Божьим промыслом. Принцессы и замки

Глава 16

Волков уселся на кровать, прежде расстегнув и скинув свой дорогой колет. И ждал, пока красавица выйдет из соседней комнатушки. И каждое лишнее мгновение было нестерпимо: ну что же ты там делаешь так долго?

Брунхильда наконец появилась из-за двери, так высоко подобрав юбки, что он увидел подвязки её чулок выше колен. Ноги её в чёрных чулках были так стройны, что один вид их вызвал у него желание. А она, подойдя к нему, спрашивает чуть насторожённо:

— А что у вас под рубахой?

— То пустяки. Повязки, но я уже почти выздоровел.

И тогда она обхватила руками его плечи и стала целовать в губы со страстью и желанием, а он хотел обнять её, схватить её, сжать, но женщина вдруг оттолкнула его.

— Легче, братец! Легче!

— Что? — удивился и немного растерялся Волков.

— Причёску мне не попортите, кто мне потом её исправит? Потом мне домой простоволосой ехать? Что хозяева подумают? И слуги шептаться начнут, — графиня при этом аккуратно поправила свой головной убор.

— О Господи! — барон поморщился и снова притянул её к себе, снова стал целовать и прикасаться к ней, хотя через корсет было трудно добраться до её груди, а через тяжёлые юбки — до ягодиц.

А красавица опять приговаривала при этом:

— Ах, как вы горячи, братец… Тихо, тихо вы… Причёску попортите…

— Сними-ка платье, — говорит он ей, а сам начинает искать концы завязок на спине.

— Да вы рассудка лишились, братец, — она вырывается из его рук и садится на самый край кровати, — как я потом его без горничных надену, уж не вы ли будете мне помогать? Нет, — она подбирает юбки так высоко, что он видит, где кончаются её чулки, видит волосы на её лобке. Она пошире разводит ноги и притягивает его к себе. — Берите так, и побыстрее, а то Кёршнеры ещё искать нас начнут. Да и ехать мне уже скоро.

— Хотел тебя голой увидать, как в тот раз, в трактире, когда ты ко мне первый раз пришла, до сих пор помню, хоть сколько лет уже прошло, — говорит он, прикасаясь к ней рукой.

— Сама иной раз вспоминаю… — её дыхание, её глаза, её ласковые руки выдают в ней желание. Она снова быстро целует его в губы и продолжает: — Да берите уже наконец, я горю — не терпится, — шепчет женщина и собирается ему помочь с одеждой.

И вдруг… Они оба замирают.

За дверью своих покоев слышат господа по дорогим паркетам частые шаги, кто-то подбежал к двери и затих. И ещё шаги, тоже лёгкие, и потом за дверью высокие голоса… Детские.

И барон, и графиня оборачиваются к двери, замирают и опять слышат детские голоса.

— Неужто граф? — спрашивает Волков, поворачиваясь к Брунхильде.

— Не знаю… Без няньки? И как он нас нашёл? Нет, то не граф, — отвечает женщина и, оттолкнув его, одёргивает подол и расправляет юбки. — Спросите, кто там. Поглядите, братец.

А тут ещё в дверь стали колотить, и слышно было, что это бьют маленькие кулачки.

— Нет, то не граф, — с уверенностью говорит Брунхильда. И шепчет потом: — Откройте же дверь, братец, а то подумают ещё чего… Только накиньте одежду…

А за дверью снова голоса. Сомнений нет, за нею дети. Тогда он берёт колет, надевает его на ходу, подходит к двери, отпирает засовчик и…

За дверью видит двух мальчишек, он сразу узнаёт их и говорит удивлённо:

— Барон? Господин Эшбахт?

А два мальчишки, не очень-то опрятных, в царапинах и ссадинах на детских лицах, радостно смотрят на него, и старший из них отвечает с быстрым и не очень почтительным поклоном:

— Батюшка.

А за ним повторяет и младший:

— Батюшка.

— Господа! — Волков открывает дверь и впускает их в покои. — Соизвольте объяснить, как вы тут оказались.

— Приехали, — радостно сообщает ему наследник титула.

Потом, ничего более не объясняя отцу, Карл Георг Фолькоф барон фон Рабенбург влетает мимо него в покои и, обнаружив там Брунхильду и узнав тётку, кланяется ей так же небрежно, как кланялся отцу.

— Тётушка графиня!

— Узнал! — восхищается Брунхильда. — Добрый вечер, барон, — он хотел проскользнуть мимо неё, но красавица хватает его за плечи. — А ну-ка постойте! Дайте-ка я на вас погляжу! — она смеётся и целует мальчишку в щёки. — Уже давно вас не видала.

— Ну тётушка! — барон вырывается из её руки и вытирает щёки ладонью. Разбегается и прыгает на кровать.

Младший же сын генерала, Генрих Алберт Фолькоф фон Эшбахт, или, как по-домашнему звала его мать, Хайнц Альберт, наоборот, обнимает отца, прижимается к нему.

— Батюшка, где же вы так долго были?

Волков треплет его по волосам.

— На войне, друг мой, на войне. Идите поздоровайтесь со своей тётушкой. Вы помните свою тётю Брунхильду?

— Идите, мой дорогой, сюда, — зовёт его графиня, присаживаясь на корточки и протягивая к ребёнку руки. — Давайте знакомиться.

— Идите, идите, — подталкивает мальчика в спину отец.

Сын нехотя идёт к Брунхильде в объятия.

Он уже не спрашивает у своих сыновей, как они сюда попали, кто их привёз из Эшбахта; он и так всё понимает. И, как подтверждение его догадок, за дверью слышатся знакомые шаги и шуршанье юбок, он уже знает, кого увидит в дверях.

И не ошибается, через несколько мгновений в проёме появляется баронесса фон Рабенбург, урождённая Элеонора Августа фон Мален. Его супруга. Она сразу быстрым, но цепким взглядом окидывает покои и, улыбаясь чуть деланно, говорит удивлённо:

— Графиня? Рада вас видеть! Дорогой супруг! — она идёт к нему, протягивая руки, по-хозяйски заглядывает под колет и видит тугую повязку на торсе мужа. — Опять изранили вас?

— Уже всё поправилось, крови нет, лишь рёбра срастаются, — говорит генерал, обнимая жену. И тут же интересуется. — А чего это вы вдруг приехали на ночь глядя?

Но Элеонора Августа его словно не слышит, она смотрит на графиню. Это всё тот же цепкий, всевидящий женский взгляд. Она сразу оценивает красавицу, её платье, причёску, драгоценности, и уж после баронесса признаёт:

— Вы, как всегда, прелестны, сестрица. Как здоровье графа?

— Спасибо, сестрица, — улыбается Брунхильда, — слава Богу, сын мой здоров, и племянники мои, я вижу, тоже, — она всё не отпускает от себя младшего, Хайнца Альберта, прижимая его к своим юбкам.

А супруга генерала стала застёгивать мужу колет и говорит:

— А приехала я, так как купчишка один на подворье нашем болтал, что утром видел вас в городе. Вот я и собралась. А вы тут, дорогой супруг, сколько дней уже?

— Вчера приехал, — отвечает генерал. — Хотел дальше ехать, но горожане мне делами своими докучают второй день.

— Ну, я так и думала. А мы с сыновьями и обедать не стали, собрались и поехали, теперь с дороги голодны, а ужин, кажется, у Кёршнеров не закончился, со столов еда не убрана, я видела в столовой. А вы уже поели?

— Я ещё голоден, — говорил жене Волков.

— А нам с графом уже пора, поеду, наверное, — говорит графиня.

Тут и лакеи принесли сундуки баронессы и её сыновей, пришли сиделка со старой монахиней. Они стали устраиваться по комнатам, у Кёршнеров для всего семейства Эшбахтов всегда были приготовлены комнаты. Тут ещё и хозяйка дома появилась. Она была хорошо знакома с баронессой, так как баронесса была у неё в гостях далеко не первый раз; они обнялись как подруги. Клара Кёршнер сообщила потом, что хозяину дома лучше, но к столу он уже не спустится. Просит продолжить ужин без него.

А графиня стала прощаться со всеми и, когда целовала генерала, тихо шепнула ему:

— А вы просили платье снять.

Когда Брунхильда и юный граф уехали, супруга спросила генерала как бы между прочим:

— А что это графиня делала в наших покоях?

— Она просилась в уборную, — нашёлся генерал, — а те уборные, что внизу, ей не пришлись, я предложил ей нашу.

Кажется, баронессу этот ответ удовлетворил, и она ушла в покои, что отводились детям и няне. Устраивать их.

Потом все, включая монашку и уже почти родственницу мать Амелию, а также сыновей барона, спустились к столу, где их ждала хозяйка дома Клара Кёршнер. И сыновья его, по своему обыкновению, затеяли обычный для них раздор, старший, не обращая внимания на няньку, начал вставать на стуле и лезть во все блюда руками, а когда его одёрнула мать, так он уселся на свой стул и тут же затеял драку с младшим. После чего тот начал плакать. Это было в порядке вещей, молодой барон фон Рабенбург часто затевал ссоры с братом и вообще прослыл в свои шесть неполных лет задирой, которому никто не указ. Няньку он вообще не замечал, что ему, барону, какая-то служанка, слова матери не успокаивали его надолго, от монахини и от чтения молитв он бежал и прятался, и лишь окрик отца приводил его в чувство.

— Барон! Карл Георг! — рычал раздражённый отец. — Уж не желаете ли побеседовать со мной с глазу на глаз?

Лишь тон отца на время успокаивал мальчишку. Но за своих сыновей, которые не умели себя вести в гостях, Волкову становится немного стыдно перед госпожой Кёршнер.

И, видя его недовольное лицо, баронесса, ещё раз шикнув на старшего и успокоив младшего, шептала мужу:

— Это всё оттого, что вы, дражайший супруг мой, в делах бесконечно пропадаете, даже когда вы дома, он вас не видит, а потом ещё вы на своих войнах по полгода воюете, вот и растёт сын ваш без отцовского слова. Никем не вразумлённый и никого не боящийся. Скоро он и меня уже слушать не будет.

«Так и есть: они очень разные, и молодой барон фон Рабенбург молодому графу фон Малену ни по уму, ни по воспитанию и близко не ровня».

Это немного печалит генерала. Он сурово смотрит на сына и грозит тому пальцем: имейте в виду, я за вами слежу!

Потом Волков глядит на свою жену, которая, найдя благодарную слушательницу в лице госпожи Клары, болтает неумолкаемо. Говорит всякую дурь про старый дом в Эшбахте. Про недостроенный замок. Про нерадивых слуг и весеннюю грязь на дороге. А генерал разглядывает платье своей жены, которое ей уже мало́, раздобрела она к весне. Видит на правом рукаве того платья какие-то пятна, потом он смотрит на её незатейливую причёску, простое и не очень умное лицо с миной высокомерия… И всё в ней ему не нравится. Всё в ней какое-то скудное, провинциальное, на весь её вид наложился поросший грубым кустарником Эшбахт, медвежий угол, деревня. Как и его сыновья не чета юному графу Малену, так и баронесса совсем не ровня роскошной и прекрасной Брунхильде, которая сидела тут недавно со своей изумительной причёской, вежливой улыбкой и прямой спиной. И теперь эта их разность просто бросается ему в глаза. И генерал думает с лёгкой грустью:

«Вот и поди ж ты угадай: кто из них родился в хлеву, а кто в графском замке».