Русь непокоренная 2. Бродник

Глава 5

Поселение

7 января 1238 года.

— Вжух! — стрела, пущенная мной, устремляется в сторону дерева, стоящего метрах в шестидесяти.

— Да что ж такое? — возмущаюсь я.

Было острое желание бросить к чёрту этот лук и больше не браться за него. Тем более, что рядом же лежал арбалет. И вот с него я стрелял вполне даже… Да чего уж там. С него я стрелял отлично, если сравнивать с навыком стрельбы из лука.

Но не могу отказаться я от такого верного и мощного, оружия, как лук. Тем более что знаю, как стрелять. Мышечная память срабатывает. Но… не понимаю, чего не хватает, когда и мышцы под то заточены, и глазомер хороший, и желания предостаточно. Но признаваться в том, что я не умею стрелять из лука — последнее дело. Как я и не умею?

Нечасто получалось уйти в лес для того, чтобы потренироваться в стрельбе из лука. Все дела да заботы. А если нужду справить, так для этого у нас два туалета на территории поселения. Один так и вовсе теперь почти что с хорошей «седушкой», «элитный». По грибы я не хожу, да и выгребли их по округе вёрсты на три, там точно уже нет грибов. Но, если не считать только те «фермы», что мы разводим внутри поселения. Вешанки удивительно хорошо растут на поселении, особенно, если за ними присматривать и подкладывать на утепление щепу. Так что редко получается побыть одному и пострелять.

Выдыхаю… успокаиваюсь… Беру лук, накладываю стрелу, поднимаю оружие, одновременно натягивая тетиву. Жду, пока пройдёт порыв ветра… вдох… выдох… и…

— А что ты тут делаешь?

— Бдын! — тетива спускается, стрела летит шагах в десяти мимо цели.

— Да кого черти принесли? — озверяюсь я.

— Это кто ещё чертей вспоминать должен? — возмущалась Танаис. — Я отошла по своим нуждам, а тут и ты. Следишь за мной?

— Могла справлять свои нужды в ином месте, — пробурчал я, при этом любуясь девушкой.

Это что же получается? Из меня рисуют какого-то извращенца, который ходит, подсматривает за девицами?

— Коли справила нужды свои, ступай себе! А я ещё спрошу со своих людей, с чего это ты по лесу бродишь без пригляду, — сказал я, собрав волю в кулак, отвернувшись, чтобы не таять, словно бы тот пацан от красоты девушки.

Видно было, что такой грубости она не ожидала. А мне ещё одну зарубку на нос нужно поставить — чтобы никогда не расслаблялся и всегда ожидать, что кто-то может подкрасться. Слишком увлекаюсь процессом и не «слушаю» лес.

— И вовсе я не нужды справляла. За тобой пошла, — сказала Танаис, резко развернулась, направилась прочь.

— Да стой ты уже, коли пришла! — выкрикнул я.

Девушка, игриво улыбаясь, словно ожидала моего окрика, развернулась, отправляя в полёт свои сине-чёрные волосы. М-да. Говорят в народе, что и на старуху бывает проруха, а любви все возрасты покорны. Но чтобы у меня вот так кровь вскипала, да от одного вида девчонки?.. Нет, даже о мыслях не могу её называть девчонкой. Ещё больше чувствую себя старым извращенцем.

Впрочем, Беляна для меня, того далеко не молодого человека, который провалился во времени, также в дочери годится, а в нынешнем моём облике так вроде бы даже Беляна и на год или два старше. Но до конца принимать свою нынешнюю сущность я пока не научился.

— Ты откуда славянское наречие знаешь? — спросил я.

— Так, воспитывалась я больше матушкой своей, Еленой Годемировной, дочерью ближнего боярина князя Переяславского. Князь тот отдавал дочь свою за хана кипчакского. Так и матушка моя пошла за княжной — подругой. А нынче… — было видно, как резко игривые глаза девушки наполнились болью и горестью. — Нечего мне откровенничать с тобой. Ты вон в дерево хоть бы попал раз. Что за ратник, коли вкось и криво стрелы пускаешь!

Вновь глаза девушки загорелись ярким пламенем, и она заливисто рассмеялась.

— По что лук берёшь, коли не ведаешь, с какой стороны стрелу укладывать? — сказала она, заливаясь смехом.

А вот это было ударом по моему самолюбию. Значит, она здесь уже достаточно давно и наблюдает за мной. Может, поэтому я сегодня ещё ни разу и не попал? Чувствовал же, что вроде бы кто-то наблюдает за мной.

— Я також посмеюсь с тебя и с твоих мужей, когда отпущу вас в лес да Лешему накажу, как бы крутил вас. А ещё… коней заберу ваших, — говорил я и внутренне сжимался.

Ну как же так? Ведь наш разговор сейчас напоминает больше беседу мальчика и девочки в песочнице. Правы те, кто утверждает, что влюблённые обязательно хоть немного, но сходят с ума. Или уж точно начинают вести себя неадекватно, вопреки логике и здравому смыслу.

В прошлой моей жизни у меня как-то не получились бурные отношения. Вообще всё буднично произошло, и женился я без каких-либо ухищрений и ухаживаний. Мимолётно познакомились в поезде. Она — ехала в институт, а я — в военное училище. Писали друг другу письма, когда я был на казарменном положении, и нас разделяли сотни километров.

А при первой же встрече, как полушутя и писали в письмах, пошли, да подали заявление в ЗАГС. У родителей Машки были связи — нас расписали почти в тот же день. Вот и вся история любви. Хотя нет, любили мы друг друга до самой моей смерти. И никогда по сторонам я не смотрел.

Так что можно сказать, что опыта общения с женщинами я практически никакого и не имею. С чужими женщинами. Ну, кроме как по-дружески общался. Хотя, хватало моментов в жизни, но я постоянно сдерживался, будто бы что-то или кто-то отворачивал меня от измены.

— Ну, если ж ты узрела, что дурно я стреляю с лука, так научи. Некогда, как сказывают, я был одним из лучших стрелков Рязани. А после, как, почитай, в бою сгинул, да заново ожил, многому разучился, — сказал я, словно бы парень в пубертатный период, всем своим видом моля, чтобы у меня появился такой вот наставник, тем более вот такой.

Танаис вновь серьёзно на меня посмотрела.

— Ты сражался супротив чингизидова внука? И сколь его шакалов ты изрубил? — девушка сжала зубы и говорила с такой ненавистью, что даже я ощутил эту боль внутри неё, которую она хочет спрятать за своими шутками и забавами.

Хотелось похвастаться. Малец, сражающийся в моей голове со взрослым адекватным человеком, явно хотел приукрасить подвиги, а может, и сочинить какие небылицы, чтобы только удивить девушку.

— Многих, — скупо ответил я.

— Иной бы стал похваляться. Сказал бы, что и десяток, и два изрубил врагов, — вроде бы как похвалила меня дочь половецкая.

Внутренне усмехнулся. А ведь, действительно, может, не два десятка, но около этого — я и мой реципиент — врагов убили.

— Ну, будет… Ты стоишь неправильно, — сказала Танаис.

А я и не сразу понял, что начался урок по стрельбе из лука. Да уж, образа альфа-самца и превозмогатора из меня не вышло. До чего дошло? Меня, главу поселения, дружинного десятника, девица учит стрелять из лука!

Как бы мне ни хотелось, чтобы эти уроки продолжались дольше, через полчаса мне пришлось завершить наше занятие. Да и наше общее отсутствие долгое время кидало тень на некоторые обстоятельства. Ещё подумают чего… Впрочем, пусть бы и думали, но в этом случае мне где-то жаль Татьяну… Танаис.

Как мне кажется, женщины моего поселения будут готовы мириться с тем, чтобы рядом со мной была кто-нибудь из них, но точно окрысится на Таньку. Тьфу ты… Танаис.

— Мы хотели бы пока остаться при вас, — сказала девушка. — Это возможно?

Я было возликовал, но вновь победил, ну или временно угомонил внутри себя влюбленного юношу.

А можно ли? Разве же не этого я хотел, что бы поселение крепло? Этого. И по всему выходит, что Воины мне нужны. Та же Танаис явно не уступает в искусстве стрельбы из лука Лихуну. И это уже боевая единица, ну если относится к девушке предельно рационально, без лишних эмоций. И с ней еще три бойца.

При таких раскладах, не выходит ли, что мы становимся не слабее соседей-бродников? Весьма вероятно.

— А готовы ли вы постоять за меня? Али жить какое-то время желаете, а выплатить положенное, в том числе и воевать, — нет? — спрашивал я.

— Готовые и ратиться, — высоко подняв носик, горделиво сказала девушка.

Руководствуясь внезапно обрушимся потоком эмоций, я подошел к Танаис, приобнял ее, и… Какие же сладкие ее уста!

— Ай! — усмехнулся я, когда девушка сперва подалась на мой поцелуй, а потом укусила губу.

Но сперва же подалась!

— Ты! Да как смеешь! — засуетившись, ворочая головой из стороны в сторону, разметая свои чернявые волосы, девица искала где оставила свой лук.

— Вот это ищешь? — усмехнулся я. — Не убить же ты пожелала меня, за то, что посчитал тебя первой пригожей за всех?

— Не для тебя ягодка созревала! — буркнула девушка.

— Может и не для меня. То жизнь покажет, — сказал я, делая шаг на встречу.

— Не подходи! — сказала девушка, извлекая нож и направляя его на меня.

— Лук свой забери. И можете оставаться, пусть Глеб Вышатович подойдет, оговорим с ним условия. Что до тебя… По нраву ты мне. Но без твоего желания, более не приближусь. На том мое слово. А губа моя заживет, сама захочешь, приходи… Уж больно сладки твои уста, — сказал я, передал лук девушке, отвернулся и пошел в поселение.

— Вжух! — пролетела с метре от меня стрела.

Захотела бы, попала в спину. Она может, хорошо стреляет.

— В наступный раз я убью тебя! — выкрикнула Танаис.

— Тебе не простят этого наши общие дети! — отшутился я.

Стало спокойнее, поймал свою волну, уже не так давил пубертат на мозг. Хотя… Ну и впрям уста у нее сладкие, такие невинные, неумелые. Чертовка, да и только!

Я направился на поселение. Урок от Танаис был усвоен и что-то даже начало получаться. По крайней мере, в статичную цель, при условии, что не стану забрасывать тренировки, уже через неделю буду стабильно попадать. А там, гляди и частью вспомню навыки, а частью наработаю.

Появилась у меня ещё одна завиральная идея. И для этого мне нужен… как это ни странно, но ювелир.

И нет, я не собираюсь заказывать у ювелира какие-либо драгоценности для подарка Танаис. Наверное, было бы странно заплатить девушке всего лишь за один урок или мастер-класс по владению луком сразу же драгоценностями. Ну а платить за «кровавый поцелуй», когда она прокусила мне губу, еще более ущербное решение. Я, конечно, под большим впечатлением от девчонки, но не настолько же голову потерял.

Я хотел создать задел на будущие диверсионные операции.

— Смотри! — сказал я нашему ювелиру, который сейчас кто угодно: дровосек, сортирокопатель, рыбоскладальщик, но не представитель той профессии, которая должна была бы его не просто кормить, а закармливать.

Я протягивал медную пайцзу.

— Вот точно такую же, но серебряную сделать сможешь? — спрашивал я и поспешил добавить: — Только никому об этом знать нельзя.

— А чем платить за работу? — включил торгаша мастер.

— Ну не медью. Может, шубейку тебе не бобровую, а лисью дам или даже соболиную. Плата великая — абы дело спорилось и сладилось так, как мне потребно, — сказал я.

В голове крутятся мысли, как можно было бы использовать серебряную разрешительную табличку от монголов. Конечно, есть много условностей, о которых даже я знаю, но наверняка не обо всех. К примеру, нужно обязательно знать, ссылаться на того хана или темника, который якобы выдал эту самую пайцзу. И тут можно нарваться на неприятности. Уж серебряную пайзцу многие монголы должны знать кому она выдана. И тут нужно козырять именем или кого из Чингизидов, или других темников.

Но лучше, чтобы эта подделка у меня была, чем её не было. Когда настанет время и придёт час расплаты и бурной диверсионной деятельности, мне такой артефакт пригодится.

— Сделаю, — спокойно ответил ювелир. — Сложно будет, так как у меня нет ничего из нужного, даже инструмента, но сделаю. За соболиную шубу и двойную долю еды…

— Ты не наглей! — усмехнулся я.

— Тогда за шубу! — согласился мастер.

Дальше день прошел в работе, тренировках. Удавалось забывать тот поцелуй и тот растерянный вид Танаис, который она демонстрировала мне в лесу. Рабочий пот — он вышибает дурь.

А потом я пошел к себе, в новый дом. И тут была женщина, которая во всем хороша, красива, не глупа, хозяйственная, судя по тому, какая чистота была в доме. Но… Вот чего еще не хватало? А ведь не хватало же!

— С чего ты пригорюнился? — спрашивала Беляна.

И что ей ответить? Что был с ней, а думал о другой? Такая история для меня, человека уже изрядно пожившего, не просто в новинку, а в диковинку.

— Ты был со мной, а словно бы и не было тебя рядом, — чуть ли не плача сказала женщина, с которой я хотел забыть другую женщину.

Мы лежали на кровати, на мягкой соломе, поверх которой были положены сперва шерстяная ткань, а после и шёлковая.

Небо было пасмурное. Если бы я находился в своём шалаше, то, конечно же, ничего бы и не видел. Но здесь, в доме Власта, в его уже бывшем доме, было сразу два очага, сложенные из камней и обмазанные глиной. Они давали достаточно тепла, чтобы лежать вот так, не укрываясь, имея возможность рассмотреть тела друг друга. Для этого же и был свет — приглушённый, тусклый, но долженствующий ещё больше навевать романтизма, наделяя таинство близости мужчины и женщины особым флёром.

Нет, ничего этого не было. И я изрядно нервничал по этому поводу. Ну вот же она — истинная красотка, податливая, неискушённая в любви, готовая угодить, сделать время пребывания с ней незабываемым.

Ведь всё складывается. И Беляна действительно умница. Но… как там в народе говорится? «Любовь зла, полюбишь и козла?» Козла я не полюбил, Бог миловал. Но вот, похоже, что одна «козочка» мне точно приглянулась.

Сходить, что ли, к бабке Ведане да попросить какой-нибудь отворот? Ведь совершенно очевидно, что вот в этой своей страсти к Танаис я, скорее, приобретаю проблемы, чем решаю их. Не верю в это. Но мало ли…

Головой понятно, но другие части моего тела, как, похоже, и душа, уже мало мне подвластны.

— А можно я переселюсь к тебе? — просто и непринуждённо спросила Беляна. — С сыном.

Наивная простота. А может быть, и нет? Вот сейчас думаю, что ответить, и не нахожу. Как я могу отказать женщине с ребёнком пожить в достаточно просторном доме, который для себя строил мятежный архитектор? Да будь я трижды главой поселения, но как-то совесть не позволяет занимать такие жилые пространства, когда другие спят спиной к спине.

— Да, ты можешь приходить с сыном и здесь жить, — ответил я. — Но помнишь ли наш уговор?

Она кивнула в знак согласия. И этот кивок явно дался женщине нелегко.

— Ты можешь здесь жить, но супружничать более мы не будем, — сказал я, поднимаясь и натягивая шаровары.

Я не видел, но чувствовал, что Беляна сейчас плачет. Никогда в своей жизни — ни в этой, ни в прошлой — я не был в таком состоянии, когда мне приходилось отказывать женщинам. Так повелось, что в прошлой жизни сердце было занято: повстречав однажды девушку, я связал с ней свою жизнь.

Может быть, это и уникальный случай, но, несмотря на многие мои отлучки, командировки, иных женщин у меня не было. Да и мой организм столь бурно никогда не требовал близости с женщиной. Сейчас же я испытываю просто ураган эмоций, с которыми сложно совладать даже сознанию изрядно пожившего человека.

Светало. Правда, из-за пасмурного неба сложно было рассмотреть очевидные проблески рассвета. Я сидел на лавке за столом, которые ранее были сооружены также Властом. Хорошо он всё-таки обустроился. Жаль, что приходится учить уму-разуму этого человека, который, действительно, талантливый строитель.

— Дозволишь, голова? — задумавшись над бренным бытием, а на самом деле так и ни о чём, я не заметил, как подошёл Мирон.

Это тот самый мужик, которого мы спасли, когда монголы оставили его умирать, проломив череп. Он удивительно быстро шёл на поправку. Да здесь вообще удивительно быстро выздоравливают. Уже и Лихун, по крайней мере, нужду свою справляет самостоятельно, выходя из дома.

— Решил наконец рассказать, кто ты? — пустым, словно бы отрешённым голосом спросил я.

— С чего ты решил, что я скрываю о себе тайну? — с удивлением в голосе спросил Мирон.

На самом деле, я лишь только слегка подозревал, что этот мужик не простой. Это потом можно было увидеть, когда его лечила Ведана и он находился без чувств, что тело мужика тренированное, такое, как может быть у настоящего воина. И можно было ему и дальше гнуть свою линию, что он кузнец, но я видел прежде всего воина, пусть и изрядно схуднувшего.

— Говори! — сказал я.

Даже не потребовал, а просто сказал, так как чувствовал себя опустошённым, уставшим, выгоревшим.

Мирон молчал. Я его не торопил.

На самом деле, меня бы более чем устроило то, что Мирон оказался бы кузнецом. По крайней мере, когда произошло знакомство с ним, он таковым и представился. Утверждал, что из Гомеля, вёз рязанскому князю заказ на оружие. В основном топоры, с десяток мечей, наконечники копий и пять пластинчатых доспехов.

Мирон говорил вполне убедительно. Однако это бабка Ведана, видимо, вселила в меня сомнения. Всё повторяла:

— Зла от него не чую, но он лжёт.

И как бы я ни отстранялся от всего этого мистицизма и ведьмовства, но все вокруг верили Ведане. Прислушивался к ней и я.

— Мирон, мне тайны на поселении не нужны. Я спас тебя, мы делились с тобой лучшей едой. Дети меньше молока пили, чем ты. Так что говори, если есть какой камень за душой. Пользы от тебя пока нет никакой. Я должен знать, чем ты выгоден мне и поселению, — немного раздражаясь, и даже радуясь этому, говорил я.

Да, я даже порадовался негативным эмоциям. Складывалось ощущение, что настолько опустошён, что не могу ничего чувствовать. И как жаль, что я не обладаю какими-то способностями, которые бы отличали меня от других людей. И я устаю, как и другие, рефлексирую, а хотелось бы этого избегать. Правда, собирался заниматься самокопанием лишь до того момента, как прозвучит побудка на поселении и начнётся новый день, новая работа. Все же получалось брать себя в руки.

— Я подручный князя Ярослава Всеволодовича, — признался Мирон.

Я, конечно, этим фактом заинтересовался, но не понимал, в чём же здесь такая большая тайна.

— Князь Ярослав Всеволодович зело желал взойти на стол Владимирский. Оттого я разузнавал всё о князе Юрии Всеволодовиче, его сынах…

— И что с того? — спросил я.

Было бы глупо и недальновидно со стороны Ярослава Всеволодовича, если бы он оставил без внимания своего брата. Ведь согласно лествичному праву, именно Ярославу положено наследовать Юрию. Вот и присматривает за своей вероятной вотчиной.

— Так-то оно есть… Зело разумно — кабы приглядывать за тем, что наследовать можешь. Токмо…

— Ты если взялся говорить, то продолжай! — сказал я.

Уже было видно, что поселение просыпается. А мои глаза то и дело смотрели на холм, возле которого разгорелся огонь. Значит, уже и там проснулись наши гости. Гостья. И может быть она сейчас вспоминает наше общение в лесу?

— В разговор Ярослав вступил с ордынцами. Просит их отдать ему опосля разорения Владимиро-Суздальскую землю. И с новгородцами тут же уговаривается, кабы Новгород без злодеяний ордынцев оплачивал дань им. Кабы не пошли они на Новгород.

С меня тут же сошло всё наваждение. Все эти переживания, что только что я ощущал, вмиг показались чем-то несущественным. Даже встал.

— Говори дале! — жёстко потребовал я.

— Так всё… Искали у меня ордынцы табличку медную. А тот сотник ордынский, который схватил меня, и слушать ничего не хотел. Притом, что был у него толмач, — Мирон продолжал говорить, будто бы на исповеди. Или нет — словно у следователя даёт чистосердечное признание: — Узрел я то злочинство, которое творят ордынцы. Не могу держать более в себе это. Воля твоя — как ты поступишь.

Как-то пока я не готов вступать в большую политику, осуждать, или поддерживать того же Ярослава. Хотя, у меня были мысли по нему и в прошлой жизни. Что-то не чистое было за душой Ярослава, все указывало, что, хоть и частью, но он предал Русь. А его сын… Александр Невский так же противоречивая фигура.

И что мне делать с такой информацией? А пока что и ничего. Усиливаться нужно, чтобы иметь возможности. Вот этим и займусь в плотную.