молчишь‑то? Не языческий праздник? Так назови мне христианские проводы зимы у, хотя бы, греков? Да не ройся в памяти, облегчу тебе душу ‑ церковь в славянском язычестве предчувствие христианства нашла.

‑ Да как же... ведь отроду праздновали...

‑ И верно, от Р о д а и празднуем. От старого, единого бога, веру в которого до того извратили, что пришлось не чистить, а огнем и мечом искоренять!

‑ Так сейчас‑то ты сам, Олег, себе поперек речешь! Ежели извратили старую веру, так христианская‑то ‑ правильная! ‑ это уже Стефан, давно дожевавший кашу, встревает. Не надо бы такие разговоры прилюдно вести ‑ но никуда не деться, Иван затеял спор именно сейчас, при Стефане.

‑ А кто тебе сказал, что и наши священники не искажают? Мне монах один, что с самого Иерусалима возвращался, рек ‑ греки сейчас троеперстно крестятся, а мы двоеперстно. И кто прав, а кто извратил ‑ мы, аль греки, от которых мы веру и приняли?

‑ Что затихли? Василий и Савва ухмыляются потихоньку, с ними подобные разговоры давно были. Право, прям студенты, глядящие на младшеклассников, впервые столкнувшихся с новой задачей.

‑ Так что, кто прав‑то?

‑ Я так мыслю, мы правы. Греки‑то и сами ране так крестились, потом, видать, затмение на них нашло. ‑ Стефан опять, умный ты наш!

‑ А может, они где истинную, старую книгу откопали, да и поправились?

‑ Что же, Русь крестили неверно?

‑ Того не ведаю. Сам, было дело, искал ответ. Хотите ‑ скажу, к чему пришел, хотите ‑ как вернемся, бегите в храм божий, доносите на тех, кто своим умом жить пытается. Будет три костра в Туле, к радости тех, кто думать не хочет.

‑ Ты, Олег, хоть и умен, а за языком‑то следи! Басурмане столу московскому служат, иной раз и латиняне, как же доносить на тебя? ‑ Стефан, кажется, перехватил главенство среди оппонентов. Хотя, какое "среди" ‑ всего‑то двое их.

‑ Ну, тогда слушайте, до чего я сам дошел.

‑ Господь един, это раз.

‑ Господь дал нам, кроме души, еще разум и сердце, чтобы не только в поту и труде добывали мы хлеб свой, но украсно украшали мир сей, ко славе Его ‑ это два.

‑ Как бы не искажали Писание или старую веру, а изначально одному богу славу пели, молитвы обращали ‑ это три.

‑ И последнее. За всё, что делаем ‑ мы сами в ответе. Первородный грех Христос искупил, а уж дальше, за всё, что сотворим, самим отвечать!

‑ Да как же, разве знаем мы промысел божий? Как крестное знамение класть‑то?

‑ Ваня, у тебя сабля на боку, мной кованая. Важно ли тебе, какого цвета я в тот день штаны надевал? На рубку влияет? Вот и я думаю, не на руку господь глядит, когда нас судит, а на дела наши. Христос сказал ‑ "не убий", а Павел написал послание к воинам ‑ и ведь оба правы! Грешно человека жизни лишать, но если ты дом и детей своих защищаешь ‑ можно и должно! И если для обороны отечества ты Перуну, ангелу мщения Его, молитву вознесешь, о победе, и его же перед ударом добрым помянешь, попросишь о твердости руки ‑ разве не увидит твое истинное побуждение Господь, разве осудит?

‑ Так о волшбе‑то что?

‑ Что ж, ты второй раз спросил, отвечу тебе, Иван. Многое господь в человека заложил, да не всё сразу видно. Кто к богородице пришел, звезду Вифлеемскую в небе увидав? Волхвы, Ваня, волхвы! Что же, нечестивым уменьем они волю Его прозрели? И с умениями этими то же ‑ коли для дела Господня применишь, для красоты мира его, или красу эту защитить чтобы ‑ вой ты правильный. А коли против Святой Руси пойдешь, или забавы ради людишек изничтожать будешь ‑ приду к тебе я, или Василий, а может, Савва заглянет ‑ и на том закончится путь твой, а начнутся муки адские! Дано тебе умение, да не по нему судить будут ‑ по делам.

‑ Так не дается пока уменье‑то.

‑ А по сему ‑ спать всем, я на страже, потом Савву подыму, за ним ‑ Василию бодрствовать. А завтра, пока кашеварить буду, с луками всем играть, а то стрелки из вас... Тебе, Стефан, тоже ‑ рубишься знатно, а стрелок... коли мне Семен Андреич разъезд доверил ‑ так будет вам, кроме службы, и учеба. Позорище, татары крымские, пастухи голопузые, лучше вас с луком‑то!

‑ Так они с детства...

‑ Вот сей час встану я, Стефан, на дальнем бугре, а ты от ближнего попробуешь меня стрелой взять. Сначала ты боевой, потом я тя учебной!

‑ Так темно ж.

‑ Вот и поглядим, каков ты умелец. Агафий‑то стрелу в стрелу кладет, не всякая девка так вышивает, как он из лука бьёт. Что, доставать стрелы тупые, а, Стефан? Или спать пойдешь, а завтра с моими воями в учебу встанешь?

‑ Дык с холопами...

‑ Вот c Иваном, Саввой, да Василием и встанешь. Они, кстати, не холопы, самолично я зрел, как писец их из книг вычеркивал! Потом еще Ивана на саблях поучишь! Мой дозор, коли вернется, то целым, а ежели и примет смерть ‑ такую память оставит за собой, что враг при русском имени хвост поджимать будет!

‑ Ты меня сведи с каким татарином, Олег, он меня без всяких стрел попомнит!

‑ Это в лесу попомнит. А здесь, тебе с полста шагов под обрез шлема, в самый глаз стрелу вкатят, а потом пойдут твоей жене породу улучшать. Так что иди‑ка спать, Стефан, завтра до свету подыму.

Вот уже и гонористый наш укладывается. Хороший рубака, но лучник ‑ оторви и выбрось. И ведь знает ‑ ан не по чести ему на учебе с бывшими холопами стоять. Ничего, как я стреляю, он видел, и дичину, мной добытую ел ‑ так что встанет завтра, как миленький. И стрелять будет, и Ивана сабельному бою учить. А то взяли моду ‑ со службы не возвращаться!