Античная наркомафия-7

24. Будни управленца

— Мне каждый день по нескольку раз жалуются на строгости карантина, — сказал Миликон, — Неужели они настолько необходимы?

— Теперь — в особенности, великий, — огорчил я царя, — Эпидемия перекинулась из Нового Карфагена в Барию и Абдеру. Это — уже точно. По не проверенным сведениям — вспышки болезни в Секси и Малаке.

— Уже проверено, — мрачно поправил меня Васькин, — Утром мне донесли, что та же самая болезнь. А по не проверенным пока данным она уже и в Картее, и думаю, что это подтвердится в ближайшую пару дней. А это уже совсем рядом с проливом, так что Гадес и Ликс с Тингисом — на очереди в течение недели.

— Но ведь это значит, что пока там болезни ещё нет? Так зачем же мы закрыли порты раньше времени? Придут известия — тогда уж другое дело. Всех предупреждали, и все всё поймут правильно, а непонятливых я сам выгоню взашей. А что я могу сказать им сейчас? Что правительству виднее? Не за таким ответом ко мне идут люди!

— Когда придут известия из Гадеса — будет уже поздно, великий, — возразил я, — Болезнь поражает человека не сразу. Первые дни он ещё не чувствует её и никому на на что не жалуется. И сам он считает себя здоровым, и другие считают, что он здоров, но он уже заражён и уже передаёт эту заразу от себя другим. Скорее всего, зараза уже проникла и в Гадес, просто не успела ещё проявиться явной болезнью. Так же случится и у нас, если мы провороним её приход.

— Болезнь уже свирепствует в Карфагене, Утике и во всех прибрежных городах Нумидии, — добавил Хренио, — В Италии поражён не только Рим с Лациумом, но и почти вся Этрурия. Болеют и в лигурийских консульских армиях, и на Сардинии, и в Массилии. Как вам всем уже известно, уже весной консулы этого года имели трудности с воинским набором из-за этой эпидемии, и из-за нехватки солдат сенат даже позволил им прямо на пути в Лигурию забирать в свои войска всякого встречного. Слыханное ли дело? Конечно, это оправдывалось спешкой на помощь проконсулу Луцию Эмилию Павлу, осаждённому лигурами прямо в собственном лагере, но всё равно случай показательный. А недавно мне донесли, что в Риме начали сходить с ума. Как я уже докладывал вам ранее, из-за высокой смертности среди горожан поползли слухи о злонамеренных отравлениях, но теперь это дело уже официально рассмотрел сенат и вынес постановление поручить расследование смертей одному из преторов будущего года. Представляете, что он там понарасследует в стремлении исполнить поручение и отличиться? — мы рассмеялись всем правительством.

— Боги всё-же лишили их разума! — не далее, как на прошлой неделе я зачитывал нашим письмо от Гнея Марция Септима, моего римского патрона, с немалым сарказмом упоминавшего об этих дурацких выдумках, а в особенности — о том, что на эту тему уже шушукаются и на задних скамьях сената, где сидел и он сам как бывший квестор и эдил. О том, что вопрос при таком ажиотаже вокруг него может быть рассмотрен и в официальном порядке на заседании сената, он написал как о циркулировавшей между его друзей шутке, которую никто не воспринимал всерьёз. Упоминал патрон и о заключённых несколькими заднескамеечниками пари, кто из плебейских трибунов применит право вето, если столь сумасбродное предложение всё-таки прозвучит на заседании сената.

Юлька тогда, порывшись в выжимке из Тита Ливия, нашла в ней упоминание о письме в сенат от претора будущего года Гая Мения, который в нагрузку к доставшейся ему по жребию Сардинии получил ещё и задание расследовать дела об отравлениях вне города, так претор жаловался, что осудил уже три тысячи человек, а всё новым и новым доносам конца-края не видать, и он уже понял, что придётся или бросить расследование, или отказаться от провинции. Мы тогда гадали, был ли мальчик, и по масштабам истерии заключили, что дело явно в смертях от эпидемии, число которых пробудило в трудящихся массах оголтелую паранойю, так что наш главный мент знал, о чём говорил…

Прежде всего тут, конечно, скудоумие и лёгкая ангажируемость малограмотной толпы сказывается. Одно дело, когда боги на юге полуострова гневаются — там понятно за что. Я ведь упоминал уже, что в Кампании и Апулии укрылись от преследований всё те же вакханутые, которых там продолжали находить и вылавливать? А раз они там выявляются и наверняка ведь Вакханалии свои втихаря продолжают, то и не может быть двух разных мнений, кто там гневит богов. Но одно дело распутный юг страны, и совсем другое центр — суровый и благочестивый Лациум. Нас-то за что? А значит, не может это быть карой от богов, а наверняка происки каких-то злодеев. Ну а придя к столь логичному выводу, толпа ведь всегда найдёт, кого злодеями назначить, а если вдруг не сообразит сама, так демагоги ей с удовольствием подскажут. Кто сказал, что приснопамятная охота на ведьм возможна лишь у христиан Средневековья? Хоть и терпимее античный мир к паранормалам и к тем, кого за таковых принимает, хватает своего мракобесия и в нём, да и личных счётов почти в любом большом и дружном социуме успевает накопиться предостаточно, и как тут при столь удобном случае не свести их под шумок? Наверняка начался самосуд, как и давеча на юге "сапога", и тогда уже не важно, верят ли во вздорные обвинения отцы-сенаторы, а важно навести порядок — если не пресечь безобразия, так хотя бы уж ввести их в какое-то подобие законных рамок. Вот отсюда и растут, скорее всего, ноги у сенатского решения о расследовании по доносам, не блокированного ни одним из плебейских трибунов.

И тогда уже вступает в действие фактор служебного рвения. Ведь что есть цель и смысл жизни римского элитария? Это его cursus honorum. Прошёл он его если и не весь, то хотя бы уж по консульство включительно — жизнь удалась, а если так и не достиг его и не уселся опосля на почётных передних скамьях среди сенаторов-консуляров, стало быть, и жизнь его прожита зря. Но преторов избирается каждый год шесть штук. Позже, Юлька говорит, вспомнят и о принятом ранее законе и будут избирать то по шесть, то по четыре, но пока-что ещё избирают по шесть, так что шансы достичь претуры у римского элитария неплохие. Но цель-то ведь — консульство, а консулов каждый год избирается всего двое, и выходит, что в среднем лишь одному из трёх преторов светит вожделенное консульство. А значит, надо хорошенько отличиться во время претуры, чтобы повысить свои шансы на консульских выборах. Хорошо тем, кто в Риме свою претуру исполняет, находясь на виду у избирателей и нарабатывая у них очки. Неплохо тем, кто в воюющей провинции победу одержит, за которую сенат триумф присудит. А как отличиться тем, кому и с провинцией не повезло? Только и остаётся такому, что служебное рвение на каждом шагу проявлять в надежде на то, что другим не повезёт, и они отличатся меньше. И тут вдруг такой подарок судьбы, как дополнительное поручение сената, да ещё и по столь животрепещущему для избирателей вопросу, как выявление и кара возмутивших народ гнусных злодеев!

Конечно, воинская слава ценится повыше, и военный триумф более удачливого соперника всегда затмит славу борца с вредителями. Но во-первых, войны и в воюющих провинциях не каждый год случаются, так что это надо ещё, чтобы сопернику повезло. А во-вторых, и везения может ещё не хватить. Это консулам сенат триумфы полноценные присуждает, если есть за что, а преторам — весьма неохотно и скупо, так и норовя триумф для них зажать, а ограничиться простой овацией, которая хоть и тоже почётна, но совсем не так, как настоящий триумф. А ведь и её ещё нужно суметь заслужить, и если этого не удалось, то и славы никакой не будет. А популизм — он ведь тоже на маленьких простых человечков действует безотказно. Вон как те же плебейские трибуны популярность себе в массах нарабатывают, и не перенапрягаясь особо служебной рутиной, и занимаясь больше саботажем, чем созидательной деятельностью! А тут — аналогичная возможность судьбой преподнесена, и кем надо быть, чтобы её упустить? Ну подумаешь, пострадают от этого люди, обвинённые в злодеяниях тёмной толпой, так толпа же зато довольна будет, а она и есть будущие избиратели. И это даже хорошо, что всем этим ему приходится заниматься в зоне далее десяти миль от Рима, то бишь в сельской местности. Голосование на выборах окончательное по трибам идёт, одна триба — один голос, а из тридцати пяти римских триб только четыре городские, а все остальные — сельские. Пусть те четыре голоса городскому претору достаются, не жалко, ведь ему-то достаётся — если он сумеет удоволить толпу в сельских трибах, конечно — тридцать один! Их ещё может, конечно, перехватить везунчик триумфатор, но это неизбежный в таком деле риск, и если такой беды судьба не допустит — популярность в сельских трибах перед консульскими выборами почти гарантирована. И тогда — вожделенное консульство и уже гарантированное вожделенное место на передней скамье сенаторов-консуляров после него! Есть ради чего пойти на поводу у той толпы!

— Нашим друзьям и союзникам не позавидуешь, — хмыкнул монарх, — Но об этом пусть у них головы болят, а для нас важнее то, что творится у нас самих или хотя бы под нашим боком. А что во внутренних районах Бетики?

— Оттуда сведений пока нет, но оттуда они и доходят к нам медленнее, — ответил Васкес, — Правда, и зараза по суше распространяется гораздо медленнее — по той же самой причине. На всём бастулонском побережье, конечно, та же картина, что и в финикийских портах, но Бастетанские горы — серьёзное препятствие. Думаю, что зараза раньше обойдёт их, чем преодолеет перевалы. На востоке она попадёт в верховья Бетиса сразу из Нового Карфагена, и я не удивлюсь, если уже проникла, но в сопредельных с нами низовьях она появится не оттуда, а из Гадеса, и ожидать этого следует уже в ближайшие дни.

— Значит, теперь ужесточаем и пограничный карантин?

— Да, без этого не обойтись, если мы не хотим пропустить болезнь уже к нам, — подтвердил я, — Поэтому срок карантина нужно увеличить до трёх недель, а все контакты с пришлыми производить с соблюдением всех мер, отработанных на зимних тренировках. И конечно, нужно отменить все исключения из общих правил, которые у нас ещё делаются по специальным пропускам, — как раз такими мы и сами воспользовались при возвращении из нашей южноатлантической экспедиции.

Определяя срок карантина, мы руководствовались, конечно, инкубационным периодом брюшного тифа, симптомы которого полностью подтверждались донесениями агентурной разведки Хренио. Наташка определила его от девяти до четырнадцати дней в обычных случаях и до двадцати пяти максимально. Максимум — это навряд ли, поскольку жрецы Эндовеллика не опознали с уверенностью полного перечня симптомов брюшняка из переведённого на турдетанский наташкиного санбюллетеня, из чего следовало, что эта болезнь посещала турдетан нечасто, и специальный иммунитет против неё у них едва ли силён. Если бы речь шла об ослабленной недоеданием бедноте Бетики, то тут вообще о минимуме следовало говорить, и полутора недель с ней хватило бы за глаза, но голодная заражённая беднота до наших пограничных КПП ещё не добрела, и наиболее вероятным следует считать занос заразы купцами, которые не бедствуют и питаются досыта. Поэтому две недели выдерживался карантин до сих пор, а теперь будет выдерживаться и все три. Не учебная уже тревога, а самая натуральная, ради которой, собственно, и проводились все эти учебные. Теперь — увидим на деле, чему людей научили…

— До сих пор только оголодавшие через частокол лезли, а теперь ещё и больные полезут, — констатировал Сапроний, — И вот что мне говорить солдатам, которым я опять прикажу убивать рвущихся к нам, но не получивших пропуск соплеменников?

— Правду и только правду, — посоветовал я нашему главному вояке, — Что по ту сторону лимеса свирепствует смертельно опасная болезнь, которую эти больные занесут и к нам, если их не остановить. Скажи им, что эта болезнь пострашнее и поопустошительнее любого набега дикарей, и кому, как не армии, защитить от неё свой народ? Скажи им, что останавливая, а при необходимости и убивая этих несчастных, они защищают этим своих родных и близких, как и на настоящей войне.

— И скольких им придётся при этом убить?

— Сколько понадобится. Всех, кто не понимает слов, как это и было в последние годы. Да, скорее всего, таких теперь окажется больше, и вполне вероятно, что намного. Но разве это меняет суть задачи?

— Не меняет, но приятного мало, — проворчал Сапроний, — Люди идут на службу, чтобы защищать своих соплеменников, в чём и дают присягу, а вместо этого приходится убивать их. Да, пока ешё не своих сограждан, но желающих ими стать, а главное — своих соплеменников. И лузитанам нашим этого не поручишь — турдетаны тогда волками на них смотреть начнут, и это не улучшит обстановку внутри страны…

— Мы не можем заменить всю охрану лимеса с Бетикой нашими наёмниками — у нас их столько и нет. Но наверное, надо выделить пару-тройку центурий в самые жаркие места, — предложил я Велтуру, которому и предстояло принимать формальное решение — и как заместителю главы правительства, и как главному представителю клана Тарквиниев в Оссонобе, которому и подчинялись командиры всех отрядов тарквиниевской ЧВК, — Это и им, конечно, не доставит удовольствия, но они и жалованье получают повыше, и получше ополченцев вымуштрованы на выполнение любого приказа без рассуждений. Сперва они его выполнят в лучшем виде, а потом только зададут все вопросы, какие у них возникнут.

— Можно даже и пару-тройку когорт, — ответил шурин, прикинув возможности.

— Приберегите лучше ваших головорезов для крайнего случая, — возразил вояка, — Я ещё не разучился командовать солдатами и уверен, что армия свой долг выполнит. Без удовольствия, но выполнит. Вот только болезнь — она не перекинется и на моих солдат?

— Не должна, если все будут соблюдать инструкцию, — я имел в виду наташкин санбюллетень по брюшному тифу, распространённый загодя и в войсках, — Ты проследи за этим и за тем, чтобы солдатам не смели зажимать их винную порцию, а то ведь, не ровен час, народ у нас смекалистый, и кто-то наверняка сравнит запах, да и додумается, что "дух вина" можно и вместо вина внутрь употребить, — мы рассмеялись всем правительством.

Тот спирт, который у нас уже применялся для дезинфекции, был весьма далёк от медицинского нашего современного мира, представляя из себя неочищенный самогон, которого при наличии хорошего вина привычный к нему нормальный человек сам пить по доброй воле не станет. Но это при наличии, а при отсутствии — выпьют же наверняка и эту дрянь. На югах ведь с их хреновой водой вопрос "пить или не пить" не возникает, и хрен бы с ней, с алкашнёй, сдохнет — туда ей и дорога, но дезинфицироваться в эпидемию чем?

— Морские патрули ещё нужно хорошенько усилить, — напомнил нам Хренио, — Многие торгаши наверняка захотят расторговаться побыстрее в обход карантина, и угроза виселицы не отпугнёт их, если вероятность попасться невелика. Повесить для острастки — достаточно и пары-тройки тех, кого поймают с поличным береговые патрули, но если мы всех контрабандистов только так и будем ловить — их же тогда всех вешать придётся, и с кем мы будем торговать потом, когда опасность эпидемии минует? Лучше уж в море их перехватывать, да в порты направлять, пока они верёвку заслужить ещё не успеют…

Настоящего военного флота средиземноморского типа — всех этих классических античных бирем, трирем и квинкерем — на нашей лузитанской Турдетанщине не завелось. По той же причине, по которой мы ни слонов боевых у себя не заводим, хоть и могли бы уже, ни количества наших армейских легионов свыше трёх не наращиваем, хоть и можем при необходимости развернуть уже и четвёртый. Я ведь упоминал уже, и кажется, не один раз, с чем у римлян ассоциируется сильное государство в Испании с боевыми слонами и военным флотом после той Ганнибаловой войны? Нам же не нужно, чтобы наш большой друг и союзник, которого за хрен не ухватишь и в музей не спровадишь, разнервничался вдруг до невменяемой истерики, верно? Поэтому мы гусей, то бишь сенат и народ Рима, не дразним. Время от времени наши послы жалуются сенату на лузитанских пиратов, как бы невзначай намекая, а изредка и открытым текстом прося дать нам хороших корабелов, чтобы с их помощью выстроить хорошую военную эскадру. Формально-то нам ничего не запрещено, мы же не Карфаген, поэтому мы и не позволения просим, а как бы помощи в том, чего как бы не можем осилить сами по причине нашей варварской косорукости. Все всё прекрасно понимают, и никого абсолютно наши дипломатические формулировки не обманывают, но главное ведь не это, а то, что все приличия соблюдены. Отцы-сенаторы сопят натужно, но крыть им нечем, и до бесконечности занятостью римских корабелов отбрехиваться тоже ведь нельзя. А наши же ещё и совета просят, к кому ещё обратиться можно за корабелами, раз римские все заняты — ага, будто сами не знают о том, что Котон в Карфагене который год уже без работы простаивает, гы-гы! Но дипломаты даже у таких варваров, как мы — люди воспитанные, и страшного слова никто вслух не произносит, да только сенаторам-то от этого не легче. Все же всё понимают, от чего делается крайне не комильфо. Наконец — ага, эврика, как сказал бы покойный Архимед — кто-то гениально озарился обязать Гадес и Ликс с Тингисом помогать нам своими флотилиями, если мы их о том попросим. Ну, мы пока этим довольствуемся, наши послы римский сенат без нужды до белого каления не доводят, лишь изредка канюча без особой, впрочем, настойчивости, что помощь флотилий союзников — это, конечно, хорошо, но свой флот был бы лучше.

На самом деле — не очень-то и хотелось. Ну куда нам средиземноморский флот на океанских волнах? Римляне сами через Гибралтар нос не высовывают, контролируя его изнутри, а снаружи его патрулируют биремы Ликса и Гадеса. Ещё на "гаулодраккарах" давешних мы отработали конструкцию аналога биремы, наиболее подходящего для наших вод. Один ярус больших двухместных вёсел, позволяющий иметь борта повыше, жёсткий корпус на остове с мощными шпангоутами и обшивкой на бронзовых заклёпках, острые обводы — нет только классического античного подводного тарана. При полном комплекте гребцов — хрен угонится за ним тяжёлая гадесская бирема. От средиземноморской так же уйти — это едва ли, но как ей нехрен делать в океане, так и нам во Внутренней луже.

В то же время, отсутствие тарана не позволяет классифицировать такое судно как военное — даже иллирийские пираты, когда изобретут свою либурну, будут снабжать её тараном ради пущего страха атакуемых купцов, а у нас — эдакая недолибурна. Лёгкую пиратскую ладью она и так проломит или опрокинет на хрен, а неуклюжего "купца" или на абордаж возьмёт, или сожжёт "зажигалками" из малых баллист, а так — быстроходный "купец" для ценного скоропортящегося груза. Особенно, если комплект гребцов на нём неполный, да вёсла лишние убраны. В общем, Рим эта наша флотилия из таких судов не напрягает, а с патрульной службой в наших водах вполне справляется.

— Патрулировать нужно всё наше побережье? — спросил Велтур.

— Усиление требуется на участке от устья Анаса до Лакобриги, — прикинул мент, — Дальше у гадесцев идут только самые дальние рейсы на север, в которые перед осенними штормами никто не отправится, а возвращающийся из них заразу к нам не занесут. Весной — да, нужно будет усиление и там, а пока — обойдёмся.

— Всю бастулонскую флотилию разом мобилизовывать не нужно, — подсказал я шурину, — Хватит половины, а вторую предупредить о готовности к мобилизации на смену первой — будут чередоваться. И потренируются все, и вдвое меньший напряг для каждого. Хотя нам-то от этого легче не будет, — организовывать всё это, млять — геморрой ещё тот.

— Так вы говорите, значит, что болезнь передаётся здоровым от больных? — ага, у Сапрония сложилось наконец в мозгах два плюс два, — Но ведь заболевшие же будут и среди тех, у кого есть жетоны-пропуска. Что делать с такими?

— При малейшем подозрении — всей семьёй в фильтрационный лагерь уже на нашей стороне, а там с ними разберутся и будут лечить, кого понадобится.

— А солдат мы точно убережём этими нашими мерами?

— Сапроний имеет в виду выходы отрядов за лимес навстречу прибывшим для их предварительной сортировки и охраны, — пояснил мне Васькин, — Участились попытки отъёма "гринкарт" прямо перед КПП, когда их достают для предъявления страже у ворот. Приходится встречать их ещё на подходе и сопровождать для пресечения этих безобразий.

— Уже с начала лета так и делаем, — подтвердил вояка, — Это же не с частокола за ними наблюдать и не в воротах пропускать. Тут и в толпе людям работать приходится при усмирении очередного бузотёра, и риск заразиться, как я понимаю, гораздо больший.

— Вот на это как раз я бы задействовал наших наёмников. Всё равно ведь учим их действиям по локализации вспышек болезни внутри страны, так пусть применят свои навыки и снаружи. И армейцы заодно увидят, что не за просто так профессионалы имеют своё повышенное жалованье, а за повышенные выучку и риск.

— Да, это будет полезно, — одобрил Велтур.

— Тогда уж научите и задействуйте и мою гвардию, — оживился и Миликон, — Не хочу, чтобы гвардейцев считали дворцовыми парадными шаркунами. Пусть все видят, что и гвардия не отсиживается во время бедствий в столице.

— Тоже правильно, великий. Конечно, надо задействовать и гвардию — не всю её разом, а посменно, чтобы поучаствовали все.

— И оснащение, — напомнил я шурину, — Проверить оплётку из лозы и пробки на бутылях для "винного духа", а текстильщикам заказать респираторы для всех, кто будет контактировать с больными и для самих больных.

— Я как раз на эти повязки и намекал, — хмыкнул Сапроний, — Они на самом деле хорошо защищают от заразы?

— От тех болезней, что передаются через кашель. Именно эта болезнь передаётся в основном через грязные руки, немытую пищу, некипячёную воду и нечистоты, а через кашель в гораздо меньшей степени, но лишними повязки не будут, а заодно люди увидят и заботу о них не на пустых словах, а на деле.

— А куда их так много? Разве не хватит тех, которые уже запасены на складах?

— Их надо менять ежедневно, иначе не будет толку. И котлы для их выварки в кипятке после стирки — обязательно выдать со склада и заказать медникам новые, если на складе останется меньше положенного минимума, — из-за дороговизны пряжи и тканей по причине их ручной выделки мы не могли позволить себе одноразовых респираторов, так что требовалась их надёжная дезинфекция для повторного использования.

В общем, к концу нашего совещания перед Велтуром лежал довольно длинный протокол, который его канцелярия должна была переделать в правительственный указ. И это по одной только грёбаной эпидемии грёбаного брюшного тифа! Будто бы без него нам тут мало проблем! Да и он сам по себе порождает нехилый замкнутый круг. Дезинфекция требует спирта, для перегонки на который нам нужен сахар в том или ином виде, то бишь сладости. Но они же нужны и для лечения больных, а значит, сладких фруктов нам нужно гораздо больше, чем раньше, и привезти недостающие можно только из Африки. И тут — ага, чтоб жизнь мёдом не казалась — этот грёбаный карантин! И там загрузиться проблема, и у нас разгрузиться — тоже проблема, и разруливай её, как хочешь. Хорошо хоть, запасы сухофруктов успели создать, а то без них вообще была бы жопа…

Я ещё успел, пока мы перекуривали, подсказать Велтуру несколько моментов, но последний из них — уже скомкано, потому как времени на нормальный разбор уже не оставалось катастрофически — я едва успевал на урок в школе. Это ведь только первый поток её окончил, а остальные всё ещё учатся, и раз уж мы ни в какой Нетонис с нашими юнкерами не отплыли — хрен отвертишься и от занятий со школотой. Юлька жаловалась, что девчонкам — ейным и наташкиным бывшим рабыням — тяжело со старшими классами. И сами ещё подготовлены недостаточно, но главное — им самим только по шестнадцать и исполнилось, а кое-кому и не исполнилось ещё, и хотя они на пару лет старше основной массы детворы прошлогоднего выпуска, разница с текущим у них — жалкие три года, да и по недавней памяти их воспринимают как вчерашних старшеклассниц — как тут надавишь учительским авторитетом, который ни хрена ещё ими толком не наработан? Приходится нам по возможности разгружать девок от занятий со старшими классами, переключая их на мелюзгу, а оболтусов постарше вести самим. То же самое касается и "гречанок" школы гетер, припаханных нами к преподаванию античных предметов, хоть и не в такой степени, поскольку владеть вниманием публики на симпосионах, да ещё и подвыпившей, их всё-же обучают, и это действеннее юлькиных методичек, заточенных не под античную школоту, а под современную. Тем не менее, фактор небольшой разницы с учениками в возрасте и не столь давнего мелькания на совместных занятиях с прошлогодним выпуском полностью справедлив и для юных "гречанок", из-за чего не удаётся пока разгрузить и их наставниц. Очень хотелось бы надеяться, что только пока — ага, надежда умирает последней.

Я провёл урок биоэнергетики в шестом классе, в котором учились и мой Икер, и Марул, сын моего вольноотпущенника Укруфа, и юлькина Ирка, и траевская Турия. Ну, и то уже облегчение, что азы для мелюзги удалось на "гречанок" нагрузить, проводя для младших классов лично лишь самые ответственные занятия, а в основном концентрируясь на старших. И в этом классе лучше всех получалось у набранных Аглеей "ведьм", как их прозвала Юлька, к большому неудовольствию которой ейная Ирка, сама не из худших, а устойчивая середнячка, на их фоне выглядела бледно. К ещё большему неудовольствию нашей главной училки, заметные успехи начала делать и траевская Турия, ещё и живущая у нас, что давало ей удвоенную фору. Я ведь рассказывал, как гостил со спиногрызами у Трая? Мамашу ейную видели оба, а уж правило "яблоко от яблони далеко не падает" я им обоим вдалбливал сызмальства. А посему, хоть я и не обещал ничего Траю, дабы пацаны, когда придёт время, выбирали себе жён по вкусу, я всё-таки абсолютно не удивлюсь, если мечта кордубца выдать шмакодявку замуж за Волния воплотится в жизнь…

На перемене даже перекурить спокойно не дали — Юлька опять в оборот взяла, жалуясь на седьмой класс, в котором мне как раз следующий урок вести, а учатся в нём володина Ленка, васькинский Артар и фабрициевский Спурий. К сожалению, не по всем предметам удалось освободить от этого класса юлькиных девок, и конечно, тяжело им с ними приходится — по причине, о которой я уже упомянул. Не далее, как на сегодняшнем первом же уроке, Юлька говорит, ейная негритяночка Теква с ними намучилась, да ещё и по специфической части. Будь это на моём предмете, их шалость была бы вполне уместна, потому как по теме, скажем так, но ведь девка-то вела у них не биоэнергетику и даже не биологию и не физкультуру, а подменяла Юльку по великому и могучему русскому языку.

— Итак, ребята и девчата, начнём, как всегда, с эфирной разминки. И поскольку вы у нас давно уже не мелюзга, и у вас это всё давно на рефлексе, то надеюсь, я не сильно собью вам настрой, если спрошу, хорошо ли вы усвоили сегодня урок русского языка?

— Шоколадка нажаловалась? — спросила невинным тоном одна из шмакодявок.

— Чтоб я этого от вас больше не слыхал! — рявкнул я, — Это для юнкеров и для её подруг, которые учились с ней в одном классе, она может быть хоть Шоколадкой, хоть и вовсе Чумазой, но не для вас, сопливой школоты! За глаза меж собой никто не проверит и не воспрепятствует вам называть её так, как вам вздумается, и это — нормальное явление, но официально она для вас — почтенная Теква. И для вас, и для всех младших классов.

— Ну досточтимый, ну не настолько же она старше нас, — возразил Спурий.

— Теперь, в этом году — уже настолько, и до тех пор, пока вы сами не дойдёте до выпуска из школы — ещё настолько. То, что она не кажется вам старухой и не заносится, а все её женские достоинства — уже вполне при ней, только делает ей честь вдвойне. То, что вы мастерски наловчились лазить шаловливыми эфирными ручонками, куда ни попадя, на моём предмете я могу только приветствовать. Значит, чему-то я вас всё-же научил, — класс рассмеялся, а шмакодявки скорчили забавные рожицы пацанве, — Но вам не кажется, что всему своё время и своё место? Это на толчке в отхожем месте мы все с лёгкостью делаем несколько дел сразу, а на уроке русского языка несколько затруднительно объяснять вам сложные случаи правописания и физическими руками писать для вас мелом на доске его примеры, а эфирными — одновременно отмахиваться от ваших, лезущих к её выпуклостям под пеплос, — класс снова рассмеялся, — Да, девчонка не настолько ещё старше вас, чтобы не привлекать к себе ваше внимание по этой части. И не так она хорошо подготовлена, как лучшие из вас, по нашей части — ну, не её это конёк. Да ещё и занята она не этим, а темой своего предмета, который пытается растолковать вам, лоботрясам. Ну и разве это честно и спортивно, при вашей-то подготовке, пользоваться такой форой? Если уж вам настолько невтерпёж пошалить, так почему бы не заняться этим на уроке по более подходящему для этого предмету, а главное — с более достойным вашего уровня "противником"? Например, с таким, как почтенная Изема? — я кивнул в сторону ассистировавшей мне "гречанки" из выпускного потока школы гетер и подмигнул ей.

— И что, это будет считаться нормальным занятием по теме урока? — оживился не на шутку васькинский Артар, — Как наша фоновая тренировка?

— А почему бы и нет, раз уж досточтимый дозволяет это небольшое отступление от плановой темы занятий? — будущая гетера произнесла это завлекательнейшим тембром голоса по-гречески с безукоризненным коринфским выговором, — А чтобы вам было ещё интереснее, мы сейчас сделаем вот так! — эта чертовка сдвинула плечевые фибулы своего пеплоса к самой шее, отчего его ворот опустился вниз, образовав глубокое декольте, — Мы сделаем ещё и вот так! — она расстегнула поочерёдно обе фибулы, освободив их заколки из петель, так что теперь края ткани на её плечах только на иглах и держались, — Атенаида, подойди и проверь, — предложила она одной из трёх бывших "гречанок" младшего потока, раздумавших становиться гетерами и перевёвшихся в этот класс.

— Расстёгнуты обе, без дураков, — подтвердила шмакодявка, заинтриговав всех.

— А теперь — ещё и вот так! — Изема расстегнула и сняла с себя поясок, показала его всему классу и положила перед собой на столик, после чего встала и вернула руки к фибулам на плечах, — Теперь, когда я опущу руки и перестану их придерживать, тот из вас, кто сможет вытащить их и расцепить ткань, обнажит меня полностью всю, а не только до пояса. И в этом виде я буду оставаться в течение всего урока до самого звонка, а тот, кто это сделает, пересядет за мой столик и до самого звонка будет пялиться на меня сблизи. А может быть, и пощупает меня вот здесь и вот здесь. Ты позволишь это, досточтимый?

— Позволю, — хмыкнул я, — Мастерство должно достойно вознаграждаться.

— Значит, так тому и быть! — заключила моя ассистентка, отчего глаза у пацанвы загорелись в предвкушении, — Пробовать вы будете по очереди, чтобы у вас потом не было споров, кто из вас самый великий паранормал, — класс рассмеялся, — Определяйтесь сами с очерёдностью попыток.

— А если у первого же сразу и получится? — поинтересовался Спурий.

— Значит, как я сказала, так и будет. А остальные — просите досточтимого, чтобы позволил вам такие же попытки на нашем следующем уроке, — и подмигивает мне, оторва.

— Позволю, — кивнул я, — По одной попытке будет у каждого.

— А нам что? — спросила одна из шмакодявок, — Просто наблюдать?

— Не просто наблюдать, а подбадривать ребят, — поправила Изема, — Или вы тоже хотите попробовать? — весь класс рассмеялся, — Если это сделает одна из вас, я подарю ей свой поясок, а сама усядусь посреди класса поближе ко всем ребятам. Представляете, как они все будут благодарны той из вас, которая разденет меня перед ними? — восторженный галдёж пацанвы полностью подтвердил её предположение.

— Но только учтите, — "гречанка" резко перешла на русский, — Вы уже не мелкая детвора, а люди, освоившие базовый курс. Поэтому — никаких эфирных рук! По ним я вас буду больно бить своими. Хотите добиться того, что я вам сказала — потрудитесь сделать это по-взрослому, то есть настоящим телекинезом! — пацанва раздосадованно взвыла, да так, что мы с ассистенткой рассмеялись.

Изема рассказывала мне о неоднократных попытках этих лоботрясов лапать её эфирными ручонками в наше отсутствие, когда ей пришлось вести первые уроки самой, и я долго смеялся, когда она объяснила мне способ, которым их отбривала — суровый, надо признать. Ну так а кто просил хулиганить, если учиться пришли? То, что она предложила им сейчас — эфиркой сделать шансы у лучших из них были бы неплохие, но телекинезом — млять, и у меня-то это, когда мы экспериментировали, выходило далеко не каждый раз, а через раз в лучшем случае, и только в такие моменты, когда я бывал в идеальной форме. Так что если это кому-то из них вдруг удастся — млять, такому штучному паранормалу я негласно организую успешную сдачу всех экзаменов, а по тем предметам, в которых он силён — вообще автоматом, и в кадетском корпусе — сразу такого в группу паранормалов безо всяких дополнительных испытаний! Для этого-то мы с асиистенткой и наметили как раз такой стимул, который сподвигнет их показать всё, на что они только способны. Ну, планировали-то ближе к середине учебного года этот конкурс провести, но раз уж девок юлькиных надо выручать — сымпровизировали предварительный тур. Вряд ли он, правда, Юльке понравится, но тут уж, как говорится, чем богаты…

Надо отдать пацанве должное, они всё-же попытались все. Честно телекинезом не вышло, конечно, ни у кого, а две попытки помочь себе эфиркой Изема жёстко пресекла. Решились попробовать и три шмакодявки, и у одной из них — лучшей из "ведьм" Аглеи — что-то даже начало получаться. Когда фибула на правом плече моей ассистентки сползла на половину длины заколки, ещё сантиметр, и ткань расцепилась бы, она вопросительно глянула на меня — не подыграть ли ученице в качестве поощрения, я и сам отказал в этом, покачав головой, с немалым сожалением. Но на заметку мы её, конечно, взяли.

— Ну так что, ребята и девчата, на следующем нашем уроке будем повторять эту тренировку? — спрашиваю класс, когда обломилась последняя из решившихся.

— Да мы уж поняли, досточтимый, что не готовы, — сокрушённо признал Спурий, — Вот позже как-нибудь хорошо бы ещё попробовать…

— Перед зимними каникулами? — мы с "гречанкой" исходно как раз на то время этот эксперимент и планировали, — Хорошо, будет вам ещё попытка ближе к концу второй четверти, — пацанва заметно повеселела.

— Только хорошо бы, чтобы топили зимой получше, а то весь урок голышом тут просидеть в декабре — так и простудиться недолго, — пошутила Изема, рассмешив класс.

— Но хулиганить — прекращайте, — добавил я, — Вы знаете, каково приходится в лагере вашим старшим товарищам юнкерам?

— Муштруют их там зверски, — проговорила володина Ленка.

— Да тебе-то чего бояться? — возразил Артар, сообразивший, к чему я клоню, — Отец говорил, там девок в лагере совсем не так гоняют, как парней. Вот нам, когда сами туда попадём — да, достанется по полной программе…

— Да, по полной программе солдат-новобранцев, — подтвердил я, — Естественно, с поправкой на их силы, но всё равно ребятам приходится тяжело.

— Лагерь наёмников, не легионный, — уточнил Артар, и класс впечатлился, зная о куда более серьёзном обучении профессионалов.

— Да, и программа подготовки наших ребят там тоже не легионная. Как и девчат, конечно, хоть их нагрузки и меньше. Но дело в том, лоботрясы, что никто не планировал этого специально. Начало осени — да, мы ещё не вернулись из-за океана, и кроме лагерной муштры занять их до нашего возвращения было всё равно нечем. Но вот мы вернулись, и пора бы уж учить их там тому, что мы и замышляли с самого начала. А мы их не только в Нетонис вывезти не смогли, как хотели, но и здесь всё никак нормального обучения им не наладим. Дело, конечно, не только в вас — на вас всё валить было бы несправедливо. Даже не столько в вас. Главная причина — смерть досточтимого Волния в Гадесе, в который на смену деду пришлось отправиться досточтимому Фабрицию. Из-за этого его работу здесь пришлось выполнять досточтимому Велтуру, а мне — приходится помогать ему. Какой уж тут Нетонис? Но и теперь, когда мы уже кое-как приноровились, мы не можем учить и их, и вас одновременно. Кто-нибудь из вас умеет раздваиваться? Никто? Так и знал. Вся беда в том, что даже я могу раздвоиться разве только в глазах у очень сильно пьяного, — класс рассмеялся, — Но быть в двух местах одновременно мне не поможет и это. А как оставишь вас здесь на девчонок, которые не могут с вами совладать? Вот из-а этого ваши старшие товарищи мучаются сейчас больше, чем могли бы, и то же самое ожидает на следующий год уже вас, если у нас не получится наладить для них нормальную учёбу в этом году. Ну так и что ж вы творите? Вы же не мелкие первоклашки, у которых ещё соображения нет, да и бестолочь среди них не вся ещё отсеяна и выгнана взашей. Вы через всё это давно уж прошли и давно уж из этих детских пелёнок выросли. Мы не можем разорваться надвое, а девчонки без нас не справятся, если вы не поможете им. Для начала — хотя бы не мешайте. На такой героический подвиг в духе Геракла вы способны? — класс снова рассмеялся, — На этом, я надеюсь, можно закончить выносить вам мозги? Но вы рано радуетесь — сегодня у нас с вами по программе как раз вынос мозгов в гораздо более буквальном смысле. Итак, тема сегодняшнего урока — манипуляции с центром сознания…

Перекуривая на перемене после преподанных этим оболтусам азов ДЭИРовской "четвёрки", я уже предвкушал отдых. Больше сегодня моих уроков нет — вот докурю, да и пойду себе спокойно до дому, до хаты. Ага, хрен там! Нет, в целом-то царь у нас — всем бы таких венценосцев, и тогда в тех странах, где и свита, и прочие управленцы окажутся им под стать, можно не бояться никаких революций. Сейчас вот, выкроив время, явился историю Тартесса школоте преподавать. И цены бы ему не было, если бы он так и прошёл себе в школу, а не свернул, завидев меня, в курилку! Ну, спасибо хоть, докурить дал.

— Максим, мы из-за этой проклятой болезни так и не обсудили ещё один важный вопрос — о дорогах. У нас закончено строительство дороги к устью Анаса и завершается её продолжение к границе с Бетикой. Люди высвобождаются, и разумно ли перебрасывать их всех на другой конец страны? Вы же сами говорили, что потом нужны будут дороги и на Конисторгис, и вдоль пограничных укреплений.

— Да, великий, рокадная вдоль лимеса облегчит переброску войск на тот случай, если нам придётся воевать с соседями. Но сейчас из-за этой эпидемии опасно держать по многу тесно скученных людей в рабочих лагерях у границы. Можно пока вести разметку будущей трассы небольшими группами, но от самого её строительства следовало бы ещё воздержаться. Солдата легче заставить соблюдать все меры профилактики — понятны они ему или нет, он связан военной дисциплиной и обязан повиноваться командованию. А как заставишь повиноваться во всех бытовых мелочах вольных работников? Может, конечно, и повезти, но я бы на это не рассчитывал.

— Верно, тут ты прав, — кивнул Миликон, — Но тогда разве не лучше вымостить хорошим камнем уже готовую дорогу? Сами же говорили, что у римлян так делают.

— Только в городской черте, великий, да на пару римских миль от города, а всё остальное — хорошо утрамбованный гравий, — тут я даже абсолютно не вру, потому как на текущий момент и вплоть до имперских времён так оно и есть.

— Так почему бы и нам у себя не сделать так же?

— Ну куда ты так торопишься, великий? В городе — нужно, согласен. Ну так это делается и близко уже к завершению. А вне города — зачем? Чтобы римляне завидовали?

Я хотел разжевать ему все резоны сразу, дабы не разжёвывать потом, но — хрен там! Зазвенел колокольчик, которым в этом году заменили пугавший баб прежний гонг, и это значило, что ни хрена я ему в этот раз не разжую — ему вести урок. Вот так вот, млять, сплошь и рядом — десяток текущих дел сдвинешь с мёртвой точки на шаг или на два, ещё пять новых надкусишь, а до конца так и не доведёшь ни одного. Вот закончится этот день, а что я за него сделал? Делал-то до хрена чего, к вечеру и помнить-то буду не всё, за что хватался, а в итоге не сделал ни хрена. В смысле — до конца, чтоб больше не возвращаться.

Ладно, как гласит старая народно-армейская мудрость, война войной, а обед — по распорядку. К сожалению, так оно везде и для всех только в теории, а на практике — не везде и не для всех. Дети из школы пришли, обед на столе — думал, пообедаю спокойно, с семьёй пообщаюсь — ага, свежо предание, что называется! Я и пожрать-то даже толком не успел, когда затрезвонил радиотелефон.

— Да, сейчас позову, — ответила супружница и поманила меня рукой, — Велтур.

— Развесил ухи и слухаю! — отозвался я в колонку, усевшись перед аппаратом и чавкая недожёванным куском.

— Ты тоже жуёшь перед аппаратом? — голос шурина из колонки сопровождался такими же чавкающими звуками, — Я тебя чего дёргаю — Миликон успел перехватить тебя в школьном дворе? Ну, с этим вопросом о дорогах…

— Успел, млять. От рокадной дороги вдоль нашего лимеса я его отговорил, а от мощения пиитами поверх гравия — не хватило уже времени.

— У меня тоже. Он хочет после обеда совещание собрать уже по дорогам…

— Мыылять! Только не это! — я едва не подавился от возмущения, — Велтур, что хочешь делай, но — без меня! Мне же в лагерь ещё к ребятам, покуда их там не задрочили ещё грёбаной муштрой!

— Да я так и понял, что без тебя придётся. Поэтому вот и сам нормально не жру, и тебе нормально пожрать не даю. Расскажи хотя бы свои соображения, чтоб я хоть знал, что мне отстаивать любой ценой и невзирая ни на что, — судя по характерному чавканью, ему носили жратву прямо к аппарату, и я кивнул Велии, чтоб собрала поднос и для меня.

— Мощение дороги плитами вне городской черты — однозначно на хрен! Какой вообще долбодятел его на это надоумил?

— Да это всё Рузир и его дружки. Понравилось раззвиздяям по мощёным улицам кататься на колесницах, но в городе же толчея, и гонки на улицах хрен устроишь, а там — дорога, считай, почти пустая, только по гравию кайф не тот.

— Млять, чтоб они осями сцепились, чтоб у них колёса поотскакивали, чтоб они на полном скаку в мильные столбы повъезжали! — пожелал я этим кретинам.

— Дети слышат, — шепнула мне супружница, сгружая жратву с подноса и сама не без труда сдерживая смех, а судя по хихиканью из-за стола, Икер и Ремд как раз успели объяснить шмакодявкам и мелюзге, что такое долбодятел, и кого это мы с дядей Велтуром имеем в виду, да и шумовой фон из колонки доносил весьма похожие звуки.

— И как обосновывать будем? — шурин вернул меня к сути вопроса.

— Да элементарно же! У самих римлян вне городов они вымощены-то только на пару миль от городов, да и то не от всех, хотя первым дорогам уже больше сотни лет. Ну и куда нам выгрёбываться, роскошь демонстрируя? Не будь сладким — съедят. Те удобства, что внутри наших инсул — это внутри, снаружи-то этого не видно, и в глаза оно никому не бросается, а мостовая — это как раз показуха. Прикинь, только построили дорогу, а уже и мостим её сразу — ну вот нахрена, спрашивается, такой резкий достаток демонстрировать? Скромнее надо быть, скромнее. Вот привыкли наши слишком большие друзья и союзники облизываться на богатства Востока — вот и прекрасно, пущай облизываются дальше. А мы — полунищие западные варвары, с которых и взять-то нечего. В глаза-то с понтами этими обезьяньими нахрена прыгать? И это только внешняя политика, а есть же ещё внутренняя.

— А с внутренней что?

— Да то же самое по сути дела. У нас готова только одна дорога — к устью Анаса и дальше к Бетике. К Конисторгису — ни хрена ещё нет, к Лакобриге — ни хрена ещё нет, и о прочих городах — вообще молчу. Ни гравийных, ни даже грунтовок нормальных. Вот как были просто натоптанные тропы при лузитанах, так они же, считай, так и остались по всей стране. Царству уже больше десяти лет, а вся страна пользуется наследством разбойников. Ну и как тут своим же согражданам в глаза глядеть, мостя плитами единственную дорогу? Ладно бы ещё страна была большая, которую всю и за пять поколений хрен обустроишь, но ведь звиздюшка же, а не страна. На малой карте — пальцем всю накроешь. Срамотища!

— Ну, так уж прямо и пальцем? — Велтур рассмеялся.

— Хорошо, уговорил — двумя! — хохотнул я, — Но смысл ведь ты понял? Хоть и не полис у нас, но один же хрен звиздюшка, и хрен ли тут делить её на развитый столичный округ и на засранную мухами провинцию? Если уж развивать, так всю страну — невелика она у нас, хвала богам. И нахрена нам эти столичные обезьяньи понты перед собственным же народом? Срамотища же, в натуре!

— Ясно, с этим — понял. А как будем с очерёдностью новых дорог?

— Так, как и нужно было с самого начала. Помнишь же сам, сколько мы наелись говна с этой вечной нехваткой инструмента? Ну так и нахрена мы будем опять наступать на те же самые грабли? Первым делом строим дорогу между Оссонобой и Лакобригой и начинаем её от Лакобриги, с которой и поставляется инструмент. У нас же сезон штормов на носу, и на морские перевозки рассчитывать нельзя. Сколько дороги построим — по ней же и инструмент подвезём как раз туда, где он и нужен. А если у нас ещё люди останутся не задействованные, так от Лакобриги можно и на запад вдоль побережья дорогу начинать — один же хрен потом понадобится. Вот так надо, если по уму, и это я хотел отстоять.

— Понял! Значит, на этом я и упрусь рогом. Тогда — всё. Но приятного аппетита тебе желать, наверное, уже поздновато?

— Да, теперь уж, скорее, приятного пищеварения, — и мы с ним рассмеялись.

Я и в самом деле уже доедал, а учитывая, что говорил больше я, чем шурин, он тем более должен был доесть свой обед прямо у аппарата. Доели уже в основном и дети, так что вернулся я за стол просто поклевать с ними фруктов и хотя бы уж таким манером чисто символически изобразить нормальный семейный обед.

— Вот это вот и есть реальная политика, — пояснил я мелюзге, которая слыхала если и не всё, то почти всё, и поняла из услышанного не так уж и мало, — Но вы учтите и то, что не во всём с нас надо брать пример. Сиятельный Рузир — старший сын и наследник нашего царя, а значит — наш будущий царь. Мы с дядей Велтуром были очень раздражены трудностями государственных дел, и из-за этого не очень-то почтительно отозвались и о самом сиятельном, и об его свите, да и вообще не слишком выбирали выражения, — дети понимающе захихикали, — За нами такое водится, но это — не тот пример для подражания, который мы хотели бы вам показать.

— Даже если всё это правда? — спросил Икер, набравшись смелости.

— Да, и в этом случае тоже. Особенно, если правда. Жизнь — штука сложная…

Мы, конечно, обсуждали меж собой разные варианты, и по всем им выходило, что такой царь, как Рузир, будет самым натуральным стихийным бедствием и для нас, и для страны. Подумывали уже и о постановке перед Миликоном вопроса ребром — хрен ли это за наследник престола, с которым одна головная боль? Млять, и мы ещё сами в своё время прикрывали его щитами от лузитанских стрел! Я ведь рассказывал об этом? А ведь промедлили бы тогда буквально чуток — и был бы, вполне возможно, нормальный пацан в наследниках вместо этого ходячего недоразумения. Не хотелось бы доводить ситуёвину до экстрима наподобие неудачного падения с лошади, поедания не тех грибов или столь же хрестоматийного апоплексического удара табакеркой в висок, но должность монарха — наследственная по определению, и решать — Миликону. Как решит, так тому и быть, и это — слишком взрослые дела, чтобы грузить ими детвору…

Я ещё успел немного пообщаться с детьми, но гораздо меньше, чем хотелось — сначала пришли три промышленника, которым в министерстве сказали, что после обеда меня не будет, а вопросы — срочные, и их пришлось решать сходу, за ними — два клиента, а клиентела в античном мире, как я уже упоминал — это святое, так что клиенту тоже хрен откажешь в приёме. А потом — пора было уже собираться в лагерь к страдальцам-юнкерам.

— Ну куда ты им столько набрала? — собранные Велией гостинцы для пацанвы заполнили весьма нехилый баул, — Они же там на том же самом пайковом довольствии, что и у солдат, а солдаты там — непростые, и нагрузки у них не легионные, а по нагрузкам и паёк. Не голодают они там.

— Пусть хоть полакомятся вкусненьким — в пайке же этого нет?

— Это ты называешь "полакомиться"? — я взвесил баул в руке.

— Так они же не сами всё съедят, а и с товарищами поделятся, и с девчонками — сколько там каждому-то достанется?

— Ты думаешь, ты одна побаловать их вкусненьким решила?

Я как в воду глядел. Не успели собраться, как и от Хренио посыльный с таким же почти баулом для его пацанов нарисовался, а следом за ним — ещё и от Аглеи с двумя примерно такими же для бывших "гречанок", так что кроме слуги и охраны мне пришлось прихватить и вьючного мула…

Лагерь тарквиниевских наёмников для начала обучения наших юнкеров вместо легионного армейского был выбран вовсе не из какого-то особого садизма. Просто он был более подходящим как по организационным соображениям, так и для наиболее надёжного обеспечения секретности. Во-первых, кадетский корпус исходно замышлялся в Нетонисе на Азорах, не имеющих никакого отношения к царству Миликона, и уже одно только это делало его тарквиниевским, а не царским. То, что в силу не зависящих от нас причин наш отъезд в Нетонис задерживается на год, ничего в этом не меняет. Любое военно-учебное заведение является ещё и воинской частью, и коль скоро это часть тарквиниевской ЧВК, в чьём ещё лагере ей уместно временно разместиться? Во-вторых, хоть жизнь и вынудила нас скорректировать учебную программу нашего первого юнкерского потока, в ней один хрен остаётся на этот год немало такого, чего абсолютно нехрен видеть и слыхать лишним глазам и ушам. И уж всяко лучше, когда все эти свидетели — люди Тарквиниев, давшие им присягу и ценящие свою службу именно у них. Ещё лучше то, что отборные бойцы ЧВК предназначены главным образом для небольших спецопераций, и специфика их службы предполагает в числе прочего привычку не задавать лишних вопросов и не болтать с кем попало об увиденном и услышанном на службе. Их особо серьёзная выучка в сравнении с обычными армейскими легионерами — тоже полезна, конечно, но в данном случае просто дополнительный бонус к причинам поважнее. Даже мне, далеко не последнему человеку в клане Тарквиниев, попасть в лагерь не так-то просто. Не важно, что я присутствовал при его строительстве и не раз уже в нём бывал, так что знают в нём и меня самого, и Бената, начальника моей охраны, и даже моего слугу. Орднунг один хрен юбер аллес. Ни старший часовой, ни его напарник не спускаются проверить мой пропуск, а вызывают дежурного центуриона. Тот знает меня ещё лучше, чем солдаты, но я вручаю ему пропуск, он сверяет его с образцом, и лишь после этого он, вернув мне ксиву, достаёт и разворачивает передо мной маленький свиток с текущим суточным паролём. А так, с виду — лагерь как лагерь…

— Досточтимый! Учебная центурия построена и готова приступить к занятиям! — доложил центурион-инструктор.

— Хайль Тарквинии! — выкрикнул строй, полностью состоящий из знакомых по весеннему школьному выпуску харь.

— Приветствую вас, господа юнкера! — обратился я к строю.

— Приветствуем тебя, досточтимый! — ну, спасибо хоть, не приснопамятное по тому прежнему миру отечественное армейское "гав-гав-гав-гав", гы-гы!

— В учебную палатку — командуй, почтенный.

— Кто приказал вам нарушить равнение?! — рявкнул центурион строю, — Задрочу! Выровнялись! Центурия — поворот направо! В учебную палатку, бегом — марш!

Млять, их тут даже рассаживаться приучили по ранжиру, то бишь по росту!

— Пусть рассядутся так, как сидели в школе, — распорядился я, — И пусть так же и сидят на таких занятиях впредь, — орднунг орднунгом, но с ума-то нахрена сходить?

— Центурия — встать! Вы слыхали, что сказал досточтимый?! Выполнять! И горе тому, кто впредь посмеет сесть иначе! Аттставить смех в строю!

— Вольно, почтенный, мы уже не на плацу, — я сам едва сдерживал смех, — Итак, ребята и девчата, мы с вами снова встретились. По-хорошему, конечно, эта наша встреча должна была произойти ещё месяц назад. Но, как вы знаете, у этой задержки были веские причины. Мы и сейчас ещё не приноровились к этим переменам так, как нам хотелось бы, но постепенно, надеюсь, войдём в нормальный режим. И ещё я надеюсь, что за этот месяц из вас ещё не выбили всех ваших школьных знаний, и нам с вами не придётся повторять всё заново, начиная с программы первого класса, — юнкера рассмеялись, а мне пришлось дать отмашку центуриону, чтобы не усматривал в этом нарушения дисциплины, — Сегодня у нас с вами вводное занятие, после которого вам будет понятнее многое из того, что вам ещё предстоит узнать. На моём предмете в школе мы с вами говорили на последнем уроке и о многослойности миров, и о вполне возможном бесконечном множестве параллельных реальностей. Теперь, когда вы сами состоите на службе у Тарквиниев и дали им присягу, в которой говорилось и о хранении доверенных вам тайн клана, нам с вами пришло время вернуться к этому разговору. Параллельные реальности не только существуют сами по себе, но ещё и влияют друг на друга, и это не обязательно может происходить только в синхронные моменты времени. Будущее одной реальности может повлиять на прошлое другой, а может случиться и наоборот. Закономерности подобных явлений не изучены, и все они проходят у нас пока по разряду паранормальщины. Если вы поднапряжёте память, то вспомните о скелете небольшого морского ящера, который раскопали при постройке дороги в слое, датированном после того, в котором ему полагалось обитать. Это даёт нам основания предполагать, что его вид мог пережить вымирание, но малочисленность таких находок позволяет предположить и другое объяснение — паранормальный перенос именно этого ящера из "своих" времён своей родной реальности в "чужие" для его собратьев по виду времена параллельной реальности. И как вы сами понимаете, человек — тоже хоть и своеобразное, но животное, и всё, что может происходить с животными, точно таким же образом может происходить и с людьми…