Бог из глины

8. Гости

Первой вошла, конечно же, теща, оттеснив мужа, с жадностью вглядываясь в новое жилье детей, выискивая строгим взглядом недостатки, на которые потом можно будет ткнуть пальцем.

Николай Владимирович пропустил супругу, прекрасно понимая, что спешка в этом деле может только ухудшить и без того слабые дела на супружеском фронте. Он задержался у входа, чтобы перекинутся парой ничего не значащих фраз с хозяином дома, справедливо рассудив, что дражайшая половина освоится и без его помощи.

Сергей понимающе протянул руку — уж кто-кто, а он прекрасно знал о вспыльчивом характере Марии Сергеевны. Теща прошлась по комнатам, брезгливо подобрав нижнюю губу, всем своим видом выражая сдержанное неодобрение, с преувеличенной осторожностью спустилась по лестнице, (под ее тяжестью ступеньки протестующее заскрипели), скривилась при виде полутемной, сырой кухни, натужно пыхтящего холодильника. Надежда мышкой сопровождала мать, вместе они обошли все комнаты дома (за исключением конечно темных и грязных погребов и омшаника — Мария Сергеевна лишь одернула шторы, чтобы заглянуть в темноту за ними). Тяжело было сказать, какие эмоции обуревали ее — с одной стороны этот дом был куда больше и основательнее старого, с другой — стремление детей жить в другом городе, подальше от назойливых родителей, вызывало обиду. И в этом случае, дом был лишь поводом, чтобы улизнуть из-под опеки.

Поднявшись наверх, они принялись о чем-то спорить, сначала шепотом, потом все более громко, причем, судя по срывающемуся голоску Надежды, перевес был не на ее стороне.

Проводив глазами женщин, Сергей понуро отправился на кухню, ставить чайник. В кухонном шкафу, в одной из бесчисленных полок, нашелся пакетик зеленого чая (Мария Сергеевна признавала только такой, неустанно беспокоясь о своем здоровье, в ее арсенале были также проращенная пшеница и целебный рисовый отвар), в холодильнике давно уже томился бисквит, запакованный в полупрозрачный целлофан.

Николай Владимирович бесполезно топтался рядом, всем своим видом демонстрируя всяческую готовность служить громоотводом, принимая на себя бурный темперамент супруги. Все годы, проведенные с Марией Сергеевной, связались шершавой, узловатой нитью в тугой, мохнатый канат растраченных нервов. Теперь же, на пороге старости, ему хотелось только одного — хоть не надолго ощутить чувство блаженного покоя, когда нет поблизости разъяренной супруги, бестолковой дочери (непутевый зять, в принципе, все же подходил на роль собеседника, тем паче, оба мужчины вполне могли подыскать для себя более менее удобные темы для разговора, — тот же футбол, наконец), и отвлечься от опостылевшей роли заботливого отца, и послушного, верного мужа.

Оставшись на кухне с зятем, Николай Владимирович некоторое время томился, не зная, как начать беседу, но потом его словно прорвало. Он невпопад вспоминал, как Наденька была еще совсем маленькой, а Мария Сергеевна, как ни странно весила на добрых три десятка килограммов меньше, и представляла собой вполне симпатичную и прелестную женщину, немного вспыльчивую, но справедливую (Сергей недоверчиво хмыкнул, пытаясь разорвать неподатливый целлофан), потом его мысли перескочили на более насущные проблемы, невольно припомнились все трудности нелегкой семейной жизни (тут Сергей был согласен на все сто, отлично понимая тестя — характер тещи можно было описать любым словом, вот только слово "ангельский" явно не подходило, как ни крути).

Разобравшись с упаковкой, Сергей разложил бисквит на блюде, нарезал лимон, и, подмигнув тестю, вытащил из кухонного же шкафа уже початую бутылку. Николай Владимирович испуганно оглянулся, вслушиваясь в предательскую тишину кухни, и торопливо кивнул, заранее примеряя все возможные оправдания, в случае если супруга застанет его на горячем.

Отношение Марии Сергеевны к употреблению им алкогольных напитков было отрицательным. Право на послеобеденную бутылку пива по воскресеньям было получено в результате множества затяжных боев с наступлениями и контратаками, где не брали пленных, и каждый миг мог оказаться последним.

Лихо опрокинув рюмку, тесть сразу оживился. Сергею даже показалось, что Николай Владимирович приосанился, его щечки порозовели, после второй из глаз пропала пелена обреченности. К сожалению, дальнейшие эксперименты по изменению сознания пришлось прекратить, так как тяжелые шаги грузной тещи вновь заставили скрипеть ни в чем не повинную лестницу.

Сначала пили чай. Мария Сергеевна шумно дула в блюдце, собирая морщины, словно пытаясь остудить кипяток одним усилием воли. Николай Владимирович пил быстро, обжигаясь, мелкими глотками, словно в последний раз.

Разговор не клеился. Надежда устало привалилась к стене и старалась не принимать участия в беседе, так же как и Сергей. Тесть делал вид, что полностью увлечен процедурой чаепития, к тому же пара рюмок водки сделали свое дело, и он вполне справедливо опасался, что может сболтнуть лишнее, тем самым, выдав себя с потрохами. Говорила Мария Сергеевна.

Тот поток слов, что лился из ее уст, был знаком Сергею. Все эти упреки и жалобы он слышал много раз, и поэтому привык пропускать мимо ушей словесные изыски тещи. Если принимать близко к сердцу этот бред, того и гляди, свихнешься сам. На мгновение Жданову захотелось закрыть глаза и уши, чтобы не слышать и не видеть тещу, а еще хорошо бы ей провалиться куда-нибудь, где сыро и много (глины, парень, вот что ты подумал, признайся!) места для ее неповоротливой туши. Сергей усмехнулся, и ощутил странную тишину.

Куда то пропала кухня с гостями, серый туман окутал его призрачным саваном. В тумане возникли очертания какого-то предмета, он приближался к Сергею.

— А я ей и говорю, вот делайте со мной что хотите, а я не потерплю такого обращения! Да — так и сказала…

Тишину нарушил назойливый голос тещи. Пространство всколыхнулось, и тишина вновь завладела его вниманием. По мере приближения, предмет становился все более отчетливым. Сергей широко раскрыл глаза, рассмотрев связку колокольчиков — один большой, и несколько других, помельче. Они застыли неподвижно перед лицом, словно предлагая…

(Ну-ка, дружище, коснись нас своей рукой, давай парень, не робей!!!)

… наполнить ставшую назойливой тишину. Всколыхнуть ее серебряным звоном.

Он протянул руку, и слегка прикоснулся к одному из маленьких колокольчиков. Дрожь его рук передалась холодной поверхности, и Сергей услышал тихий перезвон…

Мария Сергеевна поперхнулась, и навалилась на край стола. Тесть дернулся к ней, захлопотал вокруг своей супруги. Надежда кинулась к матери. Сергей смотрел и улыбался. То есть, конечно, он не позволил эмоциям отразиться на лице (упаси боже), он держал улыбку где-то внутри, так чтобы никто не видел ее.

Тещино лицо медленно багровело, она хватала воздух руками, в напрасной попытке вдохнуть. Глаза потускнели, и Сергею на миг показалось, что он слышит, как толчками, остатками дыхания сквозь сжатые губы, выходит ее жизнь. Переливы усилились, и в воздухе запахло…

— Сережа, ну что же ты сидишь?!!! — Заверещала жена — помоги же!

Сергей медленно поднялся, чувствуя в теле странную скованность, словно суставы смазали быстро высыхающим клеем; он подошел и хлопнул женщину по спине. Мария Сергеевна закашлялась и откинулась на спинку стула. Она шумно дышала, краснота медленно сходила с широкого некрасивого лица. На миг Сергею даже стало жаль ее, но он одернул себя — не хватало еще проникнуться сочувствием к врагу, который медленно, но неуклонно разрушает твою семью (а что это было так, Сергей не сомневался никогда — теща не упускала случая, чтобы напомнить, дочери, с каким ничтожеством та связала свою судьбу), тем более он и так сделал больше, чем требовалось. Сергей представил, что было, если бы он не вмешался сразу, а пошел, допустим, к телефону, вызвать скорую. Скорее всего, приехавшая неотложка, застала медленно остывающий труп Марии Сергеевны.

Сергей отвернулся.

А ведь до счастья оставалось совсем немного…

(Эй, парень, что за дрянь лезет в голову?)

Толстая сука успокоилась бы навсегда, и перестала совать свой нос в твою жизнь, не так ли?

Может так, а может быть и не так…

Они помогли Марии Сергеевне подняться по ступенькам, и уложили на диван. Надежда осталась сидеть с матерью, а Сергей вместе с тестем вернулись вниз. Известная бутылка пошла в ход, и уже никого не стесняясь, два мужчины сидели на кухне и думали каждый о своем.

Тесть думал о том, что чуть не стал вдовцом, а Сергей вспоминал сырой ветер, который под серебряные переливы невидимых колокольчиков принес отчетливый запах…

(Глины, парень. Сырой глины. Черт тебя подери — пахло именно глиной, как в могиле…)

И это был запах…

(Ну же…)

СМЕРТИ.

Сергей думал о том, что никогда не захотел бы чувствовать этот запах снова. К тому же в последнее время он слишком часто стал слышать колокольчики. Каждый раз, когда они звенят, случается что-то плохое. И иногда это плохое случается не только с ним, но и с другими. Сергей знал, что это за колокольчики. Они остались где-то далеко в детстве, но серебряным звукам время было неподвластно. Они тревожили душу, заставляя замирать в ожидании.

(Ты знаешь сам, что означают эти тонкие переливы!)

Сергей не любил колокольчики. Он их просто ненавидел. А еще он помнил, что эти колокольчики сами по себе не звонили никогда, потому что они висели над дверью.