Бульвар Грига

Разные

Эти двое были очень колоритной парой. Когда они шли по улице, люди оборачивались им вслед. Родственники и знакомые считали их живой иллюстрацией к пословицам и поговоркам, вроде «Любовь зла, полюбишь и козла», «Противоположности притягиваются», «Полюбится сатана вместо ясного сокола» и так далее.

Он, высокий, черноволосый, сухой, как щепка, с холодными темными глазами и непроницаемым лицом, одним своим присутствием мог заставить скиснуть молоко и заморозить белого медведя. Когда он входил в комнату, вслед за ним в нее врывался ноябрьский сквозняк, даже если на дворе была середина июля. Еще он никогда не улыбался. Никогда. Высшее проявление симпатии и одобрения, которое могло изобразить его лицо, заключалось либо в кривой ухмылке, либо в приподнятом уголке губ.

Его спутница была другой. Рыжие кудри, голубые, как небо, глаза, круглые румяные щечки… Маленькая и пухленькая, будто сдобная булочка, она едва доставала ему до плеча. В отличие от своего молчаливого спутника, она любила болтать и смеяться – громко, заливисто, чрезвычайно заразительно.

Обожающая яркие разноцветные платья и блузки, издалека она походила на райскую птицу, в то время, как он – на мрачного стервятника, непонятным образом оказавшегося приближенным к этому чудесному созданию.

Когда эти двое начали встречаться, общественность очень удивилась. Когда же они объявили о намерении пожениться, удивление превратилось в шок.

– Как с ним можно жить, Лили? – искренне изумились тогда знакомые и родные. – От твоего Ивена за километр веет могильным холодом! Ты не выдержишь рядом с ними и года!

– Выдержу, – усмехнулась в ответ Лили. – И год, и два, и всю жизнь. Главное, чтобы Ивен смог так же долго выдерживать меня.

Они действительно не развелись – ни через год, ни через пять.

После свадьбы поселились на верхнем этаже старого шестиэтажного дома, что стоял неподалеку от салона красоты, в котором Лили работала парикмахером. Чем занимался Ивен, никто не знал. Кажется, девушка когда-то говорила, кем трудится ее супруг, но все пропустили эту информацию мимо ушей.

Право, кому есть дело до столь мрачного типа? Судя по его внешнему виду, работать он мог, разве что гробовщиком или администратором кладбища.

В гости они ходили поодиночке. Вернее, ходила Лили, а Ивен оставался дома, на хозяйстве.

– Ив знает, что портит вам настроение, – сказала как-то Лили, когда ее спросили, почему она является на дружеские вечеринки одна. – Он очень деликатен и считает, что будет обидно, если из-за него одного вечер будет насмарку у всех.

То, что эти двое друг друга любят, было видно невооруженным глазом. Лили могла часами рассказывать, какой умный и заботливый у нее муж, как здорово он умеет забивать гвозди, мыть посуду и готовить жаркое.

Ивен про Лили не говорил ничего. При этом, на званых вечерах, куда они все-таки приходили вместе, он смотрел на нее таким лучистым, сияющим взглядом, что окружающим становилось неловко. Еще он поправлял ее волосы, когда в пылу разговора она взъерошивала свои кудри руками, подкладывал в ее тарелку самые вкусные кусочки угощений и зорко следил, чтобы жена не ударилась об угол стола, когда захочет поднять упавшую на пол салфетку.

В тот день они тоже явились на вечеринку вместе. Марика, двоюродная сестра Лили, праздновала новоселье, и намеривалась собрать в новом доме всю семью. Приглашать на торжество одну кузину, в то время, как остальные гости придут с супругами и детьми, было неправильно, поэтому их маленькому семейству предложили появиться в полном составе.

Ивен, как всегда, был холоден и невозмутим. В честь праздника он согласился сменить свой любимый черный костюм на темно-синий, однако по-прежнему выглядел мрачным и отстраненным. Лили, одетая в ярко-желтое платье, напоминала канарейку – веселую и жизнерадостную. Едва войдя в дом, она обняла и поцеловала всех, кто в это время там находился.

За столом все оживленно беседовали. Марика и ее муж Эд восторженно рассказывали об успехах, которые их дочери делают в школе искусств, мать Эда сокрушалась по поводу цен на сахар и молоко, троюродные сестры тихонько обсуждали обои в хозяйской гостиной и фальшивый деревянный камин.

Единственным человеком, который во время трапезы молчал, был Ивен. Он неторопливо ел мясо и стручковую фасоль и не делал ни малейшей попытки поддержать с кем-либо беседу. Это чрезвычайно угнетало мужчину, сидевшего слева от него – кажется, это был крестный отец одной из дочек Эда и Марики. Он то и дело старался завести с нелюдимым соседом разговор, тот же, как и всегда, отвечал бесцветно и односложно.

– Скажите, Ивен, чем вы обычно занимаетесь? – в какой-то момент поинтересовался мужчина.

– Искусством, – буркнул Ив, отставляя в сторону пустую тарелку.

– Ого! Это каким же?

– Музыкой. Я композитор.

Несмотря на то, что он произнес свою реплику тихим голосом, ее услышали все. В комнате тут же повисла тишина.

– Композитор? – удивленно переспросила Марика. – В самом деле?

– Конечно, – ответила Лили. – Вы разве не знали?

– Нет, – покачал головой Эд. – Давно вы этим увлекаетесь, Ивен?

– Всю свою жизнь, – пожал плечами тот.

– Что же вы сочиняете? Похоронные марши?

Кто-то негромко хихикнул.

– Траурную музыку мне писать пока не приходилось, – так же невозмутимо ответил Ив. – Я работаю над тем, что заказывают мои клиенты. В основном это лирические мелодии.

– Может, вы нам что-нибудь изобразите? – предложила Марика. – В соседней комнате стоит фортепиано, на нем учится играть Нарина, наша младшая дочь. Если мы откроем дверь, здесь все будет хорошо слышно.

На лице Ивена появилась недовольная гримаса. Мужчина явно хотел отказаться, однако Лили осторожно тронула его плечо, и он, коротко вздохнув, встал из-за стола.

Эд поднялся следом и, жестом предложив идти за ним, повел странного родственника к инструменту.

Около минуты в комнате было тихо, а потом полилась негромкая дивная мелодия. Сидящие за столом люди, словно воочию, увидели осенний лес. На их глазах ветер сорвал с высокого ветвистого дерева пожелтевший лист и закружил его, вырисовывая в воздухе замысловатые узоры. По стволу молодой елки пробежала белка, а в небе с громким клекотом пронесся клин длинноногих журавлей…

Когда музыка смолкла, в столовой повисла звенящая тишина. А потом кто-то сказал:

– Еще…

Звонкий удар по клавишам – и перед гостями возникло бушующее море. Его волны носились из стороны в сторону, как седые великаны, схлестнувшиеся в великой битве. Влекомые ураганом, они с громким ревом налетали друг на друга и, столкнувшись, разлетались в разные стороны…

Ивен играл, и перед внутренним взором людей вставали новые и новые картины. В его музыке было все – шумящий город и сонная тишина пустынь, поющие птицы и молчаливые ледяные просторы.

Когда он вернулся в столовую, его встретили громом аплодисментов. Мужчины встали из-за стола, чтобы пожать ему руку, несколько женщин украдкой вытирали слезы.

Тем же вечером, когда гости ушли, а Ивен и Лили задержались, чтобы помочь хозяевам дома навести после вечеринки порядок, Марика отвела кузину на кухню и спросила:

– Как ты сумела разглядеть в этом сухаре такой бриллиант?

– Да как-то сразу, – пожала плечами та. – Знаешь, как мы познакомились? Он ходил стричься в салон, в котором я работаю. Каждый месяц, третьего числа. Его всегда обслуживал Марк. Он был единственным, кого при появлении Ива не накрывала депрессия. Когда Ивен приходил, я украдкой за ним наблюдала. В нем что-то было, Мари. Что-то загадочное, волнующее… А потом Марк заболел, и Ивен попал ко мне. Я тогда почему-то решила его расшевелить. Рассказывала без умолку анекдоты, сама же, как дура, над ними смеялась, задавала какие-то нелепые вопросы…

– И что? Он расшевелился?

– Конечно, нет. Мой муж от природы неэмоционален, Мари. Верее, эмоционален, но глубоко внутри. Он никогда не покажет собеседнику своих чувств. Чтобы понимать, в каком Ив находится расположении духа, нужно общаться с ним постоянно. Я тогда этого не знала, а потому никак не могла взять в толк, почему клиент односложно мне отвечает и выглядит таким равнодушным. А когда стрижка была сделана, я спросила, не хочет ли Ивен погулять со мной в парке.

– Он хотел?

– Он спросил, зачем мне это надо. Раньше его никто на свидания не приглашал.

– Не удивительно.

– Я ответила, что меня раздражает его кислая рожа, и я хочу его развеселить.

– Так и сказала?

– Слово в слово. Ив тогда понятливо кивнул и сообщил, что зайдет за мной после работы. И зашел. Ровно в восемь часов вечера появился у салона и стоял там, пока я не убрала инструменты и не вышла на улицу.

– И вы правда пошли в парк?

– Ну, разумеется. Прогулялись по аллеям, выпили по стаканчику кофе, съели мороженое…

– Мороженое? Твой муж ест мороженое?

– О, Ив его обожает. Особенно ванильное и фисташковое. Дай ему волю, он бы ел его килограммами.

– С ума сойти…

– Если честно, та прогулка получилось тоскливой. Я болтала, Ивен молчал. Мне, конечно же, стало скучно. Я уже была готова признать, что потерпела фиаско, и вдруг мы увидели парня, который сидел на раскладном стуле и играл на виолончели. Я бы не обратила на него внимание. Ты знаешь, с музыкальным слухом у меня не очень. А вот Ив оживился. Мы сели на лавочку и несколько минут слушали музыку. Затем Ивен подошел к парню, что-то ему сказал, и тот отдал ему свой инструмент.

– Твой муж умеет играть на виолончели?

– Он умеет играть на чем угодно. Так вот. Ив взял виолончель, повел по струнам смычком, и она запела. Как человек, Мари! Как живая заколдованная принцесса. К нашим лавкам стянулся весь парк. Старики, влюбленные парочки, родители с колясками… Все слушали, затаив дыхание. А я смотрена на его лицо. Оно было такое сильное, такое одухотворенное, такое прекрасное! В тот миг я поняла, что стану его женой. Потому что он самый лучший, Мари. Самый талантливый, самый настоящий. Просто это нужно было увидеть. И я увидела. Ив потом сказал, что играл для меня. Он боялся, что после нашей глупой прогулки я больше не захочу его видеть. А я захотела прожить с ним целую жизнь.

Из соседней комнаты снова раздались звуки музыки. Лили улыбнулась.

– Нам пришлось научиться понимать и принимать друг друга, – тихо сказала она сестре. – Я – крикливая и взбалмошная, он – спокойный и молчаливый. Самое забавное, что это не имеет значения, Мари. Ивен нравится мне таким, каков он есть, а я нравлюсь ему. И знаешь, ни один из нас ни разу не попытался переделать другого под себя. В то, что мы можем быть счастливы, не верил никто. Верно? Уж слишком мы разные. А мы счастливы, Мари. Мы – самые счастливые люди на свете.