Барин-Шабарин 3

Глава 10

— Если согласны, тогда учтите — вот эти бумаги не должны никоим образом попасть на глаза ревизору, — губернатор Яков Андреевич Фабр показал на одну стопку документов, после его рука переместилась к другой пачке бумаг. — Вот это, если вы настаиваете, мы можем показать ревизору. Более того, я уже знаю о вашей сделке с Елизаветой Леонтьевной Кулагиной по открытию Благотворительного фонда. Не смею вас обвинять в чём-либо, надеюсь, что вы движимы чистыми помыслами человека чести.

— А это уже какой-то элемент шантажа и с вашей стороны, ваше превосходительство, — усмехнулся я. — Но я, действительно, собираюсь начать готовить Екатеринославскую губернию к военному положению.

— Вот как? Вам разве что-то известно, чего могу не знать я? — губернатор улыбнулся, с напряжением растягивая губы в этой гримасе. — Разве у России есть такие враги, которые могли бы перенести действия к Екатеринославу? Не сильно ли вы переоцениваете турков? Мы на раз с ними разделаемся, случись что.

— Разве вы не замечаете, ваше превосходительство, что происходит в Европе? Неужели не видите предпосылки прихода нового Наполеона? Вся Европа сейчас в революционной пучине. Такое уже было, привело к тому, что наше Отечество столкнулось с самыми кровопролитными войнами в нашей истории, — сказал я, пытаясь выкрутиться из положения.

Наверное, я либо не выспался, либо что-то иное подтолкнуло меня к тому, чтобы я начал говорить о военном положении. На самом деле, я собирался готовить Екатеринославскую губернию, прежде всего, к Крымской войне и выступить провидцем. Вместе с тем, если страна будет готова немного лучше к такому масштабному противостоянию с Европой, словно к так называемой «нулевой мировой войне», может, и не проиграем мы её? Ведь в той истории всё достаточно по-тоненькому прошло. Несмотря на техническое превосходство европейцев, даже вопреки русскому головотяпству и шапкозакидательству, лёгкой прогулки для европейцев не случилось. А в этом варианте истории можно сделать что-то более значительное, чем русский «авось». Однако нужно было переводить тему разговора в более деловое русло.

— Господин губернатор, позвольте, я ознакомлюсь с теми документами, которые вы не хотели бы показывать общественности и ревизору. Я вас уважаю, считаю человеком чести, именно поэтому готов пойти на некоторые уступки. Но лишь на некоторые, ваше превосходительство, полностью отменить эти планы я не могу. Что касается вашего предложения о занятии должности. По осени, когда я улажу некоторые дела в своём поместье, я готов стать вашим помощником, но при этом, в соответствии с полученными данными, всемерно намерен бороться за чистоту в нашей с вами губернии, — сказал я и замолчал, началась долгая пауза.

— Я потребовал отставки от губернского полицмейстера, а также земского исправника. Стать полицмейстером хочу предложить господину Марницкому. Уже сегодня в ночь он отправляется арестовывать Жебокрицкого. И по своим законным обидам и земельным вопросам вы можете полностью полагаться на справедливость. Будут судить по всей строгости, — губернатор, словно заискивая, пытался поймать мой взгляд, наверное, хотел определить ту степень моей радости, счастья, которые я должен сейчас излучать.

Нет, радости я не проявлял. Возвращение моих земель ко мне же — это лишь справедливо, так и должно быть. Жебокрицкого нужно было арестовать ещё раньше. Но нерешительность губернатора, его нежелание встревать в жёсткое противостояние с коррупцией привело губернию именно к такому состоянию. Мошенникам тут раздолье. Заплати в Екатеринославе немного — получи прирезку к своим землям! Еще бы акции объявляли, к примеру, по субботам скидка в двадцать процентов, а дела пенсионеров рассматриваются без очереди.

Сам Фабр не являлся бессребренником, однако же в тех документах, которые я просмотрел, не было ни одного существенного свидетельства, что губернатор — вор. Он виновен лишь в том, что позволял воровать другим. А сам Яков Андреевич практически и не лез в казну. Более того, каким-то образом умудрялся еще и начать масштабное строительство.

И теперь я должен был радоваться лишь тому, что хоть какая-то часть справедливости восторжествует, что хоть кто-то чист? Нет, я буду даже огорчён, потому как прекрасно осознаю, что некоторые документы из тех, что у меня есть, всё же придётся придержать у себя. Нет, я не собираюсь уничтожать документы. Это нужно быть идиотом, чтобы такой компромат просто взять и сжечь. Но я и не намерен подставлять Фабра. Как минимум, с Яковом Андреевичем мы уже почти договорились. А придёт какая новая метла, так начнёт мести — пыль столбом стоять будет. Ведь всегда новая власть стремится в начале пути к тому, чтобы все неудачи спихнуть на старую власть.

— Давайте предметно договариваться, господин губернатор, — делано, почти безэмоционально сказал я, двигая к себе стопки с бумагой.

— Вы, выходит, не умеете быть благодарным? — с некоторым разочарованием спросил губернатор.

— Простите за мою дерзость, ваше превосходительство, но я не совсем понимаю, кто кому должен быть благодарен. Поверьте, внутри меня бушует негодование, что я иду против своей же чести. Я же понимаю, что некоторые документы, вопреки моему желанию, мне придётся скрыть, — сказал я, при этом позволил себе даже проявить некоторое раздражение.

Это кому я должен быть благодарным? Да с этими документами я могу всю губернию поставить на уши, добиться отставки губернатора, много чего могу.

Могу, пусть и не буду. Тут с плеча рубить не стоит, а то немалая часть общества Екатеринослава и близлежащих земель ополчится уже против меня. Кстати, в некоторых документах прослеживается участие в коррупционных схемах известных мне Алексеева, Струкова и нынешнего предводителя Екатеринославского дворянства Франка. Ну, и как прикажете со всем этим бороться⁈ Есть вариант: зачистить всех дворян и служащих губернии. То же самое, я почти уверен, можно было бы планировать сделать и с другими губерниями Российской империи. И тогда придёт хаос, и пойдёт брат на брата, и гражданские войны начнутся, и бог весть что еще случится.

Потому, как это ни прискорбно осознавать, казнокрадство мздоимство чиновников, пусть это и противоречиво звучит, также являются опорой для Российской империи. И пока рядом не поставишь другую опору, ломать прежнюю нельзя. Но и нельзя ничего не делать.

— И все же вам благоволит удача, — сказал губернатор, когда мы, со спорами, но пришли к пониманию, какие документы можно показывать, а какие придержать.

— Удача — это дама, которая благоволит только подготовленным и расчетливым, — отвечал я, вспомнив цитату из одной книги.

Разговор с губернатором Екатеринославской губернии Яковом Андреевичем проходил уже в достаточно позднее время. А у меня ещё были планы на сегодняшний вечер. Мне нужно было утверждаться не только в кабинете первого человека в губернии, но и во мнении общества.

Нельзя сейчас не выйти на публику, не показать своё спокойствие, возможно, даже ответить на некоторые вопросы, пусть и крайне осторожно. А ещё я был знаком с понятием пиара, и на курсах в рамках программы «Время героев» кое-что усвоил в этом направлении. Работа по созданию моего образа в обществе началась, уже когда я давал большой приём. Сейчас я собирался эту работу продолжить.

В ресторане стояло пианино и была гитара, периодически там исполнялись различные песни для увеселения публики. Вот и я решил исполнить некоторые композиции. Время, в котором мне предстоит прожить вторую жизнь — это эпоха поэтов. А значит, это время романсов. Поэтом я еще мог бы стать, если бы знал много стихов, которые еще не сочинены. Но нет. Не так и много стихов я знаю, и все их готов отдать Хвостовскому. А вот с песнями у меня получше. Тут и заработать можно, ну и показать себя поэтом-песеником.

Было предположение, что ресторан «Морица» не откроется, всё же у его крыльца имела место быть перестрелка, а также в городе должны были объявить траур в связи с убийством вице-губернатора.

Но ресторан открылся, траур объявлен не был. Напротив, пока народ даже ходил с лицами, на которых читалась радость. Ведь официально никто еще не знает об убийстве Кулагина. Только завтра будет сообщение в «Ведомостях». Так что… Это если бы убитого все вокруг любили и почитали, а не боялись и только из опаски перед ним пресмыкались, вот тогда и было бы видно огорчение.

А народу в «Морицу» привалило столько, что швейцару у дверей, где уже успели и убрать всю ту штукатурку, которая поотлетала во время стрельбы, приходилось даже отказывать посетителям. В какой-то момент я даже я подумал о том что смущённый и растерянный швейцар и меня не пустит внутрь. Однако я — постоялец гостинично-ресторанного комплекса.

Не скрою, было даже немного приятно, когда меня начали узнавать. Люди, а это было порядка пятнадцати человек, которые стояли у дверей в ресторан, расступились и пропустили меня внутрь без каких-либо колебаний. Лишь только шепотки раздавались за моей спиной.

— Тот самый Шабарин, — говорили между собой люди.

«Тот самый»! Вот я и стал, в некотором роде, знаменитостью. Считаю, что это не во вред, но во благо. Что в будущем, что в настоящем, если человек известен, активен, то власти порой даже вынуждены его привлекать к каким-то делам, возвышать над толпой.

Взять того же Пушкина. Ведь Николай I, чтобы поощрить поэта, самоличным указом назначил его камергером Императорского двора. Наверняка Николай Павлович хотел тем самым сделать подарок великому поэту, правда, сам Пушкин счёл подобное назначение чуть ли не унижением. Мне бы такое унижение от самого самодержца!

Когда я вошел в ресторан, казалось, что половина из гостей перестала есть и разговаривать. Многие смотрели на меня. А вот один худощавый мужчина, явно, если судить по внешности, потомок Авраама, резко рванул в мою сторону, опережая даже всегда расторопного администратора ресторана.

— Господин Шабарин, позвольте отрекомендоваться, купец второй гильдии Михельсон, — представился заочно мне и без того известный купчина.

Михельсон выждал момент и протянул ладонь для рукопожатия. Он явно опасался, что я не подам ему свою руку. Когда же Михельсон убедился, что я не против знакомства, то ускорил движения.

— Рад нашему знакомству, — безэмоционально сказал я.

— Мы могли бы с вами переговорить? У меня есть чёткое убеждение, что мы могли бы быть полезны друг другу, — решил не терять времени купец.

— Чуть позже, — сказал я, стремясь оставить Михельсона наедине с собой.

Прямо сейчас делами коммерции я заниматься не хотел. Задачи для сегодняшнего вечера были иными.

— Прошу простить, господин Шабарин, но столиков в зале нашей ресторации более не осталось. Могу ли я предложить вам отужинать в отдельном кабинете? — спросил управляющий ресторана, когда я всё же сбежал от назойливого купца-выкреста.

' Вот я и на твоём месте', — подумал я, словно обращаясь Кулагину.

Мне был предложен для ужина именно тот кабинет, в котором постоянно в ресторане обедал убитый чиновник.

— Любезный, — обратился я к половому, как только сделал заказ. — Могу ли я спеть для гостей вашего ресторана? Или вы против?

Говорил я с таким нажимом, что у полового точно не было бы никакой возможности ответить мне «нет». Но тот просто сослался на управляющего, мол, такие решения не в компетенции простого официанта.

Конечно же, уже скоро мне было сказано, что я волен исполнить всё то, что захочу, вместе с тем, намекнули, что публика ресторана привыкла слушать песни в приятном исполнении, мол, не готов ли я опозориться плохим вокалом. Я чуть ли не помимо своей воли представил пьяного Кулагина, который орет песни, не попадая ни в одну ноту. Наверняка, скорее, все же не с вице-губернатором, а с иными гостями случались такие казусы, после которых впору обвинять и администрацию ресторана.

Я знал, что петь умею, и что те песни, которые будут мной исполнены, ранее мною были отрепетированы с Миловидовым и, может, и не профессиональное исполнение ждёт гостей ресторана «Морица», но вполне даже неплохое на самый придирчивый вкус. Какие песни нравятся нынешней публике, я уже знаю.

— Господин Шабарин, всё ли вам нравится? Может, чего угодно? — лебезил передо мной управляющий рестораном.

— Вы же хотели что-то спросить? — проявил я догадливость.

Управляющий поджал губы и заговорщики оглянулся, а после тихо сообщил:

— А кто нынче заместо господина Кулагина будет?

— С чего бы мне это вам рассказывать, даже если бы я и знал? Вы считаете, что я принимаю решения, кого назначить вице-губернатором? — я усмехнулся, но посчитал, что дело тут не в праздном любопытстве.

— Люди начали говорить, что на место Кулагина могут поставить даже и вас. Могу ли я, господин Шабарин, рассчитывать тогда на снисхождение? — спрашивал управляющий рестораном. — Заметьте, я первым признал вас.

— А ну-ка, любезный, присядьте рядом, — сказал я, указывая на стул напротив. — Нынче же слушаю вас. Какие слухи и сплетни ходят про меня и почему вы посчитали, что я буду преемником Кулагина? И это не все вопросы. В чем я должен быть приемником?

Кто еще больше может знать слухов и сплетен, чем управляющий рестораном? Вот именно поэтому я хотел открыть в Одессе ресторан, подумывал даже о том, чтобы и в Павлограде основать точку общепита. Человек за едой, особенно во хмелю, многое расскажет, если спрашивать правильно.

Я был прав, когда говорил, что народная молва, особенно в этом времени — это большая сила, да ещё наделенная неуемной фантазией. Ведь до чего дошло: меня посчитали помощником ревизора, агентом Третьего Отделения, который наконец-таки наведёт тут порядок. Как в Советском Союзе, когда почти в любом гражданине можно было разглядеть агента КГБ. Впрочем, пусть так и думают. Меньше вопросов будет и проволочек, когда я начну работать.

— Так кому же сейчас платить? — недоумённо спросил управляющий рестораном. — Пришло время оплаты, а господин Кулагин скоропостижно почил. Господин Молчанов, как говорят, собирался и вовсе уезжать. Головного полицмейстера, которому иногда платили, снимают.

Вот так: или намекая, или прямо говоря, мне сдают главных рэкетиров губернии. Все же многое держалось в коррупционной империи Кулагина на самом вице-губернаторе.

— Ты, любезный, что-то недоговариваешь. Что? Судачат, будто я его убил? — спрашивал я, ухмыляясь.

Газета выйдет только завтра, и в «Екатеринославских ведомостях» будет описана почти что вся ситуация, связанная с убийством Кулагина. Вдову только пока не будут трогать. Но если не в газетах, то в деле Елизавета Леонтьевна обязательно станет упоминаться. Не был бы усыплен Кулагин, Зарипову пришлось бы крайне сложно стрелять. Он бы пролез в дом — а там еще и не факт, что вышло бы у убийцы.

А пока нужно все же дать некоторое разъяснение. А то общество навыдумывает всякое-разное, потом и не переубедить будет.

Со стороны же как все может выглядеть? Вот я приезжаю и позорю Кулагина в ресторане. У меня с собой вооруженные бойцы. Но я бросаю вызов вице-губернатору, и, в понимании людей, могу это сделать только в том случае, если за мной стоит сила. После Кулагина убивают. Казалось, что я и есть убийца, но тут я выхожу весь такой бодрый из кабинета губернатора — и сейчас в ресторане, а не под стражей. Вот управляющий и решает, что платить нужно мне.

Какие именно имеются в виду деньги? Так всё просто — оплата за так называемую «крышу».

Я думал. Если не буду брать деньги я, найдётся тот, кто их станет брать за меня. Но свой карман отягощать таким образом я не собираюсь. А вот Фонд пополнить можно. И через него уже спонсировать строительство больницы, зернохранилищ, казарм и всего, что нужно будет для создания в Екатеринославе центра тылового обеспечения.

— Пока деньги положите в Екатеринославский Фонд Благочиния и вспомоществования армии и флота. Он будет создан на днях. Вот туда и положите деньги и вы, и все те, кто раньше платил Кулагину. Положите только половину от всего. И будете далее пополнять Фонд… Сугубо, как вы понимаете, добровольно, причем в газете будут печататься наиболее сознательные верноподданные государя, которые готовы жертвовать средства для Отечества.

Это же как так получается? Я, весь такой борец за справедливость и за всё хорошее против плохого, вдруг беру деньги? И возникает вопрос: а оправдывает ли меня тот факт что я собираюсь эти средства использовать во благо Отечества?

— Значит, так, теперь по тому, что произошло и что должны знать те, кто более остальных любопытен… — начал я рассказывать управляющему примерно то, как было на самом деле.

Кулагина пока нигде не проходила, её все жалели, а вот о том, что её муж был форменной скотиной, начали шептаться везде. Теперь можно, Кулагин уже не ответит. Вот и я сказал, что у меня есть данные о преступной деятельности Кулагина. Что, весьма вероятно, ресторан и гостиница отойдут государству.

— А, сударь, не повторите ли фамилию того, кто так сильно хотел подставить вас и опорочить ваше честное имя? — уточнял управляющий, даже делая какие-то пометки в небольшом блокноте.

— Же-бо-кри-цкий, — по слогам продиктовал я.

— Господин Шабарин, не угодно ли вам будет принять ту сумму, которую вы заплатили за себя и своих людей? А также позвольте предложить не брать в дальнейшем платы за проживание, — уже уходя, будто бы вспомнил и сказал управляющий.

— Если только в счёт оплаты тех неудобств от стрельбы, что приключилась у вашего ресторана. Вы же обязаны своим гостям предоставлять полную безопасность? Только так я и соглашусь забрать свои деньги, — сказал я, намекая, что не воспринимаю возврат денег, как взятку.

С другой стороны, я не настолько богат, чтобы оставлять больше чем полсотни рублей в гостинице, тогда как у меня строительство дома под большущим вопросом из-за недостатка финансирования, и живу я в теремке.

Забавляло ещё иное. Неужели я в глазах екатеринославцев стал столь значимой фигурой, что со мной хотят заключать уже какие-то теневые сделки?

Впрочем, у меня ведь полтора десятка вооружённых мужиков, я бросил вызов главному злодею губернии, и этот злодей сейчас готовится к погребальному обряду, вернее, его готовят. Насколько я понял, не были секретом для общественности и некие мои финансовые дела с самой вдовой Кулагиной. Наверняка, стряпчий язык за зубами держать не умеет, и кое о чём разболтался.

Как там поживает моя Елизавета Дмитриевна? Нужно ей обязательно оказать какой-то знак внимания… А пошлю-ка я ей собачонку. Это сейчас модно!

— Очарована, околдована, ветром в поле когда-то повенчана… — пел я песню, и в ресторане, при полной посадке, из всех звуков были только гитара и мой голос.