Архипелаги (СИ)

40. Вильгельмина Ямга, Крессильн, Северный архипелаг

Боль сменилась странным чувством отрешенности. Тело стало легким, птичьим, кости — полыми. Только перья не отросли. Звуки казались невыносимо гулкими, а солнечные лучи осязаемо щекотали шею. Мина ощущала себя чайкой, летящей в небесный в чертог Создательницы. О, как она парила! Парила бы…

Если бы не шла, впечатывая в пыль свои следы. Почти живая. Мина поднималась по узенькой, едва заметной в высокой траве тропинке на скалу над Южной бухтой, и мелкие камушки сочно хрустели под ее ботинками. Прохладный ветер поднимал вверх и кружил песок, который после хрустел на зубах и вытекал со слезами из глаз. Протереть щеки Мина не могла. Нечем было…

Когда Стефа спросили, что он выберет: работу на Неда Гаррета или язык своей девушки, он промолчал. Когда правую руку Мины бросили в корзину, Стеф сглотнули и попытался отвернуться. Кажется, он был на грани тошноты. Мина медленно проваливалась в забытье, когда Стефу сломали палец. И все, что случилось позже — бред ее взорванного болью сознания, не иначе. Стеф согласился на все что угодно, лишь бы ему не причиняли вреда. Хотя до этого выбирал смерть. Так и говорил: «мы умрем несломленными». Врал. Он жив, и дирижабль унес его в Йен. Он врал, и Мина тоже еще жива.

В кармане у нее лежит письмо для господина Брайса, в крови растворен наркотик. Она должна спешить, стрелой лететь к террасам верхних ярусов. Иначе боль вернется…

Здесь, на южном конце, Стена ветвилась. Две ее секции сползали с берега в воду, заканчиваясь шлюзовыми воротами. Еще две забирались на скалы, которые окружали бухту и далеко расходились в стороны. Длинными полосами сверкали ряды стекол вдоль террас — Мина слышала, что в Крессильнском секторе венси каждый день видят океан.

Океан! Она обернулась. Серо-зеленая гладь, переходящая в серо-голубое небо. Этот южный, лоснящийся от солнечного тепла океан даже пах иначе, чем в Стэнвенфе. С террас к воде спускались лестницы, но оканчивались они в пустоте. Торчащие тут и там, лестницы в небо придавали постройке неопрятный вид. Мина читала, что когда Гармод входил как в лоно в бухту Лименаи, каждая лестница стыковалась с его палубой. Это было так давно, так давно, но ни соль, ни ветер не разрушили имперскую постройку.

Забраться бы наверх и шагнуть с последней ступени! Долететь до воды, не издав ни звука… хотя, нет, крича во все горло! Поднять облако брызг и позволить воде утянуть себя на дно. Глотать ее, глотать эту серо-зеленую воду! Только у Мины не хватит на такое смелости…

Ах, она же впервые на юге! Впервые смотрит на Крессильн с высоты скалы. Может, и не нужно ей идти в Стену? Может, остаться тут? Лежать в пыли, смотреть на небо, на точки птиц и струйки облаков. Дышать океанской солью.

Мина не стучала в дверь, до которой, наконец, добралась. Она стояла, прислонившись спиной к нагретому солнцем железу, пока не сползла по нему вниз. А потом к ней вернулась боль. Такая сильная, что Мина завыла. Тогда железная створка скрипнула. Люди в рабочих комбинезонах затащили ее внутрь, отнесли в лазарет.

Мине казалось, что от белых стен и шкафов-витрин тянет могильным холодом. Ее лихорадило под тонкой простыней. А когда дрожь стихала после инъекций — Мина засыпала. И ей снился мятеж, который все же начался…

Паровоз выплевывает черный дым с золотыми искрами. Два бронированных вагона следуют за «311-м». Пушки таятся в глубоких амбразурах. Этот состав идет в Монит.

Форсированный котел с семиметровым колосником. Новая осевая формула и поддерживающая тележка…

Мина приложила руку к его разработке. Скажи она такое — никто не упрекнул бы ее во лжи. Только вот… Этот паровоз был любимым ребенком ее матери. Конструкторское бюро Делии Ямги работало над проектом три с лишним года. Нет, его инженеры жили им три с лишним года! А Мина лишь проверяла расчеты, подшивала документы, иногда перечерчивала наброски набело и варила матери дашэ с молоком. Мина была нелюбимым ребенком.

Ее не били, не морили голодом. Мать покупала ей грушки, платья, книги — все, что положено дочери инженера, в том количестве, в котором прилично. У Мины одно время даже няня была. А не хватало ей самой малости: тепла, внимания, доброго слова. Не хватало сестры или брата. Отца и матери — при живой-то матери. Делия работала над телом и умом дочери, как над проектом. В существование более тонких материй она не верила. Не ее ли равнодушие так привязало Мину к Стефану? Только за то, что он интересовался ее настроением, она закрывала глаза на многие его недостатки.

Делия Ямга встретила «311-й» из первого прогона. Обменялась улыбками с коллегами, рукопожатиями с заказчиками, приняла поздравления от мэра, букет цветов и именной чертежный набор с серебряным напылением от управляющего Северной Транспортной компанией. А на следующий день она навсегда покинула Стену через стоки, и уплыла на запад.

Мина должна была отправиться с ней. Она даже собрала рюкзак. А вечером пришла к Стефу попрощаться и поняла, что не сможет бросить его. Так и заночевала в лаборатории, на продавленном кресле, от которого пахло табаком и потом. За перегородкой ее любимый обсуждал с друзьями новые налоги и критиковал политику отца. Мину это убаюкивало. Все шло своим чередом.

Через год мать прислала ей письмо. В конверте, кроме сложенных листов, которые покрывала каллиграфическая вязь, нашелся дагерротип с водопадом. Когда они только планировали побег на запад, Мина говорила матери, что очень хочет его увидеть и нарисовать. Она любила рисовать, но времени на это увлечение почти не находилось.

Делия писала, что снова вышла замуж, ждет ребенка. И верит, что у Мины все тоже сложилось неплохо, раз она выбрала другой путь. В обратном адресе стояло «Велле — 11, до востребования». Значит, мать жила где-то недалеко от столицы Западного архипелага. Тогда, прошлой весной, Мина не ответила на письмо. Долго размышляла, и решила, что сделает это после восстания, если венси победят.

Они прорываются сквозь патрульные кордоны, занимают газовую разработку в Моните. Перекрывают вентили больших труб. И Мина лично звонит в Ганф. Там все готово. Там три малых дирижабля висят над управлением застенными шахтами. Стволы орудий смотрят на землю. Йенские законник складывают винтовки в огромную кучу перед крыльцом ратуши. А из Стены идут отряды вооруженных венси.

Они планировали оставить север без газа и угля. В начале зимы, когда ударят первые морозы. А местами, например в Стэнвенфе и Алуме, им удалось бы лишить йенцев и воды.

Теперь мятеж бесполезен. Нед Гаррет — не Вирджиния Эллусеа. Он пожертвовал городом, и пожертвует целым архипелагом, если сочтет нужным.

Перед тем, как отправить Мину в Стену, он зашел в комнату, где над ее увечьями колдовал лысый молчаливый врач. Мина думала, что ему тоже язык отрезали, но на приказ удалиться тот пробормотал «слушаюсь». За генералом следовала высокая девушка в красном платье. Черные волосы ее были стянуты в пучок так туго, что брови уползли на виски. Острый нос и подбородок придавали лицу посетительницы сходство с крысиной мордой.

Генерал приподнял покрывало и подозвал свою спутницу. Раскосые глаза болотного цвета расширились от испуга при виде воспаленных культей.

— Я не хотел, — покачал головой Гаррет. — Но ваши Крессильнские истязатели весьма усердно выполняли приказ по работе со Стефаном. Усердно, но бездумно. Жаль девочку. Отпустим ее домой?

Посетительница кивнула и сделала шаг назад.

— И я так думаю, — подытожил генерал. — Вильгельмина, я передам с вами письмо для господина Брайса-старшего. Мой врач даст вам препараты, которые на время притупят боль. До Стены доберетесь. Вы заслужили более строгое наказание — вы же несостоявшаяся мятежница, а таких во все времена расстреливали. Прощайте.

Она — не мятежница! Она жалкая дурочка, которая придумала себе кумира. Верила каждому его слову, следовала за ним, как привязанная. Она получила по заслугам!