Барин-Шабарин 3

Глава 11

— Объяснитесь, Яков Андреевич! Что в Екатеринославе происходит? — энергично спрашивал, а вернее, требовал ревизор, статский советник Арсений Никитич Подобаев. — Чтобы вы понимали, ваше превосходительство, я в городе с самого утра. Однако же по случаю своего возвращения из Павлограда не посчитал нужным вас известить. Уж больно необычные события происходили при вас. Объясните мне, как дальше сосуществовать думаете!

Яков Андреевич Фабр горделиво вытянул шею, будто бы хотел достойно выглядеть при восхождении на эшафот. Знал губернатор Екатеринославской губернии, на каких именно условиях он получил эту должность. И теперь определённо было не понять, к чему приведёт гибель вице-губернатора Кулагина.

Понимал Яков Андреевич, что Подобаев имеет право говорить в таком тоне. Не Арсений Никитич сейчас отчитывал губернатора, а те люди, интересы которых ревизор представлял.

Конечно же, никакой ревизии и не было. По крайней мере, в том понимании, когда ревизор печется о благосостоянии Отечества. Нет, тут была ревизия на благо не России, а тех людей, кто стоит сразу же за спиной русского самодержца. Впрочем, все было неоднозначно.

— Если изложить кратко, то подручный некоего помещика Жебокрицкого убил вице-губернатора Андрея Васильевича Кулагина, дабы все подозрения обращены были в сторону иного помещика, господина Шабарина, — ответил Фабр тезисно о главноме событии в Екатеринославе не за неделю и даже не за месяц, а за все последние годы.

— Мне доложили о том, что этот молодой повеса бросил вызов Кулагину, причем прилюдно. Почему вы не отреагировали? Отчего, ответьте мне, этот Шабарин не был арестован тотчас? — с укором говорил ревизор.

Губернатор знал, что ему предстоит такой разговор. Правда, не ожидал, что ревизор придёт к нему с вопросами уже сегодняшним вечером. Однако, относящийся всегда педантично к своим обязанностям и вещам, Фабр заранее подготовился к встрече.

Яков Андреевич встал, бросил взгляд на вид из окна кабинета на грандиозные городские стройки, подошёл к шифоньеру, достал оттуда стопку бумаг.

— Будьте любезны, господин Подобаев, ознакомьтесь! — решительно сказал Фабр.

Арсений Никитич Подобаев, быстро пробежав глазами по рукописным документам, тихо охнул и опёр кулак в стол, осознавая, экой всё же вице-губернатор Кулагин был тварью. Получив власть, поняв, что Фабр поставлен на губернию лишь как вершина горы, которая не должна и видеть, что творится у подножия, Андрей Васильевич Кулагин заигрался в свои криминальные игры.

Яков Андреевич сам себя не узнавал. Он всегда осторожен, старается не лезть ни в какие передряги, интриги, не ссориться ни с кем, но именно сегодня губернатор был готов бороться. Возможно, Фабр просто понимал, что без борьбы его здесь и сейчас едят. Желающих занять хлебное место, а Екатеринославская губерния и велика, и богата, пруд пруди, на выбор тем, кто может принимать решения о назначении и кто имеет возможность правильно подать документы императору на подпись.

Возможно, и потому губернатор Фабр решил сказать свое веское слово, что стыдно стало. Для него слово «честь» было не только знакомо, но и весомо, однако же Яков Андреевич не хотел себе признаваться, что бездействие — также ведет к бесчестию, как и злоумышления. А тут некий молодой повеса решился бросить вызов системе и, что удивительно, на данный момент не проиграл. Хотя до победы ещё очень и очень далеко.

— М-да, — произнёс Арсений Никитич Подобаев, и теперь, впервые за всё время общения с губернатором, вид у ревизора был растерянный. — Вы имеете представление, что за бумаги мне дали прочитать? Скотина Кулагин собирал свидетельства и своих преступлений, и… Впрочем, зная вас, уверен — вы всё прекрасно поняли. Вопрос только о том стоит, что именно вы хотели бы сделать, да и будете ли использовать эти бумаги?

— Я намерен сделать их достоянием общественности, — решительно сказал Фабр.

— Вы что… вы отдаёте себе отчёт? — сбросив все маски, с раздражением, нажимом, чуть ли не со звериным оскалом обратился ревизор к губернатору. — Припомнить ли тот разговор в доме его сиятельства князя Михаила Семеновича Воронцова? Князь за вас, его помощника, поручался.

Казалось, что ревизор каждым словом пытается забить гвоздь в гроб карьеры Фабра. Подобаеву стоит только послать вести в Петербург — и Якова Андреевича Фабра сошлют куда-нибудь… а вот вслед своему благодетелю князю Воронцову на Кавказ и пошлют. Но Яков Андреевич на сей раз и глазом не моргнул — здесь и сейчас он решил идти до конца.

Фабр на многое закрывал глаза, он знал, что не должен лезть в те финансовые потоки, которые идут из Екатеринославской губернии, а также из ближайших губерний, — всем этим занимался Кулагин, и каждый такой потом превращался в его руках в коррупционную схему. Казалось, что всё не так уж и плохо, потому как на губернские нужды выдавалось немало денег, строительство шло, а имя Якова Андреевича Фабра уже неоднократно звучало в Петербурге, как пример добропорядочного губернатора, причем почти что из низов.

Но то, что увидел Яков Андреевич в документах, хоть пока и непонятно, как именно доставшихся Шабарину, заставило губернатора пересмотреть свои решения и даже взгляды. Ведь речь шла даже не только о том, что какие-то деньги, в большом количестве поступающие из Петербурга, крадутся, вопрос в том числе и о жизни людей. Андрей Васильевич Кулагин явно заигрался, приумножив существовавшую воровскую паутину. Кулагин стал, кроме всего прочего, и уголовным преступником. Фабр теперь увидел свидетельства расправ над людьми, которые бросали вызов системе, но неизменно проигрывали. Увидел и ужаснулся.

Чего стоил только один документ, подтверждающий сговор главного губернского полицмейстера и вице-губернатора, по которому был осуждён главный архитектор Екатеринославской губернии. Это случилось аккурат перед тем, как Яков Андреевич Фабр покинул «воронцовское гнездо» и был назначен губернатором Екатеринославской губернии. За то, что архитектор Садовой имел неосторожность высказываться про финансирование всех строительных объектов, а весьма вероятно, что и не только поэтому, Кулагин и главный полицмейстер придумали и сфабриковали преступление, и Садовой был отправлен на каторгу.

Нет, Фабр не жалел Садового как человека, однако Екатеринославской губернии остро не хватало именно что архитекторов. Присылаемые из Петербурга специалисты-временщики всегда старались как можно быстрее что-то там начертить, поучаствовать в закладке тех или иных зданий или сооружений — а после поскорее обратно вернуться в столицу. Случалось так, что стройки останавливались на полгода, пока вновь не прибудет в Екатеринослав столичный архитектор, спроектировавший здание. Привлекать архитекторов, которые обосновались в Таврии или Одессе — значит отрывать их от других проектов.

Самое главное, любимый ребёнок не имеющего детей Фабра — это строительство. Губернатор искренне считал, что коррупция, воровство — всё это будет в прошлом, есть в настоящем, никуда не денется и в будущем. А руководителя губернии могут помнить и судить по тем строительствам, которые он начал и закончил. Потому именно стройка стала главной задачей для губернатора, искренне желавшего оставить след в истории Екатеринославской губернии, которую, к слову, не так любил, как Таврическую, где были куплены Фабром земли. И сейчас Яков Андреевич видел, что и в эту область также проникали зло и казнокрадство.

Так что теперь злость вскипала в жилах губернатора, внешне крайне редко показывающего эмоции.

— Яков Андреевич, я вас определённо не узнаю. Ведь я присутствовал при том разговоре, когда заключалась сделка с князем Михаилом Семёновичем Воронцовым. Знаю ее условия. А нынешними делами своим вы способны сломать все те договоренности, — сказал Арсений Подобаев, будучи уверен, что озвучил самый действенный аргумент против Фабра, вздумавшего вдруг бунтовать.

Дело в том, что Михаил Семёнович Воронцов был направлен наместником на Кавказ, но при этом князь и весь тот клан, в который входил Воронцов, были недовольны подобным назначением. Любое назначение на Кавказ считалось своего рода ссылкой, между тем, государю нужен был деятельный человек, который мог бы в определенной мере заменить другую выдающуюся личность на Кавказе, генерала Ермолова.

Вот тогда и были достигнуты соглашения, по которым князь Воронцов имел некоторое влияние, несмотря на то, что отправлялся на Кавказ, и в Таврической губернии через своего представителя Пестеля Владимира Ивановича, и в Екатеринославской губернии — как раз через Фабра. И ещё какое влияние — Воронцову и всем его сельскохозяйственным, промышленным объектам предоставлялись огромные преференции, его управляющие могли покупать сколь угодно казенных земель, ставить на них виноградники, любые производства.

— Вы понимаете, что от вашей губернии в том числе и на эту сделку уходили определенные средства? Если Екатеринославская губерния перестанет эти средства поставлять, то случится неотвратимое, нарушится тот баланс сил, который уже установился, — решительно сказал Подобаев.

Яков Андреевич задумался. Меньше всего ему хотелось подставлять князя Воронцова. Именно князь дал путёвку в жизнь Фабру, не служившему в армии, и крайне сомнительно, чтобы без протекции нынешний губернатор Екатеринославской губернии стал год назад тем, кто он есть. По мнению Якова Андреевича, князь Воронцов был человеком честным. Да, ему приходилось лавировать в погрязшей в коррупции системе Российской империи. Вместе с тем, Фабр был более чем уверен, что не было ещё никого до Михаила Семёновича Воронцова, кто придал бы столько развития Новороссии. Может, только Григорий Потёмкин, и то сомнительно.

Категорически не мог пойти Яков Андреевична убийство господина Шабарина, да и это может и не спасти ситуацию. Молодой Алексей Петрович Шабарин проявлял недюжинную осторожность. Уже удалось узнать, что действительно были отправлены люди в Петербург, при которых, весьма возможно, были копии документов, которые не так давно рассматривал Яков Андреевич.

— А если эти документы, сударь — и хотя часть из них я даже сжёг, но у меня лишь копии — попадут в руки графу Орлову? Что скажет и как отреагирует на это глава Третьего Отделения Его Императорского Величества? — сказал Фабр и поморщился.

Эти слова звучали нерешительно, будто бы губернатор уже отказывается от всего того, что хотел сделать. Фабр чувствовал, что сейчас он будто идёт на сделку с самим дьяволом, принимая половинчатое решение. Но краху Воронцова он не мог бы способствовать.

— Вы не первый год являетесь чиновником, причём продвигаетесь по службе достаточно быстро. Наверняка уже поняли, что управение нашим Отечество — этакий Змей Горыныч, который имеет множество голов. Если отрубить одну, то змея не убить. Он только станет злее, покарает того безрассудного богатыря, который осмелился бросить вызов, — кроме прочего, тайно писавший стихи и даже пробовавший писать прозу, Подобаев часто выражался образно.

— В том-то и кроется всё то зло, которое есть в нашем богоспосаемом Отечестве, — несколько обречённо, будто бы даже готовый прямо сейчас умереть за свои идеалы, говорил губернатор. — Но, я нынче увидел, что даже маленький человек, молодой повеса, которому стоило лишь заботиться о красоте своих усов да приглядывать миловидную невесту с хорошим приданым, и тот бросил вызов Змею Горынычу. Господин Подобаев, вы же сам человек чести, скажите — почему у нас в Отечестве всё так происходит? И вы, и я…

Странное дело, но большинство тех дворян, кто занимается казнокрадством или вовлечён в уголовное преступление, так или иначе считают себя людьми чести. На какие-то свои поступки они просто закрывали глаза, стараясь не вдумываться, не осознавать до конца последствий всех преступных деяний. Иные же проступки и вовсе трактовались таким образом, что всё, что ни происходит, во благо Отечества. Мол, только они и знают, как правильно, и уж точно не по закону.

Разве же не благом можно считать то, что сильные дворянские группировки, в том числе и Воронцовская, смогли договориться? И теперь на Кавказе можно было бы прослеживать некоторый переломный момент в, казалось бы, нескончаемой войне с горцами. И разве для спокойствия государства, чтобы не уронить Российскую империю в пучину интриг и внутриклановых войн, не стоит кое-чем пожертвовать? Всего лишь деньгами из казны.

— Уж простите, Яков Андреевич, но у меня складывается впечатление, что я разговариваю не с тайным советником, а с коллежским секретарём, который ещё не погружен в таинство существования системы управления в России и грезит наивными помыслами о чести, благородстве, неподкупности. Как правило, господин губернатор, все мы в душе немного те самые коллежские секретари, но приходится быть тайными, а в моём случае статским, советниками, — философски заметил ревизор Подобаев.

— Что же вы предлагаете? Господин ревизор, вы же понимаете, что лишь моим смещением с поста губернатора вы дело не закроете? Убийству же тех людей, которые восстали против зла, я потворствовать не буду, — решительно сказал Яков Андреевич Фабр, в несвойственной ему раздражительной манере, а затем даже резко поднялся со стула, опрокидывая его на пол с грохотом.

— Сядьте! — жёстко сказал, даже приказал ревизор.

— Не смейте со мной разговаривать в таком тоне! — выкрикнул Фабр.

— Не забывайте, какие силы я представляю! Более того, я не сказал, что полностью против вас и всей той справедливости, за которую вы сейчас готовы подписать себе смертный приговор. Нет, я не намерен марать свои руки в крови и убивать Шабарина или того полицмейстера Марницкого. Прекрасно понимаю, что вы, в случае, если мы не договоримся, обратитесь в Третье Отделение Его Императорского Величества. Граф Орлов будет неизменно благодарен вам за это. Он постоянно пытается в чем-то быть лучше своего предшественника графа Бенкендорфа. И вот его шанс, — сказав это, Арсений Никитич Подобаев задумался, начал с большим усердием кусать себе нижнюю губу, видимо, что-то решая.

Присел и Фабр, с видимым усилием взяв себя в руки. Губернатор, казалось, исчерпал свой запас бунтарской энергии и теперь был готов идти на существенные уступки, только бы вернулось то спокойствие, что было еще вчера.

— Я готов предать некоторые документы огласке. Но никакое Третье Отделение в этом участвовать не будет. Более того, нам нужно каким-то образом договориться с князем Воронцовы, — увидев удивление на лице губернатора, ревизор усмехнулся. — Вы что, действительно считаете меня абсолютным злодеем? Удивлены, что я хочу найти какой-то компромисс?

— Сколько же, однако, губерния передавала денег? — решительно спросил Фабр.

Он прекрасно понимал, что отчисления от коррупционной схемы в Екатеринославской губернии куда-то уходили. Конечной точкой наверняка являлись люди, которые занимают высокие посты в современном правительстве Николая Павловича. Но вот о масштабах, о том, сколько именно денег туда уходит, Фабр ещё только догадывался. По его наблюдениям, эта сумма была не менее чем с пятью нулями, как бы и не миллион.

— Достаточно было бы трёхсот двадцати тысяч рублей, но серебром, — после некоторых раздумий ответил ревизор.

В некотором замешательстве Фабр стал подсчитывать, сколько он лично мог бы дать от этой суммы, чтобы выиграть ровно год. А уже после что-нибудь придумать, чтобы всё же расплачиваться.

Яков Андреевич, прекрасно понимая, что к императору не подобраться, да и сам государь должен кое-что о всей системе знать и понимать её суть, не верил в то, что скандал, который уже начал разгораться в Екатеринославской губернии, можно решить справедливым образом. Земского исправника в любом случае придётся сменить, возможно, дворянство захочет переизбрать кого-либо иного вместо предводителя Екатеринославского дворянства Франка, а главный полицмейстер должен быть арестован. Пройдут чистки в других городах Екатеринославской губернии.

И всё это было бы хорошо, замечательно, если бы не один факт: передать всё те же деньги наверх всё равно придётся. И если не Фабру, если он всё же откажется это делать и будет смещен с поста или даже убит, так другому губернатору. И кто может гарантировать то, что на место Якова Андреевича придёт человек честный и продолжит его борьбу? Такого просто не поставят в перспективной губернии.

И всё вернётся на круги своя.

— Там, — Фабр поднял палец кверху, — не сделают, кхм, различий, откуда именно будут приходить деньги?

Подобаев выразительно хмыкнул.

— Нет, я прошу вас, не принимать, словно Господь, мученичество. Вы что, действительно намерены отдать свои средства? И у вас их станет? — спросил Подобаев.

— Не станет. Ну вы же прибыли не за полной суммой? Возможно ли до конца года выплатить? — сказал Яков Андреевич Фабр, а Арсений Никитич Подобаев поморщился.

Ревизор чувствовал себя скотиной. Уже давно не просыпались в нём подобные эмоции. Ведь вся эта ревизионная проверка — не что иное, как мытарство по уплате теневых податей российским элитам.

Подобаев, быстро пробежав глазами по рукописным документам, стал осознавать, какой же вице-губернатор Кулагин был тварью. Получив власть, поняв, что Фабр поставлен на губернии лишь как вершина горы, которая не должна смотреть, что творится у подножия, Андрей Васильевич Кулагин заигрался в свои криминальные игры.

Предыдущая ревизионная проверка, в которую входил также Подобаев, выявила некоторые факты про губернатора. Но тогда казалось, что связь с российской элитой держится именно на Кулагине. Он исправно платил, умело делал так, что ни про одного из его людей за пределами губернии не было известно. Слухи же ходили разные, и все указывало на то, что Кулагин всё больше начинает заигрываться, что его нужно было уже как-то умерить. Но слухи — это одно, а вот исправность исполнения всех тех поручений, требований, которые предъявлялись Андрею Васильевичу Кулагину — совсем другое. Его прикрывали на самом верху, а он лишь платил немного больше, чем требовалось.

Наступила небольшая пауза. Массивные часы, стоявшие на шифоньере, показывали четверть восьмого вечера. Время ужина и беседа ревизора и губернатора явно затянулось. В это же время в кабинет губернатора Екатеринославской губернии постучались, последовало приглашение от хозяина кабинета войти, на пороге престал помощник ревизора.

— Ваше высокоблагородие, я могу говорить по поручению, что вы мне дали? — спрашивал помощник ревизора.

— Говори, Миша, — махнул рукой Подобаев, а Фабр поморщился.

Якову Андреевичу было неприятно, что в его кабинете кто-либо иной, кроме его самого, смеет распоряжаться. Но губернатор посчитал, что не стоит усугублять и без того крайне сложную и противоречивую ситуацию.

— Господин Шабарин нынче пребывает в ресторации «Морица». Под всеобщее одобрение и рукоплескания исполняет песни, — доложил помощник ревизора.

— Я надеюсь, что не крамольные? — спросил Подобаев. — Чай, в Европе неспокойно, революсьены бесчинствуют. Это дело, конечно же, не моё, а Третьего Отделения, но всё же. О чём те песни?

Яков Андреевич Фабр также выразил своё и удивление, и любопытство.

«Какой, оказывается, у меня будущий помощник! И жнец, и швец, и на дуде игрец!» — подумал губернатор и краешком губ почти незаметно улыбнулся.

— Господин Шабарин поют о любви, об офицерах, аж до слез, ваше высокоблагородие, так душевно, что, уж простите, пришлось послушать песни, а опосля бежать к вам с докладом, — повинился помощник ревизора.

— Ваше превосходительство, не составите ли мне компанию, дабы отужинать в ресторации «Морица»? — спросил ревизор.

— Прошу простить меня, — нерешительно сказал помощник ревизора. — В той ресторации мест нету.

На это Подобаев не слишком громко, но и без ужимок рассмеялся.

— Для нас — найдут! — сквозь смех сказал ревизор.

— И я бы попросил бы вас, господин ревизор, уделить время господину Шабарину. Мне было бы крайне интересно ваше мнение об этом юноше. Что-то в этом молодом человеке не так. И я до сей поры никак не могу понять: все эти бумаги, борьба с Кулагиным, — что это… Порыв глупости, свойственный молодому человеку, или тонкий расчёт? — сказал Фабр, явно повеселевший.

Яков Андреевич понял, что для него не всё потеряно, и что можно каким-то образом выйти из ситуации даже победителем. Долгое время его мучило то, что он был свидетелем преступлений, но закрывал на это глаза, отрекаясь от зла — а зло было вокруг него. И теперь есть возможность что-то изменить.

«Ай да Шабарин, ай да сукин сын!» — подумал Яков Андреевич Фабр, всё ещё пока губернатор Екатеринославской губернии, когда уже выходил из своей кареты и направился к дверям ресторана «Морица», у входа в который все еще стояли желающие попасть внутрь господа и дамы.