Башмаки на флагах. Том 4. Элеонора Августа фон Эшбахт

Глава 55

Прежде чем он успел уехать, к дому Кёршнеров прибежал сам секретарь магистрата Кременс. Так дышал, что, поглядевши на него со стороны, всякий подумал бы, что сей почтенный человек бегом бежал. И просил он встречи у генерала. Волков, обедавший перед отъездом с графиней и четой Кёршнеров, по согласованию с хозяином дома решил секретаря принять. И тому был предложен стул и место за обеденным столом. Хоть и хотелось Кременсу говорить с Волковым с глазу на глаз, но тут уже деться было некуда, так и начал он за столом и при всех:

— Господин кавалер, на следующую среду совет города снова назначил прения по вопросу дороги до ваших пределов.

— Прекрасно сие, — отвечал Волков, — и каковы ваши прогнозы на успех, господин секретарь?

— Те, кто раньше были против, те уже молчат, а иных и вовсе нет.

— Это большая, большая радость для моей бедной земли, — отвечал кавалер, — и радость для ваших кузнецов.

— Кузнецов? — уточнил господин Кёршнер. — Для наших кузнецов?

— Да, для кузнецов города Малена, — продолжал Волков. — Мой кузнец в пределах моих, на реке, нашёл прекрасное место для водной кузницы, говорит, дескать, уголь из Бреггена будет дёшев, руда из Фринланда всегда дёшева, а река и вовсе бесплатно течёт, обещает лист и полосу хорошего качества за низкую цену. Городским кузнецам то помощь большая, не всё же им железо из Фёренбурга покупать.

Но это всё мало интересовало секретаря, сюда он прибежал по другой причине, он и говорил:

— А коли решение по строительству дороги будет принято и решение по выбору подрядчика будет передано вам, господин кавалер, есть ли у вас уже подрядчик на такую работу?

Волков с Кёршнером переглянулись, и генерал жестом передал слово купцу: говорите друг мой. И Кёршнер сказал:

— Финансирование дела возьмёт на себя один известный в городе банкирский дом, и конечно, именно этот дом возьмёт на себя выбор подрядчика.

— А… известный в городе банкирский дом… это…, — секретарь сделал рукой жест, который купец прекрасно понял.

— Да. Именно этот банкирский дом, — кивал Кёршнер. — Господин кавалер уже принял решение по этому поводу.

— Спасибо вам, господа…, — сразу засобирался секретарь, он стал вылезать из-за стола, даже не прикоснувшись к еде. — Дамы, был счастлив лицезреть, но дела не дают насладиться вашим обществом.

Он откланялся и быстро ушёл.

— Кажется, город наконец выстроит дорогу до моей границы.

— Ну, если этот гусь уже суетится, то можете в том не сомневаться, дорогой родственник, — отвечал ему Кёршнер и продолжал, как бы между прочим: — А что там за водяную кузницу собрался ставить ваш кузнец?

— А, говорит, дело очень прибыльное. Но пока я ещё не дал согласия. Денег у него нет, да и у меня их не много, — отвечал Волков. Он специально завёл речь про кузнеца при купце, и, кажется, рыба клевала. — Пока думаю. И что хуже всего, так это дорога, дорога от моей границы до амбаров совсем стала плоха.

— Дорога плоха?

— Да, сейчас пошёл урожай, мужики да купчишки повезли первую рожь да первый овёс к причалам, там у меня столпотворение, но пирсы-то я велел новые построить, а вот с дорогой плохо. Уже она на канавы похожа, а как ещё железо в город начнут возить да как дожди пойдут, там и вовсе не проехать будет.

— Так плоха дорога? — спрашивал Кёршнер.

— Плоха, дорогой мой родственник, совсем плоха. Намедни говорил с архитектором своим, так он сказал, что для хорошей дороги нужно тридцать тысяч талеров! Да где столько взять, у меня на замирение с герцогом много уходит, да содержать гарнизон у горцев, да дома для людишек своих строю… Тридцать тысяч…, — Волков сокрушённо качал головой.

— А если вдруг деньги найдутся? — неуверенно спросил купец. — Тридцать тысяч — деньги немалые, но вот если бы нашлись…

— Если бы нашлись? — Волков сделал вид, что задумался, хотя он давно уже всё продумал. — Если бы нашёлся человек, что взялся бы дорогу мою сделать такой, что по ней и осенью, и в самую весну ездить можно будет, то такому человеку я бы дозволил в Амбарах поставить свой торговый пост и свой склад, а ещё взял бы его компаньоном в дело кузнечное. Так как думается мне, что там не одну водяную мельницу можно будет построить, а при уме и везении и все две.

Кёршнер престал жевать, он не смотрел ни на жену, что сидела рядом, ни на красавицу-графиню, ни на кавалера-родственника, он считал в уме. Но умственных счётов ему не хватило, и он сказал:

— Дело сие серьёзное… Надобно будет кое-что разузнать да всё как следует взвесить.

— Разузнайте, конечно, конечно, — кивал кавалер, — всё посчитайте. Очертя голову в дело кидаться причин нет. Время терпит, а я пока на одну кузницу сам попробую денег наскрести.

Опять на дороге от Эшбахта к Малену ограбили купчишку. И что совсем было плохо, так ограбили бедолагу ещё и на его земле, а не на земле города. Хорошо хоть, не убили, деньги только отняли лихие люди. Сердобольные мужики помогли несчастному, а Волков поспрашивал его на предмет разбойников: сколько, каковы?

Он был зол, это ему как господину большой упрёк был. Что ж получалось, что он даже в своих пределах не мог порядка навести?

А с другой стороны, на кого злиться, на Сыча? Так как на него злиться, если господин сам велел своему коннетаблю искать беглых. Кавалер вздыхал, четверых людей на охрану всей его земли было маловато.

Приехал в Эшбахт, а там на главной улице столпотворение. Мужики и бабы. Он уже заволновался, думал, свара какая, но пригляделся — все в чистом. И все у церквушки собрались. Оказалось, праздник какой-то, отец Семион читает праздничную проповедь, а все люди в церковь уже не влезают. Он звал попа после службы к себе, и тот, придя, сказал:

— Так то ещё не все пришли, праздник-то малый, на большой праздник, на святую Пасху, когда вы ещё на войнах были, так мне приходилось из храма выходить, чтобы меня люди хоть увидели. А многим на службах от духоты и скученности дурно делается. Особенно бабам беременным.

— Если бы деньги, на храм отведённые, не ты своровал бы, то и храм был бы побольше, может, и не пришлось бы выходить к пастве на улицу, — невесело напоминал ему кавалер. — И бабам беременным было бы чем дышать.

Но эти его замечания дела не меняли. Поп повздыхал, глазки позакатывал, призывая святых в свидетели, что тогда его чёрт попутал, а потом и сказал:

— Так и того мало, что храм наш мал, нам ещё нужны два. Один в Амбарах, а один у новых домов. Много народу уже у Амбаров селится. А ещё нужен у реки, где вы мужиков селите, там особенно нужен, там мужики всё новообращённые, из еретиков, там и поп опытный надобен, и храм большой.

И разве он не прав? Мужики сюда силой приведены, силой возвращены в лоно Истиной Церкви. Они уже разбегаются, за ними нужен глаз да глаз. И храм туда надобен, и к нему поп хороший нужен, и новые люди Сычу в помощь. Чтобы там у новых домов безотлучно были. И у Амбаров стража нужна, там скоро складов и прочего добра столько будет, что и ловкие воровские людишки заведутся. Всё нужно, а это деньги, деньги, деньги. А ещё строительство, дороги, кузницы водные. Замок! Где на всё это серебра набрать? Никаких тебе сундуков не хватит.

Дела сами не делаются, и как бы ни умны были его помощники, и Бригитт, и Кахельбаум, и Ёган, и Сыч, но всякое дело, которое кончалось надобностью платить деньги, он предпочитал решать сам. А ещё посетители к нему шли, как к праведному попу за благословением, в очередь стояли. Местечко его ожило, из мёртвого угла, где жили лишь кабаны да дюжина тощих мужиков, Эшбахт за два года превратился в землю живую, шумную. А как купчишки поняли, что войне конец и мир на реке будет, да ещё и дорога от Малена до пирсов построится, так все захотели свои склады и лавки на берегу ставить. И что было особенно важно, так это то, что местные сеньоры, из тех, что раньше с покойным графом дружбу водили, стали к нему своих управляющих присылать, спрашивать, не дозволит ли он им в Амбарах свой склад поставить.

За потоком бесконечных дел он чуть не забыл про дело важное. Хорошо, что пришёл к нему на ужин Бруно и напомнил:

— Дядя, время собираться, через два дня нам уже в Лейдениц на смотрины моей невесты ехать.

— Чёрт, — ругался он, — совсем из головы вон. С этими хлопотами о всех важных делах позабудешь.

— Господи, чего же вы нечистого в доме поминаете непрестанно? — забубнила мать Амелия и стала креститься.

— Смотрины невесты? — оживилась госпожа Эшбахт. — И я хочу там быть, господин мой, возьмите меня с собой.

— Госпожа моя! — удивился Волков. — Куда вас взять? В Лейдениц — это через реку плыть… С вашим-то чревом. Вам рожать не сегодня-завтра, а вдруг в дороге вам приспичит.

— Дотерплю! — сразу начинает кукситься жена. — После рожу. Возьмите.

— И правда, куда вам, моя дорогая, — поддержала Волкова монахиня, а такое бывало нечасто. — На лодках плыть, через реку. Да ну их к шутам, ещё потонем.

Но Элеонору Августу уже было не остановить, она начинала потихоньку плакать, уже и слёзы показались:

— Беспутную недавно в Мален брали, а меня, законную, Богом данную, никуда не берёте.

— Через реку плыть, душа моя, куда же вас такую? — попытался он ещё раз отговорить её.

— Нет, хочу быть на смотринах, — уже рыдала жена.

Волков подумал немного и решил, что жена его — представительница фамилии Маленов и будет придавать на встрече его фамилии, фамилии новой, веса. Малены, что ни говори, род старый. Род известный. И он сказал:

— Хорошо, дорогая моя. Поедемте.

Жена неуклюже и торопливо встала, полезла к нему целоваться, в благодарность. Довольна была, и то хорошо, хоть не рыдала больше.

То, что дома Эшбахтов и Райхердов решили соединиться в матримониальном союзе, знал, кажется, весь город Лейдениц. Работа причалов была парализована. Толпы собрались у пирсов, когда люди прознали, что Эшбахты уже грузятся на баржи в своих Амбарах. Когда баржа причалила, и Волков с женой, племянником и сестрой, а также с Бригитт, Сычём, Рохой и своим выездом выходили на пирсы, то толпа начала напирать. Хорошо, что власти додумались собрать стражу.

— А кто жених? — доносились вопросы из толпы.

— Да вон тот, в белом.

— Тонконогий какой!

— Мальчишка совсем.

Кавалер к этому всему был привычен, не первый раз толпы собирались, чтобы рассмотреть его, а вот Бруно и сестра были едва живы от волнения. Их пришлось даже подбадривать.

— Ну, племянник, не вздумайте упасть тут ещё, — говорил им кавалер. — Дорогая моя, может, вам дать вина?

А вот жена его выходила на пирс из баржи весьма важно и уверенно, несла своё чрево даже горделиво. Молодые господа из его выезда подавали ей руки, она же спускалась по сходням с высоко поднятой головой. Ей всё нравилось. И Бригитт, которая выходила на причал под руку с Максимилианом, — тоже. Она была прекрасна. А на пирсах их встречали, низко кланяясь, городской голова Лейденица Хофман и члены городского магистрата. И головы купеческих и иных городских гильдий. Волков даже подумывал, как бы это всё не приняло для него продолжения неблагоприятного. Уж не донесли бы герцогу благожелатели, что здесь, в южных землях Ребенрее, он, кавалер Фолькоф, ведет себя как фигура самостоятельная. Фигура независимая. Впрочем, куда уж быть ещё больше независимым, если ты сам войны начинаешь и сам их заканчиваешь. Но всё равно, излишнее внимание ему сейчас, перед встречей с герцогом, скорее всего вредило.

А дело тут было нешуточное, война Эшбахта против земли Брегген почти парализовала на целых два летних месяца торговлю в верховьях Марты. Весь южный Фринланд был рад, что раздор меж сильными врагами кончается миром. Все ждали новых сделок, новых цен, новых товаров на реке. Купечество Фринланда и земельные сеньоры, городские гильдии из Эвельрата и Лейденица — все желали поучаствовать в торжествах. Номеров в трактирах Лейденица было не нанять. Хорошо, что расторопный Гевельдас снял для кавалера и его семьи большой дом. Также ещё один больший дом он снял для Райхердов, которые должны были прибыть на следующий день.