Целитель. Долгая заря

Глава 16

Вторник, 13 января. День

Ленинград, улица Академика Павлова

Борис Натанович сразу позвонил Светлане Сосницкой, опасаясь, что его начнут уговаривать, как среднестатистического старпера, этакого капризного старикашку, и даже договорился о встрече.

Ну, если уж совсем откровенно, именно дедовское беспокойство и привело «Брата Стругацкого» в Институт Мозга. Страшно же идти — а вдруг чего-нибудь обнаружат, как у Арка?.. Однако эту детскую боязнь передавливала вполне себе взрослая тревога, да и не те года уже, чтобы отмахиваться от хворей…

…Раздраженный, выбитый из зоны комфорта, Борис Натанович представлял «доктора медицинских наук» этакой старой грымзой, что ходит по-утиному, вперевалочку, охая и жалуясь на больные ноги.

Однако встретила его довольно молодая женщина, стройная и приятная. Светлана и объяснила причину, взволновавшую «трех граций».

«Помните, как Максим Камеррер заслал Тойво Глумова в Институт метапсихических исследований, а тот оказался люденом? — сказала она, мило улыбаясь. — С вами происходит подобная история, только не трагичная, а оптимистичная!»

Писатель сперва не поверил. Метакортикальная аномалия… Латентная паранормальность… Это было настолько непредставимо, настолько чуждо его внутреннему пониманию, что душа с порога отторгала всякую метапсихическую дребедень.

Ну и что с того, что детектор регистрирует высокую напряженность психодинамического поля? Да это, вообще, фантастический термин! Психогенное поле… Энергия мозга… Сила…

Всё это выдумки! Нет, ну, может, психологические феномены и существуют в действительности — у каких-нибудь экстрасенсов, вроде Нелли Кулагиной или Розы Кулешовой, но он-то здесь причем⁈

Окончательно прояснить ситуацию должно было зондирование на томографе — специальная компьютерная программа (кстати, разработанная Натальей Иверневой) легко выявит метакортекс у него в коре — или в подкорке? — и даже очертит границы аномалии.

«Дорогой Борис Натанович, — серьезно сказала Сосницкая. — Открою вам большой-пребольшой секрет: мы, вообще, хотим проверить всех деток в Союзе на предмет паранормальности, чтобы она не ощущалась так болезненно, как у вас. Ничего не бойтесь! Люденом вы не станете, и к Странникам не перебежите, — улыбнулась она. — И никаких минусов в вашей жизни не образуется, а вот плюсы — наверняка. Вы сможете, например, лечить наложением рук… если, конечно, захотите стать психохирургом, как Миша Гарин. Но и это необязательно. Ваша форма паранормальности — латентная, как бы спящая. Мы можем ее разбудить — и обучим вас, как направлять Силу и сознательно ею пользоваться… Да вы и самого себя оздоровите! И обязательно прибавите энное число лет к тому сроку, что задан судьбой. Тут всё зависит от вас. От вашего выбора…»

Ровно через неделю, в два часа дня, Борис Натанович явился на МРТ-обследование.

* * *

Стругацкого увлекло в белую гулкую «трубу» томографа, и теперь мощный басистый гул наплывал со всех сторон.

— Вдо-ох… — мелодичный голос Светланы, вытекший из наушников, перебил шумы. — Не дышите!

Борис Натанович замер, и мысли закрутились в голове, как та змейка, что вцепилась в собственный хвост.

Всю неделю он переживал, и настроение качалось, будто маятник, от «Надо сходить» до «Никуда я не пойду!» Измотавшись, Борис всё рассказал брату. Реакция у Аркадия была ожидаемой — тот не поверил. Рассердился даже, басил, недовольно шевеля усами: «Бобка, вечно ты выдумываешь!»

Но «Бобка» был терпелив и настойчив. С третьего раза брат задумался, и выдохнул: «Иди!»

Хуже, дескать, не будет, а вот лучше… Очень даже может быть.

Аркаша, взволнован и растерян, мерил комнату грузными шагами.

«Знаешь, Боб, — ворчал он, горбясь, — будь ты моложе, с разбегу бы кинулся в эту паранормальность! Правда же? Помнишь, как мы — давно-давно! — в Институт Мозга заглядывали?»

«Ну, ты вспомнил! — забрюзжал Борис. — Это когда было-то? Лет сорок назад! Ха! Ну… да… — его плечи опустились. — Меня тогда потряс тот электромагнит — подносишь его к затылку, а перед глазами цветные пятна плывут…»

«Во-во… А теперь тебя, как Комлина… того… инициализируют! Радовался бы. Будешь меня врачевать… И Адку! И, вообще, гордись!»

«Да я горжусь…» — вяло откликнулся «Бобка»…

— Дышите!

Сердце билось неровно, но не брало болями на испуг.

«Подлечишь свой миокард заодно, — мелькнуло в голове. — И почку новую отрастишь, хе-хе…»

— Обследование закончено.

«И что, что там?» — заерзал Борис Натанович, но его узкое ложе уже покидало магнитно-резонансное нутро.

Кряхтя, «кандидат в людены» сел, а Сосницкая встала, изящно выходя из-за пульта.

— Поздравляю, — мягко, почти нежно улыбнулась она. — Вы — паранорм!

Писатель тяжко вздохнул, хотя сердчишко и забилось, словно радуясь новому, свежему в застарелом житье-бытье.

— Ох, Светлана, не знаю, что и думать…

— Не важно, что думать, а как! — послышался знакомый голос, донося шутливое назидание, и в поле зрения классика советской фантастики появился Гарин.

— И как же? — строптиво хмыкнул Стругацкий.

— Позитивно! — вскинул палец Михаил. — Здравствуйте, Борис Натанович! Очень рад, что нашего полку прибыло.

— А я еще не решил, становиться ли мне в ряды… — заворчал писатель, включая демона противоречия.

— Ах, Борис Натанови-ич! — пропел Гарин. — А я к вам с оч-чень интересным предложением… Под эгидой Управления подготовки кадров КГБ и Отдела науки ЦК КПСС организуется закрытая школа-интернат для детей-паранормов… Тот самый вариант «лепрозория», о котором вы как-то упоминали! Так вот. При школе создается экспертный совет, который будет разрабатывать — и обкатывать на базе «советского Хогвартса»! — методики Теории Воспитания. Я предлагаю вам возглавить этот совет.

Писательский «миокард» участил пульс.

— Что бы вы еще придумали! — заартачился Стругацкий. — Я, вообще-то, по базовому образованию — астрофизик, а не педагог!

— Ну-у… — тонко улыбнулся Гарин. — Склонность к воспитанию подрастающего поколения у вас тоже имеется… Недаром вы возитесь с молодыми авторами. Да и, потом, на должности председателя экспертного совета мне нужен именно ученый с видением будущего, а педагогов в моей команде и без вас хватает.

Упершись ладонями в массивную раму томографа, Борис Натанович нахохлился и стыдливо поджал босые ноги.

— Я подумаю… — забрюзжал он, и длинно вздохнул, словно извиняясь за негативные мысли.

Четверг, 20 мая. День

Ново-Щелково, ЭШИ «Китежград»

С утра задувал настоящий суховей — теплый, почти жаркий для наших мест. Мне даже почудилось, что на волнах нагретого воздуха доплывал степной дух и запахи вянущих трав. Лето.

Признаться, я, как товарищ Пушкин, недолюбливаю знойную пору. Мне куда милей осень, время успокоения. С другой стороны, тихую прелесть подмосковных вечеров тоже никто не отменял, а ощутить ее можно лишь в летние месяцы. Зато Лее экое счастье! Каникулы!

Мои губы повело в улыбку, и я снизил скорость. Да и чего гнать? Обязанности Секретаря ЦК по науке и образованию следует исполнять солидно и основательно…

«Волга» разочарованно фыркнула, сбавляя бег, и молодые сосенки по сторонам проспекта Козырева уже не мелькали, а плавно скользили мимо, вороша хвою под ветром.

Новеньким коттеджам с покатыми крышами негде было прятаться — тенистые деревья выжили не все — и дома в один-два этажа грелись на солнце, лоснясь пластмассовой черепицей.

Я представил себе рассеянное облако золы, оставшееся от здешних рощ, кремированных в горловине «прокола», и как оно плывет в кромешном мраке дзета-пространства, где даже Солнце — черное. Траурный кругляш железной звезды едва выделяется в небе, подсвеченный ореолом блёклых протуберанцев, а вокруг — бесконечная пустота, лишь где-нигде калятся огоньки догорающих семи-квазаров…

Поёжившись, вывел машину на площадь, взятую в окружение присутствиями — исполком, горком партии, почтамт, автовокзал и станция надземки словно брали ее в скобки, но не замыкали. Поедешь направо — попадешь к КПП. Поедешь налево — очутишься у цехов НПО «Элрон-Нортроникс». А прямо покатишь…

Одолев длинную липовую аллею, я выбрался к «Китежграду» — экспериментальную школу-интернат для детей-паранормов возвели в виде древнерусской крепости: на невысоких травянистых холмах срубили башни высокие из бревен добротных, да стены сложили мощные, а уж за стенами теми и вовсе расстарались — палаты дивные выстроили…

У городских врат, фланкированных шестигранными башнями-вежами, притулилась стоянка для повозок самобеглых. Там-то Михаил свет Петрович и оставил «Волгу» свою, с дышлами хромированными…

На проходной меня встретил Дик Сухов — Рита лично зазвала бывшего военпреда в ЭШИ на должность завхоза. Пенсионер, скучавший на заслуженном отдыхе, согласился с великой радостью.

«Прямо как тот сквиб у Джоан Роулинг… Аргус Филч, кажется, — посмеивался он. — Маг из меня никакой, а с маглами жить — тоска!»

— Дик Владимирович, мое почтение! — мой рот расплылся вширь. — Как детишки? Как делишки?

— Жив! — залучился Сухов. — Сама Сосницкая обследовала давеча, удивлялась очень: метакортекс, говорит, в наличии, и психодинамическое поле генерируется, но почему-то спонтанно и неуправляемо — энергия мозга копится, копится, а потом ее надо как-то разряжать! Да я и привык уже, говорю… А врачиня мне: «Нет-нет-нет! Будем исследовать, и обязательно найдем причину!»

— Светлана найдет, — улыбнулся я. — А Борис Натанович… Он, вообще, здесь?

— Натаныч во втором учебном корпусе должен быть… Где-то там, короче!

— Ага, понял…

Второй учебный корпус выглядел, как терем царский — наличники резные, колонны витые, балясины на балконах-гульбищах точеные, а кровля «бочкой» выделана, да тёсом крыта.

Откровенно говоря, в моем рвении, как Секретаря ЦК проглядывали и личные мотивы. Я, наверное, еще с прошлого года, когда секретная, но выполнимая миссия «Дети Тумана» лишь оформлялась, задумал пристроить в будущую школу-интернат свою Наталишку — с первого класса. Тут, среди своих, она точно вырастет «и умной, и верной», а главное — раскроет свой талант.

Маришка точно будет «за», осталось Васёнка уговорить…

Поднявшись на крыльцо, я просунулся в дверь, в залитые желтоватым, медовым светом сени-фойе. Пахло свежим деревом, а откуда-то долетало эхо разговора.

— Кто-кто в теремочке живет? — вопросил я громким голосом. — Кто-кто в высо-оком живет?

После недолгого молчания трубно разнеслось:

— Я, писака-задавака! А ты кто?

— А я научник-недоучник!

Довольный хохот загулял по коридору, являя Бориса Натановича, прячущего радиофон, но не попадающего в карман. С пятого раза ему это удалось.

Председатель экспертного совета затряс мою руку, и повел важного гостя под лоснящиеся бревенчатые своды.

— Какой-то дурачок из Минпроса советовал стены покрасить в голубенький, а потолок — в беленький! — живо заговорил он, поправляя очки. — Представляете? Да вы только гляньте, цвет какой у дерева! А текстура? А запах⁈ Даже полы… — «писака-задавака» топнул ногой, но слабый отгул угас в момент. — Лесинами толстенными выложено! — похвастался он. — «Изнакурнож» отдыхает… Да плотники и сами довольные уехали — мы их не обидели… главное же — для деток старались! А спальный корпус? Светёлки, горницы, башенки-смотрильни! Сказка! Ребятни мало пока — девять человечков, девочек и мальчиков. Светлана обещает еще четверых оформить. Хотя… Если честно, страшновато как-то. Сама-то школа стоит, к первому сентября мы тут всё оборудуем. А учить как? От Высокой Теории Воспитания одно название пока! Мы уже и генетиков подтянули, и… Нет, нельзя сказать, что наши методики совсем уж «табула раса»! Вот, к примеру, все дружно согласились, что один Учитель будет вести группу учеников и учениц все десять лет, а в группе должно быть четверо-пятеро… шестеро от силы. И что заниматься они будут по двенадцать-четырнадцать часов в день, но непременно разными предметами. Кончился урок математики? Учимся водить машину или отправляемся в лес, на урок ботаники — что там растет и зреет. Пусть знают, какую травку можно заваривать… или где найти дикий лук для ухи! Зимой обязательно коньки и лыжи… Ну, и клюшки с шайбой! Летом — велики да байдарки. А вот как отыскать в дитёнке его талант… По форме ушей? Тестировать? Вот у нас тут Анечка из Волгограда… У нее врожденная грация и чувство ритма. Ходила недолго в секцию художественной гимнастики… правда, к балету равнодушна. Так в этом ее способности? В пластике? Или истинный Анин талант еще не раскрыт? Вдруг, да в душе она физик? Или лирик? Трудно! — широко улыбнулся Стругацкий. — Но интересно! О, совсем я вас заговорил… Пойдемте в кабинет!

— Да ладно, — мои губы отзеркалили его улыбку. — Всё, что хотел, я уже услышал. Давайте, прогуляемся лучше по вашему Хогвартсу…

— Да куда там тому Хогвартсу! — пренебрежительно фыркнул Борис Натанович. — Тут-то всё настоящее — и чародейство, и волшебство… Пойдемте, покажу вам нашу школьную обсерваторию. И столовую заодно!

Мы вышли, и я снова испытал удивительное ощущение соития времен. Бревенчатые терема на подклетях, рядом — крепостная стена с заборолами… Окружающее, по идее, должно утягивать в глубокую старину, а душа, напротив, соприкасалась с грядущим, с тем самым «прекрасным далёко».

Выйдя на солнце, я прижмурился под накатом тепла и света.

«XXI век. Утро».

Четверг, 17 июня. День

Ялта, набережная В. И. Ленина

Тяжко было Ромуальдычу. Такое ощущение жило в теле, как будто для него одного резко выросла сила тяжести. И гнетет, гнетет… Столько усилий прикладываешь, чтобы просто встать! Да и каждый шаг дается нелегко. А сядешь… Вроде бы, и полегчает, но только в первые секунды. Выдохнешь — и понимаешь, что тянет к земле по-прежнему.

С трудом выйдя на балкон, ласково отмахиваясь от Маруаты, подставлявшей покатое плечико, Вайткус опустился в кресло — сантиметр за сантиметром, как в замедленной съемке.

«А мой-то черёд… Всё ближе и ближе», — подумалось Арсению Ромуальдовичу.

Странно… Еще вчера мысль о Вечности вызывала в нем бурный протест, ужас и негодование. Это какой-то писатель-торопыга, не делая паузы, чтобы подумать, ляпнул глупость. Старики, мол, устают жить и не боятся смерти! Чушь.

Именно дедов больше всех пугает прощание навеки и уход в никуда, ведь они ступают по самому краю жизни. Что — молодежь? Даже те, кому за тридцать, уверены, что впереди у них бесконечное число лет. Но, чем старше становишься, тем лучше понимаешь — у всего имеется конец…

Сощурив глаза, Ромуальдыч глядел на море, на синюю кромку горизонта. Действительно, странно… Он спокойно рассуждает о неизбежном, а сердце не заходится в пугливом биенье.

Неужто сегодняшний день — тот самый? Вторая дата на могильном камне. «17. 06. 2004»… А что? Хороший день с утра…

Тепло, но не жарко. Море спокойно катит свои волны к берегу, и слабый прибой балуется, шурша окатанными камешками.

Вайткус усмехнулся. Марта, тайно от него, хаживала в церковь, грехи свои тяжкие замаливала… И верила в бессмертие души.

«Ей было легче… Но я-то знаю, что ТАМ ничего нет. Даже холода и тьмы. Ты ничего не увидишь, не ощутишь — тебя просто не станет. Канешь в небытие…»

Маруата вернулась на балкон, укачивая крикливое чадо. Пятрас Арсеньевич Вайткус рос зело прожорливым, днем и ночью требуя молока, да побольше.

— Маруата… — позвал Ромуальдыч.

Та услыхала слабый зов, и присела на подлокотник кресла.

— Что, любимый?

— Пообещай мне одну вещь…

— Какую? — склонилась женщина, щекоча волосами щеку сидящего.

— Когда я умру, не жди зря… Выходи замуж.

— Ну, что ты такое говоришь! — обиделась Маруата Вайткене, надувая и без того пухлые губы.

— Пообещай! — надавил Вайткус. — У Пятраса должен быть молодой папа… здоровый и сильный… чтобы играть с сыном в футбол, учить его плавать и драться…

Надутые губы Маруаты задрожали, а глаза набухли слезами.

— Любимый… — простонала она. — Не уходи! Не надо!

— Пообещай…

— Обещаю, обещаю! — торопливо слетело с языка.

— Вот и славно… — прошептал Ромуальдыч. — Поцелуй меня… Только не в лоб.

Женщина нежно прижалась ртом к сжатым мужским губам, и те дрогнули, смягчаясь в изгибе.

Так Вайткус и умер — улыбаясь.

Уловив выдох любимого, Маруата тщилась поймать его взгляд, но в глазах Арсения отразилось лишь ясное синее небо.

Пятница, 23 июля. День

Москва, проспект Калинина

— Помните, Тата, вы рассказывали о своей беседе с Семичастным в декабре девяносто восьмого? — обычно спокойная, Елена фон Ливен нервно ходила по кабинету, то цокая каблучками по паркету, ближе к окну, то глухо постукивая по истертому ковру у дверей. — Он тогда упомянул о второй точке бифуркации… Знаете, я долго ломала голову, размышляя, где же было то поворотное событие, после которого Путин из «Гаммы» понял, что с англосаксонским миром России не по пути? Между выступлением Владимира Владимировича в Берлине, в сентябре две тысячи первого, и его знаменитой мюнхенской речью в феврале две тысячи седьмого, явно произошло нечто, побудившее президента коренным образом поменять свои геополитические представления… — Княгиня остановилась. — Признаю, Тата, вы были правы — этим поворотным моментом стали… м-м… станут события в Беслане, точнее говоря, реакция Штатов на тот варварский акт. И тогда Путин впервые прямо обвинит США и Запад в помощи чеченским сепаратистам! Признаться, я колебалась, но наш друг «Антоний» всё рассчитал, а против бифуркационного анализа мне сказать нечего.

Ивернева заметно напряглась.

— Следовательно, операция «Ундина» велась не зря?

— Нет, Тата, вы проделали лишь то, что, по выражению Миши Гарина, было «необходимо и достаточно».

— Понимаю… — забормотала капитан, слабея. — Просто… Это было гадко и мерзко — подговаривать Маккейна!

— Зато сработало! — с чувством выразилась фон Ливен. — Ах, Тата… В наших тайных делах благая цель частенько оправдывает негодные средства! Возможно, сенатор Маккейн и сам взялся бы за дело, лишь бы выставить этого подонка, Ильяса Ахмадова, борцом с «кровавым кремлевским режимом». Ну, а если даже ему станет противно? Не-ет, дорогая, ваши письма сенатору, якобы от разгневанных чеченских матерей, как раз и подвигли этого «ястреба» лишний раз нагадить России! И это вовсе не мои рассуждения, а данные бифуркационного анализа — именно предоставление политического убежища Ахмадову в США станет для Путина той самой последней каплей! Помню, как я читала и перечитывала Мишины «воспоминания о будущем» — о том, как мейнстримная западная пресса в те дни разгонит тезис, что варварские акции кавказских сепаратистов — «это жест отчаяния, вызванный 'отказом режима Путина от переговоров»! Все основные масс-медиа Германии, за исключением «Нойес Дойчланд» и «Ди юнген Вельт», будут трубить одно и то же, обвиняя Путина — Путина! — в жестокости… — Метания княгини по кабинету как будто успокоили ее, и она, верная своим повадкам, присела на угол стола. — В общем, так… С этого часа начинается вторая, завершающая и решающая фаза операции «Ундина». Если мы всё сделаем правильно, то в сентябре вы, Тата, обмоете звезды майора, а я — генлейта. — Помолчав, она четко и раздельно выговорила: — В распоряжении СБС имеется запись конфиденциальной беседы Джона Маккейна с Кондолизой Райс, советником президента по нацбезопасности. Ваше задание, Тата, одновременно простое и сложное — передать эту запись лично товарищу Путину!

Вторник, 10 августа. День

«Гамма»

Сочи, «Бочаров ручей»

Летняя резиденция президента охранялась на уровне советского КГБ — на рейде покачивались пограничные катера, а любопытных курортников отпугивал внешний железобетонный забор. Был еще и внутренний, из металлической сетки, а между оградами рос ухоженный сад из алычи, фейхоа и персиковых деревьев.

Надо ли говорить, что простой человек добрался бы, максимум, до ворот резиденции? Однако Тата была особой весьма непростой…

Телохраны ее как бы не видели, а тренированные собаки лишь скулили растерянно, не разумея, почему запах есть, а ее обладательницы не видать и не слыхать…

Правда, капитан Ивернева особо не наглела — рассеянно гуляла по парку, вдыхая аромат магнолий, спутанный с йодистым запахом моря.

Главным строением бывшей госдачи, выстроенной Ворошиловым после смерти Сталина, считался двухэтажный дом с большими окнами и высокими потолками, но к нему Тата не приближалась. Зная режим и привычки «объекта», она рассчитывала выйти на Путина у бассейна.

Президент как раз вылезал из воды, по-тюленьи отфыркиваясь. Иверневу он узнал сразу, и не слишком удивился — Борис Николаевич, когда передавал дела, настоятельно рекомендовал прислушиваться к советам этой таинственной женщины — и не ругать охрану. Никакой спецназ не совладает с ведьмой…

— Добрый день, Наталья Мстиславовна, — сдержанно улыбнулся Путин.

— Здравствуйте, Владимир Владимирович! — Тата стыдливо опустила ресницы, пока президент накидывал белый махровый халат, и протянула ему флешку. — Это вам. — Уловив возникшее напряжение, она посмотрела глаза в глаза. — Здесь единственный файл, а в нем — ответ на вопрос, почему пятого августа американцы признали за Ильясом Ахмадовым, эмиссаром Аслана Масхадова, статус политического беженца. М-м… Вы позволите ма-аленький комментарий?

— Слушаю, — ответил Путин, располагаясь на скамье в тени, и повел рукой: — Прошу.

Тата чинно присела, и повела свой короткий рассказ:

— Незадолго до получения Ахмадовым политического убежища, Министерство внутренней безопасности «неожиданно» отозвало аппеляцию на решение иммиграционного суда в Бостоне, который предоставил Ахмадову убежище еще в апреле. Протест МИД России отмели с традиционной ссылкой на «независимость ветвей власти в США». То есть, ни Госдеп, ни правительство здесь как бы ни при чем. Ну, как всегда! А на флешке — запись конфиденциальной беседы сенатора Джона Маккейна с Кондолизой Райс, занимающей пост советника президента по нацбезопасности… Видео — так себе, мешало какое-то вьющееся растение, но аудио — разборчивое и четкое. Прослушайте разговор, он весьма занимательный.

— Обязательно, — Владимир Владимирович пристально глянул на Иверневу. — Даже не спрашиваю, откуда у вас запись… А вы сами слушали ее? — Тата кивнула. — Можете кратенько изложить? А то я «инглиш» понимаю… хм… с пятого на десятое.

— Ну, Маккейн обычно не церемонится, — повела рассказ Тата. — Он сходу и весьма прозрачно намекнул Конди, что её дальнейшая карьера как будущего руководителя Госдепа зависит от того, примет ли Министерство внутренней безопасности США решение отозвать свою аппеляцию из бостонского суда по делу Ильяса Ахмадова. А знаете, чем старый хрен обосновывал свой шантаж? А тем, что стратегической целью США является ослабление и последующий развал Российской Федерации, с чем Конди тут же согласилась. И Маккейн, нахраписто так: «Поэтому, дескать, нам следует давать убежища всем подобным отморозкам, которые согласны в обмен на это сотрудничать с американской разведкой!» Ахмадов, дескать, согласен, он уже с ним беседовал, тот обеими руками «за». И на велфере этот бандит сидеть не будет — сенатор даже готов пробить ему стипендию — грант от Национального фонда в поддержку демократии. А напоследок Маккейн еще и надавил на чернокожую политикессу. Серьезно, увесисто надавил — дескать, я тут с вами поделился не только своим личным мнением. Данной точки зрения придерживается весь Совет по международным отношениям! А это, Владимир Владимирович, хоть и частная структура, но именно она, увы, определяет внешнюю политику США, поскольку… Ну, выражаясь поэтически, данный Совет — одно из сердец спрута по имени Deep state. Бедная Кондолиза едва не вытянулась по стойке «смирно»! Всё, хэппи энд! — криво усмехнулась Ивернева, вставая и одергивая платье. — Пойду, пожалуй. И без того много времени отняла у вас…

— Может, удалитесь обычным путем? — улыбнулся Путин.

— А начохр не обидится? — прищурилась Тата.

— Он у меня необидчивый.

И президент проводил резидента до ворот.

Среда, 29 сентября. Утро

Япония, борт УДК «Владивосток»

Соня всегда мечтала побывать в Японии. Многолюдный, удушенный бензиновым перегаром Токио ее не интересовал совершенно. А вот Киото…

Замки Фусими и Нидзё, храм Гинкаку-дзи, Сад камней… Вот, где истинный самурайский дух, нынче почти что выветрившийся!

И вот — сбылось. Кажется…

Серая громада УДК раскатывала мелкие, несерьезные волнишки Токийского залива — «Владивосток» прибывал с визитом вежливости в порт Йокосука, где еще в прошлом году теснился американский авианосец «Китти Хок».

Весной штатовцы организованно покинули Японию, зарезервировав за собой лишь базу на Окинаве.

Ожиревший японский дракон, печальным взглядом проводив встрепанного американского орла, покряхтел-покряхтел, и решил-таки замириться с советским медведем.

Русские, если их не трогать, щедрые. Всего у них полно — и нефти, и газа, и леса, и микросхем. А если тронешь…

Ну, тогда лучше сразу исполнить старый дедовский обычай! Сеппуку называется.

И вот в Находку пожаловал эсминец-вертолетоносец «Сиранэ», а УДК «Владивосток» взял курс на Йокосуку…

…Соня Гирина стояла на палубе, и впитывала всё-всё-всё, что разворачивалось вокруг — зеркало вод и рыбаков, ловко тянущих лески; берега, закованные в бетон, встопорщенные стеклом и металлом; огромное красное солнце, восходящее над океанской далью.

Девушка тихонько засмеялась — она, наверное, лучилась ярче светила!

Расписались они с «Иванычем» в апреле, тогда животик совсем еще не был виден… Максима командование отпустило на целых две недели, и свадьба удалась!

Больше всего Соня боялась маминого гнева, но родительница, стоило ей узнать, что скоро станет бабушкой, буквально облилась слезами радости. Будущий дедушка и вовсе сиял — Динавицеры породнились с Гариными! Чего же боле?

Губы Софии снова дрогнули в ласковом изгибе — Максимка на свадебной фотографии такой смешной получился… Сияет, будто «Волгу» выиграл в лотерею!

А теперь у нее будто свадебное путешествие… Максим, конечно, не хотел ее пускать в поход, но подчинился умоляющему взгляду. Да и куда командиру корабля без переводчика? Сам-то капраз всего два слова выучил — «коннити-ва» да «саёнара» — вот только путается постоянно, какое из них «здрасьте!», а какое — «до свиданья!»

Софи ухватилась за леер. Целая флотилия судов-маломерок пристраивалась к гигантскому вертолетоносцу. Прыгая по палубе щеголеватого катера, компания молодых японцев растянула наскоро исписанный транспарант.

— И что там такое намалевано? — зарокотал огромный командир БЧ-6, незаметно воздвигшись рядом.

— «Нихон э ёкосо, 'Урадзиостокку», — послушно прочла Гирина, и перевела: — Добро пожаловать в Японию, «Владивосток»!

— Ну, тогда ладно… — добродушно проворчал «бычок».

И тут две зубастые японки на стареньком мотоботе кое-как развернули яркую афишу. С глянцевого листа на Соню глянула Фай Родис.

Неизвестный художник ловко скопировал кадр из фильма — на лице землянки сочетались задумчивость и жалость, а глаза чернели горечью. Желто-зеленые каракули иероглифов складывались в суровое и мрачное «Уси-но токи». «Час Быка».

Соня до того засмотрелась, что опять не приметила, как к ней подошли. Лишь ощутив ласковые руки на плечах, она вздрогнула — и моментально расслабилась.

Максим бережно прижал ее к себе, и забормотал:

— Говорят, японцы с ума сходят по этому кино… За бешеные деньги скупают плохонькие пиратские копии! И где только достают? «Час Быка» показывали всего дважды — в нашем консульстве и в Токийском универе…

— Я сначала думала, что это из-за суеверий, — доверчиво забормотала Софи. — Знаешь, как называется самый… м-м… популярный, что ли, из японских ритуалов проклятия? «Уси-но токи маири» — «Посещение храма в час Быка». Надо часа в два ночи прийти в отдаленное святилище с соломенной куклой — и наложить проклятие на своего врага или обидчика. Но потом я поняла, что не права…

— Ну да! — смешливо фыркнул Гирин. — Считай, вся Азия на ушах стоит!

А на катерах, словно подхватывая челлендж, раскручивали афишу за афишей, и с каждой на Соню глядела Фай Родис — испытующе, с неким вопросом, немым, но очень важным.

Гирина длинно вздохнула. Она помнила тетю Риту на свадьбе — красивую, ухоженную женщину, каждое движение которой было исполнено изящества и внутреннего аристократизма.

Тетя Рита и подстрижена была, как Фай Родис, и говорила ее голосом, но не создавала того потрясающего впечатления недостижимой высоты и гармонии, которое Соня вынесла из кинозала. Это было совершенно невозможно, но это было — она видела на экране женщину далекого будущего!

Маргарита Гарина не притворялась, не играла — она жила там, в прекрасном мире Эры Встретившихся Рук!

Даже Макс, человек, в общем-то, не особо чувствительный, вышел из клуба рассеянным и молчаливым. Лишь затем, по дороге к «общаге для малосемейных», пробурчал: «Чистые люди, красивые, знающие… А я так и останусь — мерзок и затхл…»

Соня вывернула голову, углядев смягчившееся лицо мужа. Она до сих пор не знала деталей, но Максимка каким-то образом уговорил консула в Пхеньяне заслать киномеханика и в клуб военно-морской базы. Может, все же позвонил отцу, засунув гонор… в одно место? Чего только не сделаешь для молодой жены!

«Час Быка» изначально задумывался в рамках курса средних школ, как составная часть гораздо более грандиозного проекта по «прикладной этике». Коммерческий показ вообще не оговаривался. Вот только в реале вышло иначе, чем задумывалось: «Час Быка» один раз показали десятиклассникам во всех школах Советского Союза, после чего в Минкульт СССР вдруг посыпались запросы из посольств Китая, Вьетнама, Кореи, Японии, Таиланда…

Азиатам фильм чрезвычайно понравился. Через неделю «проснулись» Бразилия, Мексика и прочие латиносы. Пришлось предоставлять право на бесплатный некоммерческий показ советского «суперблокбастера» учебным заведениям чуть ли не всего мира! Уже и «золотой миллиард» зашевелился, заерзал…

Низкий гудок разнесся над заливом — показались причалы Йокосуки.

— Мы пробудем здесь шесть дней, — вымолвил Максим, смущенно фыркая. — Вот же ж… Хотел сюрприз сделать, да не стерплю ведь. Послезавтра будешь переводить на приемах, а вот завтра… Завтра у нас экскурсия на весь день — в Киото!

— И-и-и! — разнесся над водою радостный визг, и на крошечных палубах катеров и лодок заскакали, замахали руками, заорали весело. Счастье не нуждается в переводе!

Четверг, 30 сентября. Вечер

Ново-Щелково, улица Колмогорова

Тихий осенний вечер прилег на молодые сосенки парка. Солнце село, кануло за извилистую линию горизонта, но полоса закатного свечения еще держалась, медленно угасая.

Честно говоря, я бы лучше в такой вечерок посидел бы с книгой или прогулялся, но Инна нахмурила бровки и уперла руки в боки: «А днюха⁈ Мы хотим праздника!» Рита с Наташей солидарно закивали…

…А веселье разгоралось — музыка гремела, разнося первый этаж вдребезги. Иногда высокие женские голоса пересиливали жесткие ритмы — красавицы, свои и пришлые, подпевали модным «Октопусам». Гулянка накручивала обороты…

Я, будучи под хмельком, удалился наверх, уводя за собой Юлиуса с Антоном.

— … Мы-то знаем, что перемещать вас самого или ваше сознание в прошлое «Гаммы» было возможно, но бессмысленно, — бубнил Алёхин, топая по гулким ступеням, — вероятность спасти гамма-вариант СССР с помощью «хронодиверсии» вообще не просчитывалась. Помимо постулата Новикова этому препятствовало два других свойства реальности: гомеостазис и эластичность…

Я, глубокомысленно кивая, зарулил в кабинет и плюхнулся в кресло. Юлька живо уселась ко мне на колени, прижалась и зашептала, горяча ухо:

— Папусечка, я стала настоящей дылдой, хи-хи! А этот типус, — она указала подбородком на снисходительно улыбавшегося Антона, — такой зануда! Или надо говорить «такая»?

Фыркнув, Алёхин прислонился худой задницей к массивному столу, и повел рукою в лекторском жесте.

­– Гомеостазис реальности — это способность замкнутой темпоральной системы сохранять относительное

постоянство, устойчивость с помощью приспособительных механизмов, устраняющих или ограничивающих

воздействие на неё возмущающих факторов, как внешних, так и внутренних… — монотонный голос Антона усыплял лучше сказки на ночь. — А эластичность реальности… э-э… это свойство, противоположное демонстрируемому «эффектом бабочки». Всякое изменение в реальности вызывается совокупностью множества сил и действий, и произвольное единичное действие, как правило, не способно переломить глобальной тенденции… — Задвигавшись, он полуприсел на край стола, болтая ногой в разношенном тапке. — Это я к тому, что в августе семьдесят четвертого именно в «Альфе» сложилась совершенно уникальная ситуация, своего рода «точка супербифуркации», когда правильное единичное действие могло сломать глобальную тенденцию с очень высокой степенью вероятности — гомеостатические механизмы среагировали слишком поздно, когда изменения реальности уже стали необратимыми. И еще… — «Антоний» лукаво улыбнулся. — Я специально провел бифуркационный анализ на тот самый август… Меня Наталья попросила. А то, говорит, Миша неправильно понимает свое предназначение! Короче говоря, Михаил Петрович… Если бы вы тогда не спасли Марину Исаеву, у вас бы вообще ничего не вышло! Спасти СССР не удалось бы не в коем разе! Можете быть спокойны, об этом я в докторской не упомяну…

— Понял, папусечка? — Юля крепко меня стиснула. — Я тебе так и не сказала в новый год, какое это счастье — иметь такого папусика! Не будь тебя, не только тёть Марины не было бы, но и меня! Ведь ты, если хорошенько подумать, и маму спас, и Наташу с Инной, и Васёнка, и даже Антошку! Ну, сам подумай, как бы он жил без меня⁈

— Никак! — ласково расплылся Алёхин.

Тут на лестнице затопали, и жалобный Ритин голос воззвал:

— Мишечка-а! Ты где?

— Мишенька! — вывели дуэтом Инна и Талия. — Иди к нам!

— Я тороплюсь! — было моим ответом. — Я бегу!