Кавалер не мог сидеть на месте спокойно. Казалось бы, что нужно-то тебе, чего неймётся, Кленк и Роха ставят лагерь, ужин варится, дороги, ведущие к городу, запираются палисадами. Офицеры его не новички, и Брюнхвальд, и Эберст, и Пруфф на войнах седыми стали. Люди инженера Шуберта уже облепили холм, что был у восточной стены, фон Реддернауф отправляет разъезды во все концы. Время отдохнуть, ногу не бередить, она и так ноет после марша, поесть, может даже поспать, ведь не спал толком со вчерашнего дня. А генерал не может. Ему на месте не сидится.
Сидя на телеге у разложенной на мешках карте, он спрашивал у капитана Дорфуса:
— Если город будут деблокировать, откуда нанесут удар?
В том, что горцы попытаются это сделать, у него сомнений не было, он-то на их месте уж точно попытался бы, даже не имея больших сил. Дорфус тоже смотрел на карту:
— Ну уж не с севера.
Это и так было ясно. Оттуда они пришли, там силы горцам не собрать.
— На западе крупных городов нет: горы, деревни и граница, — продолжал капитан. — Думаю, если и придут, то либо с востока, либо с юга; скорее всего, с юга, в Мюлибахе войско соберут и оттуда пойдут.
Да, генерал и сам так думал.
— Сходите к капитану Пруффу, — заговорил он после минутного размышления, — кулеврины ему для пробития стен не понадобятся, пусть отправит их с канонирами на южный перекрёсток к полковнику Брюнхвальду.
— Да, генерал, — ответил капитан Дорфус, забрал карту и ушёл.
А он полез в седло и, уже усевшись, крикнул денщику:
— Гюнтер, есть что из еды у тебя?
Гюнтер нашёл. Даже к поварам бегать не пришлось. Принёс кусок ещё не чёрствого хлеба с подсохшим куском сыра, передал господину, и тот по въевшейся в него с юных лет солдатской привычке стал есть это прямо на ходу, в седле. Сначала поехал на западную дорогу к Эберсту. Ну, конечно же, неправильно его офицеры наметили палисады. Не удержался, полез советовать. Напомнил, что не только дорогу из города надо блокировать, но и дорогу к городу, то есть ещё и контрпалисад нужно ставить. А места под него офицеры не наметили. Те соглашались, обещали исправить. При этом он поймал на себе недовольный взгляд полковника Эберста. Кавалер его понимал, не дело генерала заниматься заборами. Дело генерала вести людей. А если генерал ездит и раздаёт советы ротмистрам, так значит, он, скорее всего, волнуется. А людишки, особенно нижние чины, отлично чувствуют, когда старшие волнуются, и начинают волноваться сами. А солдатам волноваться нельзя ни при каких обстоятельствах. А посему генерал должен быть спокоен и строг и во всякие мелочи, типа заборов, не лезть. С этим и ротмистры с капитанами разберутся.
И, поняв это, генерал уехал. Но не в лагерь, где ему уже разбили шатёр, а на южную дорогу, к полковнику Брюнхвальду. А тот ему без обиняков и говорит:
— Вы, господин генерал, напрасно не отдыхаете. Надобно вам вина выпить да поспать. А тут я и сам управлюсь, волноваться вам не о чем, уж поверьте.
— Я просто хотел узнать, прислал ли вам Пруфф кулеврины, — говорил Волков.
— Кулеврины мне тут будут очень кстати, — обрадовался полковник, — но пока артиллерист мне их не прислал. Уже знаю, куда их поставить, так что жду.
Он думал уже в лагерь поехать, а тут как раз гулко бахнула первый раз пушка. Он уже по звуку знал, что это била не картауна, а новое, недавно купленное орудие. Генерал обрадовался. А вот и дело, что оторвёт его от волнений, переживаний и никому не нужной суеты. Волков поскакал к городу, и все молодые господа ехали за ним, им тоже было интересно посмотреть, как ядра разбивают городские ворота.
Вокруг города селились те, кому за стенами купить дом денег не хватало. Особенно много было посадов вдоль южной дороги, по которой и ехал сейчас генерал. Люди выходили из домов, из лавок, кругом дела были, ещё вчера в лавках торговля шла, а тут раз — и война, враг пришёл, из пушек по городу палит. По дороге настоящие кавалеры ездят, с гербами неведомыми и знамёнами. Вот люди и выходили из домов, таращились на выезд генерала. По уму, так надобно было сжечь все посады вокруг города, а людишек разогнать, как и полагается делать при осаде, согласно ремеслу воинскому. Но он не хотел обозлять горожан и посадский люд. К чему плодить лишних врагов и людскую злобу? Так и доехал он до места, где прямо посреди улицы стояли пушки. Тут же были пехотинцы, телеги с ядрами, с порохом. На одной из телег стоял капитан Пруфф.
— Вельдбеккер! Давай уже, не жди приказа, стреляй по готовности! — кричал он.
— Да, господин капитан! — кричал ему какой-то канонир, которого Волков ещё не знал. — Пали, ребята!
Один из канониров поднёс к запальному отверстию палку со скрученными вместе несколькими обычными тлеющими фитилями. Картауна так рявкнула, что кони под кавалером и молодыми господами заволновались, заходили, стали подскакивать, чуть подбрасывая вверх передние ноги, верный признак того, что могут и на дыбы подняться. Перепугались коняги.
А Волков видел, как ядро врезалось не в ворота, а правее, в стену башни, выбив из неё брызгами обломки старого кирпича.
— Дурак ты, Вельдбеккер, — снова кричит Пруфф, — ядро и два с половиной совка пороха кинул впустую! Как ты собираешься стрелять в движущиеся баталии, если ты в стоячие ворота попасть не можешь? Перережут нас горцы, всех перережут с такой твоей стрельбой.
— Извините, господин, — отвечает крепкий и бородатый канонир, — ещё не пристрелялся, не обвык.
— Не обвык он, — говорит Пруфф недовольно и тут видит генерала, начинает слезать с телеги.
— Господин генерал, мы уже начали, — капитан кланяется Волкову. Подходит ближе и аккуратно намекает, что генералу тут не место. — Господин генерал, здесь опасно.
— Что, враг стреляет с башен? — спрашивает кавалер.
— Что? Враг? — Пруфф поворачивается и смотрит на башни. — Да нет же, сии башни к артиллерии не приспособлены из-за зубцов, их строили, когда пушки ещё были не в ходу, как сейчас, — капитан на секунду замолкает. — Просто пороха для кидания ядра приходиться класть много, по два с половиной, а то и по три совка. Пушка может не выдержать, хоть и не старая ещё. В общем, тут опасно.
А Волкову уже поднадоело, что офицеры его отовсюду выпроваживают, он и говорит артиллеристу довольно твёрдо:
— Ничего, ремесло воинское само по себе опасно, мне не впервой, так что побуду тут. Посмотреть хочу, как вы ворота бьёте.
Пруфф вздыхает и разводит руками: ну, как вам будет угодно, я, мол, вас предупредил.
Генерал спешивается, находит себе место, где можно вытянуть ногу и откуда ему будут видны ворота. Усаживается. К этому времени уже заряжена новая его пушка. Лаутшланг готов, и форвардер криком сообщает о том капитану.
— Ну так запаливай, запаливай, говорил же, не ждите приказа, палите сами, — кричит Пруфф, снова залезая на телегу.
Лаутшланг бьёт басовитее, чем картауна. Ахнуло так ахнуло. Крупное ядро летит медленно, его даже видно. Чуть не долетев до ворот, оно со звонким щелчком чиркает о мостовую, что уложена перед воротами, и отскочив от неё, пробивает внизу одной из створок ворот аккуратную дыру.
«Выше надо брать».
Волков поворачивается поглядеть на Пруффа, а тот молчит, капитан знает, что канонир всё видел и сам, так что без окрика исправится.
Следующая готова стрелять картауна. Но не стреляет.
— Какого дьявола ты тянешь, Вельдбеккер?! — кричит Пруфф. — Пали уже, или ты ждёшь, пока солнце сядет?
— Сейчас, господин капитан, — кричит канонир, — не хочу опять промазать.
Сидит и сидит у пушки, все уже смотрят на него, а он всё копается. Волков уже начинает на него злиться: да сколько же можно?! Наконец канонир отходит от орудия и орёт:
— Запаливай.
Тут же к орудию подбегает артиллерист с длинной палкой, на конце которой тлеют фитили.
«Бахх»… Коротко и зло бьёт орудие, откатываясь назад. Много дыма, его клубы ветром доносятся и до генерала.
Ворота, как все стены, как и все башни города, были стары. Некогда они были необычайно крепки. Дуб, оббитый толстой железной полосой, готов был встретить любого врага лет сто пятьдесят назад. Любого врага сдержало бы прочное дерево, но не пушечное ядро. Ядро из картауны, разогнанное в длинном стволе двойной порцией пороха, ударило точно в стык створок. Прямо в железные края обеих половинок ворот. И ударило так, что одна из полос погнулась, а вторая так и вовсе отлетела от створки и с железным грохотом упала на мостовую перед воротами.
«Отлично! Не зря этот Вельдбеккер так долго целился».
— Ладно, неплохо, Вельдбеккер, неплохо! — кричит капитан Пруфф. — Продолжайте, ребята, продолжайте!
Волков ещё посидел, поглядел, как почти без промаха артиллеристы укладывают одно ядро за другим в старые городские ворота, и потом всё-таки уехал оттуда, чтобы не мешать людям работать.
Пообедал или, вернее, уже поужинал, посмотрел, как Роха и Кленк ставят лагерь. Он бы делал по-другому. И снова поехал объезжать окрестности, первым делом заехав на холм к инженеру Шуберту.
Несмотря на вечер, все везде работали, все трудились. Ни понукать, ни вдохновлять никого было не нужно. Офицеры объяснили всё нижним чинам, те понимали, что всё, что строится вокруг города, то для сохранения их же жизней, и не отлынивали. А пушки всё били и били по воротам. И этот звук успокаивал всех, кто его слышал, ну, разумеется, за исключением осаждённых.
Волков почти не спал, не мог от себя отогнать мысли. Вернее, вопросы. А вопросы были просты: откуда придут силы, что попытаются деблокировать город? Сколько при том будет людей? И когда это случится? Три извечных вопроса войны, над которыми всякий, кто хоть раз брал на себя смелость вести в бой людей, ломал голову. Три главных вопроса: Где? Сколько? Когда?
В общем, спал он урывками и встал ещё до зари, чтобы поговорить с возвращавшимися из разъездов кавалеристами.
Среди ландскнехтов нашлись охотники, который пошли ночью посмотреть, что там с воротами, хорошо ли побиты. Вернулись и рассказали офицерам:
— Двери разбиты в щепки, держатся на честном слове. И горожане их при этом не ремонтируют, и вообще ничего за дверьми не слышно. Словно спят, сволочи. А ещё эти дураки раньше времени опустили решётку. И поэтому ядра, пробивая ворота, ещё и всю решётку им переломали.
— И никаких ремонтных работ они не ведут? — удивлялся Эберст.
— Ни единого звука слышно не было, ни огонька не видно, — отвечали лазутчики.
— Хм, — хмыкнул полковник Брюнхвальд, — «коридор» нам готовят. Думают, что мы ворота добьём и через них в город пойдём.
«Да, скорее всего, так и есть. „Коридор“, „крысиный тупик“, „каменный мешок“ — названия разные, суть одна: бойня для вошедших, и горожане наверняка уже это приготовили».
Волков бывал в таком коридоре однажды. Тогда свою гвардию в пролом стены вёл сам молодой герцог да Приньи. Повёл сам, чтобы перед сиятельными своими дружками удалью своей похвастать. Больших потерь, чем в тот день, гвардия герцогов де Приньи вряд ли когда несла.
— Да, — согласился генерал, — надобно пушки перенести на холм и начинать бить стену, делать большой проём. В «коридор» через ворота я людей не поведу. Инженер Шуберт, вы подготовили позиции для артиллерии?
— Почти всё готово, — отвечал инженер. — Вырублю только ступени, как солнце встанет.
А тут Пруфф и говорит:
— Дозвольте вам возразить, господа офицеры, и вам, господин генерал.
Все молча уставились на артиллериста, ожидая, что он скажет, и тот заговорил:
— А я предлагаю добить ворота до конца и войти в город. Да, я знаю, что такое «каменный мешок», но раз мы о нём знаем, то и неожиданностью он для нас не будет. Возьмём с собой фашины, доски от арбалетных болтов и потихоньку войдём в город, посмотрим, что да как, и если они нам подготовили засаду, так просто подожжём фашины, устроим в городе пожар, сушь вон какая стоит, подожжём, что сможем, да отойдём.
— А бывали ли вы в таких «мешках», дорогой капитан? — поинтересовался полковник Эберст. И поинтересовался с едва заметной издёвочкой.
— Нет, — отвечал артиллерист, — но я такие «мешки» сам устраивал, — и тут же едко добавил, глядя на полковника: — А если среди пехотных офицеров храбрецов не найдётся, так я сам в ворота готов штурмовую колонну повести.
Чтобы прервать дискуссию в подобном тоне, Волков говорит:
— Инженер Шуберт, пока ступени не рубите, подготовьте штук сто фашин и щиты из досок, полсотни будет довольно. Может статься, что всё это к полудню и понадобится.
Уж никто бы не сказал, что капитан Пруфф душка или, к примеру, приятный человек, но то, что он твёрд, как и положено офицеру, и что опытен, тут ни у кого сомнений никогда не возникало. Волков и на секунду не усомнился в том, что если надобность возникнет, то артиллерист станет во главе штурмовой колонны. Другое дело, сможет ли он равноценно заменить офицера-пехотинца? Но встать впереди, под знамя, он точно не испугается.
— Хорошо, капитан, будь по-вашему, — сказал генерал, — если до полудня доломаете ворота, решим, кому пойти в город.
Пруфф, как и всякий самолюбивый человек, всегда радовался, когда выходило по его. И сейчас, кланяясь генералу, он улыбался. А Волков с едва сдерживаемым волнением думал о том, что колонну поведёт сам. Да, сам. Ведь ничто его сейчас так не истязало, как вынужденное генеральское безделие. А ещё он находил оправдание себе в том, что у него ещё и лучший в армии доспех. Как в таком доспехе отсиживаться в шатрах? Он уже был готов идти.
«Быстрее бы Пруфф управился с воротами».
Единственное, о чём он теперь думал, так это о том, что сказать офицерам, когда они его начнут отговаривать.