Силуэт еще только вскидывал руку, а я уже понял, что вечером опять придется беседовать с представителями правоохранительных органов.
Туман сгустился меж двух домов и одновременно с этим прогремел первый выстрел. Я успел уйти с линии атаки, но ветрище между двух бетонных стен разрушал мою технику получше любой магии, просто аэротруба на минималках.
Еще выстрел, на этот раз противник пытался сработать на опережение. В принципе, будь на моем месте простой гражданский, наверное, у него бы даже получилось. Спрятаться негде, бери да расстреливай, как в тире.
Но чтобы пристрелить меня, нужно точно что-то посильнее малолетки со стволом.
Я возвел ледяную стену прямо перед носом у нападавшего в тот момент, когда он в очередной раз пытался в меня выстрелить. Лед разлетелся мелкими осколками, противник взвыл и заматерился.
— Дантес, у тебя совсем крыша поехала? — поинтересовался я, медленно подходя к парню, отчаянно трущему глаза.
Тот попытался выстрелить на звук голоса, естественно, промазал и продолжил палить во все стороны, пока пистолет не защелкал вхолостую.
— Я все равно тебя убью, тварь! — парень поднял голову, и стало заметно, что видно ему уже больше ничего не будет.
Ну, или если будет, то совсем немного.
У Дантеса огнем заполыхали кулаки. Он рванул ко мне, на ходу вскидывая руки. Но так как видел Георгий плохо, мне не стоило особого труда уклониться от ударов.
Пропуская горящие кулаки мимо, я наморозил ледяные горбыли под ногами наступающего бретера, заставив его споткнуться и потерять равновесие. Дантес пошатнулся, взмахивая руками, и я перехватил его левый локоть.
Хрусть!
Конечность безвольно обвисла, Дантес взвыл сквозь стиснутые зубы. Его рука перестала полыхать, и я ударил его по уху. Раненый бретер упал на колено, но тут же попытался встать.
Удар каблуком в челюсть опрокинул его на спину. Все еще пытающийся драться парнишка вскинул правую руку, и с нее сорвался веер горячих искр, осыпающий улицу всполохами огня. При падении на землю они не гасли, ветер из арки только раздувал их пламя.
— Сдохни! — выкрикнул Дантес, сжав пальцы здоровой руки в кулак.
Упавшие искры обратились в огненные шары, стремительно несущиеся ко мне. Увернувшись от первой пары, я заметил, что магические снаряды наводятся вслед моим движениям — вряд ли ослепленный бретер мог ими так хорошо управлять без помощи магии воздуха.
Ледяной купол окружил меня со всех сторон. Огненные снаряды бились в него, превращая замерзшую воду в пар. Это даже немного упрощало задачу: мне не нужно было самому менять агрегатное состояние воды, лишь направить ее в нужную сторону. Повинуясь моей воле, пар брызнул, и атаки прекратились.
— А-а-а! — заорал Дантес.
Снаряды свое дело, надо признать, сделали — в моем куполе было полно прорех в полный рост. Так что из выстроенной мной защиты я мог выйти, не пригибаясь. Что и сделал, продолжая слушать стоны противника.
Георгий лежал на асфальте, свернувшись калачиком и зажимая обожженное паром лицо уцелевшей рукой. Сквозь растопыренные пальцы Дантеса было видно, что ожог он получил очень серьезный.
— Да-а-а, — протянул я, — теперь тебе в гости к дамам ходить не получится.
Дантес не ответил — он был слишком занят скулежом. Но у меня имелись к парню вопросы, и я был решительно настроен на беседу.
Одно дело, когда мы сошлись в поединке по правилам, хоть там он и бросал мне вызов за чужие деньги. И совсем другое — попытка пристрелить на улице в темном переулке. Первое я еще мог уж если не простить, то понять, — студенческие разборки несерьезны. Но спустить на тормозах покушение на мою жизнь?
Я не судья и даже еще не прокурор, но оставлять невменяемого дебила в живых — чревато. Враг безопасен тогда, когда он мертв. Потому как в следующий раз он может направить свой ствол не на меня, а, например, на Василису. И меня рядом может не оказаться. Кто тогда будет виновен?
— Я окажу тебе услугу, — произнес я, садясь перед парнем на корточки.
Рывком оторвав его ладонь от лица, я наморозил корку льда на видимой площади ожога. Конечно, это никак не исправит повреждений, но хотя бы в сознании оставаться Георгий сможет.
— А теперь поговорим, — объявил я.
Дантес прошипел:
— Да чтоб тебя черти побрали!..
— О, пацан, — усмехнулся ему в ответ, — я бывал в таких местах, что ад по сравнению с ними покажется курортом.
Наверное, я был очень убедителен, потому что на лице парня мелькнул страх.
— Кто тебя нанял? — спросил я.
Георгий молчал, тянул время изо всех сил.
Охранная система улиц уже должна была сработать на примененную магию и гнать сюда оперативников. Оперативники бы его спасли. Точнее, он так думал.
— Жорик, я могу сделать очень больно, — произнес я. — Твои наниматели этого не стоят.
— Никто не нанимал, — процедил парень. — Я сам решил отомстить за свою поруганную честь.
— А вот не вызвал бы меня тогда на дуэль, сейчас бы какой милой тетушке подавал кофеек в постель, — поддел я парня. — Но кто-то же надоумил тебя, м? И наверняка хорошо приплатил. Или, постой, дуэль-то ты проиграл. Обделался, в прямом смысле слова, на дуэли. Вряд ли твой наниматель оплатил хотя бы химчистку костюма.
Дантес рычал, скребя целой рукой по асфальту.
— Даже не думай атаковать, парень, — проникновенным тоном сообщил я. — Иначе ожог лица будет казаться тебе касанием перышка.
Меж пальцев у парня искрилась магия, но он не атаковал. Сил атаковать у Дантеса не было — болевой шок мешал концентрации.
— Так кто тебя нанял, Жора? Скажи мне имя.
Эхо промзоны услужливо оповестило о приближающихся полицейских машинах.
— Скажи мне имя, боярич. И, поверь, жизнь этого ублюдка сильно испортится.
— Смертельно испортится? — одними губами усмехнулся Дантес.
— Может быть, и смертельно, — не стал отрицать я.
— Ты все равно меня убьешь, да? Да, ты же бешеная псина, Мирный… Безродная шавка оказалась с бульдожьей хваткой…
— Имя, Жорик, — напомнил я. — Имя человека, который подписал тебя под этот блудняк.
И парень сдался.
— Распутин… Распутин-младший заказал ту дуэль с тобой.
Ну точно шкура, мрачно подумал я, вспоминая слова Новикова.
Совсем рядом раздался визг автомобильных тормозов, и я недовольно цокнул — что-то в этот раз стражи правопорядка быстро приехали. Или это я долго провозился?
— Я не умею отпускать грехи, Георгий. Но вот тебе мое прощение.
Ледяной клинок вошел под подбородок Дантеса, в один миг отправляя его к предкам.
Императорский Московский Университет, Алексей Ермаков
Тренировки на пятом курсе были скучными и однообразными. Когда каждый уже открыл свой максимум стихий, отработал все доступные техники и даже поупражнялся в командной работе, открыть для себя нечто новое в магии становится практически невозможно.
Алексей Ермаков лениво перебрасывал из руки в руку огненный шар, больше погруженный в свои мысли, чем наблюдая за окружающим миром. Недалеко сидел на выращенном на скорую руку дереве Меншиков и также медитировал с водой.
Оба парня мысленно пребывали каждый в своих семейных проектах, когда душераздирающий вопль вернул их к реальности.
В центре полигона происходило какое-то нездоровое движение, и к занятиям оно не имело никакого отношения. Огненный шар в руке Ермакова начал гаснуть, сигнализируя о включении блокировки магии, но, уменьшившись вдвое, снова полыхнул в полную силу — кто-то выбил один из блокираторов в контуре полигона.
— Бей их!
— Бей их!
— Наших бьют!!!
Ермаков и Меншиков переглянулись. По правде говоря, каждый из них мечтал втащить другому при первом удобном случае. Втащить так сильно, чтобы ни одна ринопластика потом не починила профиль.
Ермаков считал Меншикова бесхребетным марионеткой, у которого ни своих интересов, ни своих целей. Меншиков считал Ермакова слегка отмороженным сибирскими морозами сапогом, у которого сапоговость передавалась на генетическом уровне.
И каждый был невысокого мнения об умственных способностях другого.
Сейчас, когда градус напряженности между молодежью в партиях левых и правых действительно достиг точки кипения, для Ермакова и Меншикова был самый лучший, самый удобный момент сцепиться.
Но…
Парни синхронно подскочили на ноги и рванули в самое сердце потасовки.
Чтобы встать спина к спине и силой угомонить разбушевавшихся студентов.
Ермаков предпочитал ветер и огонь, а Меншиков — воду и дерево. Они никогда не бились ни вместе, ни друг против друга. Их тренер, тонко чувствовавший наследуемое напряжение между родами, предпочитал избегать прямого столкновения молодых людей, справедливо полагая, что работать от этого он будет дольше и спокойнее.
Где сейчас тот тренер в этом месилове, сказать было сложно, но, удивительное дело, парни весьма ловко управлялись вместе. Меншиков пеленал вьюнами самых шустрых, остужал водой самых горячих. Ермаков выдувал воздух из легких у самых горластых и отбивал атаки самых борзых.
Стоя спина к спине, парни кружили, менялись, страховали друг друга — в общем, проявляли чудеса сплоченности перед лицом всеобщей истерии.
Когда, наконец, весь полигон лежал аккуратно выдохшийся, оглушенный, завязший в грязи или аккуратно завязанный бантиком, Ермаков и Меншиков синхронным движением стерли пот со лба, посмотрели друг на друга без особой приязни и с такой же кислой миной окинули взглядом поле боя.
— Мне стыдно за вас! — громко объявил Ермаков. — За каждого из вас, не важно, чью сторону вы сегодня решили занять. Мы что, какие-то шутовские европейские революционеры? Безграмотные тупицы, жаждущие крови и зрелищ? Вы что творите⁈ Вам на кой черт голова дана, чтобы в нее есть и ей орать⁈
— Вынужден согласиться со своим визави, — вторил ему Меншиков. — Мы — будущее Российской империи. И вы такого будущего ей желаете? Вот такая бессмысленная драка, которая закончится вашей рожей в грязи? В чем смысл этой борьбы, если после нее все останется в руинах?
— Да у вас просто договорняк! — вякнул кто-то из лежащих мордой в землю.
Ермаков и Меншиков удивительно единодушным порывом выдернули горластого пацаненка из лежащей толпы. Придурка проволокло по земле прямо к ногам наследников.
— Твой? — спросил Ермаков, рассматривая грязное, перекошенное от злости лицо.
— Нет, — покачал головой Меншиков. — И не твой?
— Нет, — удивился Ермаков и, вздернув пацана на ноги за шкирку, спросил. — А ты чей, паршивец?
Тот молчал, лишь бешено вращал глазами.
— Понятно, — усмехнулся Максимилиан. — Это у нас «свободная занятость». Модная штука в Европе. И вашим, и нашим, что называется.
Парни переглянулись. Они понимали, что завести толпу легко, но для этого нужен не один такой горластый кретин. Несколько. И делается это не из любви к искусству, а за деньги. Впрочем, умные сами поймут. А глупые… С глупыми придется что-то делать.
— Вот посмотрите, за что вы бились! — Ермаков встряхнул пацана, как котенка. — За чужие лозунги, за чужие вопли!
Полигон молчал.
Мелкий противный дождик, наполовину осенний, наполовину магический, неплохо остужал буйные головы. Хотя больше, конечно, всех остужало ощущение чавкающей грязи под ногами, и тот факт, что двое парней из противоборствующих сторон объединились, чтобы раздать всем люлей.
Где ж это было видано, чтобы левые и правые имели одно мнение по какому-то вопросу?
Москва, Лубянская площадь
— Ну вот, я же говорила, что мы еще встретимся, — очаровательно улыбнулась Людочка.
Мне осталось лишь кисло улыбнуться.
Во всех городах и объектах стратегического значения стояли системы магической безопасности. Система реагировала на силу определенного уровня. То есть, если ты наколдовал огонек, чтобы прикурить, или раскрыл над собой магический зонтик, чтобы спрятаться от дождя, тебя не повяжут. Но стоило применить боевое заклинение — тут же на пульт поступал сигнал и, если не выяснялось дополнительных ограничений, отряд бойцов выезжал по месту.
Сама система была похожа на сотовую связь: по стране везде стояли вышки, но где-то они были нашпигованы часто-часто, как в центре Москвы, а где-то как бог на душу положит. Ну и соответственно бюджету региона, конечно. А местоположение источника магии определялось, как и местоположение сотового телефона — по трем вышкам.
Ребята, прибывшие по тревоге, были предельно невежливы, зато максимально сообразительны. Пробив мои документы, полицейские решили, что с таким проблемным пассажиром должны разбираться в соответствующих местах.
И отконвоировали меня на Лубянку.
А на Лубянке меня приняли, как родного! Спешащий куда-то Лютый приветственно хлопнул по плечу, отчего у сопровождающих меня бойцов полиции выпал глаз. Следак, в прошлый раз мурыживший меня в допросной, подмигнул, не отрываясь от телефонного разговора.
Когда в конце концов выскочил Серов и долго орал матом, на кой, собственно говоря, хрен опять повязали мирного Мирного, я прям в какой-то момент аж сам поверил, что и мухи не обижу.
Но, разумеется, пару часов заунывного разговора по душам пришлось вынести, по итогам которого мне погрозили пальцем за такую жестокую самооборону, а еще спустя несколько звонков Серову и от Серова радостная Людочка провожала меня на выход.
— Уверен, я здесь в последний раз, — ответил я девушке, недвусмысленно облизывающей губы.
— Вы такой шутник, Александр! — звонко рассмеялась Людочка.
От дальнейшей беседы с красоткой в погонах меня спасло подъехавшее такси.
Я катился в университет и размышлял над словами Дантеса. В основном проблема была в том, что с Распутиным я напрямую ни разу не пересекался на своей памяти. И на кой черт этот скользкий тип решил меня бортануть, пусть и опосредованно, было непонятно.
Политические игрища аристократов начинали потихоньку утомлять. Но, учитывая, что я проживаю под одной крышей с цесаревичем, надеяться, что дальше будет лучше, не следовало.
Учитывая сложившуюся ситуацию, единственным выходом было как можно быстрее стать сильнее и влиятельнее, чтобы всякие там Распутины побоялись даже лаять в мою сторону, не то что кусать.
Я устало потер лицо ладонями. Сама мысль о предстоящем забеге уже утомляла. Нужно было выспаться и, может быть, подойти к Разумовскому с просьбой о какой-нибудь ускоренной программе…
А еще стоило обсудить произошедшее с Иваном. Потому что это был единственный человек, кто мог бы меня сориентировать во всех хитросплетениях родов и фракций, не преследуя мелкую личную выгоду.
— При… — цесаревич окинул меня растерянным взглядом, но все же договорил: —…вет.
— Привет, — кинул я, оглядев себя в зеркале.
Да-а-а, такими темпами у меня ни один костюм не задержится.
— Прям боюсь спросить, — сказал Иван, наблюдая, как я вытряхиваюсь из пиджака.
— Да ты не бойся, спрашивай, — усмехнулся я.
— Вообще, я хотел поделиться с тобой, как весело и бодро сегодня метелились имперцы с леваками, но, чувствую, твоя история даже получше.
— Метелились? Серьезно? — округлил глаза я.
— Ага, — протянул Иван и тут же уточнил: — На полигоне, правда. На котором, вот неожиданность, опять что-то не сработало.
— И кто кого? — живо заинтересовался я. — Ермаков Меншикова или Меншиков Ермакова?
— Ты не поверишь, — усмехнулся цесаревич, — эти двое разнимали толпу. Успешно, впрочем.
— Ты прав, верится слабо, — кивнул я.
— Итак? — Иван выразительно посмотрел на меня, требуя рассказа.
И я честно хотел начать грузить цесаревича историей про прекрасный тандем Дантеса и Распутина, половину из которого я уже угомонил навсегда, но потом мне в голову пришла идея. Гениальная, не меньше! Правда, ничем, кроме как просветлением воспаленного от усталости мозга, назвать это было нельзя, но… Я все же был полон уверенности, что идею уважаемые господа поддержат.
— Слушай, Твое Высочество, — проговорил я. — А можно сюда как-то Ермакова с Меншиковым организовать? У меня есть отличное решение, как угомонить молодецкую дурь их птенчиков.