Бог из глины

9. Надежда в ванной

В ванной было холодно. И страшно…

Страшно стало с того самого мгновения, когда Надежда услышала, как где-то неподалеку раздается голос мужа. Сначала это было похоже на нераздельное ворчание, бормотание. Затем он ненадолго утих, и слышно было, как он возится где-то там, не то в погребе, не то в омшанике.

В последнее время, она все чаще и чаще стала приходить к мысли о том, что выбрала не тот путь, который следовало бы выбирать на ее месте.

(Ты совершила большую ошибку, девочка, и, как известно за все ошибки рано или поздно приходится платить…)

Что-то поселилось между ними еще до того, как они переехали в этот дом. Все мелкие ссоры из-за пустяков, все обидные слова и безразличные взгляды, все это было и раньше — просто здесь, каждая мелочь становилась чем-то непреодолимым, словно этому способствовала сама атмосфера дома.

И если Надежда раньше и задумывалась о том, что все не так, как хотелось бы, то теперь она была уверена в этом на все сто.

(Вспомни детка, все, что происходило с тобой — это какой-то бред, странные фантазии и сны, словно ты поселилась сказочном месте, где все наоборот, как в стране зазеркалья…)

С мужем что-то происходило. И тогда, когда он сидел, опустив взгляд, раскачиваясь из стороны в сторону, и было видно, как шевелятся его губы. Или тогда, когда Сергей листал старые журналы, и Надежда буквально чувствовала, как каждый раз, когда она входила в библиотеку его спина каменела, а тишина становилась звонкой и прозрачной как слеза, и можно было ощутить, как в воздухе скапливается электричество, словно перед грозой.

(Хей, детка, может быть, ты уберешься отсюда подобру-поздорову, и перестанешь надоедать своим молчаливым присутствием?)

Он замыкался в себе, возводя между ними толстую стену из самого крепкого камня. И если закрыть глаза, можно было рассмотреть каждый кирпичик, из которого она состоит.

И не тогда ли ты в первый раз подумала, что у этого парня не все в порядке с головой, когда любопытства ради, решила заглянуть, — чем же он все-таки там занимается?

Толстые подшивки журналов — время, замершее в глянцевых фото, и ровных рядках статей. Репортажи с полей, интервью с передовиками производства, и, конечно же, групповые снимки.

Люди, стоящие в ряд. Старой кройки костюмы и летние, с большими полями, шляпы. Толстые и худые, высокие и коротышки. Вот только объединяло их всех одно — замазанные тушью лица, неряшливые прямоугольники вместо имен, внизу, под снимками.

Кто-то здорово постарался, чтобы ты не смогла узнать, кто скрывается за зелеными пятнами вместо лиц. И этот кто-то был ее муж!

Надежда бегло пролистала подшивку — везде было одно и то же. Ни одна фотография не осталась без этого странного вмешательства.

(Этот парень окончательно съехал с катушек. Свихнулся, сбрендил…)

Со стороны это наверняка выглядело смешно — взрослый мужчина, высунув от усердия язык, замазывает лица на фотографиях в старых журналах…

Вот только почему-то Надежде было не до смеха. Слишком много всего навалилось сразу — сны, в которых не было ничего, кроме страха и боли, дом, что оживал на глазах и пытался вернуть давно ушедшее время, когда молоко разливали в смешные бутылки с крышечками из фольги, а в городском парке по воскресеньям играл духовой оркестр.

Надежда поежилась. Июнь подходил к концу, но эта ночь казалась вырванной из осени. И если закрыть глаза, то вполне можно представить, как шумит за окном ветер, и деревья в саду роняют желтые листья. Осенняя симфония умирающей природы.

(Ну, уж нет — эта июньская ночь принадлежит лету. Самому лучшему из времен, не считая, конечно весны…)

Надежда с трудом поднялась на ноги. Ее мутило…

Она проковыляла к корзине с грязным бельем, и, не глядя, вытащила свой старый, стиранный перестиранный халат. Не бог весть что, но кому, какое дело? Когда царит ночь, и за окном нехорошей улыбкой ощерилась луна, не имеет значение что на тебе. Куда важнее то, что таит в себе эта ночь!

(И кто знает, какие сюрпризы ожидают тебя этой ночью, детка!)

А еще в голове раненой птицей порхала одна и та же мысль.

(Беги, детка. Беги пока не поздно. Брось все, ради всего святого, и беги…)

Вот только куда деться от себя самой?

Сначала это было похоже на тихий шепот. Словно дом, рассказывал тихонько о том, что ему бы хотелось сделать с ней, с ее плотью.

(Высосать душу, выпить жизнь, не спеша, смакуя, капля за каплей…)

Надежда застыла, вслушиваясь в этот шепот. В нем было что-то… непристойное. Словно кто-то подсмотрел за тем, как она сидит, ерзая на унитазе, ожидая, когда освободится мочевой пузырь, и теперь пытается рассказать об этом всему свету.

Шепот становился все громче, настойчивее, и когда он обрел силу, стал более уверенным, Надежда поняла, что слышит голос мужа!

Он возился где-то рядом, не то в погребе, не то в омшанике. Надежда подошла к дальней двери (той самой, что выходила в тамбур, за шторами) и прислонилась к ней, пытаясь расслышать, что же творится там, за ней.

(Черт, ничего не разобрать!)

Надежда прильнула к двери, на миг, ощутив ее неприятную прохладу, но через секунду совершенно позабыла об этом, поскольку там, за дверью, происходило что-то странное.

Шепот перешел в тягучее бормотание. Словно школьник зубрил домашнее задание, повторяя вслух ненавистные глаголы и деепричастия, вместо того, чтобы самозабвенно гонять со сверстниками мяч, и в этом бормотании было нечто такое, от чего хотелось забиться как можно скорее в самый дальний уголок, и съежиться, превратиться в маленький клубочек, чтобы только не видеть, не слышать, не ощущать того ужаса, что забирается в мозг, подчиняет душу и тело.

Слов было не разобрать. Какие-то обрывки фраз, словно Сергей пытался кому-то что-то рассказать, объяснить.

А потом ее накрыло, словно волной. Как будто мир качнулся, поднялся на дыбы. Ее бросило в сторону. Надежда больно ударилась плечом о холодный кафель, и заскулила от боли, пытаясь сохранить равновесие. Она уперлась рукой в стену, и мотнула головой, приходя в себя.

Внезапно дохнуло гарью. И откуда-то издали, явственно раздался тихий, тревожный перезвон колокольчиков.

Надежда судорожно сглотнуло. От запаха паленого кружилась голова, и снова подкатила рвота. Колокольчики стихли и вновь зазвучали, наполняя ночную тишину мелодичным звоном.

(Хей, детка — неужели ты до сих пор думаешь, что все в порядке? Если так, — ты действительно непроходимая дура, и тебе давно пора вправить мозги!)

Дом оживал. Его стены слегка подрагивали, а к звону колокольчиков добавился тихий призвук. Словно кто-то подпевал тонким голосом. Черт возьми, множеством голосов.

Тихие серебряные голоса, они звучали отовсюду, все усиливаясь.

Надежда в ужасе замерла. На миг ей показалось, что голоса исходят от самих стен дома, но она отогнала эту мысль.

(Это просто… сон! Ну конечно же это сон. Обычный сон, не более того. И если ущипнуть себя побольнее, то…)

Чуда не произошло. В этом доме не осталось больше чудес. Надежда, что есть силы, ущипнула себя за руку, и вскрикнула от боли. На коже явственно расплылся небольшой синяк.

Да что же происходит на самом деле?

Колокольчики тренькнули в последний раз, и умолкли. Надежда многое бы отдала, чтобы вслед за колокольчиками смолкли и голоса, которые наоборот стали громче и противнее. Они пели, и если сильно захотеть, можно было бы расслышать незамысловатые слова этой песни.

(Мы здесь, крошка, мы рядом, только руку протянуть… И не спи, не поворачивайся к нам спиной, пока мы рядом с тобой, маленькая аппетитная толстушка…)

Это существа, внезапно поняла Надежда. Существа, подобные тому, что жило в шкафу, чтобы там не говорил на этот счет Сергей. Мерзкие противные существа, что прячутся в стенах дома, поджидая момент, когда можно будет выбраться наружу, чтобы утолить голод, насытить утробу, сладко отрыгнуть и убраться восвояси, назад в свои владения, до следующего раза…

(А пока что, детка…)

А пока они только поют, предвкушая сытный, неторопливый ужин. И если ты решила, что тебя забыли пригласить на этот ужин, то ты сильно ошибаешься. На этом славном пиру ты будешь главным участником. Вот только пригласят тебя не в качестве гостя, не забывай об этом детка, когда они потащат тебя, упирающуюся, мычащую, блеющую от страха прямиком к праздничному столу. Они будут волочить тебя, перекрикиваясь, радостно гогоча, перебрасывая с рук на руки, сочиняя на ходу небылицы о том, что давно не было такого славного пиршества, и как теперь будет весело на этом небывалом празднестве…

— Не сходи с ума, сосредоточься, это кошмар, не более того. Страшные картинки, что подсовывает подсознание… — Надежда успокаивала саму себя, напрасно надеясь, что вот прямо сейчас, она проснется, и будет лежать в теплой постели, потихоньку приходя в себя, возвращаясь из царства теней в мир привычных будней.

Вот только все вокруг было насквозь пропитано явью, что ни о каком сне не могло быть и речи.

Реальность была во всем — в трещинках на кафеле, в корзине с грязным бельем, и даже в разводах ржавчины на облупившейся эмали ванны.

А голоса неведомых существ, колокольный перезвон, да гарь, перебившая запах алкоголя, — все это лишь отражение чьих-то снов в твоей бедной, испуганной головешке, милая.

Не стоит придавать особого значения этим признакам нереального, тем более что впереди предстоит масса интересного. И ты, как никто другой, понимаешь, это — иначе, почему тогда ты притаилась в холодной ванной, притихла как мышка, стараясь не шевелиться, не дышать, согласная исчезнуть, испариться… все что угодно, только чтобы не дай бог, не выдать своего присутствия?

У нее не было ответа на этот вопрос, так же, как и на сотню остальных.

Зато Надежда могла с уверенностью сказать — все, что происходило сейчас и с ней — лишь короткая ненавязчивая прелюдия, вступление перед основной партией, которую вздумала исполнить судьба, которая затащила ее в этот ненавистный дом.

(О, детка, тебе в голову иногда приходят потрясающие мысли!)

И если продолжать вот так сидеть на холодном полу, упершись в стену спиной, то можно дождаться финальной части концерта…

Голоса чуть притихли, оставшись навязчивым фоном, и за дверью вновь раздался тихий голос мужа.

Надежда осторожно подползла к двери (почему-то ей показалось, что если она сейчас поднимется на ноги, то обязательно привлечет внимание Сергея, и стены опять начнут свое движение), и прислушалась.

Ничего не разобрать. Словно он набил полный рот, и пытался говорить при этом, обращаясь к неизвестным слушателям.

Он говорил, и с каждым словом, мир менял свои очертания. Надежда заворожено наблюдала, как оплывает кафель, словно тающий воск свечи, и дверь, за которой голос твердил о чем-то своем, казалась живым существом.

А потом наступила тишина.