Русь непокоренная 2. Бродник

Глава 6

Плешивая гора.

6 января 1238 года.

Субедей сидел в своём шатре и пребывал в печали. Конечно же, этого своего настроения он никогда не покажет подчинённым. Что такое воинский дух и насколько на него имеет влияние настроение командующего, пожилой монгольский военачальник знал прекрасно.

— Старею ли я? — сам себе задал вопрос Субэдей.

Было с чего спрашивать. Пожалуй, впервые за время этого нашествия на Русь багатур и темник, взращённый ещё романтическими образами войны, нашёл, кого пожалеть. Ему на самом деле было жалко убивать боярина, который смог вокруг себя собрать большое количество войск, бросить вызов всему войску монголов и их союзников. Смело, отчаянно, самопожертвованно, как некогда поступал и сам Субэдей.

И ладно бы, если этот вызов был бы безумным, не подтверждённым хоть какими-то существенными действиями и мотивами, кроме как умереть. Евпатий Коловрат, на самом деле, притормозил операции монгольского войска. И будь русичи расторопнее и чуть более дружелюбны между собой, что очень сложно пришлось бы монголам. Может быть и на соглашение пошли бы. Ведь цель — это не захватывать лес. Цель — всю степь покорить. А для этого нужно идти в Венгрию.

Конечно, Бату-хан никогда не признается своим родственникам, чингизидам, что остановился вынужденно, так как нет никакой возможности и очень опасно продолжать наступление, когда на хвосте монгольского войска висит столь многочисленный отряд успешно воюющих русичей.

Так что вроде бы как монголы проводят перегруппировку, формируют караваны и отправляют их глубоко в степь к стойбищам. На самом же деле Бату выжидает, когда его военачальник, опытный, но не растерявший свою сноровку, Субэдей решит, наконец, вопрос с почти полуторатысячным отрядом мстителей.

Первая попытка уничтожить отряд рязанцев закончилась крахом. Почти что тысячу своих воинов потерял Субэдей. Но понял, что без машин взять боярина Коловрата нельзя.

— Хозяин, пришли ваши боевые зодчие, — сообщил русский раб.

— Напои их чаем, а потом пусть зайдут, — сказал багатур.

«Жаль тебя убивать будет, уж больно смышлёный оказался», — подумал Субэдей.

В какой-то момент он даже думал сделать из этого русского раба ещё одного себе помощника. Однако Лепомир справлялся со своими обязанностями более чем хорошо, и багатур был им доволен. Видить же вокруг себя множество помощников из русичей военачальник не стремился.

Субэдей уже успел убедиться, что среди русских достаточно немало людей, которые любят свободу и готовы за неё драться. Он для себя решил, что нужно обязательно ломать через многие смерти этот народ. Нечего жалеть тех, которые могут, как и монголы, жить свободой.

— Их нужно починить и направить их силу для пользы потомков Великого хана, — вслух произнёс военачальник.

Он не разучился мечтать, фантазировать. Багатур, несмотря на свой уже почтенный возраст, всё ещё мало отличался от того кузнеца, который вместо уважаемой профессии, почти что беззаботной жизни, выбрал войну и пошёл за Великим ханом. Те порывы, которые испытывал Субэдей в молодости, лишь обросли опытом и удивительным образом наложились на здравый смысл и мудрость военачальника.

Так что он мечтал, чтобы русичи вошли в состав Великого ханства, и русские ратники, которые вот так героически умеют сражаться, бок о бок с монголами, конечно же под властью Степного народа, бились на самых окраинах Великой степи — с венграми, ну а после продолжили покорять китайцев.

Эта мечта противоречила тому, что сейчас происходило. Завоеватели не щадили тех, кто поднимал свой меч и стремился защититься. Всех этих вольнолюбивых людей уничтожали не жалеючи, чтобы следующее и последующие поколения оставались покорными и с ужасом думали о том, что Степь обязательно вернётся, если только перестать платить дань.

Багатур усмехнулся. Он представил, как сейчас китайский инженер Ли Сучен и арабский его коллега, Мухаммед ибн Саид, пьют ненавистный для всех, кроме монголов, чай. Это нужно еще привыкнуть, или родиться монголом, чтобы пить напиток, который становится тягучим из-за большого количества добавленного в него жира, а порой и крахмала.

Но багатур всегда поил этим напитком своих подчиненных и гостей, лишний раз демонстрируя, кто властен над людьми. Они делают то, что не сделали бы никогда, если бы не были вынуждены.

Но через десять минут оба инженера стояли в низком поклоне на входе в походную юрту багатура.

— Сколько времени вам нужно, чтобы достроить наконец камнемёты? — строго спрашивал Субэдей.

Оба инженера переглянулись. Они уже давно работают в паре и смогли соединить инженерное искусство, создавая для монголов нечто особенное — то, чем ещё не могут похвастаться даже арабы или китайцы, но по отдельности.

— Дай нам, Великий багатур, ещё два дня, — отвечал за двоих Ли Сучен, лучше владеющий монгольским наречием.

— Уже сегодня вечером у меня должно быть два камнемёта. Ещё десять вы доделаете за два дня, — спокойным тоном сказал монгольский военачальник.

Практически синхронно оба инженера сглотнули подступивший ком к горлу. Такой спокойный, даже, казалось бы, и дружелюбный тон багатура отнюдь не означал, что можно возражать или же рисковать и не сделать в срок требуемое.

Таким же, казалось бы, безразличным взглядом Субэдей уже не раз смотрел на то, как разрывают нерадивых исполнителей конями, или в горло льют раскалённую медь.

— Если завтра два комнемета не будут готовы, а еще пять достраиваться, бы будете разорваны лошадьми, — спокойно сказал темник.

Но оба инженера сглотнули подступивший ком к горлу. Все знали, что Субэдей не кричит, но он может спокойно, с хладнокровием или с безразличием, и сам привести приговор в исполнение. И словами этот старик никогда не бросается.

Поселение

6 января 1238 года

Я смотрел на Мирона, не мог понять, что мне делать с тем, в чем он признался. Да, задачка! Информация была такой, что историки из будущего жизнь бы положили, лишь бы только узнать подобное.

Как-то совсем иными красками заиграла роль Ярослава Всеволодовича в русской истории. Да и его сына — святого Александра Невского. И всё это нужно было обдумать, и уж явно на менее замутнённую голову.

— Ты хоть бы кузнец, али и в этом солгал? — спросил я Мирона.

— Как есть кузнец. Свою кузню в Новгороде держал, да с купчиной одним повздорил. А ещё я был десятником у князя Ярослава в старшей дружине, тяжелым конным был, — поспешил заверить меня Мирон.

— Ведь Мирон же? — спросил я. — Это твоё настоящее имя?

— Настоящее, как батюшка назвал в совершенные лета, — ответил он.

— Пока я не вижу того, чем ты мог бы навредить общине нашей. Так что сослужи службу, докажи, что ты полезен будешь. Пора уже нам и железо ладить, — сказал я, стремясь завершить разговор.

Уже всё больше людей вылазили из кибиток, шалашей, домов.

— Об этом более никому не следует говорить. Но ты сам как? Намерен ли ордынцев бить али решил отсидеться? — спросил я.

— Я готов, коли потребно станет, и супротив князя Ярослава пойду. Ордынцы — то не половцы. Они злее. Великий урон княжествам русским нанесут. Людей погубят — не счесть, — решительно отвечал Мирон.

— На том и сговорились, — сказал я и направился пробу брать с завтрака.

Дежурные уже готовили. И сегодня у нас на завтрак… Желуди… Да не одни, а сдобренные крахмалом из корней рагозы. Объеденье! Нет, но ничего не поделаешь. Таковы пока реальности.

— Отнеси часть снеди половцам, и рыбы им запеченной дай, да скажи, кабы их старшой, Глеб, пришел до меня! — приказывал я Акулине, которая сегодня была на кухне за главную.

— Но… — пробовала возразить женщина, но я бросил жесткий взгляд на нее, а она осветила меня своим фингалом под глазом, быстро унялась.

— То-то… — сказал я Акулине, морщась и без какого-либо желания поглощая пищу.

Нужно зверя добыть. Без этого сложно говорить о каком более-менее сытном питании.

Глеб Вышатович прибыл сразу же, я еще не успел опустошить свою деревянную миску с едой.

— Дозволь, голова, нам быть с тобою! Сие ненадолго, — сказал Глеб Вышатович, а за его спиной переминалась с ноги на ногу Танаис.

Она была облачена бесформенные одежды. Танаис, а в таком бабьем наряде я всё больше хочу её называть Танюшкой, наши бабы одели поскромнее. Облачили её в балахоны, которые носили сами, со множеством юбок.

Я смотрел на девушку и думал о том, что и в этом наряде она всё равно привлекает меня. Правда, в памяти всплывают те образы воительницы в кожаных одеждах, обтягивающих стройное тело.

Интересно: а то, что пришлую девушку одели, — это милосердие, сострадание и помощь ближнему? Или же всё-таки бабоньки нашей общины решили спрятать «от греха подальше» те обозримые мужскому глазу изгибы и выпуклости Танюшки? Почему-то думаю, что более всего сработал второй вариант.

— Как вы пригодитесь общине? — спросил я.

— Среди нас три воина — два мужа и девица, коя с луком управляется не хуже степного воина, — сказал Глеб.

— Я приму вас в общину. Сами ведаете, что мне потребны ратные люди. И уж если вы останетесь со мной, то предупреждаю сразу, что будет у нас война с соседями. Но есть ещё одно условие, которое вы должны выполнить. Сегодня за день влейтесь в общину: работайте, говорите с людьми, чтобы я не видел, что вы пришлые и чуждые нам, — сказал я и тут же ушёл.

Глупость лезла наружу. Того и гляди — вырвется глупая влюблённая улыбка. И так мне кажется, что всем вокруг уже понятно, что я то и дело глазею на Танаис. Да чёрт возьми, она хороша даже тогда, когда прячет свои телеса!

Кстати, отвар бабки Веданы, выданной мне сразу же утром, не помогает. Нет, если бы целью было очистить мой желудок и заставить почаще бегать к выгребной яме, то цель эта достигнута. Или же, если это отворот, я должен был все мысли свои направить лишь на то, как подальше не отходить от туалета? И тогда перестану думать о Танаис?

Что-то мне подсказывает, что ведьма ошиблась с ингредиентами и не смогла отвратить меня от кареглазки в кожаных штанах. Даже если она сейчас и во множестве юбок, всё равно она «в кожаных штанах». Образ этот из головы выкинуть не получается.

И всё-таки эти половцы, которые мне кажутся и не степными людьми вовсе, вносят определённый дисбаланс в существующие расклады. Если до их прихода я думал лишь только об обороне и о том, что с соседями нужно торговать, даже если это и сущее воровство, грабёж нашего поселения…

Ну, теперь, когда у меня появляются дополнительные силы…

Тут же схватил за рукав стёганой куртки проходившего мимо Третьяка, напарника Волка, надежды нашего поселения, как новой поросли.

— Совет старших созывай! — повелел я.

Парень метнулся исполнять указание так, что аж пятки сверкали. Вообще, после того как был наказан Власт и его семья, когда детям строителя перестали давать молоко, а паёк им был урезан вдвое, когда Акулина наутро после бунта освещала всем дорогу своим синяком под глазом, люди присмирели.

Безусловно, я против насилия в семье. Но тут же нужно ещё и понимать специфику нынешнего времени. Философия по типу «не бьёт — значит, не любит» не то чтобы полностью доминировала, но имела место быть.

А вот что уж точно — люди смотрели, чтобы женщина не шла поперёк мужчины. Все знали, что Акулина со Мстивоем. Потому и выражали недоумение, почему это они оказались по разные стороны баррикад в той попытке бунта. Теперь у общинников всё сложилось. Поняли, что воспитательный процесс с говорливой Акулиной состоялся.

Для людей очень важна была именно еда. Ну и уйти из общины можно было только своей семьёй, без дополнительного имущества, если за вины. И это неизменно было бы погибелью. Конечно, я прекрасно понимал, немного историю знал, что невозможно, или же очень сложно, создать дисциплину в войске, или даже в замкнутой общине, без серьёзных репрессий.

Но сознание человека из будущего всё-таки мешало мне начать проводить действительно жёсткую политику. Вот только что я осуждал за тиранию Пласкиню, бывшего вожака наших соседей, как сам же и уподобился бы ему.

— Мы будем захватывать соседей! — жёстко и решительно сказал я.

— Но… — попробовал было возмутиться Макар.

— Мы будем покорять соседей, — добавив максимальное количество металла в свой голос, ещё с большим нажимом произнёс я.

— И я с тобой! — выразил поддержку Мстивой.

— Угу-м! — сказал Дюж и затряс кулаками.

Какой у меня воинственный воспитанник.

Я сделал паузу, всматриваясь в каждого из присутствующих.

— Я желаю мести! — произнёс Лихун.

— Но ты останешься на поселении. Твоё здоровье не позволит ни совершить переход, ни воевать. Излечивай все свои хвори! — неизменно жёстким голосом повелел я Лихуну.

Он начал тяжело дышать, явно борясь с желанием настаивать на своём, но, к моему удовлетворению, разум у молодого лучника возобладал. Как он сможет воевать, если только лишь на совет старейшин в мой дом с трудом пришёл? Да ещё и весь запыхавшийся, в поту?

— Макар, тебе придётся торговаться с Враном и заговорить его так, чтобы он не догадался, что мы сейчас берём его же поселение, — я начал озвучивать суть рождённого только что в моей голове плана.

Я посмотрел на своего воспитанника. Правильно ли я называю себя наставником, если мы никоим образом не продвинулись вперёд и мне не удалось хоть как-то обогатить сознание великана с мозгом пятилетнего ребёнка?

— Дюж… — мне прямо было тяжело ему сообщать то, что должно. — Тебе придётся остаться здесь.

— Эмм! — Дюж выдал мне крайне редко употребляемые им звуки, означающие протест.

И вот что мне теперь: радоваться, что у моего воспитанника всё же немного, но проявляется собственное «я», или же огорчаться, что он не согласен выполнять мою волю? Но есть один аргумент, он должен сработать на великане.

— Дюж, Беляна и её сын Перша остаются на поселении. Их некому будет защитить, кроме тебя, — сказал я.

Было видно, а я это и почувствовал, насколько терзается этот огромный ребёнок. Вот только если не будет великана в поселении, такой проныра, как Вран, обязательно заподозрит неладное.

И в этом случае стоило бы ожидать, что он нападёт на поселение и будет иметь немало шансов, чтобы его взять. Даже с учётом того, что придёт он вряд ли больше чем с пятнадцатью своими людьми, а в поселении из полноценных бойцов останется лишь Мстивой. Заместитель правда пока об этом не знает. Но думаю, что он не станет артачиться. Так нужно для общего дела.

Явно нехотя, поджав губу, как будто бы собирался расплакаться, Дюж кивнул головой в согласии.

Мне кажется, то, что Беляна вторую ночь ночевала у меня, заставило Дюжа относиться к ней словно бы к матери, ну или к старшей сестре. Почему-то я не думаю, что здесь имеют место какие-то сексуальные предпочтения Дюжа. По-моему, генетические отклонения этого человека в какой-то мере повлияли и на половые функции. Ну нет у него мужского взгляда: не провожает ни одну из девушек взглядом, заостряет внимание только лишь на том, что делают женщины, но не на них самих.

Хотя я бы радовался, если бы нашлась такая же великанша для моего воспитанника. «Каждой твари по паре!» — так говорится в Ветхом Завете.

— Но подчиняться будешь Мстивою! — озадачил я…

Да нет, не столько своего воспитанника, сколько заместителя. Он аж вздрогнул от неожиданности, что придётся общаться с великаном.

— Но я? Почему ты меня не берешь с собой? — возмутился Мстивой.

— Потому как Вран может желать вызвать кого-либо на Суд Божий. Так он ослабить нас пожелает, выбивая по одному. И кто выйдет на поединок? — приводил я аргументы, но закончил свои слова еще более убийственным доводом: — И потому что я так сказал!

Жребий был брошен, и теперь оставалось лишь только дождаться момента, как наши соседи выдвинутся для торговли. Совершать торговые обменные операции было договорено рядом с нашим поселением. Они к нам, ну а мы к ним. И как бы не получился гамбит, что я возьму то поселение, Вран это. Но… Такой обмен мне не по душе, тем более, что он всяко будет кровавым и с жертвами.

Из того, что Вран с лёгкостью согласился на подобные условия, хотя для соседних бродников вряд ли было удовольствием гнать скотину через лёд реки, следовало, что мой враг осознавал риски. Были у меня предположения, что сосед, да впрочем, как и мы, прекрасно осознаёт тот факт, что наше существование рядом — это так или иначе вопрос выживаемости лишь одного поселения.

Прежде всего, власть Врана после того, как сгинул Пласкиня, очень шаткая. Любой может бросить ему вызов и стать главарём. С другой стороны, откровенных бойцов, которые могли бы достойно противостоять Врану, на его поселении нет. Но нет рядом с моим соперником ещё и Дюжа, ставшего главным символом власти у бродников.

С каждой из сторон на встрече должно было быть не более десяти человек. И эта цифра более чем устраивала и меня и оппонента. Судя по всему, Вран вряд ли имеет большую поддержку среди мужиков Бродников, чем эти самые десять человек. Но пусть он на поселении оставит кого-то, кому доверяет.

«Остальные же не то — ни сем, ни тем, ни девицы, ни мужи», — любил повторять эту фразу Лисьяр, когда рассказывал о поселении.

В прошлой жизни я таким авантюристом не был. Чтобы почти обнажать собственное поселение и с горсткой людей идти к поселению чужому… Но с другой стороны, в моём случае не рисковать — значит не побеждать.

— Есть стяг красный! — с нетерпением, переминаясь с ноги на ногу, сказал Лисьяр.

Я вдохнул морозного воздуха, замер на десяток секунд, прислушиваясь к своему внутреннему голосу. Чуйка была тревожной, но явно не вопила, что я совершаю грандиозную ошибку. Ну или мне так казалось — я себя в этом убеждал?

— Выдвигаемся в лес и к поселению Врана. И да поможет нам Господь Бог, а старые боги не останутся в стороне! — сказал я.

Наш отряд, переходя на бег трусцой, устремился в лес, чтобы обойти приближающегося Врана и его людей, оставляя за спиной поселение.

Затылком я прямо чувствовал взгляды людей. Особенно, отчего-то, был уверен, что прямо сейчас мой воспитанник что-то мычит, бабка-Видана читает или молитву, или шепчет свои заклинания, Беляна тихо, но плачет, а Макар собирается с мужеством — ибо ему быть на передке и, если что, погибать первому.

Но есть миссия. И чтобы сражаться с врагом, нужно становиться сильнее. И без того, чтобы решить локальные проблемы, приступать к акциям мести нельзя.

Я бежал сосредоточенно, ловя себя на мысли, что почти не отвлекаюсь на созерцание прекрасного тела Танаис, обёрнутого в кожаные одежды. Хотя тревожно было за неё. Но половцы сами решили помочь, таким образом оплачивая наше гостеприимство.

Уже скоро Лисьяр сообщил, что мы миновали Врана и его людей. Их была дюжина. Значит, в поселении оставалось не менее двух десятков вражеских бойцов. И нам, вдесятером, предстояло решить нетривиальную задачу: как взять соседний городок силами вдвое меньшими?

И тут только два варианта: или мы герои, и нам это удастся; или мы глупцы и потеряем всё. Я за первый вариант. А старые боги и Христос за какой?