Русь непокоренная 2. Бродник

Глава 11

Севернее реки Воронеж, юго-западнее Рязани.

13 января 1238 года

— Вжиу! — Андрей отправил очередную стрелу в полёт.

Монгольский всадник, только набирающий скорость, ударяя своего коня в бока, был остановлен и вывалился из седла. Стрела попала в спину между лопаток. Это был последний воин из отряда ордынцев, одного из тех многих, что Субэдей послал выслеживать и добить выживших русичей, что пустили кровь захватчикам у Плешивой горы.

— Он живой? — выкрикнул сотник Андрей самый задаваемый за последние дни вопрос.

— Да, живой! Видать, черти и ангелы никак не договорятся, куда определить Коловрата: в ад или в рай, — выкрикнул в ответ Храбр Вышатович.

Его уже изрядно раздражали вопросы Андрея. Понятно, что сотник волнуется за самочувствие своего друга детства. Но когда на дню один и тот же вопрос звучит с полсотни раз, это становится уже слишком навязчивым даже для терпеливого старика Храбра.

— Ты бы лучше спросил о том, сколь мы в этот раз ратных людей, своих побратимов, потеряли, — бурчал старик, уже начиная оказывать первую помощь раненым.

Но не было чем. И чаще первая помощь была в виде молитвы.

Отряд, вынужденно бывший несколько медлительным из-за необходимости заботы о боярине Коловрате и многих других раненых, уже в третий раз отражал атаки монголов. Каждый раз эти стычки становились всё более кровавыми. Однако число рязанских ратников, ушедших с раненным боярином от Плешивой горы, пока что не уменьшилось. Было полсотни, столько же и осталось.

Там, у Плешивой горы, когда сотник Андрей и чуть менее полусотни воинов с не приходящим в сознание боярином, соединились еще с другим отрядом русичей, даже более многочисленным.

В какой-то момент Андрею даже показалось, что есть возможность вновь создать такое же превеликое войско, какое было у боярина Коловрата у Плешивой горы. Но… не вышло.

— Смотри, братка, — находясь часто рядом с одной из немногих телег, в той, где лежал раненый Евпатий Коловрат, приговаривал Андрей. — Почитай, что две с половиной сотни у нас ратных людей. Пробьёмся ещё на Москву, наберём себе охотников, и будем резать татарву, как и раньше. А нет — так в Ростов пойдём, там тоже хватает ратных людей.

Однако после первой же стычки со сотенным отрядом монголов энтузиазм Андрея резко поубавился. Русичи потеряли в том бою сто двенадцать человек.

Словно бы удача отвернулась от рязанских ратников. Такое соотношение в потерях раньше было просто невозможно. Всегда били монголов крепко, когда на каждого рязанского ратника приходилось двое убитых ордынцев. И как тут не поверить в то, что Коловрат был любим богами?

Люди устали. Приходилось часто заходить в леса, вырубать просеки, провожать взглядом очередные отряды монголов, сжимая кулаки и не имея никакой возможности вступить с ними в бой. Когда-то не получалось прятаться, приходилось принимать бой.

А потом — вновь отправляться в путь. Причём отряд вытесняли на юг, в то время как Андрей и его воины хотели прорваться хотя бы на запад или на восток. Да, хоть куда, но неизменно оставался только один путь — южный.

— Полсотни ратных людей. Столько же, как и уходили мы из боя на Плешивой горе. Не позволяет нам Господь Бог более укрепиться и стать силой, — сетовал Храбр Вышатович.

— Так пораненных у нас ещё полсотни. Даст Бог… — попробовал воодушевить и себя, и своих товарищей Андрей.

— То я говорю о том, что иные пораненные помрут, поскольку не осталось у меня уже ни трав, ни тряпиц, кабы повязать раны. Только что и молитва осталась, — продолжал выражать скепсис Храбр.

— Вон он, боярин Евпатий Коловрат, пред Богом не престаёт, за жизнь свою бьётся. Может, и остальные также будут, — сказал Андрей и поспешил уйти в сторону.

Всем этим разговором со стариком сотник Андрей не хотел пасть в ещё большее уныние. Напротив, он искал те слова, те доводы, которые позволили бы ему укрепиться в вере своей, что они смогут в конечном итоге куда-нибудь да прийти. Но чтобы не говорил сотник, его наставник, дядька Храбр, все опровергал.

— Андрей… — попытался воззвать Храбр.

— Да иди ты уже прочь, старик! Пошто ты мне, також иным ратным, говоришь, что всё плохо, что путей нету? Не будет у людей понимания, куда мы идём и что нас ждёт. Сгинем тут все и не дойдём никуда, — отчитывал Храбра сотник Андрей. — Вера нужна.

— Вот же я старею и телесами своими, и разумом своим. Добре, что выученики мои смышлёные. Прав ты, Андрей. Вера у людей должна быть хоть во что-то. К Москве, я так понимаю, нам не пробиться. В сторону Мурома мы уже попробовали пойти. И нарвались-таки на этот отряд, значит, нарвёмся ещё…

— А то, что мы пойдём на юг, ордынцы даже и не думают, — задумчиво сказал сотник.

— Ну так дурь это несусветная! — сказал старик и так же задумался. — А коли так, то нечего нам стучать в закрытые двери, когда открытые просторные южные ворота.

— Вот и я об этом думаю сейчас. Пересидеть или пройти через леса по реке Воронеж к Чернигову… Иного пути и нет.

— А не помнишь ли ты, что сказал князь черниговский Мстислав, когда Евпатий уходил из града стольного Черниговского княжества? — покачал головой Храбр.

— Помню, — недовольно признался Андрей.

— А я скажу тебе, кабы соблазна боле не было. Сказал тогда княже: «И ныне, Евпатий, за то, что людей моих черниговских взбаламутил и лучших охотников ратных забрал, не друг ты мне. И не вздумай боле являться на глаза мои. Ни ты, ни люди твои. Зло сотворю, так и знай».

Действительно, и Андрей, и старик Храбр присутствовали при этом разговоре, и Мстислав Черниговский был крайне недоволен действиями рязанцами в его городе. Конечно, дружина княжеская не пострадала, оставалась в полном составе в Чернигове. Но вот возможности сбора городского ополчения в Чернигове явно поубавились.

Много Евпатий уводил из Чернигова людей и плату им поставил и речами вдохновил. Даже могло быть такое, что черниговский князь решил бы напасть на этот отряд. Повод только нужен был, но боярин Коловрат ни одной деревушки не пограбил, не обидел ни одного черниговца.

— И нынче же, если мы вернёмся в Чернигов, то нас могут и…

— Не только в Чернигов… Нельзя заявляться и к иным князьям: Ольговичам или Давидовичам. К кому из них не придём, всё едино это опасно для нас. Пока Коловрат живой. А вот после… — сказал Храбр.

Андрей тут же взял за грудки старика, сминая своими цепкими пальцами великоватую кольчугу Храбра. Сотник попробовал урезонить старика за такие крамольные слова про боярина. Вот только Храбр Вышатович, может, и был в преклонных годах, но отнюдь не дряхлым. Сбил руки сотника, силой оттолкнул его и пристально посмотрел в глаза.

— Ты, Андрейка, не смей думать, что зла желаю я боярину. Он как сын мне был и будет. И ты также, как младший сын. Если надо, так и науку отцовскую преподам и плёткой по седалищу отхожу, как в года ваши юные, — как будто бы вдруг сбросив лет пятнадцать, жёстко говорил воспитатель боярина.

— Да понял я. Не бесись, дядька. И за науку — спаси Господь. Вспомни Жировита того, предателя, коему кишки намотали, — задумчиво говорил Андрей. — Так вот, сказал он, что десятник Ратмир людей освобождал, доводил их на Дон. Помнишь ли такого десятника? Юный, но разумник, из лука стрелял, как и мне было бы тяжко в навыке том сравняться. И десятник Мстивой с ним. Так же муж добрый ратный.

— А ещё сказывали ратные из Москвы, что прибились к нам, да которые знали с кузнецом Акимом… Старуха-ведьма Ведана пошла за Ратмиром, — сказал старик, скорее уже и сам выискивая доводы согласится с тем, к чему вел Андрей.

— Так отчего же ты молчал?

— Разве же Коловрат не отстранил меня? Разве же он слушал меня? И тебе было недосуг. А бабку Веданну все знали в Рязани. Не было более сильной ведьмы во всей Рязанской земле, — сказал Храб. — Сказывали, что там еще и Любава и Митрофан дочь и сын боярина Лютобора.

— А где искать его, Ратмира и остальных? — спросил Андрей.

— Так разве тебе непонятно? Будем идти вдоль реки, спускаться вниз — там мы найдём его. Не могут они уйти от реки далеко, — отвечал Храбр.

— Или общину бродников найдём, нарвёмся…

— Андрей, ну коли не возле Белой Вежи, где великое число бродников, то у общин на севере реки… — Храбр покачал головой. — Там не будет более чем полторы сотни всех поселенцев, с бабами и стариками. У нас же пятьдесят ратных, даст Бог, ещё кто-нибудь выкарабкается из раненых и выживет. Разве ж какая община бродников, разбойных людишек, сравнится по силе с отрядом нашим?

— А что, если Ратмир сам в полон попал? Людишек у него было мало боевитых.

— Нешто сомнений у тебя слишком много? Или другие предложения будут? А простоим здесь, хоть бы и полдня, так и вовсе обложат нас. За рекой Воронеж, на Дону, болота начинаются и лес более густой. Туда ордынцы не сунутся. А ещё… — старик посмотрел в сторону телеги, где лежал Евпатий Коловрат. — Обрядить нужно в одежды и брони Коловрата кого из ратников погибших. И обереги его также отдать. Но токмо кабы и ликом был схожим.

— Очнётся Коловрат, так нам с тобой несдобровать за обереги его… — усмехнулся Андрей, оценив задумку дядьки.

Было очевидно, что ордынцы не столько гоняются за конкретно отрядом русичей, мало ли сколько рассеянных по Руси ратных отрядов нынче, сколько за предводителем, за Евпатием Коловратом. Хотят убедиться, что Коловрат мёртв. С боярином связано множество преданий и суеверий, в которые, в том числе, уже начинали верить и сами ордынцы. А то, что в них верят и русичи — вдвойне опасно. Разгромленные рязанцы, или коломенцы с суздальцами, владимирцами, уверовав в особенности Коловрата, могут объединяться и биться неистово.

Так что если монголы поверят в то, что Коловрат мёртв, то, скорее всего, они прекратят погоню.

— Сотник, там у этого отряда, что мы разбили, невеликий обоз был, — прервал разговор сотника и его наставника один из десятников.

Он был в седле и только что прискакал. Было видно, что конь десятника уже готов и упасть.

— Коня смени! Угробил животину! Тех, кто охранял обоз, не упустили? — тут же подобрался Андрей.

— Не, наскоком взяли. Двое попробовали удрать, но нагнали их стрелы наши, — отвечал десятник, спрыгивая с коня.

— Есть чего полезного в обозе? Теплые вещи есть? — спросил Храбр.

— Шубы, как водится, есть. Ордынцы перво-наперво их берут, когда грабят. Так же восемь полоняных с ними. А один — так сын кузнеца нашего рязанского, Акима, — удивлял десятник.

Храбр перекрестился.

— Вот только вспоминали мы о кузнеце — как и на тебе… Господь Бог шлёт знак, не иначе, — сказал старик и пальцем указал в небо.

— Добро. Пойдём мы искать Ратмира и Мстивоя. Не думаю я, что Ратмир головой над всеми стоит. Коли освободил он десятника Мстивоя, то ему и быть головой тех беженцев, — сказал Андрей.

— Того и гляди, что всем заправляет Ведана. Знаю я эту ведьму, она может, — усмесхнулся, впервые за последние четыре дня, Андрей.

Уже через полчаса отряд, наполовину состоявший из умирающих ратных людей, двинулся на юг.

— Он… — попробовал спросить Андрей.

— Да живой он, ещё живой! — усмехнулся Храбр.

Поселение Озерное.

15 января 1238 года.

— Ну давай, бабоньки, раздвигай… — сказал я Любаве, как «бригадирше», ну и всему остальному «женскому рабочему отряду».

Не сразу и понял, почему бабоньки начали хихикать и шептаться друг с дружкой. Наверное, мои слова прозвучали несколько двусмысленно.

— А ну, бабоньки, делайте, что я велю! — потребовал я.

Вот была бы тут Акулина, если бы она не отправилась следом за своим Мстивоем в Береговое, обязательно стала бы уточнять, что именно ей нужно раздвинуть. А эти только посмеиваются, но начинают работать.

Угольные бурты вскрывались. Следить за ними я поручил бабьей строительной бригаде. Хватало у нас теперь мужиков, чтобы и лес валить, и строить, и выполнять всю ту тяжёлую работу, которую нужно. И за угольными курганами-буртами следить кто-то должен.

Но при этом было и много женщин, детей. Я посчитал вполне себе посильным, чтобы женщины смотрели за двумя угольными «ямами». Да и ничего с ними страшного не случится, если они начнут раздвигать тот дёрн, который налеплен сверху.

Впрочем, вряд ли можно эту конструкцию называть ямой: лишь только полметра в глубину было выкопано, а вот основная масса поленцев ивы и орешника была сложена, скорее, курганом. Потом сверху наложили дёрн, немного накидали земли. И всё это горело и тлело уже второй день. Открытого огня избегали. Так что должно получиться хорошо.

— Давайте, бабы, налегай! Баню поставили, так что можно уже и вымазываться, хоть и в уголь, — командовала Любава.

И началась такая работа, что дёрн чуть ли не летал в разные стороны. Могло сложиться впечатление, что бабоньки все резко захотели пойти в баню. Мало ли, кто зайдет к ним еще помыться.

Кстати, для меня было удивительным то, что баня являлась таким вот местом, где мораль абсолютно не действовала. Вполне нормальным было то, что, когда моются женщины, туда же зайдут и мужчины.

Нет, разврата-то не было, если не считать, что жёны и мужи трутся друг о дружку в не такой уж и большой баньке. И, кстати, каких-то лишних прикосновений, акцентированных, не происходит, не говоря уже о непосредственной близости. Хотя… Мужские мысли сложно спрятать, когда ты полностью обнажён. И мужики могут выдавать свои намерения, но при этом ничего не предпринимая.

Сперва для меня это было удивительно, когда я решил всё-таки помыться. Но, как только я намеревался идти в баню, тут же кто-нибудь обязательно собирался сделать то же самое. И может и ладно… Вот только…

Была женщина, которая, если бы сама решила помыться, то я бы вприпрыжку побежал и заперся бы с ней в бане. Но Танаис не спешила мыться в нашем месте сосредоточения сексуальной энергии. В бане она нагревала себе воду, куда-то отходила… А мне потом сиди и думай, как она там моется да поглаживает своё тело.

Я тряхнул головой, прогоняя все, в данный момент не нужные, мысли о Танаис. Подошёл к углю. Взял что-то вроде весла или неудачной деревянной лопаты, стал разгребать уголь. Выискивал брак, не обгоревшие поленца. И не находил.

— По мне — так то, что надо! — сказал я, довыльный собой.

Не видел ни одного поленца, которое бы не было опалено и обуглено, как я не искал. И уже понятно, что эта технология, подсмотренная мной в каком-то документальном фильме о Америке в XIX веке, прогрессивная.

— Зови Мирона, пускай принимает работу и начинает отгружать уголь, — повелел я Любаве.

Сам же пошёл вновь наслаждаться работой водного колеса. В метрах двухстах от угольных ям хлопали по воде лопасти колеса. Ручей мы оживили, палили на нем костры, растапливали лед. Теперь сила воды позволяет сильно облегчить работу не самого легкого процесса изготовления чугуна и железа.

Говорят, что можно вечно смотреть на то, как течёт вода, как горит огонь и как кто-то работает. А что, если всё это соединить в единую конструкцию и взаимосвязь? Можно попасть под гипноз? И я близок к этому?

Течёт вода ручья, двигает водное колесо. Лопасти с одинаковой частотой ударяются о водную гладь, двигая рычаги, которые, в свою очередь, соединены с мехами. А меха эти наполняют кислородом небольшие округлые кирпичные домики, облепленные ещё глиной. Внутри конструкции огонь.

Вот так вот и выплавляется железо в штукгауфенах. Вчера только запустили, и получилось за день выплавить лишь с одной печи пудов десять железа, не меньше. И еще с пять пудов чугуна. Это «своное железо» никто не знает куда девать. Но я даже рад, что чугуна так же немало.

— Звал, голова? — энергично и явно весёлым голосом спросил у меня Мирон.

— Пошли, примешь уголь! — усмехнулся я, показывая на одну кучу угля и сразу на вторую, где женщины также уже разгребали дёрн.

— Вот так! Столь много? — удивился наш кузнец, взял всё тот же инструмент, похожий на лопату, и стал разгребать кучу угля.

Он делал это уже более пристально, внимательно. Порой так, что брал ещё уголь в руки, мял его, разламывал, смотрел.

— Добрый уголь. И… Ратмир, откуда ты всё это знаешь? Да кабы до умницы такие были у меня, так я бы… Обогатиться можно, завалить любой город железом… — продолжал восхищаться Мирон.

Это его состояние, когда он похож больше не на умудрённого мужика, а на инфантильного старика, впавшего в детство, началось ровно тогда, как он понял всю грандиозность задумки. Вот как стали собирать уже выполненные по отдельности части водного механизма, и кожевенник подготовил меха для печей… Вот и стал он сам не свой: всё бегает, как какой-то десятилетний отрок.

— А то я не знал. Это я так измыслил. Вот и нужно было мне у тебя спросить, всё ли правильно мы сделали. Есть и другие задумки у меня, — спокойно отвечал я.

— Нет… Ну признайся мне: Сварог выбрал тебя? Старому Богу жертву принёс? Не бывает такого, чтоб ты ранее железа не ладил, а тут…

Но я молчал. Это уже был четвёртый или пятый раз, когда у меня кто-то допытывается, откуда же мои знания. А я вот сейчас стою, смотрю на всю не такую уж и замысловатую конструкцию и думаю, почему же люди раньше до этого не додумались?

На самом деле, не так всё это и сложно, если понимать, к чему прогресс приведет. Знал бы кузнец, какие печи будут в будущем…

— Мирон, а ты ещё подумай, как это сделать невеликую трубу в домне, и следующую печь потребно увеличить… — некоторое время помолчав, перевёл я тему.

Мирон кивал головой. А я думал о том, насколько нам хватит болотной руды. Если в больших объёмах производить железо, то мы же скоро выгребем здесь всё. Хотя вокруг острова, в этой стороне, очень много различных заливов, болот, озёр. Так что лет на десять, а то и больше, должно хватить.

— Что перво-наперво ковать будем? — спросил Мирон.

— Попробуем сгладить пилу для лесопилки, — и сказал я.

Кузнец, он же шпион, он же, судя по всему, отличный воин, кивнул головой. Хотя вряд ли хоть какое-то понятие имеет, как должна выглядеть эта самая механическая лесопилка. И я пока смутно представляю. Но принцип пилорамы знаком.

— Снедать! — закричали на поселении, и люди тут же стали бросать свои инструменты, устремляясь получить порцию еды.

Сегодня кормили пшённой кашей, в которую добавили крахмал, извлечённый из рогозы и камыша. А ещё сюда добавили свиной жир. Никогда не думал, что подобная еда будет вызывать у меня обильное слюноотделение. Но всё познаётся в сравнении.

— Голова, — как только я подошёл к кухне, схватила меня за руку Рябая и оттянула в сторону.

— Чего тебе, рыжая? — спросил я, недовольный ее поведением.

— Во-первых, я бы не отказалась от куска сала, а также шубы, которые у тебя есть, но которые ты не раздаёшь, — начала дамочка назначать цены.

Вопрос только был в том, за что я должен был так много платить? Вот за это я и спросил.

— Могу плеткой отходить, — спокойно сказал я.

— Благодарить еще станешь… Танаис твоя признала, что тот половец меня супружничает. А ещё прознала, что с Беляной ты живёшь, но как с сестрой. И ты об этом ей скажешь… Ничего и не было меж тобой и Беляной. По нраву ты Танаис. Буде вам уже вздыхать да не решаться слово сказать друг другу, — сказала рыжая.

Не совсем всё так, и я всё-таки живу с Беляной не как с сестрой. Но поговорить нужно. И не просто поговорить…

Оставив все, передумав есть, я решительно направился к половцам, которые уже жили на территории поселения.

— Глеб Вышатович, у тебя, как у старшего, дозволения спрашиваю… В жёны взять хочу Танаис, — сказал я и стал гадать, выпадут ли всё-таки глаза у мужика или лишь только максимально расширятся от моей наглости.

— А меня ты спросил? — услышал я женский звонкий голосок.

В этот раз я не растерялся, не поплыл от одного лишь голоса и вида Танаис.

— Ну, так ответь мне! — решительно сказал я.

— Да это невозможно! Никак нельзя! — закричал Глеб Вышатович.

— Согласна я! — сказала Танаис.

От автора:

Из РФ 2000-го в СССР 1970-го года

https://author.today/reader/492511/4661431