Барин-Шабарин 3

Глава 22

Я почти сразу же нарушил правило, которое мне предписывало сообщать об уходе дежурному жандарму, находящемуся на первом этаже бывшего дома вице-губернатора Кулагина. Не разбирая своих вещей, тем более, что три телеги отстали, потому как их более тщательно проверяли на въезде в город, я направился к губернатору Якову Андреевичу Фабру.

Мне нужно было не только засвидетельствовать своё почтение и сообщить своему начальнику, что я прибыл в Екатеринослав, но также и попробовать прояснить, что же, чёрт побери, тут творится!

— Вы? — зайдя в кабинет губернатора, я ожидал здесь увидеть совсем другого человека.

— Я. Извольте же вести себя подобающе, а не врываться в мой кабинет! — взъярился тот, кто ну никак не должен был восседать в кресле, в котором, когда я уезжал, сидел губернатор Фабр.

— А вы бы, сударь, выставили бы охрану возле СВОЕГО кабинета, — сказал я, на слове «своего» сделав логическое ударение. — Вы мне объясните, что здесь происходит?

— Не считаю нужным, господин Шабарин, вам что-либо объяснять. Я и вовсе не понимаю, что вы здесь делаете. Вы же отправились в длительную поездку по губернии, насколько я это знаю, — сказал Дмитрий Иванович Климов.

Именно так, в кресле губернатора сидел Климов. Этот человек ранее долгое время был помощником губернатора Якова Андреевича Фабра. Когда я уезжал, то прошение о его назначении вице-губернатором должно было отправиться в Петербург на согласование. Казалось, чего ещё может ожидать человек, который недавно был в неопределённом статусе помощника губернатора, а теперь становится непосредственным его заместителем, наделённым немалой власти? Разве это не резкий карьерный рост? Видимо, я ранее не совсем точно определил характер Климова и его поскудность.

— Вы мне так и не ответили, почему вы прервали своё путешествие. Вы должны были быть ещё в поездке не менее трех недель, — настаивал Климов.

А я не спешил отвечать, вспоминая, как именно я уезжал в то самое турне по всем производствам Екатеринославской губернии. Именно Климов подбивал меня к тому, что нужно в срочном порядке ехать в тот же Луганск, Ростов и по всем иным городам и сёлам, чтобы на месте проинспектировать состояние дел.

Да, конечно, я и сам собирался это делать. Вот только несколько сомневался, стоит ли всё тянуть на своем горбу или же сначала создать рабочую группу, свою команду в Екатеринославе, чтобы после эти люди самостоятельно занимались различными проверками, инспекциями, могли полноценно донести мою мысль и суть предложений до адресатов. Если самому разъезжать по губернии для того, чтобы согласовать тот или иной вопрос, это приведёт лишь к полнейшему провалу. Мне бы вертолёт!

— Где нынче пребывает его превосходительство господин губернатор Яков Андреевич Фабр? — спросил я, несколько начиная терять терпение, настолько мне казался неприятным Климов.

Демонстрируя себя хозяином положения, Климов взял какой-то документ, посмотрел на бумагу и небрежно отбросил ее.

— Уверен, что вы не правильно назвали чин бывшего губернатора, — с ехидной усмешкой сказал предатель.

Очень хотелось просто подойти и по-мужски выбить ухмылку с лица Климова. Нет, лучше было бы дать унизительную затрещину этому дельцу. Как же я ошибся? Или же бывший помощник губернатора за всей этой бравадой пытается скрыть свой стыд, то, что и его гложет собственное предательство? Плевать, что там чувствует Климов, он, так или иначе, но сделал свой выбор.

— Значит, вы, Дмитрий Иванович, не знаете, что делают ваши покровители? И давно ли вы работаете на Третье Отделение и доносы им пишите? — сказал я.

— Да как ты смеешь! — взорвался криком Климов.

Такая реакция ещё больше подтвердила мои догадки, хотя… Какие там догадки, когда всё и так понятно. Третье Отделение решило навести свои порядки в Екатеринославской губернии. В любом случае, пять-шесть агентов эта организация должна была в такой большой губернии иметь, иначе уже вовсе эти охранители основ империи мышей не ловят. Одного такого агента, Жебокрицкого, можно было вычислить по тому, насколько подполковник Лопухин беспокоится об имуществе низкого и подлого бывшего интенданта. При этом, пусть мой сосед и находится под следствием, но суд оттягивается, Жебокрицкий проживает преспокойно в одном из домов в городе. Все говорит о том, что Третье Отделение не хочет сливать своего внештатника-стукача. Может и получится в дальнейшем на этом сыграть.

И вот он — передо мной ещё один внештатник. Было бы иначе, и не работал бы на Третье Отделение Дмитрий Иванович Климов, так не сидел бы он сейчас в этом кресле, и не превратился бы из, казалось, во всём положительного, преданного своему покровителю человека в то, что сейчас я наблюдаю перед собой.

Впрочем, может я слишком предвзят?

— Сейчас же, господин Шабарин, вы забываете о том, что были помощником губернатора. Это Якову Андреевичу были опасны те бумаги, коими вы его стращали, заставляя признать себя помощником губернатора. Мне же они неинтересны. Но послушайте совет…

— Да пошёл ты на хер, предатель со своими советами! Ты плюнул в руку, с которой кормился, — сказал я, немного выждал, предполагая, что последует вызов на дуэль, но, не дождавшись, вышел из кабинета, громко хлопнув дверью.

— Ты? Вы? Я?.. Вы ответите… я добьюсь вашего ареста, уже все решено, вы отправитесь на каторгу! — кричал Климов.

Я еще чуть постоял у дверей, послушал, что там кричит этот подлец, предавший своего начальника и благодетеля, показал двери известный в будущем жест с оттопыренным пальцем и пошел прочь. Что говорить с тем, кто предал? А как же я? Прорвемся! Нет, так и с каторги сбегу и вернусь. Эдмон Дантес, он же граф Монте-Кристо, не даст соврать, что это возможно!

Я вышел из здания губернской администрации и сосчитал до десяти, глубоко при этом дыша. Чертова этика деловых отношений… Не всегда все эти правила работают, порой ну просто необходимо дать в морду своему оппоненту.

Заметив, что следом за мной ведется слежка, очень топорно, почти что открыто, я не стал никак на это реагировать, решим немного пройтись по городу, осмотреться.

Складывалось такое ощущение, что Екатеринослав был словно бы под оккупацией. Люди ходили хмурыми, оглядывались по сторонам, улыбок и хоть сколько-нибудь намёка на хорошее настроение, не было ни у кого. Уныние — вот что царствовало вокруг. Как бы то ни было, но Фабра в городе любили, люди видели, насколько начал преображаться Екатеринослав, а сколько еще было впереди, на пусти становления губернским городом одним из красивейших во всей Юго-Западной России.

Уже этот факт, насколько люди демонстрировали уныние, говорил о многом. Пришли жандармы и навели свои порядки, кого арестовали, кому намекнули, как именно нужно вести себя. Они не понимают, что своими действиями будут сковывать торговые отношения, тем более в сентябре, когда необходимо подвивать итоги собранного урожая, скупать зерно и другие продукты сельского хозяйства? Без четкого управления эта работа будет просто провалена.

Казалось бы, почему бы мне не пойти на сотрудничество с жандармерией и Третьим Отделением. Ведь они, по сути, представляют русскую государственную систему, являются ее охранителями. Однако, дело не в том, какие цели стоят перед собой сотрудники Третьего Отделения. Важно, как именно они сработали в отношении Екатеринославской губернии. Грубо, чопорно, репрессивно, без какой-либо гибкости.

И вот тут у меня огромное количество вопросов к этим товарищам, на которые они, боюсь, затрудняться ответить. Возможно, у меня будет возможность задать некоторые вопросы тому, кто хочет встретиться со мной, но кто запаздывает и пока еще не прибыл в Екатеринослав. Я догадываюсь, сколь значимая персона это может быть. Не даром же жандармы забегали, как трудолюбивые муравьи, ни минуты себе покоя не позволяя.

Резко завернув за угол одного из домов, я увидел небольшой закуток, где и спрятался. Филеры, следующие за мной, встрепенулись, побежали вперед, не заметив моего маневра. Через минуту я, «скинув хвост», уже направлялся в сторону издательства «Екатеринославских ведомостей». Есть у меня некоторые мысли о том, что и как можно сделать для того, чтобы обелить имя губернатора Фабра, ну и заодно немного обезопасить и себя.

Я хотел, под псевдонимом опубликовать две статьи в газете, а так же тезисный план развития Екатеринославской губернии. Пусть этот документ несколько не соответствовал действительности, мог показаться специалисту популистским, но там все красиво описано, с надеждой на сладкую жизнь. И предписывал я авторство Якову Андреевичу Фабру, мол «удалось узнать, что планирует губернатор». Получится усилить образ губернатора, как деятельного чиновника, заботящегося обо всем и каждом человеке, в частности, так и Третье Отделение должно будет оглядывать на мнение людей. Еще ненароком, особенно на фоне проигрышной ситуации этой силы в войне в Министерством Внутренних Дел, какие волнения произойдут… Мне этого не нужно, но попугать Третье Отделение можно, если они, конечно, продолжат свою политику в губернии.

Мужчина с худощавым лицом, со слегка впалыми щеками и умными глазами, а также с пышными усами по моде, сидел напротив и смотрел на меня. Я также не отворачивал взгляд, демонстрируя, что не вздрагиваю от одного лишь присутствия столь значимой персоны. Между тем, волнение было и мне приходилось затрачивать немало усилий, чтобы с ним бороться.

Леонтий Васильевич Дюбельт многими и современниками и историками в будущем, считался человеком, который принимает решения в Третьем Отделении Собственной Его Императорского Величества Канцелярии. Да, был граф Алексей Федорович Орлов. Но он, в отличие от своего предшественника Беккендорфа, не обладал ни природной харизмой, ни глубоким умом, ни навыком анализа ситуации. Главным и судьбоносным решением Орлова было поддержать там, на Сеннатской площади, Николая Павловича. Граф, потомок Орлова-Чесменского, сотворившего в свое время государственный переворот с убийством деда нынешнего государя, даже отправлял в кавалерийскую атаку на каре бунтовщиков лейб-кирасир, которыми командовал. А после… Лишь благодарность от императора, при весьма скудных умственных возможностях самого Алексея Федоровича Орлова.

По крайней мере, именно такие слухи ходили. Я же думал, что Орлов просто манкировал своими обязанностями, предпочитая много дел вешать на плечи Дюбельта, являвшегося мозговым центром всего Третьего Отделения. Так что, заместитель главного чиновника в Третьем Отделении сейчас передо мной представлял всю эту организацию.

— Будет вам, — не менее чем через две минуты игры «в гляделки» сказал Леонтий Васильевич. — Я вас слушаю, господин Шабарин.

Хитро. Дюбельт ставил меня в неловкое положение, когда я должен что-либо говорить. Часто, если человек не обладает гибким умом или трусоват, он, после подобного требования, начнёт говорить то, чего и говорить-то не нужно. Расскажет о том, о чём его не спрашивают, но что может быть полезно для следователя.

Именно так. Я ощущал себя, словно на допросе у следователя. Более того, если о прошлой жизни губернатора Фабра я ничего и не знал, да ни о ком из всех людей, что мне повстречались, из послезнания не помнил. То о Леонтии Алексеевиче Дюбельте читал. Вот и приходилось несколько с опаской относиться к своему собеседнику, ну или к дознавателю.

Так что моим следователем, если уже использовать эту аллегорию, был один из людей, имеющих возможность принятия решения на самом верху, даже повлиять на решение государя. Ну, и как такому человеку дерзить, ловить на словах и путанных выражениях, лукавить и выводить из себя?

— Я жду от вас ответа, господин Шабарин. С чего вдруг молодому человеку с сомнительным багажом дел в прошлом, не украшающим достойного дворянина, становиться реальным борцом за справедливость? — спрашивал Леонтий Александрович.

— Ваше превосходительство, если я стану рассказывать про честь и долг любого дворянина бороться с несправедливостью, при этом, прошу учесть, что я нисколько не злодей, а все свои неурядицы решил, вы удовлетворитесь таким ответом? — спросил я.

— Нет, — сухо ответил Дюбельт.

— Но на самом деле так и есть, — с сожалением в голосе сказал я.

Леонтий Алексеевич встал с кресла, тем самым, заставляя встать и меня. По положению и этикету это необходимо, возможно, Дюбельт именно и хотел показать, что его положение сильно выше моего.

Глава управления Третьего Отделения стал расхаживать по кабинету губернатора, а я посмотрел на кресло. Почему-то подумалось, что этот предмет мебели сейчас, словно изнасилованная девушка. И кто на нём в последнее время не сидел! Раньше кресло было верным только лишь губернатору Якову Андреевичу Фабру, нынче же познало седалище и Климова, являвшегося никем иными, как предателем, здесь, из кресла меня пытался ещё стращать и подполковник Лопухин, теперь вот и Дюбель. Если всё сложится хорошо, посоветую Якову Андреевичу сменить кресло, а то от него будут исходить всяческие неприятные эманации.

— Если вы на следующий вопрос ответите прямо и честно, то мы продолжим наш разговор, нет… Угрозы губернского жандарма подполковника Лопухина возможно претворить в жизнь, — сказал Дюбельт и резко повернулся в мою сторону, будто бы нависая, после практически выкрикнул: — За чьей спиной вы прячетесь? Это Чернышов, Воронцов или кто-то иной? И, когда вы мне передадите все компрометирующие бумаги? Только так вы спасетесь и отправитесь в свое имение и дальше играть в карты и проигрывать свою жизнь.

— Если у меня и есть покровитель, то я не выдам его ни словом, ни делом! Свидетельствовать против Якова Андреевича Фабра не буду, бумаг никаких нет, а, если бы и были, то я бы вам их не передал! — решительно ответил я. — Не требуйте от меня поступиться честью. Неужели не понятно, что если я буду свидетельствовать против губернатора, если, вдруг, найдутся бумаги, которые бросят тень на знатных господ, фамилии коих вы перечислили, то жить далее не смогу, ибо окажусь бесчестным.

Я несколько лукавил, конечно. На самом деле я готов, не напрямую, конечно, но косвенно, лишь посредством передачи бумаг, свидетельствовать против кого-то, если только это будет выгодно. Но в тех бумагах, что были у меня, я не встречал ни фамилии Чернышова, ни Воронцова. Может быть, не совсем понимая реалии, я что-то упустил, не исключено, но никаких бумаг вот так, под нажимом, когда это будет не мое решение, я отдавать не буду.

Леонтий Васильевич посмотрел на меня с нескрываемым интересом, словно на диво дивное или чудо чудное. Не привык он к тому, чтобы отказывали. А еще, он явно злится, что неправильно оценил обстановку и не смог меня просчитать. Что бы Дюбельту не говорил Лопухин, какую бы не давал мне характеристику подполковник, все равно моя внешность и поведение столь контрастные, что рвутся шаблоны. Я такой вот щегольской, с закрученными усами, прилизанными волосами, молодой. По идее должен был испугаться, или вести себя иначе, даже если и не проявлять трусость, глупо и дерзко. Но я другой, словно в одном статусе с собеседником, без пиетета, чинопочитания, которые воспитываются в этом времени с пеленок.

— Вы сами для себя стали могильщиком. Более возможности встать на правильную сторону во всех этих грязных делах Екатеринославской губернии я вам не дам. Пусть нынче же подполковник Лопухин начинает расследование о ваших злоупотреблениях, — Дюбельт грозно посмотрел на меня.

Я молчал, стойко принимая угрозы, которые, если звучат от человека с таким статусом, то не могут являться пустым звуком. Но я понимал, что так же стал бы рыть себе могилу, пусть и образно, не в прямом смысле, если бы начал сдавать всех, кто, по сути, и невиновен. Нужно уметь быть благодарным. Я благодарен губернатору Фабру. Нужно уметь оставаться честным перед собой и другими, иначе есть риск стать шакалом, следующим за тигром, но никогда не быть львом.

— Я вас более не задерживаю, — сказал Леонтий Алексеевич Дюбельт, делая вид, что чем-то сильно занят, раскладывая на столе принадлежности для письма.

— Честь имею! — сказал я, вышел из кабинета, посмотрел на представленных ко мне конвоиров и пошёл прочь, увлекая за собой двоих жандармов-надсмотрщиков.

Продолжение читайте прямо сейчас: https://author.today/work/434664