Безвременье

54.

Суета города обрушилась на нас внезапно. Я подрулил к тротуару и остановил мотоцикл. Я понимал, что сейчас крайне важно уловить хоть какую-нибудь закономерность в жизни города. Но все вокруг бурлило непонятно и угрожающе. Вспыхивали вверху огромные искусственные, электронные костры, в диком водовороте рвали с кого-то одежду. И тут же, в пяти метрах над всем этим, за стеклянной стеной здания чинные и ровные ряды людей, похожих на манекены, нажимали на клавиши пультов и пристально всматривались в мониторы. А в воздухе тянуло смрадом и тончайшими духами, уши давил грохот движения и бравурные звуки какого-то марша. А над всем этим разливалось море света, яркого, но холодного.

Пров смотрел на все происходящее вокруг с любопытством, заинтересованно, но просто, без всякого страха и внутреннего напряжения, неприятия. Его непредубежденный взгляд сразу же разделил потоки пешеходов на несколько рангов и не столь по одежде, сколько по манере держаться, о чем он тут же сообщил мне в самое ухо. Перед людьми, идущими с независимым видом, многие раболепно вытягивали шеи в каком-то неестественном для нашего понимания поклоне. А те, что бесновались под капающим огнем факелов, явно не интересовались ни первыми, ни вторыми и образовывали здесь, прямо на тротуаре, какой-то свой сумасшедший мирок. Пров отметил несколько заведений со столиками и стойками.

Я совершенно машинально пытался разобраться в правилах уличного движения, но понял только одно: некоторое время машины шли по правой стороне улицы, потом вдруг перестраивались и шли уже по левой. При этом не происходило никаких столкновений и аварий. Почти все машины отравляли воздух своими выхлопными газами. Принцип работы таких двигателей был известен мне: тот же самый, что и у нашего "монстра".

— Ну, заехали, — сказал я.

— Что? — переспросил Пров.

— Заехали, говорю! — проорал я. — Что дальше-то делать будем?

— Не знаю. Осмотримся для начала.

И тут я увидел на противоположной стороне улицы знакомого. Небрежно прислонившись к стене здания, стоял тот самый "менестрель", которого я видел в Смолокуровке, когда шел туда в первый раз. Наряд на нем был, по-прежнему, умопомрачительный. Все те же шаровары с разноцветными штанинами, драная замызганная тельняшка. На ногах лапти. В руках он держал гитару, иногда лениво перебирая струны.

— Любопытно, — сказал я.

— Что?

— Видишь, вон на той стороне улицы стоит человек с гитарой?

— Ну?

— Так вот, я видел его в Смолокуровке. Это тот, что пел странную песню.

Пров вдруг одним махом соскочил с заднего сидения.

— Куда ты?! — крикнул я.

— Подожди, — махнул он рукой. — Стой и жди.

Между ним и противоположным тротуаром, куда он, как я понял, стремился, лился поток машин. Пров подождал, пока машины не стали перестраиваться в другой ряд, и неожиданно резво преодолел половину улицы. Теперь ему нужно было подождать еще немного. А как только вереница машин сдвинулась вправо, он оказался на тротуаре. Толпа, рвавшая одежду с человека, уже разошлась.

Пров шел уверенно, не сторонясь прохожих, прямо. Потом остановился и молча воззрился на "менестреля". Ясно. Мимо гитары Пров пройти просто так не мог. Сейчас гастролировать начнет. И действительно... Пров протянул руку к гитаре каким-то, свойственным только настоящим гитаристам, жестом. И "менестрель" его понял. Свой инструмент он отдал безропотно и повернулся к Прову спиной. Но в этом его действии не было пренебрежения или враждебности. Он просто собирался что-то делать.

Перед ним находился вделанный в стену здания ящик. Я слез с мотоцикла на тротуар, приподнялся на цыпочках, чтобы лучше видеть. "Менестрель" открыл крышку ящика. Там оказалась какая-то ниша, в которой он начал шарить руками, но, вероятно, ничего не нашел. Тогда он сдвинул сверху какую-то доску и погрузил руки во внутренность ящика. Его руки уверенно и быстро делали свое дело. Наконец, он, видимо, сделал то, что хотел, сдвинул доску на прежнее место и снова погрузил руки в пустую нишу. Она была с метр в длину, глубиной до запястья руки и высотой в четверть метра. "Менестрель" забегал пальцами, не касаясь ими стенок и дна ниши, и в воздухе разнеслись звуки музыки, требовательной и настойчивой.

Это же был электромузыкальный инструмент! Нечто вроде электрооргана. Пров решительно отодвинул "менестреля" в сторону, повесил ему через плечо гитару, которая так и не издала в его руках ни звука, сыграл какую-то музыкальную пьесу, затем немного вытянул шею вперед и запел своим хрипловатым, низким, но сильным голосом. Вокруг начали собираться прохожие, останавливаться, но снова только определенный ранг. Те, что шли в более стандартных одеяниях, не останавливались и даже шарахались в сторону или спешили пройти побыстрее. А вокруг собиралась толпа в разношерстной одежде. Музыка уже заливала целый квартал и неслась неизвестно откуда, страстная, чистая, какая-то нечеловеческая, небесная. И в этот оркестр многих музыкальных инструментов вливался хриплый голос, звучащий укором и пробуждающейся совестью.

Я — весь чувствилище — полн тайных знаков-снов,

неясных, непонятных, зыбких,

немыслимых и странных, словно зов

вчерашне-завтрашней улыбки.

Те сны-знамения, чьи вестники они,

каких времен и стран посланцы?

Исходит — "Вснись! Прочувствуй! Уясни!" —

от высших, низших ли инстанций?

Толпа все росла, выливаясь на проезжую часть улицы, так что движение машин сначала замедлилось, а потом и вовсе остановилось. Но никто не возмущался этим. Лишь определенный ранг людей спешил уйти от этой музыки и голоса, но без угроз и криков, тихо, словно бы даже незаметно. В оттопыренные карманы куртки Прова слушатели опускали монетки.

И что пытается видений вещий хор

сказать мне важного такого?

Пророчества о будущем? Укор

годам, текущим бестолково?

А может, все это возврат меня в мою

и наших прочих жизней память?

Ведь я порой черты их узнаю

сквозь лет-пространств седую замять.

Его слушали с каким-то внутренним трепетом, словно пытались разобраться в своей совести, в своем "Я". Вся улица была запружена людьми. Даже люди-манекены в стеклянном здании нажимали кнопки на пультах не совсем синхронно. В карманы Прова продолжали сыпаться монеты, но он, словно, не замечал этого.

Вот я иду себе, хоть, вроде, и нельзя

по нескольким дорогам сразу,

с грядущим и былым. В сопутники-друзья

я взял их как спецов по сонным парафразам.

А сны... Труд невелик раскрыть их тайный бред.

Купите сонник, в нем... в нем есть на все ответ.

Мелодия оркестра, набирая высоту, исчезла где-то за пределами человеческого слуха, и тогда Пров обрушил на слушателей последний, страшный и мучительный аккорд. Нет, облегчения такая музыка не приносила. Она слишком тревожила, будоражила, заставляла думать, не предлагая определенного выхода. И в этом заключалось ее основное коварство. В ее незаконченности, незавершенности.

Пров закрыл ящик и молча пошел по улице среди расступающихся слушателей. Огненная капля с верхних этажей упала ему на плечо, но никто не закричал, не бросился на него, не стал срывать одежду. И капля сжалась и стекла на камни тротуара.

Воспользовавшись еще не рассосавшимся затором, я пересек улицу и догнал Прова. Он не обращал на меня внимания. А путь его был недалек, лишь до ближайшего бара. Его, словно, узнали здесь и поспешно потеснились за стойкой. Перед Провом оказался бокал и тарелочка с какой-то густой кашицей. То же самое подали мне. Пров тихо улыбнулся и взял бокал.

— Нет, не время, — остановил я его.

Лицо Прова разочарованно вытянулось.

— Отложим, — сказал я, отодвинул свой бокал и осторожно высвободил второй из рук Прова. — У нас еще много дел. Хоть что-то мы должны сделать, раз приперлись в такую даль?

Посетители бара смотрели на меня недоуменно, даже с некоторым ужасом.

— Ты, как всегда, прав, Мар...

По улице снова текли потоки машин, крутились огненные колеса на своем, живущем какой-то отдельной жизнью, уровне. Мальчишки обстреливали половинками камней своего товарища, откуда-то несло горелым. И уже ничто не напоминало того странного внимания, с которым слушали песню Прова.

Мы уже привычно перебрались через улицу к мотоциклу.

— Ну дал ты публике по мозгам! — сказал я. — Заторище какой устроил. Еле рассосался.

Пров вытащил все, что набросали ему в карман, и начал сортировать. Номиналов монет не знали ни он, ни я.

— Гастролируешь? — спросил я.

— Гастролирую, — согласился Пров, но так, словно, это к нему не относилось.

— И давно?

— Да, считай, почти всю жизнь... — Пров снова пошарил в карманах и вытащил еще несколько монет и кусочек картона.

— Пригодится, — сказал он, разглядывая монеты. — Мелочь, наверное.

— А это что? — Я взял у него из рук картон. — План какой-то?

— Впервые вижу, — удивился Пров. — Подсунули, наверное.

— Это что, тоже деньги? Да, вроде, нет. План это, план! А для чего и зачем?

На кусочке картона была изображена ломаная линия со стрелками и с какими-то знаками. Пров ткнул пальцем и сказал:

— Вот здесь нас ждут.

— Ждут! — передразнил я его. — Ты хоть понимаешь, что говоришь? Нас никто здесь не знает, мы никого здесь не знаем, и вдруг — ждут нас! Выходит, что нас и здесь ждали, раз этот картон очутился у тебя в кармане? Постой... "Менестрель"! Может, это он ждал нас здесь? Он тебе что-нибудь сказал?

— Пожалуй, что так, — после непродолжительного молчания согласился Пров. — Нет, он мне ничего не говорил.

— Значит, ждут нас?

— Ждут , — подтвердил Пров. — Сможешь вести мотоцикл?

— Смогу, — ответил я сквозь зубы. — Только куда?

— Прямо, потом направо возле этого квадратика, затем налево мимо крестика, снова прямо. Вот в эту точку. Там сделаешь петлю и снова в ту же точку. Понял?

— А ты хоть сам-то понял?

— Нет, но ты же водитель, Мар...

— Вдохновил! Садись, поехали!.

Мотоцикл медленно тронулся, ища просвета, чтобы влиться в поток машин, и через минуту уже мчался с ними наравне. По сторонам я особенно не засматривался, пытаясь лишь угадать какое-нибудь здание или сооружение, похожее на "квадратик". Минут через двадцать впереди показалась четырехугольная стеклянная башня. И, поскольку ничего подобного на нашем пути пока не встречалось, я решил, что это и есть "квадратик", заранее перестроился в крайний ряд и свернул перед башней направо. Теперь "крестик"... Что за сооружение могло иметь вид крестика? Я запомнил, что линия, соединяющая "квадратик" с "крестиком", была короче, чем первая. Значит, и расстояние здесь короче.

Движение тут было менее оживленным. Я чуть сбросил скорость и крикнул Прову:

— Ищи!

И что бы это могло быть такое, похожее на крестик? Вскоре я увидел его. Это было не что-то, напоминающее крестик, это был самый настоящий крест, каменный, высотой метров в десять. Я почти совсем притормозил, бороздя ногами по асфальту. На кресте висела табличка с надписью:

ВАКАНСИЯ

Пытаться понять сейчас что-либо не было времени. Я медленно повернул налево. Улица была пустынна. Редкие пешеходы на тротуарах, тишина, нарушаемая лишь гулом мотора нашего мотоцикла.

— Вперед? — обернулся я к Прову.

— Да, — подтвердил он. — И, судя по пунктирной линии на плане, ехать придется долго.

— И до какого, интересно, места?

— Не знаю. До самой точки.

— Все понятно, — сказал я и набрал скорость.

Ехать по пустынной улице было просто, но я решил не разгоняться слишком уж сильно. Ведь, что такое "точка", я не знал. Город кончился, по сторонам проносился сосновый лес, на дороге ни людей, ни машин. Пров молчал и не подавал никаких знаков. Ну, я и ехал себе вперед.

И вдруг все кончилось! В глазах потемнело, мотоцикл пошел юзом, под ногой я почувствовал песок. Сбросив скорость до нуля и успев выключить зажигание, я выправил мотоцикл. В голове забухало.

Пров был ошарашен не меньше меня.

— Не ушибся? — спросил я участливо.

— Нет. — Он разглядывал небо. Обыкновенное звездное небо с Луной, звездами и... почти полным отсутствием кислорода. — Включай прожектор. Назад!

Я включил фару, развернул мотоцикл. Минут пять мы тут продержимся. Но рисковать не стоило. Мы выскочили в свой мир! Это было ясно. И теперь нужно бежать из него, что есть мочи. Мотоцикл заработал, но в песке его заднее колесо буксовало.

— Садись! — крикнул я.

Пров сел и, помогая мотоциклу ногами, мы медленно поползли вперед. След, по которому нам нужно было вернуться, был отчетлив и не столь уж длинен. Я мельком подумал о том, что 60 километров в час мы вряд ли успеем набрать. Но тут же вспомнил, что подобный рубеж мы преодолевали и пешком.

Так и оказалось. И хорошо еще, что я не успел набрать скорость. Мы проползли невидимую границу и теперь медленно вкатывались в город. В том же самом месте, что и днем. Только теперь и здесь была ночь.

Мотоцикл затих, но мы еще некоторое время сидели в мягких, но уже надоевших сиденьях, прислушиваясь, не разбудили ли мы кого-нибудь, не привлекли ли к себе чье-то внимание.

Город спал, чужой и непонятный. Слабым светом горели фонари; сжались, едва мерцая, огненные колеса на верхних ярусах, отражаясь в стеклянных стенах зданий. Четкий, но еще далекий стук каблуков донесся откуда-то издали. Трель свистка.

— Давай-ка назад, — шепнул Пров. — Ночью нам здесь делать нечего.

Мы сошли с мотоцикла, развернули его и медленно покатили по выщербленной асфальтовой дороге. "Монстр" шел легко и с полкилометра мы его толкали молча. Какое-то место на обочине показалось Прову подходящим, и мотоцикл с удовольствием, пришлось его даже придерживать, съехал в кусты. Здесь его толкать было труднее, и метров через пятьдесят мы остановились.

— Приехали, — сказал я.

Пров потоптался и сел в траву. Я последовал его примеру.

— Поспим до рассвета, — сказал Пров. — А в город пойдем пешком.

— Ладно, — согласился . — Соображения только свои выскажи.

— Соображений мало, одни лишь предположения.

— Давай предположения.

— То, что нас здесь ждали — несомненно. Ждали и в первый раз. Иначе, зачем тебе подсунули лже-Прова? А с планом сложнее. Его могли подсунуть в трех случаях: в Смолокуровке, здесь в толпе и... еще до нашего перехода.

— Орбитурал, что ли?

— Не знаю. Но, если не ты и не я сам, то возможны только эти три варианта. В карманы мне не за чем было лазить, так что пока мы не начали пересчитывать монеты, я и не знал, что там могло лежать.

— Ну, хорошо... Подсунули нам этот маршрут, а в итоге мы оказались в том же месте, откуда выехали. Какой в этом смысл?

— Да не знаю я, Мар, о мыслях и намерениях того, кто куда-то и зачем-то ведет нас!.. Сейчас мы поспим, а утром войдем в город. Пешком. И будем искать. Только не спрашивай: что?

Трава была сухая, воздух тих. Я все же попытался разобраться в том, что с нами происходит, и незаметно уснул.