Башмаки на флагах. Том 4. Элеонора Августа фон Эшбахт

Глава 44

Дел у него было много, и трат было много. Но впервые в жизни Волков доподлинно не знал, сколько у него денег. Он получал — тратил, получал — тратил, ничего никуда не записывая. Надеялся на свою хорошую память на числа. Но в конце концов у него всё спуталось в голове. Золото, полученное от банкиров за серебро, золото, полученное с горцев, — единственное, о чём он имел представление, но ведь и до этого у него было золото. А серебру он давно счёт потерял. Не было у него человека, чтобы вёл счёт его деньгам. Был Максимилиан, которому он доверял, но молодой человек к деньгам относился достаточно пренебрежительно и не очень старательно считал их. В общем, утром следующего дня, пока Мильке и фон Реддернауф выбирали ему коней и лошадок из общего табуна, он велел поставить себе шатёр, велел принести туда все сундуки с деньгами, позвал Максимилиана и ещё хромавшего после ранения Курта Фейлинга и принялся с ними считать монеты.

Глядя на россыпи золота, что кучами валялись на ковре, кавалер не испытывал каких-то особых чувств. Раньше, лет десять назад, он готов был отправиться в рискованное предприятие и за десять жёлтых кружочков. А теперь же… Нет, никакой радости, просто ресурс. Они пересчитывали монеты и складывали их по сто штук в небольшие мешочки, а уже мешки складывали в сундуки и записывали всё на бумагу. Шестнадцать тысяч двести семьдесят, в основном гульденов. Но были и флорины, и кроны, и даже несколько дублонов. Всё уместилось в три небольших, но тяжёлых сундука. Несколько монет кавалер положил себе в кошель, по одному дублону дал Максимилиану и Фейлингу. Стали считать серебро. Пятьдесят семь тысяч талеров. Пару сотен в кошель пошло, на расходы. Две с половиной тысячи — Мильке на покупку лошадей, полторы сотни за возы, палатки, посуду. Ещё, наверное, ему придётся выкупить у солдатских корпораций остатки провизии. Мало ли, зиму его мужикам надо как-то пережить. Также он держал в голове, что ему предстояло ещё выплатить содержание тем солдатам и офицерам, что остались гарнизоном в лагере. А ещё лафеты для пушек заказать. Быстрее бы уже Райхерд протолкнул договор в совете кантона, иначе каждый месяц ему бы приходилось выплачивать людям без малого шесть тысяч монет.

Вот и думай, уже твои все эти деньги или ещё нет. Может, поэтому он и не радовался этим россыпям сокровищ.

Сразу, как всё было посчитано, он стал собираться в дорогу. Нужно было ехать домой. Дел было много. Мильке, Дорфус и старшим над ними Роха были оставлены им доделать все дела. С офицерами, что служили при нём, с Эберстом, Кленком, фон Реддернауфом и командирами рот, он тепло попрощался, выдав всем обещанную награду. Вот и ещё траты. И немалые.

Офицеры единодушно заверили его, что не упустят случая снова стать под его знамя, коли будет у него надобность. А Кленк на прощанье сказал, что даже старики из его роты, и те согласны с тем, что генерал не иначе как Длань Господня, потому как за всю свою воинскую жизнь не видели, чтобы так всё хорошо в кампании было.

Вот так вот, а ещё физиономии недовольные делали. Обиженными были, что их не послушал.

Сразу после обеда с молодыми господами Хенриком, фон Тишелем, который оставил кавалерийский полк, Фейлингом, Максимилианом и десятью гвардейцами генерал поехал домой, взяв с собой лишь сундуки с деньгами.

В который раз ехал по дороге от рыбачьей деревни к Эшбахту, кажется, знал её уже, но то и дело останавливался на пригорках, осматривался, даже на стременах вставал.

— Генерал, — наконец обратился к нему Максимилиан, — что вы высматриваете?

— Смотрю, во сколько мне обойдётся дорога через все эти холмы и овраги, — отвечал кавалер, не очень довольный от тех трат, что тут вырисовывались.

— Вы думаете тут дорогу построить? — удивился прапорщик.

— Да, она мне тут понадобится. Не все товары через Амбары пойдут, — загадочно отвечал кавалер.

Максимилиан больше спрашивать ничего не стал, и они поехали дальше.

Не успели въехать в Эшбахт, там переполох, он уже думал, что это его встречают, а тут пробегавшая девица лет двенадцати прокричала с дороги через забор:

— Мамка, убийц в трактире схватили!

— Эй, — окликнул девочку Фейлинг, — каких ещё убийц?

— Здрасьте, молодой господин, — быстро поклонилась она, — это тех убийц, что вчера купца на дороге зарезали.

— И где их схватили? — Волков помрачнел. Очень ему эта новость не понравилась.

— В трактире, господин, — снова кланялась девица.

Он сразу поехал к трактиру, а не домой. А там полон двор людей, не протолкнуться.

— Дорогу! Дорогу господину Эшбахта! — орал Максимилиан, конём расталкивая зевак.

Пока слезал с коня, к нему уже из кабака выбежал трактирщик, кланялся:

— Рад видеть вас во здравии, господин, вся семья моя молилась за ваши победы.

— Что тут у тебя случилось?

— Вчера на дороге маленской был купчишка побит до смерти, товары его, коней, всё побрали, а сегодня один человек сказал, что на одном человеке кафтан того купчишки, вот его господин Сыч и схватил, а тот сразу и сознался.

Волков пошёл в трактир, а там, словно в церкви на пасху, не протолкнуться — что называется, битком. Людишки стеной стоят, орут, смеются, весело им, словно балаган смотрят.

— Дорогу, — орёт трактирщик, распихивая людей, — господину Эшбахта пройти дайте, ироды!

Людишки расступились, и Волков увидал Сыча. Тот сидел за столом… Судья — никак не меньше. Только писаря ему не хватало.

Рядом лопоухий его дружок стоит. Ногу на лавку поставил, ножом поигрывает, весь эдакий ловкий да умелый. А уже перед ними, как на допросе, два мрачных мужика с разбитыми в кровь лицами.

Сыч, увидав Волкова, сразу вскочил, кинулся к нему:

— Экселенц! Вы вернулись!

— Кто это? — сразу спросил кавалер, указав на двух мужиков.

— Душегубы, сволочи, вчера купчишку одного на дороге подрезали, так один дурень его куртку напялил, по ней его и узнали, вон тот купчишка, — Сыч указал рукой на купца, который поклонился кавалеру, — куртейку своего товарища и признал, у обоих нашли деньги и ножи, они и сознались, теперь мы человечка послали того купчишку сюда привести, который у них краденое купил, вот ждём, пока скупщика приведут. Вот купчишки, ну что за люди такие, одного убьют, так всегда другой такой найдётся, что весь его скарб у воров выкупит, — Сыч подошёл к мужикам поближе, заглянул одному из них в глаза. — Сдаётся мне, экселенц, что это они в начале лета ещё одного купца убили. Я тогда убийц не сыскал, не смог. Вот, думаю, это они же.

— Неправда то! — воскликнул один из мужиков.

— Заткнись, сволочь! — Сыч почти без размаха ударил мужика в правый бок. — Думаешь, я не вижу, что вы тут с зимы все лавки просидели, торговать не торгуете, работать не работаете, а на пиво деньга завсегда есть. Всегда сыты да пьяны. Отчего же?

Мужик корчился от боли, но не падал и лишь повторял:

— Никого мы не убивали. А куртку ту нашли у дороги.

«Ну, всё не слава Богу».

Волков огляделся, сел на лавку:

— Значит, то не первый убитый купец?

— Не первый, экселенц, а ещё в мае одного солдата старого, инвалида, за солдатским полем опять зверь разорвал.

Тут кавалер стал ещё мрачнее:

— Плохо это, не думал я, что в моей земле разбойники промышлять будут. Ты с лопоухим своим дружком мышей, видно, совсем не ловите.

— Экселенц! — воскликнул Фриц Ламме. — Как же так?! Уже ни поесть, ни выпить не могу! Тут ещё, в кабаке, кое-как воров да шулеров ловлю да выпроваживаю прочь из Эшбахта, вот убийц поймал, а большего у меня и не получается. Надысь у Амбаров подёнщики господина Де Йонга подрались с грузчиками с пристаней, одному из них голову пивным жбаном сломали, еле отдышался. Я туда бегом, а путь-то не близкий, я ещё по весне просил у Ёгана коней, да хоть одного коня, так не дал, жлоб. Говорит, мол, попортишь скотину. Вот я и бегаю меж Эшбахтом и Амбарами, не везде поспеваю. В Амбарах-то тоже люду немало уже живёт. Недавно хотели ловкачи сыроварню Брюнхвальдов обокрасть, так не поймали их, сбежали за реку. Нам с Ежом везде не поспеть. Да ещё и пешими.

Было тихо, народу в кабаке — не продохнуть, но всё равно тихо. Все в кабаке слушали, что говорит Фриц Ламме.

Волков ещё раз огляделся.

— А что, тут всё время столько людей? — спросил он у Сыча.

— Так то ещё не все, сейчас, как темнеть начнёт, ещё придут, тут ночью плюнуть некуда, народ на полу спит, экселенц, тут ещё один трактир ставь — и то будет мало, а людишек едет всё больше и больше, от Амбаров на Мален телеги катятся безостановочно, а вы ещё мужичков пригнали целую тысячу!

Волков после паузы наконец начинает говорить:

— Ёгану скажу, чтобы дал тебе пару коней.

— Ой, спасибо, экселенц!

Волков машет на него рукой: слушай ты, балда.

— Найдёшь себе ещё двух помощников, возьмёшь из моих людей. Бери людей не молодых, людей заслуженных, из старых солдат, положу им жалования по два талера в месяц. Пусть при вас будут. Теперь ты будешь коннетаблем, теперь пусть тебя все зовут «господин». Твой дружок… как его…

— Ежом меня зовут, господин, — сразу откликнулся напарник Сыча.

— Будешь помощником коннетабля. Наведите мне тут порядок, чтобы ни воров, ни игрочишек, ни драк тут не было, — кавалер встал. — Сыч, а тот человек, которого ты мне изловил, ещё у тебя не помер?

— Нет, экселенц, на цепи так и сидит, вас дожидается.

— Завтра помой его и ко мне утром приводи. Ещё с ним хочу поговорить.

— Да, экселенц, сделаю, — отвечал Фриц Ламме и, указывая на воров, спросил, — а как с этими быть?

— Дождись купчишку, если скажет, что он у них краденое купил, поступай, как должно, ты теперь коннетабль мой, сам должен знать, что делать, но до утра не тяни, делай всё быстро. А купца в плети и вон отсюда, не нужны мне здесь скупщики краденого.

— Сделаю, экселенц.

А кавалер пошёл к двери, люди перед ним расступались с поклонами, и на глаза ему опять попался трактирщик:

— А, ты? — Волков поманил его пальцем, и когда тот расторопно подошёл, взял его за локоть и пошёл с ним на улицу, разговаривая как со старым приятелем:

— Вижу я, друг мой любезный, что дела у тебя идут хорошо.

— Ну… Чего же Господа гневить… Идут дела, господин, идут… — не очень-то охотно отвечал трактирщик.

— Так вот и не гневи Бога, дела-то у тебя весьма хороши, как мне кажется. Или нет?

— Так и есть, господин, дела мои неплохи, — со вздохом отвечал хозяин заведения. Он прекрасно понимал, куда клонится разговор.

Волков же остановился, но локтя его не выпускал, смотрел на трактирщика внимательно, улыбался и молчал, как будто ждал, что тот ему скажет.

— Дела мои неплохи, и я даже могу дать сверх уговора нашего… — трактирщик сделал паузу, прикидывая сумму, — сверх нашего уговора могу дать ещё пятьдесят монет в год.

А кавалер ему ничего на это не ответил, так и держал его за локоть да смотрел ему в глаза, чуть прищурившись, с этакой нехорошей хитринкой.

— Ну, может, не пятьдесят, — догадался по его взгляду хозяин заведения. — Сто монет сверх договорённого в год.

— Сто монет? — Волков всё не выпускал его локоть. — Интересно, а сколько ты зарабатываешь в день на моей земле, при стольких-то людях, что у тебя даже на полу спят? Что едят у тебя, пьют, девками твоими пользуются? А?

Трактирщик подумал, подумал и сказал вдруг:

— А лучше буду я вам платить полталера в день. И тянуть до конца года не буду, плату буду приносить каждый месяц.

— Полталера в день? — Волков чуть подумал и наконец выпустил его руку. — Полталера… Но всё равно мне очень интересно, сколько ты зарабатываешь?

Трактирщик лишь улыбался ему в ответ заискивающе: э, к чему вам, рыцарю, знать всякий подобный вздор, ну вот нужно оно вам?

Волков пошёл к коню, а сам думал о том, что в Эшбахте уже можно и второй постоялый двор ставить, да и у Амбаров тоже. Уж пустовать-то они не будут, ни один, ни другой.