Барин-Шабарин 3

Глава 6

— Ваше превосходительство, прошу о снисхождении. Поспособствуйте тому, чтобы я лично посмотрел на место преступления. Я не убивал Кулагина и хотел бы иметь возможность доказать это, — сказал я, но, не найдя отклика у губернатора, продолжил: — По документам… Если позволите мне разобраться в некоторых делах, прежде всего, связанных с моим имением, то и я пойду навстречу.

Фабр задумался. Он тер рука об руку, показывая тем самым, что сильно нервничал, посматривал то на меня, то на Молчанова, продолжаюшего молчать и буравившего взглядом хозяина губернии.

— Что скажете, господин Молчанов? — спросил губернатор у земского исправника.

— Что прикажете, так и будет, ваше превосходительство! — выкрикнул Молчанов.

— Ревизора удалось направить в сопровождении с моим помощником в Павлоград. Они прибудут не раньше чем через четыре дня, но и не позже, чем через пять. К этому времени нужно придумать, как оправдаться. И если не получится… — губернатор посмотрел на меня гневно. — Вы, господин Шабарин, заполучите в моем лице своего недоброжелателя.

— Я понял вас, ваше превосходительство. Но могу ли я рассчитывать на то, что бумагам, что собраны мной, всё же дадут ход? Понимаю, что сильно рискую потерять ваше расположение и помню наш разговор прежде, но… Душа болит за державу, — сказал я и почти что не слукавил.

Я верю, что я в том не одинок — не могу оставлять преступление без наказаний, верю в справедливость, при том понимаю, через какую именно грязь приходится порой пробираться, чтобы найти путь к правде. Не мог я оставить без наказаний тех, кто замешан в преступлениях против государства.

— Может быть, вас порекомендовать в Третье Отделение? У вас некое обостренное чувство справедливости. Впрочем… и там… — губернатор не стал договаривать, что именно «там».

— Так как же, ваше превосходительство, прошу милосердно простить меня за вмешательство. Прикажете отпускать господина Шабарина? — все еще стоящий по стойке «смирно», ну, как умел, выпятив пузо вперед, спросил Молчанов.

— Приказывать не стану. Придумайте сами, как допустить Шабарина к следствию. Оно же началось? Следствие? — Яков Андреевич Фабр говорил с нажимом.

— Так точно, началось, не извольте беспокоиться, — отчеканил Молчанов.

Гляди-ка, и нога уже не болит!

— Позвольте назвать мое участие в расследовании, как следственный эксперимент, — сказал я, придумав, как можно было бы оправдать то, что обвиняемый будет что-то выискивать на месте преступления.

— Да как пожелаете, но дабы по закону все было, — отмахнулся губернатор.

Очевидно, что Яков Андреевич Фабр настолько тяготился ситуацией, а еще и пребывал под впечатлением от бегло пролистанных документов, что готов довериться хоть бы и мне, если я хоть что-то предложу. А я как раз предлагал решить вопрос по-тихому, без ревизора и привлечения общественности.

Мой вчерашний спектакль в ресторане уже вторичен. Информационную повестку в этом тихом городке должна перебить перестрелка у ресторана «Морица», а после, когда городской общественности и гостям города станет о том известно, и факт убийства Андрея Васильевича Кулагина.

Мое имя не просто под угрозой. Я попадаю в такую яму, что можно сразу же и присыпать землей, так как, как фигура, как дворянин, даже просто человек — если сейчас же не выберусь, для этого общества умру и тогда «анафемой мне по горбу» и «проклятья в спину». Именно поэтому я хотел разобраться, что именно произошло и кто убил Кулагина.

Не знаю пока, как, но чувствую — тут главное взяться.

Насколько же в этом времени рыхлая правоохранительная система! Императора Николая Павловича многие обвиняли в том, что он устраивает бюрократические стены, что император жёстко правит. Но я вижу то, что некоторым служащим нужно буквально палкой по горбу съездить, чтобы они хоть что-то делали.

Несмотря на скрытый, а порой так и открытый шантаж с моей стороны, меня нельзя было привлекать к расследованию убийства. Ведь я же подозреваемый! Но страхи людей, так беспокоящихся за свое хлебное место, позволяли нарушать правила.

Уже через полчаса я, в сопровождении Марницкого, рассматривал место преступления. Губернатор, оставив меня на поручение Молчанову, удалился по своим делам. Его превосходительство обещал прислать своего помощника, чтобы тот следил за тем, что здесь будет происходить.

Урядник же, которого ранее послал Молчанов, занимался тем, что всячески старался успокоить вдову, которая просто билась в истерике,

— Вы? Да как вы смеете приходить сюда⁈ Это вы его убили! По Вашему приказу был застрелен мой муж! Или вы сами стреляли? — Елизавета Леонтьевна Кулагина словно выплёвывала эти слова, будто и говорить ей было трудно.

Она рванула в мою сторону с выставленными пальцами. Я не бью женщин, ну или почти никогда этого не делаю. Однако и себя бить не позволю никому. Перехватив руку вдовы, которой она стремилась расцарапать мне и без того уже посечённое лицо, я поднял женщину и отнес её, заламывая руку, к ближайшему дивану.

— Отпустите меня, подлец! — кричала вдова.

— Держите себя в руках. И смею вас заверить, сударыня, я не причастен к смерти вашего супруга. И считаю необходимым сделать всё, чтобы моё честное имя не было опорочено, — сказал я Кулагиной, глядя в ее пышущие злостью глаза. — А еще не стоит оскорблять меня, усердствуя в своем спектакле.

Не нужно было даже знать о том, насколько Кулагина недолюбливала своего мужа, чтобы понять — женщина явно переигрывает. И растерялась, увидев меня. Вот, видимо, ничего иного и не придумала, как проявить агрессию.

— Господин земский исправник, найдите слова утешения вдове, а мы с господином Марницким пока здесь осмотримся, — сказал я и рукой указал ростовскому полицмейстеру на выход.

— Да как вы смеете распоряжаться мною! — воскликнул Молчанов.

То ли на него повлияло присутствие Кулагиной, то ли он всё же захотел вспомнить, что он какой-никакой, а чиновник при исполнении, но Молчанов решил проявить характер. Правда, вяло, неубедительно, да и поздно.

— Ах, да, господин земский исправник, я же вам не показывал ещё некоторые документы, которые у меня имеются, — с ухмылкой проговорил тогда я. — Взять, к примеру, тот документ, по которому вы незаконно прирастили господин Жебокрицкому часть моих земель. И поверьте, это не всё, что у меня имеется на вас. Потому думайте о себе не как о земском исправнике, а как о возможном каторжанине. И не мешайте мне!

Я был предельно груб. Но рядом не было ни помощника губернатора, ни самого его превосходительства. А что касается Молчанова, так уважения к этому человеку у меня нету от слова «совсем». Кроме того, я был уверен, что Яков Молчанов — сбитый лётчик, как говорили в будущем, или «хромая утка». В любом случае, этому человеку недолго осталось пребывать у власти.

Молчанов потупил взгляд и стыдливо отошёл в сторону. Тьфу ты господи, ну и трус. Как можно таких людей ставить на важные должности!

В недоумении пребывала и Кулагина. Я тут появился совершенно для неё неожиданно и вел себя так, как от меня не ожидают. Да и контраст был серьезный: я, в целом выглядящий, как щеголь, молодой повеса, говорю и веду себя, как матерый чиновник, или же дворянин с титулом, не меньше графа. Вдова могла попробовать покачать свои права, даже в истерике пытаться выгнать меня из дома. Но я был полон решимости, а защитников у Елизаветы Леонтьевны пока что не наблюдалось. Урядник так и вовсе будто испарился, исчез из комнаты. Ну а Молчанов… Он смог бы защищать рьяно защищать разве что свой обед, а более от него ждать было нечего.

Я подошёл к так и оставленному в кресле с простреленной спиной Кулагину. Нетрудно было догадаться, что стреляли, если тело в таком же положении, как и после убийства, с улицы, в открытое окно. Это, правду сказать, несколько меня смутило.

Я же был практически уверен, что это Кулагина, поняв, что случился момент и можно отвести от себя все подозрения, а меня подставить, убила собственного ненавистного мужа. У неё и мотив был, и, насколько я смог понять эту женщину, решимость имелась.

Но зачем же в таком случае выходить за пределы комнаты? Ну разве только для того, чтобы ещё лучше инсценировать убийство. Кулагина молча провожала меня взглядом, пока я рассматривал тело её мужа, и с недоумением смотрела, как я стал заглядывать в распахнутое окно.

Кое-что сильно не вязалось в этом преступлении. Например, ночь была достаточно прохладной, и не было никакого смысла открывать окно. Между тем, окно могли открыть снаружи, лишь с усилием нажав на раму.

Молча я, в сопровождении Марницкого, вышел во двор, стал рассматривать ближайшие кусты.

— Вам есть что сказать? — спросил меня Федор Васильевич.

— Вдова ведет себя странно. Она, заметьте себе, не горюет, она опасается… — задумчиво говорил я.

На самом деле я искал оружие убийства. Убийца должен был, чтобы его не нашли, скинуть оружие. Ведь можно облаву организовать, и если при тебе пистолет, который еще пахнет порохом и нечищенный, это сразу укажет, кто стрелял. А так, скинул пистолет — и все, никто ничего не докажет.

И вот, в кустах, метрах в тридцати от окна в кабинет Кулагина, лежал и брошенный однозарядный пистолет. Кроме того, отчетливо были видны следы недавнего пребывания здесь, в зарослях, человека, мужчины, в сапогах и немалого размера обуви, как бы не сорок шестого по меркам из будущего.

— Мля! — ругнулся я.

— Простите, Алексей Петрович, что вы сказали? — спросил Марницкий, прекрасно услышавший, что именно вырвалось из моего рта.

— Прошу простить меня, Федор Васильевич, но я не сказал ничего, что могло было быть достойно вашего внимания, — сказал я.

А было отчего ругнуться. Пока что всё, на первый взгляд, говорило в пользу того, что именно по моему приказу могли убить вице-губернатора Екатеринославской губернии. Мотив — почти что железный. Убийство совпадает с моим приездом. То, что со мной достаточно бойцов, все уже поняли. А тут еще и перестрелка утром со слугами Кулагина, которые в глазах общественности могут стать мстителями за смерть своего хозяина.

У меня была надежда на дактилоскопию. В этом мире о таком методе ещё, по идее, не должны знать. А снять отпечатки пальцев с орудия убийства, как мне казалось, особого труда не составит..

— Отчего вы столь бережны с пистолету? — поинтересовался Федор Васильевич. Заметил, конечно, что пистолет я поднимал не за рукоять, а аккуратненько, двумя пальцами за ствол. Меня начинало раздражать это постоянное любопытство со стороны ростовского полицмейстера, но я сдержался и сказал:

— Чуть позже узнаете. Взгляните на эти следы, что скажете?

Я еще ранее пришёл к выводу, что убийцей всё же был мужчина, или же вдова могла начитаться детективов и пыталась замести следы, надевая несоразмерную обувь. Да нет же! Нет еще тех самых детективов! И такого изощренного убийства не должно быть.

— Большой мужчина тут был, и это… Подбитые подковой сапоги. Если вы ранее намекали на участие вдовы в убийстве, то это точно не она, — сказал Марницкий.

— Не сама, это верно… Но по ее приказу могли убить… — задумчиво говорил я.

Сложно проводить расследование, когда все следы и обнаруженные улики указывают только лишь на то, что я и был заказчиком преступления. Ну я же знаю, что никому не отдавал приказа. Возвращаясь в дом, я думал вот о чём: а не мог ли кто-нибудь из моих людей, тот же Петро, или Лавр, а может, и полицмейстер Марницкий, отыгрывающий сейчас недоумение, взять на себя инициативу и пристрелить Кулагина? В это, честно сказать, не верилось. Полицмейстера точно можно исключать. Но… у него было два сопровождающих, и жили они отдельно, так что могли уйти в любой момент.

— Пригласите кого-нибудь из слуг! — приказал я уряднику.

К чести полицейского, он не рванул исполнять мои пожелания, дождался кивка от Молчанова. Уже через пару минут передо мной стояла девица с явным таким синяком под левым глазом. Подобное украшательство миловидного личика девушки явно было свежим и уж точно не каким-то случайным. Лицо было приятным, даже притягательным, чистым, ухоженным, может, и не косметикой, но народными средствами. И сама девица выглядела так, что… Ну не мог Кулагин мимо такой вот красотки пройти. Да и это как раз его тип. Служанка была чем-то похожа на Марию Садовую.

— Найди мел или крахмал, срочно мне принеси! — приказал я симпатичной служанке.

Девушка грациозно крутанулась на носочках, вильнула задницей и не пошла, она поплыла прочь. Нет, точно убитый ранее мял эту прислужницу, не мог такую эстетику проигнорировать. И нынешняя вдова это знала. Может, поэтому вдова и ударила служанку? Но ранее не била, Елизавета Леонтьевна вполне могла опасаться гнева мужа. А вчера, значит, уже не боялась.

— Вам не кажется, сударь, что вы не вправе распоряжаться в моём доме? — саркастически спросил вдова, следы от слез которой уже и высохли, наверное, потому, что и горе не такое горькое.

— Сударыня, но вы же хотите разобраться, кто именно убил вашего мужа? Если так, то и мне нужно узнать, что именно хочет меня подставить, — сказал я, присев на стул и всматриваясь в стоящую на столе бутылку с виски.

И вот что меня зацепило! В стакане рядом с Кулагиным было налито грамм двести виски, не меньше. Между тем, бутылка с крепким алкоголем, казалось, почти и не тронута. Значит, бутылку подменили.

— Из этой бутылки пил ваш супруг? — спросил я, подходя к столу.

Я пристально следил за реакцией вдовы, и она всё же проявила некоторые эмоции. Женщина явно испугалась чего-то.

— Откуда мне знать, из чего мог пить мой супруг? — зло отвечала Кулагина. — Я даже не знаю, сам ли он брал эту бутылку или же ему кто-то её принёс. Я знаете ли, господин выскочка, сплю по ночам, не хожу под окнами людей, чтобы их убить.

— А вот грубить не надо! То, что вы льёте крокодиловы слёзы по своему мужу, ещё может впечатлить кого-то из сентиментальных дамочек, но не меня. Я же знаю, как вы ненавидели Андрея Васильевича. Или напомнить вам про Артамона? Любовника вашего? — зло, громко сказал я.

Молчанов с удивлением посмотрел на вдову Кулагину. Марницкий отвернулся, будто бы и не слышал того, что я только что сказал. Сама же Елизавета Леонтьевна, поиграв желваками, резко отвернулась в сторону, показывая свою обиду и нежелание со мной дальше общаться.

Через пять минут с мелом и крахмалом в кабинет вице-губернатора вернулась служанка. Я, намекнув Марницкому, что именно может знать служанка, и попросив его выведать у стой лужанки всё, что можно и что даже нельзя, поспешил начать манипуляции с отпечатками пальцев.

Я обмазал мелом рукоять пистолета, сразу заметив, как отчётливо определились отпечатки пальцев. То же самое я проделал со стаканом и с бутылкой виски. После достал из кармана карандаш, ножик для его затачивания, соскреб немного графита, с его помощью получилось получилось переложить отпечатки пальцев на бумагу.

Тем временем Морницкий допросил служанку.

— Алексей Петрович, хотелось бы с вами наедине переговорить, — сказал ростовский полицмейстер.

— Смотрите, урядник, за тем, чтобы никто здесь ничего не трогал руками, — сказал я и вышел за дверь.

— Служанка утверждает, что ее госпожа и ударила, а после, что именно Елизавета Леонтьевна и носила убитому виски. А еще… Служанка говорит, что госпожа что-то искала в комнате убитого, еще за час до того, как прозвучал выстрел. Кулагин быстро уснул, не успев даже и допить стакан с виски, — сообщил мне Марницкий. — У вас есть мысли? Мне все больше кажется, что это вдова учинила над ним.

— Ага, убийца садовник… — пробурчал я.

— Кто? — переспросил полицейский.

— Никто, но вы правы, нельзя исключать никого… Даже вас, уж простите, но по долгу своей службы, вы должны понимать меня, — сказал я и увидел проявление обиды на лице полицмейстера.

Тут, в этом времени, даже у полицейские обижаются, если им не верят лишь на слово. Но мне же не поверили, что я не убивал? Впрочем, и в тюрьму сразу же не повели. А сейчас почти что все указывало на то, что Кулагина причастна к убийству.

— Позвольте вашу руку! — сказал я, а когда вдова спрятала руки, мне пришлось силой заставить вымазать в чернилах три пальца Кулагиной и нанести отпечатки на бумагу.

— Сходятся! Так вы соврали и про бутылку, и про стакан… Вы последняя ко всему этому прикасались! — обрадованно сказал я.

— Нет, я не убивала мужа! — выкрикнула Кулагина.

От автора:

5 том серии Пограничник. Я был майором ВДВ, но умер и попал в молодого себя. Чтобы спасти брата и отстоять заставу, я должен стать пограничником на Афганской Границе: https://author.today/work/393429