Божьим промыслом. Принцессы и замки

Глава 2

— Значит, мебель хорошая и недорогая у тебя есть? — продолжал генерал, снова поднимаясь на второй этаж.

— Есть, господин барон, есть, — отвечал ему нотариус. — Довольны останетесь, уж будьте покойны. Вся мебель прекрасно подойдёт для этого дома.

Волков остановился у печи в большой комнате на втором этаже, которую он намеревался превратить в столовую, и стал рассматривать замысловатые изразцы на небольшой печи. Он даже стал трогать их руками.

— И сдаётся мне, что мебель твоя и есть мебель из этого дома.

Гиппиус молчит, но по его физиономии и так всё ясно. И Волков продолжает:

— Ты, мошенник, сначала всю мебель из дома выкупил, а теперь мне её же и продаёшь с хорошим наваром. Ну, признавайся…

— Господин барон, ту мебель выкупал не я, — наконец произносит нотариус. — То родственник мой. Он расторопный, всегда ходит на те торги, что устраивает городской судья, распродавая имущество конфискованное.

— И сколько же у вас с вашим родственником будет стоить та мебель? — интересуется генерал, переходя от печи к окну и выглядывая из него.

— Шестьсот двадцать талеров, господин барон, — отвечает нотариус так скоро, как будто всё утро ждал этого вопроса.

А барон переводит взгляд на него и уточняет:

— Это с посудой?

— Нет, господин барон, это лишь только мебель; посуду, кухонную утварь, перины, скатерти, гобелены, простыни выкупили, к сожалению, не мы, — отвечает ему нотариус.

Всё равно мебель в доме нужна, и лучше купить подержанную. Уж барон знает, сколько сейчас стоит новая мебель, соответствующая его статусу, а вернее сказать, соответствующая запросам баронессы.

— Ясно, — генерал идёт по дому дальше, — ладно, возьму, но имей в виду, если мебель дурна, или стара, или ломана, так даже и не думай её привозить, верну сразу.

— Не извольте сомневаться — мебель отличная; жене моего старшего сына, моей снохе, очень пришлась, но у них на такую мебель денег недостаточно, — он смеётся: — Рано им ещё жить с такой мебелью, с которой бароны живут, — и обещает: — Завтра же привезу и всё расставлю тут, как было.

Волков кивает. На улице солнце уже весьма жаркое, даже тут, в доме, — и то тепло; он снимает плащ и передаёт его зевающему фон Флюгену. Но мебель — это не тот вопрос, из-за которого генерал не стал выгонять ушлого нотариуса, и вот теперь уже пришло время поговорить и о главном:

— С мебелью всё ясно, господин Гиппиус, теперь о деньгах…

И хитрому нотариусу даже не нужно задавать вопросов, он и сам всё знает наперёд:

— Если вы о продаже подарка герцога… Дом Швайгера даст за него тридцать две тысячи монет тотчас. Но Швайгеры — это злые хищники, они и берут своё за срочность, а если искать покупателя истинного, то все тридцать семь тысяч талеров можно будет за дом взять. Прикажете объявить поиск?

Но генерал сомневается:

«Нет, так нельзя. То будет неудобно, если только что подаренный герцогом дом я продам тотчас».

— Нет, — Волков качает головой, — то неприемлемо.

— Понимаю, — неожиданно согласился Гиппиус. Он и вправду всё понимал. — Тогда можно у банка Готлиба оформить отстроченное владение. Там иной раз идут на такое.

— То есть?

— То есть деньги, тысяч двадцать восемь или даже двадцать восемь и ещё полтысячи, вы получите немедля, а в доме ещё сможете проживать год, и лишь через год уступите право владения.

— Приятель, — генерал подходит к нотариусу, кладёт ему руку на плечо и заглядывает в глаза, — кажется мне, как будто ты уже знал про все мои вопросы наперёд.

— Признаться, знал, — соглашается господин Гиппиус. — Один хороший человек из канцелярии курфюрста ещё вчера мне сказал, что этот дом Его Высочеством будет дарован вам. И что нотариус герцога уже выписал на вас «владение». А уж я, как про то узнал, начал всё выяснять про дом и про цены на него. Я знал, что вы будете ими интересоваться.

— О… Какие же вы все проворные! — невольно восхитился генерал. — Неужто ты знал, что я буду сразу думать о продаже подарка моего сеньора?

— Подумывал о том, — объясняет ловкач. — Всякий, попади в ваше незавидное финансовое положение, будет интересоваться ценами.

— А откуда же тебе знать о моём финансовом положении? — уже не очень довольно спрашивает Волков.

— Так о том весь двор говорит, — разводит руками Гиппиус: дескать, что же тут спрашивать, когда вы у всех теперь на виду. — Все знают, что фаворит господина нашего нынче в больших долгах.

— Может, вы все знаете, откуда эти долги? — Волков, признаться, немного удивлён и тем, что он «фаворит», и что про него «все знают». Тем не менее он был раздосадован, узнав, что вокруг него ходят во дворце подобные сплетни.

— Про это, господин барон, люди говорят не много. Говорят только, что какие-то прощелыги-архитекторы вас сильно обобрали при строительстве вашего замка.

Вот теперь генерал уже и не обескуражен, теперь он раздражён: это неприятно, если весь двор знает о твоей глупости и смотрит на тебя как на дурака, которого провели какие-то там архитекторы, а если быть честным, то всего один архитектор… Да и не то чтобы он тебя провёл, не то чтобы обманул… Скорее, он сам обманулся излишней верой в свои силы. И увлёк этой верой тебя. А как дошло до настоящего дела, так выяснилось, что архитектор де Йонг ремесла своего досконально и не знал. И за строительство замков ему браться было рано.

Нет, этот обаятельный и открытый молодой человек, которого одинаково привечали и звали к обедам и баронесса, и госпожа Ланге, который мог скрасить самый скучный зимний вечер, выстроил прекрасную церквушку в Эшбахте. Хоть и была она давно уже мала для села, но необдуманная её малость красоты церкви не отменяла. И прекрасная часовня, поставленная им на перекрёстке перед Эшбахтом в честь местного святого, была на удивление мила и восхищала многочисленных паломников. А дом госпожи Ланге на берегу реки над обрывом! Он был великолепен и встречал всех, кто собирался швартоваться к многочисленным пирсам Амбаров или даже проплывал мимо. Его отлично было видно с реки. Большой, дорогой и красивый. Из-за этого дома баронесса, живущая в доме много более скромном, не раз упрекала своего мужа. Упрекала едко, да и по делу.

Пирсы на берегу и отличные склады тоже ставил де Йонг. И тогда барон был доволен тем, что в его земле выстроил себе небольшой дом этот толковый молодой человек. Генерал даже не дал его в обиду, когда любимый племянник Бруно с цифрами доказывал дяде, что к рукам архитектора прилипает серебра больше, чем должно. Тогда Волков не стал упрекать де Йонга, который уже всерьёз готовился к большой работе. К строительству замка.

В общем, это была и его вина тоже. Барон должен был понять, что постройка столь сложного сооружения в столь сложном месте, может быть, не по плечу молодому человеку, которому к тому времени не было, наверное, ещё и двадцати пяти лет. Волкову нужно было вспомнить, что предыдущий опытный и известный архитектор, с которым он обсуждал проект замка, называл сумму в два раза выше, чем просил за свой более сложный проект де Йонг.

Но именно тогда генерал и соблазнился предложением молодого человека. И именно из-за более низкой цены. И уверенности де Йонга в своих силах.

Потом началась подготовка к строительству. Полгода барон, почти позабыв про свои наделы, гонял крестьян в барщину на рубку кустарника и выкапывания глины. Он приказывал формовать и «жечь» до нужной кондиции кирпич, отвозил его к мысу и аккуратно складывал там для удобства на берегу. Закупал и свозил туда же другие материалы и, видя, как всем этим умно руководит архитектор, он и подумать не мог, что что-то пойдёт не так.

И вот почти пять лет назад, в конце зимы, когда всё было готово, де Йонг наконец приступил. Около двух сотен рабочих, часть из которых была набрана тут же в Эшбахте из крестьян и солдат, начали рыть вокруг утёса — на котором и должен был частично стоять замок — яму под фундамент. Но в освобождённое от грунта пространство тут же начала просачиваться вода. И тогда молодой архитектор убедил барона, что это не беда. Дескать, как только сойдут вешние воды, то и тут станет сухо. Надо только подождать. Но пришлось ждать почти до лета, прежде чем пришло понятие, что грунт под восточной и южной стенами замка будет слишком влажным, чтобы выдерживать их. И что придётся его немного укрепить. Просто нужно забить в грунт двести дубовых свай. Ну хорошо… Двести дубовых свай, конечно, увеличивали смету, но незначительно.

Вот только для таких работ нужны специальные рабочие с инструментом и со знающим дело инженером, и, к сожалению, такой инженер со своей бригадой оказался занят. А других в округе не было.

«Ничего страшного, — уверял архитектор барона. — Закажем инженера в Нижних землях, там таких предостаточно, а пока, чтобы не терять время и, что немаловажно, деньги, я начну ставить стены на утесе. На твёрдом камне».

И начал. И стены и вправду стали расти. А к осени приехал инженер ван Хубер, знающий толк в сваях; он, походив денёк и поглядев на всё вокруг, а потом посидев с чертежами замка ещё один денёк, пришёл к Волкову и де Йонгу и сказал:

— Вы, господа, видно, изволите шутить, когда говорите, что тут потребуется двести свай. Нет, нет, нет… Готовьте шесть сотен свай, да ещё надобно будет сделать специальную связывающую опалубку, часть из которой должна быть железной. А иначе я и браться за такое дело не буду. А ещё перед началом мне нужно будет провести дренаж. И в этом году мы уже точно дело не начнём. Так как опалубку надобно подготовить заранее.

И только за один приезд этого человека барону пришлось выложить шестьдесят три талера. А потом ещё и согласиться и подписать с ним контракт, который увеличивал всю стоимость замка сразу почти на двадцать процентов.

Уже тогда Волков был недоволен де Йонгом. Он и без этих дополнительных расходов вынужден был для ускорения строительства хоть немного, но занять денег, так как набранной им суммы уже не хватало, а теперь долги, от которых он так старался избавиться, снова начали расти.

И этот ван Хуберт оказался человеком и вправду дельным; приехав следующей весной со своими людьми, он сразу прорыл несколько канав для отвода воды и начал весьма проворно бить сваи. И когда подошёл со своими рвами и опалубками к южной стене, вдруг сообщил де Йонгу и барону, что тогда оказался рядом:

— Южная стена, что вы возвели, стоит на утёсе криво! А западная, которую вы собираетесь продолжить… Когда я подведу фундамент от реки, то получившийся угол замка у вас просто свалится. Конечно, западную стену можно укрепить скосом, и юго-западный угол замка тоже, но это заметно их утяжелит, отчего мне нужно будет ещё забить под них лишних двадцать две сваи. Либо перекладывайте южную стену, либо закупайте новые сваи и опалубки. В общем, готовьте, барон, деньги.

«Готовьте, барон, деньги!».

Старый вояка едва не прослезился, услыхав это. Он-то уже грезил новым роскошным домом, что будет возвышаться над рекою и внушать всем если не трепет, то уважение. А тут на тебе: готовьте деньги! А как их готовить, если у него их почти не осталось?

И вот тут уже Волков посмотрел на своего архитектора тем самым взглядом, от которого у опытных офицеров и старых солдат холодела кровь. Де Йонг просто побелел после слов ван Хубера. Но тут же, собравшись с духом, пообещал барону:

— Я сейчас всё проверю.

И, схватив в охапку все свои чертежи, побежал куда-то. Раздосадованный же землевладелец уехал к госпоже Ланге, где изрядно выпил, понимая, что его планы поставить в Эшбахте замок и не утонуть в долгах терпят крах.

— Фон Рабенбург! — едко говорил он сам себе и морщился от своей глупости. — Придумал себе звонкое имя. Имечко это теперь внесено в книгу сеньоров земли Ребенрее. Назвал себя в честь замка, которого у меня нет. Зато теперь долги снова есть. Вот уж соседи будут потешаться. И поделом мне, дураку…

— Да кто же осмелится над вами потешаться? — пыталась успокоить его умная Бригитт, она своими длинными пальцами гладила его небритые щёки и обнимала его. — Соседи ваши либо людишки пустые, либо горные дикари, вами не раз битые. Кто посмеет над вами смеяться?

— В лицо, может, никто и не посмеет, — соглашался генерал. И тут же сокрушался: — Так они за спиной смеяться будут, ещё и радоваться дурости моей.

— И пусть! От злорадства глупого лишь чёрную желчь свою разольют по чреву, болеть будут, — здраво рассуждала умная женщина, и в самом деле успокаивая его и забирая него стакан. — Бросьте печалиться. Поиграйте лучше с дочерью своей, — она оборачивалась. — Анна Тереза, где вы там? Ступайте сюда, вас хочет видеть папенька. Ну где вы там? Идите сюда…

И девочка появилась в дверях, неуклюже неся в охапке бедного котёнка.

Вид белокурого ангела, который полгода как научился ходить и теперь появился в дверях с котёнком, конечно, отогнал от него все злые мысли. А как же могло быть иначе?

Честно говоря, это удивительное, божественное существо, тонкое и изящное, так разительно отличавшееся от его горластых, требовательных и с детства драчливых сыновей, всегда производило на него один и тот же эффект.

Отец вставал и брал своего ангела на руки. Его огромные и всё ещё очень сильные руки со всей возможной нежностью прижимали девочку к груди. Объятия эти успокаивали его сразу. Даже когда он чувствовал боль в ноге, стоило ему прикоснуться к дочери, как боль, казалось, утихала. И теперь он тут же позабыл о своих печалях. И вправду, стоит ли думать о злопыхателях, когда на руках у тебя такое сокровище. Сокровище, которое нужно беречь. Ведь вторую свою дочь им уберечь не удалось. Она умерла совсем недавно, в годовалом возрасте.

А на следующее утро барон, приехав к замку, никак не мог дождаться своего архитектора. Он уже послал за ним одного из людей Сыча. А тот, приехав через два часа, сказал, что де Йонга дома нет. И жены его дома нет, и дочери тоже. Нет и повозки.

И, как выяснилось позже, архитектор его в ночь сбежал. И даже не оставил записки. Начали его искать, так выяснили, что он с семьёй ещё ночью сел на отплывающую вниз по реке баржу с овсом и хмелем. И что теперь искать его поздно. И всё, что осталось от него во искупление ошибок, так это небольшой домик, который, как вскоре выяснится, не покроет и двадцатой части всех нынешних и будущих потерь барона.