Русь непокоренная 2. Бродник

Глава 2

Лес рядом с поселением.

5 января 1238 год

— Никуда я с тобой и не пойду! — выпалила девушка, которую старик называл Танаис.

Красивое имя, Таня…

— Оставайтесь здесь. Еще бы за вами гонятся за тридцать верст, — сказал я.

Намеренно исказил расстояние. Пусть думают, ну если только попробуют выяснить, что мы из общины Врана. Но положа руку на сердце, хотелось, чтобы они не спешили уходить. И еще… Есть такое у мужчин по отношению к женщинам, которые им нравятся. Хочется обогреть, накормить, одарить подарками.

А Танаис мне понравилась, однозначно. Пора бы принять, как данность прекратить рефлексировать, сопротивляться, а жить с этим.

— Мы не знаем, куда идти, — явно нехотя, вынужденно признавался мужик. — Мы шли к большой реке и уже должны были выйти на неё, но её нет. А лишь только буреломы, деревья, кустарники и болота, — он понурил голову. — Видать, Леший нынче не принимает меня за своего, кружит, и не могу разобрать, куда. Помоги — мы заплатим!

— Дядька Глеб, ну как же так? — возмутилась девица. — Как можешь ты просить?

— А вот так, дочка! Три дня мы уже кружим. И если Леший решил нас блудить в лесу, то и не отступится. А хлеба у нас нет, и молока нет: кобылье молоко Леший не любит, ему козье, оленье, коровье подавай. Лесное он существо. И ты нагой обнимать деревья не желаешь, — сказал мужик.

Было видно, как девушка смутилась, покраснела, даже чуть опустила лук и начала прятать глаза. Боже! Какая же милота! Не включил бы мозг — точно поплыл бы.

— Сколько вас? — спросил я.

— Три мужа, включая меня, и взятого вами Гедеона… Он живой? — сказал мужик.

— Живой. Но своих ратных, старик, учи лучше. Его взял мой отрок, — сказал я и посмотрел в сторону Волка, который стоял с открытым ртом и, казалось, даже не моргал — пялился на девицу.

Не по годам она ему. Ей явно было больше шестнадцати лет, а Волку едка четырнадцать. Чур меня! Неужели ревную? Подумав об этом, я даже улыбнулся.

— Насмехаешься над нами? — грозно спросил мужик.

— Если у вас нет даров даже Лешему, то, видать, и сами голодны? — вместо ответа спросил я.

Между тем я смотрел на девушку и заметил, как она сглотнула слюну. Точно голодная.

— Мы, на манер зверей-убийц, чингизидовых внуков, кровь лошадиную пьём, — между тем горделиво сказала девчонка.

— Оттого твоя Бурка уже еле держится, что вся изрезана, — нравоучительно заметил мужик. — Пожаалела бы животину!

Нет, всё же милота зашкаливает. Девица ещё и кровь пьёт — живодёрка! Ну как такая не может привлекать внимание? Как минимум, внимание.

— Много заплатишь? — прикрывая своё желание безвозмездно накормить и одарить путников, вернее путницу, прикрылся я рационализмом.

Хотя серебро мне ну никак сейчас не ценно. Пока что добрый инструмент и еда — вот ценнейший для нас ресурс.

— Как и сказал, три гривны за то, что выведите нас к реке и покажете как лес этот миновать, дабы выйти в степь между Доном и Днепром, — тоном опытного торговца сказал мужик.

Не знаю я ценности гривен. К моему великому сожалению, супермаркетов поблизости не обнаружено. Может быть, в этих краях и вовсе серебро не имеет хода, а люди более практичны и, если и торгуют, то скорее обмениваются вещами и продуктами. Хотя, для чего-то убитый мной предводитель общины бродников хранил серебро. А винить Пласкиню в полном идиотизме я не стал бы даже после смерти его.

— Зови остальных своих людей. Кто еще остался? Баба за конями приглядывает? Оплата за мою помощь будет в том, что ты расскажешь, что видел, что происходит в степи и от чего вы убегаете, — принял решение я, улыбнулся и добавил: — а еще Танаис пущай менее строптивой будет и уважительно говорит. У нас бабы не забалуют.

Вот это я сказал, и чуть не поморщился. У нас не забалуют бабы? Ну да… Себе-то врать не нужно. Только случился самый что ни на есть бабий бунт.

— Это великая плата, куда как больше, чем-то, что я тебе предлагаю, — сказал мужик, вновь торгуясь.

— Дядька Глеб! Что он предлагает? Я не согласная, не стану я покладистой с этим… я и пустить стрелу могу, — сказала неугомонная девица.

Я, почему-то не услышал в своем требовании, чтобы Танаис умерила свою строптивость, подтекста. Однако… О чем думает эта чернобровая головка?

— Иной платы не будет. Но ты ещё и должен понять, если мудрый человек, — нарочито проигнорировав очередные женские стенания, продолжал говорить я. — Пойми, что так вы ещё и жизни свои покупаете. Да и выкуп за твоего человека, который у меня в поселении, я не требую. Так что решай, пока есть такое предложение, иначе я передумаю.

Мужик подошёл к девчонке… ну, пусть, к молодой женщине. Но то, что она выглядит для меня и воспринимается мной как женщина — факт. И слава Богу! А то трудно мне, старику, жить с тем, что вокруг одни молодые или вовсе малолетние. Ведь и бабка Видана для меня, того, что покинул будущее, молодка хоть куда. А сейчас посмотрю. Я аж вздрогнул.

— Нет! — уже в который раз выкрикивала девушка, реагируя на сомнения мужика.

А тот ей всё что-то вдалбливал и вдалбливал.

И вот уже строптивая амазонка начинает кивать головой.

И почему в природе так заложено, что к строптивой женщине мы, мужчины, относимся, как охотники к умному и резвому зверю? Так, чтобы в конце концов обязательно его добыть. Но только чтобы повозиться пришлось, ибо сразу и все — не столь интересно.

Ну а женщинам часто нравятся бунтари, уж никак не домашние мальчики, им лётчиков или откровенных бандитов подавай. Ну или я в чём-то ошибаюсь? Но ведь ещё наше всё, Александр Сергеевич Пушкин, на что-то похожее намекал. Знал, наверное, бунтарь, за что именно его любят женщины.

Мы возвращались к поселению, я улыбался. Хотя особых причин для веселья не было. Но складывалось впечатление, что я, как тот дед Мазай, — всё бегаю и собираю тонущих зайцев. А мне бы не зайцев, а волкодавов и побольше.

Я, к примеру, уже меньше думал бы о том, как ужиться с соседями, а поглотил бы их и стал ещё сильнее.

Поселение

5 января 1238 года

— Ну и отчего вы смолчали? Али вам по нраву всё? — между тем решила устроить в поселении свой митинг жена Власта, Мила.

— Прошу тебя, не надо, — одёрнул Макар Мстивоя, когда воин решительно направился к очередному стихийному вече. — Пусть выговорится. Коли затыкать людям рот, то тут али оружием, али никак. Токмо кого побьешь, и не будет пути иного, как страхом держать людей.

Воин послушался старика. Мстивой не хотел слушать ни единого довода против Ратмира. «Министр обороны поселения» остоянно искал себе оправдание в том, как это он смог подчиниться десятнику, ну а теперь видел, что десятник этот и воеводы стоит, будучи благодарным за спасение жизни. Так что был готов действовать грубо и решительно. Но и Макара Мстивой уважал.

— Мила, а разве ты не узрела очевидного? — в разговор встряла бабка Ведана.

Все замолчали. Вот уж у кого действительно был глубокий и основательный авторитет. Ведь бабка эта была не только знахаркой, она была ещё и ведьмой, причём, «бабьей». Если заговор какой надо, да приворот, то это только к ней. Ну а перечить кто будет, так Ведана проклянёт. И все были уверены, что проклятия эти работают-таки.

Был бы в поселении хотя бы один священник, то можно было бы даже перечить и ведьме, надеясь, что истинная молитва оградит. Всякому известно, что крест и молитва отца отваживает всю нечисть, может разрушить любой заговор и проклятие. Ну или почти любой.

— Он довёл нас сюда. Сколь часто мы видели людей и нелюдей, что угоняют в полон? А всё первые замечали, да поспевали прятаться. И по всей дороге мы находили те леса, куда за нами никто не шёл. А как освободил он вас? А то, что на груди у него рана, от коей помрёт и самый дюжий ратник. А как духи реки взяли ворога к себе, а Ратмира отпустили? И Волот этот, Дюж, коий хозяина выбрал душой, но не разумом. Умер кто у нас? Тьфу… — Ведана сплюнула перед собравшимися бабами и мужиками, и те ужаснулись, будто от слюны ведьмы искры пошли, ну или сильнотаксичный яд извергся.

Они смотрели на ведьму с расширенными глазами, ждали, кого именно она проклинает. Власт, набравшись мужества, загородил собой свою жену. Хотя у ремесленника тряслись колени.

Однако Ведана развернулась и пошла прочь.

— Расходимся! — вдруг, неожиданно для всех, может, даже для самого себя, сказал Власт.

— Пошли домой! — грозно повелел строитель. — Пора напомнить тебе твоё бабье место.

Мила опешила. Нет, у Власта иногда проскальзывало желание «научить» свою жену. И бывало, что плёткой прохаживался по её спине. Но это было так давно. А так она обычно понукала муженька своего.

Не могла жена ослушаться такого тона и требования своего мужа. Тут она уже пострадает и свой авторитет, и мужний… Так что поплелась Мила, предвкушая «науку».

— Ну вот и всё… — сказал Макар.

— Может, уговорить Ведану, чтобы головой стала? — мучительной улыбкой усмехнулся Мстивой.

— Не приведи Господь! — сказал Макар и перекрестился. — А всё началось ещё с того, что пилу вчера по вечеру доломала Беляна. С нее хотели спросить, да Акулина, сорока, разнесла весть, что Беляна ночью грела Ратмира. Ну и пришлые от наших соседей стали рассказывать небылицы, что рядом бродят враги наши. И половец этот…

— Кабы по мне, так я сделал бы здесь крепость и оборонялся, — пробурчал Мстивой.

Макар только покачал головой.

— А что до половца — так допросили его. И на славянском языке он речёт. И не супротивляется. Пять их здесь всего. И бегут они. Думали через лес пройти на Дикое Поле. Какая ж это нам опасность? — сказал Мстивой и всплеснул руками. — Почитай такие же погорельцы, как и мы.

— Ну, будет нам. Голова скоро вернется, а мы все с пустого в порожнее переливаем речи свои. Пойду людей занимать. В труде оно меньше дури в голову приходит, — сказал Макар и начал выкрикивать призывы начать уже, наконец, что-то делать.

Скоро работа закипела с такой интенсивностью, что можно было диву даваться. Топоры взметались ввысь, с силой, нерастраченной в попытке бунта, углублялись в стволы деревьев. Щепки летели в стороны так, что бывшим рядом прилетало и по рукам, а кому и в лицо. Словно бы деревья давали пощечины людям, забывшим добро и решившим бунтовать, не имея четкого плана, что делать дальше.

Приходилось работать больше топорами. Пилы, выделанные далеко не из лучшего железа, сломались, и из них собирались сделать то, что Ратмир назвал «ножовкой». Правда, никто не делал предположений, что и такой инструмент долго проживёт при интенсивном использовании. Вот были бы пилы булатными, то да. Но кто же узор [сталь] станет тратить на такое орудие труда?

И даже бабы схватились за топоры и стали рубить деревья. На левом берегу Дона уже была прорублена просека как бы не в пол десятины земли. И теперь она быстро расширялась. Работали так, что вокруг стоял треск, и можно было не услышать самого себя. Иступлено рубили, может кто и представлял вместо дерева злодея, или так бил по своим страхам и тревогам, прогоняя их прочь.

Я возвращался в общину со смешанными чувствами. С одной стороны, хотелось рвать и метать, и начать наказывать. С другой стороны… почему-то также хотелось наказывать. Как ни крути, а хотелось наказать. Вот иду и посматриваю на облегающие женское тело штаны и куртку, и хочу наказать. Да так, чтобы не один раз.

Нет, придётся сдержаться, причем во всех смыслах. И в отношении сельчан прежде всего. По крайней мере, стоит воздержаться от исключительной меры социальной защиты. И нет, я не имею в виду казнь, ее я даже не рассматриваю. Для меня исключительной мерой является изгнание людей из общины.

— Пока тут будьте! — сказал я, указывая на небольшую поляну перед рекой и нашим островом. — Я вернусь к вам.

Конечно, оставил в наблюдателях сразу четверых человек. Одного Волка, Лисьяра, ну и двоих его людей. Сам же возвращался на поселение. Был готов к продолжению споров и посматривал на Дюжа, чтобы он не отставал и, если уж придется, то хотя бы своим присутствием помог мне.

Но… что же я увидел по возвращении?

— Когда выходили, тут был лес, — усмехнулся Лучан, указывая на место, где словно те муравьи, не менее чем три десятка человек, трудились в едином порыве.

Мне помахали руками и что-то выкрикнул Макар. Я не всё расслышал, так как стоял треск, крики: «Берегись!». То и дело валились деревья. А ведь работали сейчас практически одними топорами, но получается, что выходило еще более продуктивно, чем раньше.

Я остановился и посмотрел на это представление. И бабы, и мужики облепляли дерево, с двух сторон его подрубали, не останавливались, лишь только периодически сменяли друг друга. Подрубали мужики, женщины продолжали работу.

— У-ум! — промычал Дюж, показывая пальцем в сторону кипящей работы.

Я сам до конца не понял, как, но кажется, что понял его.

— Иди помоги, если хочешь. Только с вниманием и с тщанием, не зашиби никого. Будешь валить деревья, так смотри, кабы никого не было рядом! — наставлял я своего воспитанника. — Ты всё понял?

Дюж кивнул головой. Вот на что хватало у него разума, так если что-то непонятно в моих словах или он сомневается, то обязательно скажет, чтобы я повторил. Вернее, покачает головой или промычит.

С полными штанами радости (а в тех штанах, что носил Дюж, поместиться может очень много) огромный ребёнок, расставив смешно ноги в стороны, побежал помогать работникам. Вот так же он и в атаку идёт. Только тогда мне это смешным особо не казалось. А теперь, так и улыбнулся. Чего там… Рассмеялся.

Крик, визг — бабы порскнули в рассыпную, завидев радостно бегущего к ним помощника. Если прибавить сюда ещё и впечатление от того, что огромный человек в синяках и без переднего зуба, а улыбается он ярко и не стесняясь, то — как бы не «вот оно, моё наказание» для всех. Теперь спать спокойно не смогут, всё будет мерещиться бегущий Дюж.

— Голова, там тебя кличет Глеб-кипчак, — подошел ко мне Лисьяр.

Пришлось даже специально притормаживать. Ноги прям несли вперед. Вот и поди разбери, что это: или какие-то истинные, глубинные эмоции; или… Девушки же ходят в бесформенных одеждах, крепко скрывают свои прелести. А тут… Кожа, изгибы тела…

— Чего ты хотел? — спросил я, нарочно отворачиваясь в сторону, чтобы не смотреть на Танаис.

— День клонится к закату. Дозволь остаться с вами! — спросил Глеб.

— Добро! Здесь пока оставайтесь. Нечего куда-то уходить в ночь. Мы подвезём вам одну из… нет, не одну, а три кибитки — крытые телеги, которые наверняка будут вам знакомы. В них переночуете, — сказал я.

— Госпоже отдельную! — сказала женщина в годах на ломанном русском языке.

— Пойдите по лесу, может найдете добрые дома! — усмехнулся я.

— Невежда, — тихо пробурчала Танаис.

Я сделал вид, что не услышал. Вступать в дискуссию? Нет, не стоит.

Потом еще раз приказал смотреть за пришлыми. При этом сменил главного соглядатая.

Думал сперва кому-то другому поручить такое дело. Но не смог с собой совладать и всё-таки назначил генуэзца. В связи с тем, что у него любовь с Любавой, он менее опасен для строптивой красотки.

И вот, как так получается, что умом я прекрасно понимаю, что со мной происходит, но всё равно же думаю несколькими иными частями своего тела. Впрочем, назначение Лучано особо не противоречит и разуму.

Ну а дальше я и сам пошёл работать, как и все те, кто был со мной в поиске потенциальной угрозы, оказавшейся строптивой девицей в кожанных штанах. Труд — он ведь всегда сближает людей, а еще и выбивает всякие мысли. И пусть, несомненно, должны последовать хоть какие-то репрессии (без реакции оставлять бунт нельзя), но люди должны видеть справедливость, а не моё барское отношение к ним. И не боюсь я ручки замарать.

А вот то, что за полдня мы сможем повалить столько деревьев, сколько пойдут на строительство ещё одного дома, — это вдохновляет.

— Власта выгнать из дома. Пусть строит себе и своей жене шалаш. На сегодня лишить еды. Будет артачится — выгнать! Акулина… — сказал я и увидел, как напрягся Мстивой. — Пусть с повинной придет и поклянется богам, что не станет более перечить мне. Ну а не будет этого, то и ты, Мстивой, отвечать за свою жену станешь.

Вот и приходится раскручивать маховик репрессий.

— Можно прийти к тебе ночью? — спросила Беляна, пряча глаза.

Я остановился. Неожиданно прозвучал вопрос в спину. Посмотрел в сторону, где, за деревьями, у холма, располагались и осваивались до крайней степени странная компашка из половцев.

— Да, приходи! — сказал я.

Лучше Беляна в руках, чем Танаис в мечтах. Может получится дурь выбить из себя. А то уйдут завтра половцы, а впечатления у меня останутся.

От автора:

Мою семью уничтожили, а меня сбросили в другой мир.

Но я ещё вернусь, и совсем не за прощением.

Я иду за местью.

https://author.today/reader/504002