Башмаки на флагах. Том 4. Элеонора Августа фон Эшбахт

Глава 57

Дел теперь было много, к вечеру пригласили бургомистра Лейденица, с ним обсудили число, на которое назначена свадьба.

Бургомистр выразил свою радость по поводу того, что именно Лейдениц столь знатные дома выбрали для заключения матримониального союза, и со своей стороны заверил ландамана и генерала, что лично будет следить за приготовлениями к свадьбе. Он уверял, что господа не раскаются в выборе места. Все горожане уж расстараются, чтобы свадьба соответствовала высокому уровню сторон. Особенно стал он их уверять, когда узнал о той сумме, что стороны готовы потратить на свадьбу.

Правда, бургомистра немного удивил выбор генерала, когда тот сообщил ему, что со стороны Эшбахта распорядителем на свадьбе будет купец Гевельдас, но удивление своё бургомистр сдержал в рамках вежливости. Гевельдас так Гевельдас. Как вам будет угодно, господин Эшбахт.

А уж как была довольна Элеонора Августа этим днём! И еда ей тут по вкусу пришлась, и сама невеста Урсула Анна; оказалось, что много они в этот день говорили, беременной женщине всегда найдётся о чём поговорить с женщиной, у которой уже есть дети.

«Ну, слава Богу, сегодня хоть обойдёмся без слёз».

Кавалер же думал о том, что завтра с утра поедет к рыбацкой деревне, завтра Брюнхвальд начнёт выводить гарнизон с того берега. Надо посмотреть, что у него там есть в лагере. Сколько фуража, сколько провианта, пороха. Сесть с Брюнхвальдом, Пруффом и Вилли, всё посчитать. Рассчитать всех солдат. Посчитать содержание офицерам. Заодно встретиться с Мильке и просить его сделать топографию дороги от деревни до Эшбахта. В общем, дел у него было предостаточно. Но, как говорится, человек предполагает…

Утром, радушно попрощавшись с будущими родственниками прямо на пирсах, чета Эшбахтов, под причитания взволнованной будущей переправой Элеоноры Августы, стала грузиться в баржу и, погрузившись, отплыла в свои пределы.

А там его ждал мальчишка из дворовых.

— Господин, вчера вечером прибыл в дом ваш конный, — мальчишка протянул конверт. — Вот, привёз.

Волков не знал ни ленты, ни почерка на конверте. Он взял бумагу.

— Что за человек это привёз? — спросил он, кажется, вспоминая красивый почерк.

Генерал не очень рассчитывал на вразумительный ответ, вразумительного ответа он и не получил:

— Да конный какой-то. Не почтовый, — отвечал мальчишка, пожимая плечами.

Волков развернул бумагу, нет, почерк, все-таки, был ему был знаком, его сердце застучало, текст смотреть не стал, сразу на подпись глаза опустил. Так и есть: «Ваш друг». И больше ничего.

Теперь кавалер знал, кто ему пишет. Это письмо было от канцлера фон Фезенклевера. А текст был короток, но очень ёмок по содержанию.

«Милостивый государь, дело, о котором вы хлопочете, кажется, может разрешиться в вашу пользу. Его Высочество сказал, что готов принять вас. С делом не тяните, настроение принца, как и удача, переменчиво.

Ваш друг».

Волков взволновался сразу, особенно его порадовала фраза «Его Высочество сказал, что готов принять вас». Казалось бы, простая фраза, но в ней заключалась вся суть письма. «Его Высочество сказал, что готов принять вас». Канцлер не написал ему «Его Высочество желает вас видеть». Или «Надобно вам скорее быть у двора». Или «Курфюрст просит вас явиться незамедлительно». Нет, нет. Тут была совсем иная форма приглашения. «Его Высочество сказал, что готов принять вас». Это форма значила, что Волков придёт к своему сеньору добровольно. И по воле своей сможет уйти, как бы ни кончилась беседа с герцогом. Ведь это будет приём! А не вызов строптивого вассала пред очи сеньора.

— Максимилиан!

— Да, генерал, — сразу откликнулся прапорщик, по лицу кавалера видя, что опять им предстоит какое-то дело.

— Всех моих гвардейцев, всех господ из выезда соберите, скажите, что сейчас же едем в Эшбахт, меняем лошадей на свежих и оттуда в Вильбург. Гюнтер, ты сундуки мои не бери, а сам собирайся. Готовься, дорога будет непростая.

Слуга кивал: как скажете, господин. Он уже привык к неспокойной жизни господина.

— Супруг мой, — сразу запричитала Элеонора Августа, — опять вы в дорогу? Зачем вам Вильбург?

— Родственничек ваш, дорогая моя супруга, согласился меня принять, — отвечает кавалер. — Хочет говорить со мной.

— Родственничек? Какой? — женщина уже и позабыла, какой родственник у неё живёт в Вильбурге. — Уж не к герцогу ли вы собрались?

— К нему, — говорит Волков, подходя к жене. — Хочет курфюрст говорить со мной, может, простит меня, как вы думаете?

— Ой, не езжайте, — жена сразу начинает плакать, откуда только слёзы у неё берутся. — Сеньор наш норовом крут, строг весьма, всегда строг был, быть вам в кандалах, за ваши-то проделки. Вы же великий ослушник. И упрямец своевольный. Таких наш герцог не привечал. Не езжайте, супруг мой. Дома будьте.

— Ничего, ничего. Я Рыцарь Божий, Господь меня в обиду не даст, — отвечает он, целуя жену в мокрые щёки. — Поеду.

Сказал и пошёл. Проходя мимо Бригитт, взял тайно её руку, сжал сильно, а она и говорит тихо:

— То золото, что вы мне перед войной дали, всё цело, всё у меня; если вас герцог схватит, кому то золото отдать, чтобы за вас при дворе хлопотал? Я всё устрою.

А у самой тоже слёзы в глазах.

«Они, беременные, всегда, что ли, так слезливы?»

Кавалер едва сдерживается, чтобы не поцеловать её. Просто качает головой:

— Нет, не нужно, пусть золото при вас будет. Архитектор дом до Рождества должен достроить. То ваш. На него деньги отложены, в малом сундуке лежат. Вот ключ.

Генерал отдаёт ей ключ.

А глупая женщина вместо того, чтобы радоваться, стала рыдать не хуже Элеоноры Августы. Генерал морщится, он этого не любит:

«Дуры, что с них взять».

Господин Фейлинг придерживает ему стремя, он, стараясь больше не смотреть на Бригитт, садится на коня.

— Роха, пригляди за домом.

— Я с тобой еду, Фолькоф, — отвечает майор весьма фамильярно, подходя к своему коню. — Мало ли, вдруг пригожусь.

— Вечно ты мне перечишь, Скарафаджо, — говорит кавалер. — Сказал же, пригляди за домом. Тут ты мне и пригодишься.

Роха ему ничего не ответил, только кивнул, соглашаясь, и протянул крепкую солдатскую руку.

От Малена до Вильбурга три дня пути, так он за три дня доехал до Вильбурга от Эшбахта. Ещё б быстрее смог, да боялся, что коней попалит. И не смотрел он на то, что к концу третьего дня гвардейцы его и господа из свиты уже в сёдлах от усталости качаются. Ничего, потерпят, его сам герцог ждёт, он должен торопиться, не то вдруг сеньор в намерениях переменится.

Перед самыми воротами Вильбурга на них вдруг обрушилась гроза с молниями и была такая сильная, так обильна была водой, что по улицам под копытами их коней протекали бурно целые городские реки, вымывая всякую дрянь с городских улиц.

— Чего креститесь?! — кричал Волков на своих людей после того, как вечернюю мглу пробивала молния. — Не бойтесь, гроза — это к новому.

И гнал пугливого своего коня вперёд, навстречу грязному потоку, что вымывал из города мусор.

Когда гроза прекратилась, они нашли ночлег. Остановились в двух трактирах на главной базарной площади. Тут, на площади, после дождя было безлюдно, чисто и свежо, тут даже не воняло гнилью, как бывало на всех рынках во всех городах. А вот в трактирах как раз всё наоборот, полно людей, вонь и духота, но это генерала не заботило, главное, ему нужно было выспаться, поесть хоть чего-нибудь, почистить и высушить одежду, и пока Гюнтер занимался его одеждой, он перекусил и завалился спать, и даже осатанелые от своей безнаказанности трактирные клопы его почти не заботили, за ночь он всего два раза просыпался и вполне выспался, чтобы утром быть свежим и готовым ко всему.

Офицер на входе в замок Его Высочества то ли знал, что герцог его ждёт, то ли всегда был так вежлив, он говорил с кавалером весьма учтиво, тем не менее пустил в замок вместе с генералом всего четверых людей. Волков взял с собой Максимилиана, Габелькната, фон Тишеля и господина Фейлинга. Фейлинг был в восторге от замка. С самых Бродов он состоял при кавалере в оруженосцах, в общем, заслужил того, чтобы побывать в замке курфюрста.

Они поднялись по роскошной лестнице, там на третьем этаже находилась широкая балюстрада, что шла по периметру замка вокруг внутреннего двора.

Он догадался о месте приёма: там, у больших дверей, как раз было много свободного места, где за столом находился молодой, но серьёзный и строгий по виду человек, а вокруг него было не менее трёх десятков важных персон. Волков тоже смотрелся важной персоной, мало того, он выделялся среди прочих своим роскошным синим костюмом, сшитым по последней моде Ланна, и поверх своего драгоценного колета с жемчугами он ещё повесил серебряную цепь с изображением герба Ребенрее, подарок герцога за дело в Хоккенхайме. Господа, что были перед дверями приёмной, украдкой разглядывали его, кое-кого он знал, видел уже, с одним молодцом он был знаком ещё с Рютте. Знакомым он кивал без всяческого заискивания, с достоинством. Господа ему отвечали. Он волновался, думал, что герцог, как и следует поступать недовольному сеньору, заставит его ждать в приёмной несколько часов. Тем не менее, как только он пришёл, отправил господина Фейлинга к столу с молодым и серьёзным человеком:

— Идите, Фейлинг, и скажите тому человеку, что кавалер Фолькоф нижайше просит Его Высочество принять его.

Фейлинг, преисполненный важности, но всё-таки заметно волнуясь — шутка ли — пошёл к секретарю герцога. И тут в тишине, где люди говорили шёпотом, вдруг оживление.

Волков поглядел туда, куда глядели все другие господа. И увидал: по балюстраде из внутренних покоев шли две молодые женщины. Молодые и, судя по платьям, богатые. Богатые придворные дамы.

И тут послышались тихие слова среди господ: графиня, графиня.

Да, та, что была чуть впереди, та, что была с едва заметным животом, та действительно была она, графиня Брунхильда фон Мален. Господа выходили к ней навстречу, кланялись ей, просили руку для поцелуя, и она снисходила до всякого просящего, давала к себе прикоснуться. Улыбалась всем. Величественная и прекрасная.

Увидела Волкова и пошла к нему, забыв про всех, кто не успел прикоснуться к её руке губами, подошла и без всякого стеснения поцеловала его дважды в щёки, удостоила кивком Максимилиана и сразу начала говорить, ничуть не стесняясь того, что другие её могут слышать. Начала весьма едко:

— Отчего же, любезный мой братец, я не могу вступить во владение моим поместьем?

— Весь доход с поместья идёт вам, чего же вам ещё надо, дорогая моя? — спрашивал Волков графиню.

— А почему же я не могу быть там хозяйкой?

— Это для того, любезная моя сестра, чтобы вы не делали долгов, закладывая поместье, — спокойно отвечал кавалер, чуть смущаясь того, что многие тут слышат их разговор.

— Так вы не доверяете мне, братец?

— Так это от необузданной вашей расточительности, драгоценная моя сестра, — отвечал он, — умерьте беса, что сидит в вас и швыряет деньги на ветер, и поместье будет ваше, научитесь наконец ценить деньги.

Брунхильда лишь фыркнула ему в ответ, сделала знак своей спутнице следовать за ней и под восхищённые улыбки важных мужчин направилась к двери. И строгий молодой человек, что сидел за столом, не то что не препятствовал ей, а, напротив, вскочил и сам раскрыл перед ней тяжёлую дверь, ещё и поклонился. Да, эта девица, что всё девство своё провела в хлеву да в старой харчевне, тут, при дворе, нынче имела большой вес. Впрочем, на это Волков и рассчитывал.

С самого начала кавалер думал, что продержит его герцог в приёмной долго, может и до вечера, но как только из покоев вышел посетитель, так серьёзный молодой человек встал из-за стола и, пройдя к нему, произнёс с лёгким поклоном:

— Кавалер Фолькоф фон Эшбахт.

— Да, — отвечал Волков, тоже чуть заметно кланяясь.

— Его Высочество ждёт вас, генерал, а господам из свиты велено остаться тут.

«Господам из свиты велено остаться тут! Но это ничего, он назвал меня „генерал“… Вот это ещё один добрый знак».

Волков чувствовал себя так, словно собирался идти в бой, в тот важный и значимый бой, который решит целую кампанию. Он, подавляя в себе всякое волнение, пошёл к большим дверям с решимостью и твёрдостью, он хотел этого дела так же, как когда-то хотел схватки с любовником жены, надо, надо было всё наконец разрешить, разрешить раз и навсегда. А молодой человек семенил рядом, забегал вперёд него, чтобы двери большие перед ним раскрыть.