Божьим промыслом. Принцессы и замки

Глава 32

«Господи! Когда же всё успокоится? Когда я смогу пожить спокойно? Без войн и распрей? Когда же наступит это время?».

Тут стал думать, что выкурить разбойника из его болота будет не так уж и легко, как казалось ему поначалу. Ульберт был, видимо, упрям и злобен, сдаваться не собирался, и местечко он выбрал для своего логова удачное.

Можно ли взять замок без пушек? Как вести солдат на разбойника? Тащить туда пушки по болоту? Это будет мука. А ещё едва он со своими людьми появится в лесу, так раубриттер уже будет знать, что он идёт. Генерал не сомневался, что на всех дорогах Ульберт расставил секреты. И, узнав о приближении вражеского отряда, подлец, конечно, подготовится. Так что на неожиданную атаку тут рассчитывать не приходилось.

Так что придётся пушки к замку подтащить, придётся рубить лес, класть настил под орудия… Нужно брать с собой сапёров. Обоз. Или быстро пройти кавалерией через лес да взять убежище «на шпагу» с налёта? Это риск… Ведь он даже не знал количества людей у разбойника. И не знал, что у него за люди.

«Кто знает, как там всё сложится, сколько нужно будет на дело такое кавалеристов».

Нет, нет… Ему всё это не нравилось. Пока он не знал, что делать… И думал о том, что Ульберта с его ватагой придётся… придётся подстерегать на реке.

— Господин… Господин…

Волков поднимает глаза и видит монаха, про которого уже позабыл, а тот и спрашивает:

— Если я вам более не надобен, я, может быть, поеду?

— А… Да-да, езжай… — но тут же он вспомнил: — Стой. Погоди, я письма напишу, одно на почту в Малене занесёшь, другое в дом Фейлингов, передашь графине.

И, потребовав еды и пива для монаха, а себе писчие принадлежности, сел писать. Первое письмо было адресовано ротмистру Хаазе, в том письме Волков требовал от офицера, чтобы тот немедля связался с бароном фон Виттернауфом и напомнил тому, что без пушек поход за маркграфиней не имеет смысла и что пушки надо как можно быстрее везти в Эшбахт. Также он писал, чтобы ротмистр довёл до сведения барона, что денег на лошадей у Хаазе нет и что их он должен получить из казны. И никак иначе.

«Уж если герцогу с министром так нужна маркграфиня Оливия, пусть раскошеливаются на транспортировку пушек».

Второе письмо он писал Брунхильде. И в нём повторял ей, что её пребывание в городе Малене небезопасно, так как разбойник Ульберт угрожал ей и графу, и он предложил графине просить у Фейлинга надёжную охрану и с той охраной ехать к нему в Эшбахт. Нет, Волков прекрасно понимал, что Брунхильда не кинется бежать из города. Но писал он и не для того, барон хотел, чтобы то письмо дошло до Фейлинга, графиня не могла с ним не поделиться вестью, а значит, и подтолкнуть этим Фейлинга к действию. Генералу было уже понятно, что с разбойником придётся разбираться ему, но он хотел, чтобы город принимал в этом участие и демонстрировал инициативу. И для этого влиятельный Фейлинг подходил как никто другой.

«Успеть бы покончить с Ульбертом до отъезда в Винцлау, а то в моё отсутствие он тут таких дел натворит, что потом мне год разгребать придётся…».

И поэтому, как генерал ни хотел заняться своим излюбленным делом, он не сел считать свои деньги, а поднял с лавки сонного фон Флюгена и велел тому разыскать и пригласить к себе в гости прапорщика первой роты мушкетёров Юргена Кроппа, который только что вернулся из Фёренбурга.

— Знаю я его, — ответил оруженосец, зевая, и ушёл.

Это пятнадцатилетний бездельник последнее время стал лениться; он был смышлён, но стал совсем нетороплив, как будто в его юные года посетила оруженосца мудрость: Дела… дела… никуда они не денутся, а если и денутся, так ещё лучше. По этому принципу он и стал жить, тем и отличался от более взрослого и ответственного Хенрика, которому генерал пророчил хорошую карьеру в ремесле воинском.

— И пошевеливайтесь! — кричал ему вслед генерал.

Пошевеливался фон Флюген или не торопился, Волков доподлинно не знал, но вернулся оруженосец с прапорщиком только через два часа. Волков уже и с женой успел как бы помириться, и получить хорошую порцию раздражения от своих неуёмных сыновей. Так что появлению прапорщика, который кланялся генералу на входе в гостиную, он был рад.

— Идите сюда, прапорщик, вот стул, — он обернулся к дверям, на кухню. — Мария, Томас… Кто-нибудь… Стакан несите.

Прапорщик выполнил просьбу хозяина дома и был готов слушать своего начальника.

— Ну как, отдохнули после дела и долгой дороги?

— Отдохнул, господин генерал, — отвечал Кропп. — Общался с нашими, что не пошли с нами в Фёренбург. Выпивали. Разговаривали о делах.

— И что они? Завидуют?

— Конечно, — усмехается молодой офицер. — Они сидели у своей печи бесплатно, а мы сидели в гарнизоне за жалование, да ещё и призовые были, а у некоторых и добытое. Я им сказал, что некоторые мушкетёры рядовые по шестьдесят монет за зиму взяли, лёжа на тюфяках, а ротмистры за сидение в казармах по полтораста, так они чуть не плакали.

Генерал и прапорщик посмеялись, и генерал говорит:

— А вы слыхали про дела, что творятся на реке?

— Дела? — не сразу понял прапорщик. И тут же сообразил: — А, так вы про разбойника… Да-да, мне товарищи про того разбойника рассказывали.

— И что говорили? — интересуется барон.

— Говорили, что если город не сподобится его ловить, то нам придётся, — отвечал молодой офицер.

Волков кивает:

— Так и есть, так и есть… Даже если и соберутся бюргеры разбойника ловить, всё равно нас попросят с ними идти.

— Что? Так страшен разбойник тот? — удивляется прапорщик.

На что генерал лишь машет рукой:

— Какой там. Просто он из фамилии Маленов, а бюргеры эту фамилию боятся, сами ей противостоять не хотят. Вот и придётся нам хоть и небольшой отряд, да собрать. Посему опросите людей, надобно нам будет мушкетов двадцать-тридцать… Пару сержантов с ними. Спросите у пехотных офицеров, кто не занят, есть ли желающие прогуляться до логова раубриттера, те, кто проявят интерес, пусть опросят людей, надеюсь, пять десятков охотников из пехоты будет нам довольно.

— Я всё выясню, господин генерал, — прапорщик был видимо рад, что ему поручили задание, которое было ему не по званию. Он был взволнован. И это не удивляло. Подбором людей и сбором отрядов занимались, как правило, офицеры чина капитанского, не меньше. А тут всего-навсего прапорщик.

— Только не тяните, дело не терпит, — напутствовал его барон. Волков решил проверить этого молодого офицера, который хорошо зарекомендовал себя в боях, в деле организаторском.

— Тянуть не буду. Сегодня же займусь, господин генерал, — обещал офицер.

После барон, позвав с собой фон Флюгена, отправился к Амбарам, но не доезжая до пристаней свернул с дороги налево, на север. И поехал к мельницам.

Ещё за полверсты было слышно, как бухают тяжёлые водные молоты по наковальням, и по всему берегу разносился отчётливый запах угольного дыма. Выше и ниже по течению от мельниц были возведены небольшие пирсы, мостушки, возле которых стояли лодки с угольными корзинами; и сами мостушки, и вся площадь вокруг мельниц были завалены грудами дурного железа, которое после проковки и выжигания станет первостатейной тонкой полосой, или гибким и прочным листом, или крепкой проволокой.

Дым, шум от воды и молотов, привкус калёного железа в воздухе, суета рабочая.

Один из мужичков в грязной и рваной одежде, увидав его, кинулся в мельницу, в распростёртые двери, из которых вырывался шум и дымная копоть, и через несколько мгновений оттуда вышел человек в одежде уже не такой рваной, он подошёл к Волкову и поклонился.

— Доброго дня вам, господин барон. Видно, вы желаете видеть господина Волинга, вот только его нет сейчас, отъехал с одним купцом считаться. Тот полосу у нас купил только что.

— Что ж, хорошо, — сказал барон.

— Может, желаете кузни посмотреть? Или спросить что, я по мере сил отвечу вам.

Но у него вопросов не было, к чему вопросы, и так всё видно: колёса мельничные крутятся, молоты бьют, рядом сложены горы хорошего уже железа, и проволоки, и листа. Чего тут спрашивать? Ну разве что:

— Разбойник на реке людишек торговых грабит, видел его? Он мимо вас должен плавать?

— Я из кузни мало что на реке вижу, — отвечает кузнец, — а вот наши грузчики говорят, что видали пару раз ватагу его. Говорят, лодки полны добрых людей были. Все при железе. Один раз семь лодок было, второй раз шесть. А ещё грузчики говорили, что разбойники, когда по реке идут, к тому берегу жмутся, тем течение послабже, грести им полегче.

Поблагодарив человека, барон поехал дальше по берегу вверх по реке, к самой границе своих владений, там уже и дороги не было, и почва после паводков ещё не отошла и сочилась водой, но они ехали и ехали вперёд, пока наконец не выехали на один мысок, поросший ивой и черёмухой. Тут Волков поворотил коня через кусты к самой воде и там у неё остановился, а потом и говорит:

— Фон Флюген, а ну-ка отвечайте, сколько шагов до того берега?

— Сто шестьдесят, — едва бросив взгляд, отвечал молодой человек.

— Сто сорок-сто пятьдесят, — поправил его генерал. И продолжил: — Если в кустах поставить орудия, то по реке и не проплыть будет.

— Да уж, тут, если картечью бить… — оруженосец оглядывался и откровенно веселился. — Тут даже и наш Хаазе не промахнётся.

Он прав. Волков глядит на воду. На небольшие завихрения, на движение воды… Это исток великой реки, что течёт до самого северного моря, чуть выше уже начинаются болота, здесь не очень глубоко, и течение вялое. Но даже тут большие и гружёные лодки, идя вверх, буду плестись еле-еле… Если поставить пушки в кусты и дождаться, когда те пойдут, то лучше мишени и не сыскать будет. Молодой человек, сопровождающий его, прав, тут никто не промахнётся, Хаазе с первого выстрела накроет любую проплывающую лодку картечью, и из второго орудия следующую, а по остальным, хоть и не так хорошо, но всё равно неплохо будут работать кулеврины.

«Ульберт не захотел со мной встречаться… Так это его право. Но вот то, что бахвалился дурак! Грозился меня повесить… Брунхильду грозился брать. „Племяннику“ угрожал… За это придётся ему ответить».

— Сеньор, а чего мы тут ищем, кого ждём? — интересуется фон Флюген, поездив по зарослям и вернувшись обратно.

— Разбойник Ульберт грозился меня повесить… Через монаха передал. Вот выбираю место, где ему удобно будет.

Молодой человек, услыхав такое, оскалился, а потом скорчил кислую мину и говорит:

— Не люблю я таких, как Ульберт.

— Отчего же? — интересуется генерал.

— «Через монаха передал», — повторяет фон Флюген. — Если бы в лицо сказал, это одно… А через монаха… Это как мужичьё пьяное в трактире: друг друга последними словами поносят, зная, что ничего им за то не будет, разве что рыло начистят; вот и Ульберт этот через монаха передаёт, в надежде, что с вами никогда не встретится или что вы его при встрече пощадите, так как он родственник герцога.

Волков слушает своего оруженосца и улыбается, а тот продолжает:

— Вот потому мне рыцарское общество или, к примеру, воинское, и мило, что тут за всякое своё слово, даже за пьяное, иной раз придётся и железом ответить. Иной раз и хочется грубость какую ляпнуть, но всегда думаешь наперёд, чем то закончится, и молчишь, как умный. Потому мне и нравится общество наше, что у нас балаболов и бахвалов не празднуют.

Удивительно было слышать такие мудрые слова от столь молодого человека.

«И не дурак, и не трус… Если бы ещё не ленился последнее время».

Волков тронул коня и, проезжая мимо фон Флюгена, не сдержался, похлопал его по плечу: молодец, всё правильно говорите.

А ещё на подъезде к дому фон Флюген, выехавший по своему обыкновению вперед, поворачивается и замечает ему:

— Гости к нам.

Так и есть, у его дома целых две кареты.

— Городские, что ли, пожаловали? — всматривается в кареты оруженосец и не ошибается.

Его в гостиной за вином ждёт несколько важных горожан. Волков, признаться, поначалу надеялся, что среди приехавших он увидит свою высокую и статную «сестрицу»-красавицу. Она ведь, кажется, обещала ему приехать. Даже сердце чуть быстрее застучало у старого солдата. Но в гостиной графини не оказалось. А были лишь мужи городские.