Античная наркомафия-7

23. В замке у шефа

— Максим, ну не навьючивай меня ещё и этим! — Фабриций ходил взад-вперёд по комнате, что твой тигр по клетке, — Ты же был на месте сам и видел всё собственными глазами. Ты знаешь эти вопросы лучше меня, ну так и реши их сам на своё усмотрение.

— Так полномочия же только у тебя, — что-то мне, млять, не нравится ход мыслей босса, и если это именно то, чего я опасаюсь, то это звиздец всему.

— Ну так и принимай полномочия! — млять, этого-то я и боялся, — Приказ я хоть завтра подпишу, и в правительстве все проголосуют, как надо — в чём проблема?

— Фабриций, ну подумай сам, ну какой из меня в звизду глава правительства?

— А из меня?! Максим, я тут барахтаюсь, как хрен в замёрзшей воде! Я и трети всех дел не разгрёб, а уже загребался и решаю — млять, как ты это называешь? Три самых круглых вопроса?

— Глобальных?

— Да, всей Ойкумены, раз уж ты считаешь её круглой.

— Кто я, где я и какого хрена я тут делаю?

— Да, именно их. Боги, и как только дед справлялся с этой ношей! Я один и я не могу разорваться надвое. Как я могу тянуть одновременно Оссонобу и Гадес? Отец тоже разорваться пополам не может — ты же знаешь, что такое Карфаген.

— Млять, ещё худший гадюшник, чем Гадес.

— Вот именно. И разве оставишь его надолго? Вот, обдумывали мы с отцом это дело и так, и эдак, и по всем видам выходит, что кроме тебя Оссонобу поручить некому. Так что принимай правительство и все вопросы, какие ты сможешь решить сам, решай на своё усмотрение. Мне будешь только докладывать о самом важном и согласовывать то, на что нужны будут серьёзные денежные вложения от нас. Серьёзные — это от трёх десятков талантов серебра, а на всё, что меньше, будешь просто отписывать мне вкратце, на что эти деньги нужны. ПОКА от трёх десятков, а дальше — будет видно…

— Млять, Фабриций, я и до дома ещё ни хрена не добрался, семью ещё ни хрена не повидал, а ты меня тут сходу без палицы охреначиваешь!

— Велия знает. Она предупредила меня, что ты вряд ли обрадуешься. Кстати, мы с отцом обсудили — он согласен удвоить твою долю в наших делах, если ты примешь наше предложение. Если этого мало — скажи мне безо всякого стеснения, сколько ты хочешь, я отпишу об этом отцу, и если это будет в разумных пределах — думаю, отец не откажет.

— Об этом Велия тоже знает?

— Да, я сказал ей. Так не делается, я всё понимаю, но млять, мы тонем и берём в руки любую солому. Вспомни сам, делал ли я так хоть когда-нибудь раньше…

— Да, тут особый случай, и я не в претензии. И когда она тебя предупредила — до того или после того?

— К сожалению, после. До того — сказала мне, что ты будешь лягаться.

— А ты бы на моём месте не отбрыкивался? Ну, хоть одно приятное известие — рад убедиться, что не ошибся в выборе жены, и детям, стало быть, не в кого было пойти дураками. Млять, дай мне хотя бы помозговать — даже мелом предварительно не посыпал перед тем, как охреначить! — я прикурил сигариллу от ударно-кремнёвой зажигалки.

Я ведь, в отличие от Володи с Серёгой, так и не попал домой. Тому, что нас ещё на подходе к испанскому берегу перехватила гадесская бирема, удивляться не стоило — на то Гадес их и держит, чтобы они патрулировали окрестные воды, пресекая пиратство. Что о нашем возвращении знали все, кому об этом знать полагалось, тоже вполне естественно — ещё по весне буквально вслед за нами на Горгады прибыло судно, привёзшее почтовых голубей, так что генерал-гауляйтеру не составило труда экстренно известить начальство о нашей успешной миссии. Но вот когда с патрульной биремы хоть и дружественного нам, но всё-же иностранного государства вдруг спросили персонально меня — кто бы на моём месте не заподозрил неладное? Врученное мне навигатором биремы письмо Фабриция с приказом, взяв с собой лишь минимум слуг и вещей, пересесть на бирему и немедленно проследовать на ней к боссу — ага, в Гадес — удивило меня уже меньше, хоть я и не терял ещё надежды на то, что дела наши обстоят не столь хреново. Надежда умирает последней.

Надо отдать боссу должное, он дал мне докурить спокойно, не компостируя при этом мозги. И так, млять, крыша едет, не спеша, тихо шифером шурша. Конечно, никто из нас не вечен, все живые люди, и старик Волний даже при всём своём богатырском для его лет здоровье не мог тянуть свою лямку до бесконечности. Тоже ведь абсолютно не из тех, кому грызня пауков в банке по кайфу, и столь вредная работа ну никак не способствовала долголетию, и удивительно ещё, как он только продержался на ней столько, сколько иные и на спокойной не живут. И ведь не просто продержался, а так, что покажите мне такого, кто управлял бы кланом лучше. Но млять, до чего же не вовремя! Нет бы старику прожить и продержаться ещё хотя бы пару-тройку лет! Ведь без него — жопа! Не в том плане, что с преемником беда — и смена достойная, и сработались мы с означенной сменой прекрасно, но млять, ведь все же планы смерть Волния-старого перекочевряжила сикось-накось! Всё было так хорошо продумано — тоже не идеально, но более-менее оптимально для нашего кадрового затыка, а теперь придётся импровизировать на ходу в жёстком цейтноте. Даже если я сумею отбрыкаться от этого премьерства, а если не сумею — тогда вообще звиздец всему. Млять, надо суметь, позарез надо…

— Фабриций, мы с тобой сейчас не в Оссонобе и можем позволить себе называть вещи своими именами, — я решил зайти издалека, — По сути у нас два царя — бутафорский и настоящий. А значит, и две царских династии — Миликониды, которые только царствуют, и Тарквинии, которые реально владеют и правят царством. И если настоящий царь правит не сам лично, а через своего наместника, то значит, для нас именно этот наместник и есть наш реальный царь по факту. И это, собственно, хоть и не демонстрируется открыто, но и ни для кого не секрет. И если этот наместник-царь называется у нас главой правительства, то разве не должен он быть членом правящей семьи?

— Ну так а ты у нас кто? Ты — зять семьи и уже в силу этого не чужой в ней.

— Фабриций, я же не просто так заговорил о династии. В неё я не вхожу, а вы с отцом предлагаете мне занять должность, положенную только Тарквиниям. Это опасный прецедент, и не следовало бы его создавать.

— Да какой там прецедент! В Карфагене так делается сплошь и рядом.

— Но ведь мы же не в Карфагене. В Испании, да ещё при живых представителях династии, это неправильно и беспрецедентно.

— А Баркиды? Гасдрубал, зять Гамилькара, разве не правил вполне официально при живом молодом Ганнибале?

— Так ведь Баркиды — это тоже Карфаген, не очень-то считавшийся с обычаями подвластных турдетан, а у нас — турдетанское государство. У турдетанской знати такое не в обычае, и зачем же нам смущать умы?

— Ты ТОЛЬКО из-за этого отказываешься?

— Конечно нет. Это только одна из нескольких причин, самая важная для вас, но не самая важная для меня. Для меня гораздо важнее три других. Во-первых — у меня моя промышленность. Кто будет руководить ей и развивать её, если я увязну по самые уши в управлении государством? На управляющих всего не переложишь — то и дело возникают вопросы, которых им без меня не решить. Вот не было меня несколько месяцев, так опять наверняка целая куча накопилась. И когда мне её разгребать, если ты нагрузишь на меня всё правительство? Мне и с коллегами-то вопросов хватает за глаза.

— Но ведь мы же предлагаем тебе увеличить твою долю в наших общих доходах. Разве это не покроет тебе упущенной прибыли в твоих собственных делах?

— Так не в одной же только прибыли дело. Промышленность — это оружие, это машины, это транспорт и инструмент. Это сельскохозяйственный инвентарь наконец.

— Млять! Тут ты прав — с этими нашими неурожаями! И это только во-первых?

— Да, это только во-первых. Во-вторых, нам надо разрабатывать, испытывать, а потом и производить во множестве технические новинки, а для этого и промышленность переоснащать. Там много такого, чего римлянам показывать нельзя, а значит, в Нетонис надо всё это переносить и заниматься там. Как я это сделаю, если я намертво застряну в Оссонобе? Те же переговорные машины, например, или более совершенные корабли…

— Проклятие! И тут ты прав! Я ведь ещё не сказал тебе? Акобал ещё не вернулся сюда, но добрался уже до Нетониса. Почтовый голубь оттуда принёс известие о том, что он потерял один из своих кораблей.

— Млять! Конечно, всякое бывает, и когда-то это должно было случиться…

— Да, нам долго везло. Ты как-то говорил, с переговорными машинами какую-то часть потерпевших крушение можно было бы и спасти?

— Если передадут сигнал и свои координаты, чтобы спасатели могли их найти.

— Ясно. А что в-третьих?

— Наш молодняк, Фабриций. Мы ведь отчего разрываемся вдребезги напополам между кучей дел и не успеваем толком ни хрена? Оттого, что всё сами! У нас нет хорошо образованных помощников. И не будет, пока мы не выучим как следует молодняк.

— Но ведь первый поток уже получил образование?

— Школьное. Ты думаешь, этого достаточно? Хрен ты угадал. Это только самые основы, а настоящее образование у них ещё только впереди. И там тоже будет до хренища всякого, чего нельзя показывать римлянам. Мы хотели учить их дальше в Нетонисе, но я уже вижу, млять, что ни в какой Нетонис мы в этом году не поплывём.

— Ну, раз сам видишь, так зачем тогда упираешься? Принимай правительство, а там мы что-нибудь придумаем. Согласен?

— Хорошая попытка, Фабриций! Но только и опять хрен ты угадал — ни на что я ещё пока-что не согласен. И тебя я тоже понимаю, и во многом ты тоже прав, но млять, ты же меня без ножа режешь! Все планы, млять, козе под хвост! Дай мне подумать. С семьёй встречусь, проблемы накопившиеся хотя бы уж самые срочные поразгребаю, с нашими об этой хрени поговорю — и извещу тебя.

— Максим, так не пойдёт. Окончательный ответ ты дашь мне здесь, и без него я никуда тебя не отпущу. Откажешься наотрез — значит, откажешься, хоть и очень этого не хочется. Я же тебя тоже услыхал и твои резоны тоже понимаю — винить тебя не буду. Но проклятие, помоги тогда хотя бы уж придумать подходящее решение!

— Млять, ну тебя на хрен! Ну чего я тебе вот прямо сей секунд придумаю?

— Да не прямо сейчас, Максим, я же всё понимаю. Отдохни, подумай на свежую голову — день, два, три — хоть неделю, если понадобится. Время же есть, хвала богам.

— Млять! Время у него есть! Я до дому ещё не добрался, семьи ещё ни хрена не видел, а у него тут время есть! Вот знаешь, Фабриций, хоть и не в моих это принципах на других своё хреновое настроение срывать, но сейчас, млять, так и хочется кого-нибудь на хрен вздрючить во все дыхательные и пихательные!

— Ну, это-то я тебе запросто организую хоть сейчас, — и ухмыляется, гад.

— Рассчитываешь, что я сейчас выпущу пар с какой-нибудь из твоих рабынь и успокоюсь? Успокоюсь, конечно, но только это хреновая замена встрече с семьёй.

— Да ты ведь ещё не видел, КОГО я специально для тебя приготовил, — и ржёт, — Ладно, сейчас тебя проводят в твою комнату, и сам увидишь…

Чем дольше живу, тем труднее меня чем-то удивить, но уж на сей раз боссу это, надо признать, удалось. Млять, вот чего уж точно не ожидал, так это вот такого фортеля! То, что комната будет роскошной — в этом сомнений не было. Это в общем и целом Гадес представляет из себя ещё тот клоповник в сравнении, допустим, с Карфагеном, а теперь уже и с нашей Оссонобой, что обусловлено теснотой Острова. Но его элитная часть, хоть и мала по сравнению с карфагенской Мегарой, едва ли хуже. В смысле, особняков здесь меньше, но сами они в среднем такие же, и уж особняк покойного Волния-старшего был в городе далеко не из последних. И это старик ещё скромничал, предпочитая показушной роскоши хороший вкус, а если бы задался целью, так мог бы позволить себе куда большее. Не удивила бы меня в комнате смазливая рабыня на ложе, но он ведь это понимает, а судя по его насквозь загадочному виду, явно поразить меня чем-то вознамерился. Так что тут с него станется, и не следует очень уж удивляться ни греческой гетере — причём, настоящей, а не косящей под таковую самозванке или шлюхе из местных гречанок, ни пускай даже и жрице Астарты. Тарквинии не скупятся, когда хотят поощрить, и Фабриций в этом плане весь в отца и деда. После двух рабынь, стащивших с меня всё, едва я только переступил порог — ага, прямо из порта, да двух других, затащивших меня в ванну, дабы привести в надлежащий порядок перед явкой на доклад, да только так и не давших мне ни "заодно ещё и помыться", ни просто помыться самостоятельно, ожидать можно чего угодно. Иду я, значится, вслед за провожатым, да гадаю, что именно он решил отчебучить под занавес. Провожатый указывает мне дверь, я вхожу — и выпадаю в осадок от преподнесённого мне таки боссом сюрприза:

— Велия?!

— Наконец-то! — супружница кинулась ко мне на шею, — Второй день уже тебя здесь дожидаюсь! За детьми приглядывает Софониба, так что мы здесь одни…

Ну, одни — это, конечно, весьма относительно, учитывая далеко не безлюдный здоровенный особняк и ещё более многолюдный город за его окнами, но в античном мире умеют выносить окружающую обстановку за скобки, а я в нём, хвала богам, не первый уж десяток лет обитаю. Нам, конечно, сразу же нашлось чем заняться поважнее и посрочнее, чем все мировые проблемы и проблемы клана Тарквиниев, вместе взятые, не говоря уже о проблемах помельче. Конечно, хотелось увидеть и детей, но раз с ними всё нормально — остальное подождёт. Самого Фабриция — и того послал бы на хрен, если бы вздумал вдруг побеспокоить нас раньше времени, но он-то ведь, ясный хрен, уж всяко не для того этот сюрприз мне устроил, чтобы самому же портить произведённый эффект. Понятно, что это устроено не просто так, понятно и то, чего он хочет, но — тем не менее…

Потом Велия долго рассказывала мне подробности событий. Я ведь раньше не упоминал, что Ремд, племянник Волния, курировавший производство драгоценной чёрной бронзы в Кордубе, а затем и у нас, последние два года тоже обитал в Гадесе, помогая дяде вести дела? Ну, значит, не пришлось к слову. Он-то и послал с голубиной почтой весть о смерти главы клана в Карфаген и Оссонобу. Арунтий, конечно, к похоронам отца прибыть не успел, а прибыл только к поминкам, но Фабриций, Велия и Велтур со старшими детьми присутствовали на кремации по этрусскому обычаю. Старик не дожил буквально какой-то месяц с небольшим до нашего возвращения — мы на тот момент были в пути с Сан-Томе на Горгады, ещё в Гвинейском заливе, но уже миновав будущий Золотой Берег. Тесть же не дождался нас и вовсе недели полторы — дела в Карфагене не позволяли отсутствовать долго, и как раз перед его отъездом они и устроили семейный совет, на котором решали, кем затыкать дыру в Гадесе, а кем — образовавшуюся в результате. Всё могло бы обойтись меньшим напрягом, будь Ремд стрессоустойчивее. В конце концов, кто сказал, что сидеть в Гадесе должен непременно глава клана? Так сложилось исторически, когда размах дел у Тарквиниев был ещё далеко не столь велик, как теперь, а жизнь с тех пор изменилась, так что приходилось приспосабливаться к ней. Клан теперь возглавляет Арунтий, и управляет он им из Карфагена, который ему не на кого оставить. Ремд был первым, чья кандидатура рассматривалась в качестве представителя Тарквиниев в Гадесе, но он отказался наотрез — даже за короткий срок замещения дяди в гадесском Совете Пятидесяти он чётко осознал, что это — не его стихия, и долго ему этой грызни не выдержать. Куда угодно, он согласен на любую самую муторную работу, только не этот гадюшник! Это-то и создало проблему.

Из-за отказа Ремда кроме Фабриция принять Гадес оказалось некому, но кому тогда возглавлять наше правительство в Оссонобе? Кандидатуру Велтура рассматривали, но решили, что он катастрофически не готов и едва ли потянет, а я, хоть и тоже, конечно, не готов, но как член правительства, имею опыт и должен справиться. Моей супружнице не нужно было гадать, как я отнесусь к подобной великой чести. Чтобы прожить со мной столько лет, практически вырастить детей, но так и не научиться понимать мои резоны — это было бы невозможно по определению, потому как настолько патологическую дуру я уж точно в жёны не выбрал бы. Но понимать — одно, а разжевать другим и убедить их — совсем другое. То ли не восприняли всерьёз мнение бабы, то ли в натуре другого выхода не увидели, но отмазать меня Велии не удалось…

— Сама-то дней десять только, как домой отсюда вернулась, так недели дома не прошло, как опять срочный вызов от Фабриция и только день на сборы.

— За тобой он тоже бирему прислал?

— Самую быстроходную из всех.

— Десятая часть всей гадесской эскадры! — я впечатлился, — Не будучи при этом ни суффетом города, ни навархом флотилии — это надо немалое влияние в Совете иметь!

— Больше — седьмая часть. Ещё одна отстала и прибыла немного позже. В гавани Осонобы тебя караулит на случай, если бы посланная за тобой вас проворонила. Я только и успела, что поручить дом и малышей Софонибе, а старших мальчишек Велтуру, чтобы в военный лагерь их собрал…

— А это кто приказал?

— Фабриций решил, что раз уж дальнейшее образование детей будет военным, а их отправка в Нетонис отменяется, то и пускай начинают учиться военному делу в лагере. Может и глупо, но там за ними и Хренио пока присмотрит, а без вас ничего лучшего и не придумалось второпях…

— Да нет, это-то как раз Фабриций удачно придумал, молодец. В Нетонисе их бы тоже ждал первым делом загородный палаточный лагерь и примерно такая же муштра, а наши тоже подключатся — втроём-то проще, да и подопечных всего ничего.

— Юля с Наташей считают, что это и к лучшему — страшновато было и школу на совсем молоденьких девчонок оставлять. Конечно, там и Аглея с Хитией, и их мужья, но всё равно хорошего мало.

— Тоже резонно, — этого не признать было нельзя, — Вот только программу учёбы для юнкеров придётся перекраивать, а этого мне очень не хотелось, — по нашему замыслу на первом курсе юнкера должны были в числе прочего осваивать кремнёвый огнестрел, а это уже, если и службу с ними полноценно тащить с закреплением за каждым юнкером его личного табельного оружия, так с учётом аналогичных винтовкам пистолей, добрых полсотни стволов выходит, которые хрен скроешь от посторонних глаз и ушей.

— Ну а насчёт правительства? Ты ведь догадываешься, зачем Фабриций и меня к себе вызвал? Он сказал тебе о согласии папы удвоить твою долю в торговых доходах?

— Считай, первым делом. Потом добавил, что и это не предел, если мне мало.

— Даже так? Этого он мне не сказал, — супружница улыбнулась, — Хочет, чтобы я пилила тебя ради этой удвоенной доли, не помышляя о большей? — мы с ней рассмеялись.

— Или приберегает на случай, если я тебя убежу, и ты меня не допилишь. Но мне интересно, что ты сама об этом думаешь?

— Даже не знаю, если честно. С одной стороны, мы же и так одна из богатейших семей в Оссонобе. И тебе на все твои замыслы хватает, и я каждый денарий не считаю, и детей мы с тобой в строгости воспитываем уж точно не от бедности. Хочется обеспечить их будущее получше, но ведь и твои мануфактуры тоже с каждым годом всё доходнее, и это, мне кажется, надёжнее. Папа торгует тем, что покупают только очень богатые, а ты — тем, что покупают все. Чтобы иметь на этом больше, надо больше производить, и значит, нужно и расширять предприятия, и совершенствовать их, и мудро управлять ими. А для этого нужны знания, и я думаю, что дети будут обеспечены гораздо лучше и надёжнее с мануфактурами и знаниями, чем с долей от торговли мало кому доступной роскошью. Но, с другой стороны, жалко ведь и Фабриция. Тяжело ему, и надо как-то помочь. Наверное, не совсем так, как он это представляет, а я даже не знаю, как, но что-то надо придумать…

— Ну, представляет-то он себе правильно — конечно, надо его как-то разгружать. Но я-то ведь тоже не умею раздваиваться.

— Да, плохо без дедушки. Дядя Ремд — он, конечно, помогает, как только может, и немало помогает, но в Совете Пятидесяти заседать приходится Фабрицию, а это — хуже всего остального, вместе взятого. Голова, он говорит, кругом идёт, и ни на что другое уже сил почти не остаётся.

— Совет Пятидесяти, значит, говоришь? Так, так…

— У тебя уже появилась идея?

— Да мелькнула тут одна мысль, но тебе она вряд ли понравится…

— Это я как-нибудь переживу, — заверила меня Велия, — Рассказывай уж.

— Я, конечно, понимаю, что и для тебя, и для Велтура это родной город — здесь прошла немалая часть вашего детства, и всё такое…

— Да, Гадес и Кордуба…

— Раньше без Гадеса было и не обойтись, но теперь-то ведь есть уже и НАША Оссоноба. Чёрная бронза — вся, считай, и так уже у нас, и из Оссонобы её производством и охраной управлять и ближе, и удобнее. Пока был жив твой дед, Гадес был главным хотя бы уж как его резиденция, но теперь-то ведь кланом руководит твой отец из Карфагена, и чем теперь становится Гадес? По сути дела — просто перевалочной базой, где заокеанские товары клана перегружаются с океанских кораблей на средиземноморские. Но разве этого нельзя делать в Оссонобе? Я ведь показывал тебе на карте, да ты и сама это помнишь — по сравнению с расстоянием до Карфагена, расстояние между Гадесом и Оссонобой — пустяк, о котором смешно и говорить. Ну так и чем тогда Оссоноба хуже Гадеса?

— Ты хочешь сказать, что Гадес теперь не нужен?

— Я ж сказал, что тебе моя мысль вряд ли понравится.

— Умом — понимаю, что ты прав, и возразить ничего не могу, но свыкнуться — да, тяжело. Велтуру, наверное, проще будет это принять, он мужчина, но тоже нелегко. Может быть, дома немного иначе всё это будет восприниматься, а здесь — каждый камень напоминает о детстве и о дедушке…

— Ну, мне этот город тоже кое о чём напоминает. Если бы не он, да не твой дед — как бы ещё сложилась наша судьба? — я обнял супружницу, — Но это всё уже в прошлом, а будущим не жертвуют ради прошлого.

— Я всё понимаю, но папа и слышать об этом не хочет. Фабриций додумался — не так сходу, как ты, но на третий день додумался. Видел бы ты только, как папа отругал его! После моей смерти, сказал, делайте всё, что захотите, но пока я жив, я оставить Гадес не позволю. Для Фабриция этот город — не родной, а у папы тоже детство прошло здесь…

— То-то и оно. Тогда значит, и предлагать этот вариант Фабрицию смысла нет, получается. Жаль — все планы идут насмарку.

— Но ты ведь придумаешь что-нибудь? Папа ведь за то тебя и ценит, что ты всё время что-то придумываешь такое, чего никому и в голову не пришло бы…

Млять, с одной стороны оно, конечно, здорово льстит самолюбию, когда в тебя так верят, но с другой — хрен ли с этого толку, если самоочевидное, казалось бы, решение ну никак не хочет укладываться в их весьма неглупых, но традиционных до мозга костей античных головах? Да, я всё понимаю, и традиция не столь уж и малого числа поколений предков, и почтение к памяти последнего из них персонально, человека весьма и весьма её достойного. Я и сам от того почтения ни разу не в стороне. Разве возражал я хоть словом или был недоволен хотя бы в мыслях, когда для моего первенца и наследника выбиралось имя в честь ныне усопшего прадеда? Но именно потому, что я уважал тогда и продолжаю уважать теперь Волния-старого не только и не столько даже как нашего верховного босса и нанимателя, а прежде всего как человека весьма разумного, я и считаю, что он — понял бы. Не страдая царскими амбициями и не гнушаясь ни торговлей, ни производством, это семейство умеет мыслить рационально. Проживи старик подольше и дождись конечных результатов нашей деятельности — вот уверен, что он и сам пришёл бы к тем же выводам.

Но аргументов типа "покойный одобрил бы" или "покойный не одобрил бы" я и сам не признаю, и детей тому же учу. Излюбленный приём спекулирующих на уважении к покойному манипуляторов, за который по хорошему следовало бы бить урода в торец — молча и с хорошего разворота. Легко предсказуемо только мнение примитивного дурака, и если ты не считаешь покойного таковым, так и не берись решать за него, что он одобрил бы, а что нет. Из того, что усопший глава клана проводил вполне определённую политику при вполне определённых обстоятельствах, ещё вовсе не следует, что и при любых других обстоятельствах его политика оставалась бы той же самой. Рационалист всегда учитывает расклад и приноравливается к нему, хоть и нуждается порой во времени, дабы осмыслить изменения в означенном раскладе. К сожалению, время-то как раз у нас и в дефиците…

Выкурив сигариллу и собираясь с мыслями, чего бы ещё эдакого придумать, я пока рассказал супружнице о нашей экспедиции и о разведанных землях, особенно о юге Африки. Шутка ли — вся наша Лузитанщина в её нынешних границах трижды уложится в одной только субтропической зоне, наиболее подходящей нашим турдетанам по климату, а если взять ещё и прилегающую тропическую зону как аналог Мавритании, так и вообще всю Испанию уложить можно. Причём, Мавритания эта — без мавров, бушмены тамошние настолько малочисленны, что не в счёт, так что приплывай и заселяй практически с нуля. Нет, правда, и стад домашнего скота, ну так зато дичи в саванне пасётся хренова туча. Мы хоть и не имели времени прогуляться вглубь материка и видели ту саванну лишь с самого краешка, увидели достаточно. Даже без тех гигантских степных слонов, рядом с которыми хорошо известные нам лесные выглядели бы недомерками, одни только капские буйволы, чёрные гну и квагги образуют в ней такие стада, что представляют собой неисчерпаемый источник мяса. Ну, если не истреблять их ради забавы, конечно, и не соревноваться, кто больше перестреляет, а охотиться по уму, ради еды. Я ведь упоминал, кажется, о нашем с Велией выезде в саванну на Карфагенщине, когда тестю захотелось "на шашлыки"? И там дичи хватало, если по североафриканским меркам, но хрен ли то за саванна по сравнению с капской! Кажется, супружница решила, что я преувеличиваю в "стандартные" три раза, но и результат мысленного деления на этот коэффициент её один хрен впечатлил.

Удивляться тут нечему. В конце концов, скотоводство в Сахаре существовало задолго до самых первых гребипетских фараонов и даже до маленьких номовых царств, и там, где предки ливийцев и нумидийцев с маврами пасли своих коров, не оставалось места для буйволов и гну с каннами, их козы с овцами вытесняли антилоп помельче, а лошади и ишаки — зебр. Не сами, конечно, а усилиями их хозяев. Два родственных и схожих вида не могут сосуществовать в одной экологической нише, и если один из них дикий, а другой — одомашненный, то выбор скотовода очевиден, а его верховой конь и дротики с железными наконечниками — аргумент более, чем весомый…

— Велтур в самом деле слишком уж не готов, — супружница угадала мою мыслю раньше, чем я её озвучил, — Он, конечно, будет помогать по мере сил, но сам — не вытянет.

— Да я уж понял, что ближайший год так или иначе придётся тянуть в основном мне, — я прикурил очередную сигариллу, — И надо суметь подготовить его за этот год так, чтобы он смог справиться дальше. Мы все поможем и поддержим при необходимости, но неофициально. И этот первый год, кстати, тоже — не хочу я даже временно эту должность занимать. Опасный прецедент…

— Антигона говорила мне, что и Хренио тоже так считает — только это опасно не на ближайшие годы, а в более отдалённом будущем. Подробностей он ей не объяснил, их он только тебе скажет, а её прислал только предупредить, и я сама теряюсь в догадках.

— Он тоже об этом подумал? Хотя — при его работе странно было бы иначе, — я выпустил дым и стряхнул пепел, — Всё правильно — нам-то самим это ничем серьёзным не грозит, но вот для детей и внуков — опасный прецедент, который может их рассобачить…

Собака тут порылась в коммерческом для Тарквиниев характере нашего царства Миликона. Не в том смысле, что государство само коммерческий проект, а в том, что оно маскирует его и подстраховывает, являясь с этой точки зрения его своеобразной частью — вспомогательной, но тоже достаточно важной. Тоже эдакое буржуинское предприятие, не приносящее доходов само по себе, но способствующее их получению от основного дела. А любое буржуинское предприятие — это собственность, передаваемая по наследству, и в нашем случае это предполагает наследование не только "заводов, газет, пароходов", но и государственных должностей. Ну а как ещё может быть в аристократическо-буржуинском гибриде античного разлива? А в таком социуме у каждого есть свои собственные сани, и в чужие садиться не рекомендуется. Сын — в отца место, как говорится, и любое нарушение этого принципа при традиционном прецедентном правосознании масс чревато грызнёй…

— Максим, ну как ты не поймёшь? Мы же с отцом предлагаем тебе ВЛАСТЬ! — за ужином Фабриций предпринял решительный штурм, — Неужели тебе не хочется… Как ты это называешь? Побыть кормчим?

— Ага, порулить. А я что делаю по-твоему? На латифундии своей рулю, на своих мануфактурах рулю, в правительстве всей промышленностью государства рулю, в школе по своим предметам рулю, теперь вот ещё и в кадетском корпусе тоже предстоит рулить — мне этого как-то хватает за глаза. На любом из моих предприятий я царь и бог. Стоит мне захотеть, и я могу наказать на них или продать любого из моих рабов или выгнать взашей любого вольнонаёмного, и если я этого не делаю, то уж всяко не потому, что мне это хоть кто-то может запретить. Чем это тебе не власть? Куда уж больше-то?

— Но я ведь тебе говорю о другой власти.

— Да понял я это, Фабриций, понял. О влиянии на общегосударственные дела ты говоришь. Но скажи мне вот что — здесь, в Гадесе, ты власть или не власть?

— Ну, участвую в ней, когда заседаю в Совете Пятидесяти, но разве это власть?

— Однако же, за Велией ты бирему послал, а за мной — аж две биремы. Добрая седьмая часть всей гадесской военной эскадры, между прочим. А ведь кто ты здесь такой? Не суффет города и не наварх, а просто один из пятидесяти, заседающих в Совете. И если эти два десятка гадесских бирем на всю вашу полусотню разделить, так сколько выйдет на твою долю? Меньше половины, потому как две на пятерых делить придётся. А ты целым трём задачи поставил, и они повиновались. Разве это не влияние на общегосударственные дела в Гадесе?

— Так это ж разве я? Я попросил суффетов, они приказали городскому наварху, а он уж приказал начальникам бирем. И пошли на это суффеты только из уважения к деду — хоть и недолюбливали его эти финикийцы в Совете, но уважали. Вот, его авторитетом и пользуюсь пока-что, но надолго ли его хватит? Так что какая уж тут власть?

— Ну, твой дед тоже ведь свой авторитет не сразу наработал. Был у него, да ещё такой, что и после смерти, как видишь, всё ещё работает. Будет он и у тебя. Но не об этом я тебе сейчас хочу сказать, а о другом. Нас в правительстве Оссонобы и десятка-то нет, но мы округлим наше число до него для ровного счёта. И получается, что у меня в Оссонобе одной только законной доли власти и так впятеро больше, чем у тебя здесь. И повлиять на куда большую её долю я тоже вполне могу и так. В любых вопросах, где вам требуются от меня мои изделия, вы с Миликоном и так соразмеряете все ваши планы с возможностями моего производства, которые, опять же, определяю я. И это, заметь, не пользуясь особыми отношениями с тобой. А если ещё и их задействую?

— Вот потому-то мы с отцом и доверяем тебе, что ты этим не злоупотребляешь.

— Так в том-то и дело, Фабриций, что сила-то наша в единстве, а оно обеспечено тем, что мы не боимся доверять друг другу. А не боимся оттого, что у нас нет причин для соперничества. И не надо бы нам создавать их для наших детей и внуков.

— И в чём ты видишь создание таких причин для наших детей и внуков?

— Да вот как раз в том, чего вы с отцом и хотите от меня. Это же прецедент. Мы с тобой тоже не вечны, и когда-нибудь нас сменят наши сыновья. И смотри сам, что у нас получается. Ты сейчас глава нашего правительства, и именно этим будут определяться и обосновываться права твоего Спурия — сын наследует как имущество, так и общественное положение своего отца. А теперь представь себе, что я принял твоё предложение и занял ТВОЮ должность вполне ЗАКОННЫМ образом. Разве это не даёт наследственные права на неё моему Волнию — точно таким же образом, на основании того, что я, его отец, тоже занимал её? И хотя мы с Велией приложим, конечно же, все усилия, чтобы у него не было такого даже в мыслях — не только ведь в личных амбициях будет дело. У обоих ведь будут свои друзья и своя свита, да и в Большом Совете найдутся бузотёры, дай только повод для бузы, а тут повод намечается — законнее некуда. А мы не вечны, и когда нас рядом с ними уже не будет — найдётся кому нашептать и тому, и другому. Дайте-то боги, чтобы оба они оказались выше этих дурацких обезьяньих интриг, но сама эта ситуация, дающая для них повод, не улучшит отношений между ними. Ну так и зачем же мы будем создавать её?

— Проклятие! Ты прав! — босс мигом прокрутил ситуёвину в мозгах и просёк её суть, — Но что нам тогда делать? Не могу же я быть одновременно в Гадесе и в Оссонобе!

— Не можешь, конечно. Я хотел предложить тебе назначить Велтура. Да, я знаю, он не готов, но я ему помогу, а за год мы его поднатаскаем, и он справится. Один год я уж как-нибудь это дело вытяну, но не больше — и так-то всё планы летят кувырком, и больше одного года такого бардака я допустить не могу.

— Так погоди, ты же говорил о прецеденте. И если по этим соображениям тебе не следует возглавлять правительство, то тогда ведь и ему тоже?

— Да, и ему тоже нельзя, и по той же самой причине. Хочешь ты того или нет, но ОФИЦИАЛЬНУЮ должность главы правительства тебе придётся оставить за собой, а на то время, пока ты занят в Гадесе и не можешь исполнять своих обязанностей в Оссонобе, ты назначишь себе ВРЕМЕННОГО заместителя, который будет править не от своего, а от твоего имени — по твоему поручению. И Велтур — как твой кровный родственник — в этом качестве будет гораздо уместнее меня. То, что "временное" назначение может затянуться и надолго — это уже другой вопрос. Деваться нам от этого некуда, раз уж тебе не удалось убедить отца насчёт оставления Гадеса…

— Велия уже рассказала тебе?

— Как видишь. Жаль — это решило бы все наши проблемы.

— Да в том-то и дело, что не все. Велия рассказала тебе о том моём разговоре с отцом, при котором она присутствовала. Но перед самым его отъездом у меня с ним был ещё один. Отец хоть и отругал меня тогда, но потом обдумал этот вопрос непредвзято и в последнем разговоре об оставлении Гадеса в будущем говорил уже спокойно. Но — только в будущем, а не сейчас и не в ближайшую пару-тройку лет. Есть причины, по которым это пока-что неприемлемо для нас.

— Корабли? Но ведь мы давно уже заказываем их больше в Тингисе, чем здесь.

— Не только корабли. По сравнению с прежними временами у нас даже без них резко выросла наша потребность в бронзе. И на эти ваши машины, которые вы делаете в Нетонисе, и для нужд Тарквинеи. Ты же сам говорил, что железо в её климате слишком быстро ржавеет?

— Да, ржавеет со страшной силой. И не только там, а и на Бразиле, и на Горгадах в дождливый сезон, и в особенности на том острове в большом заливе у Африки, где жара и сырость круглый год. Поэтому для таких мест всё, что только можно делать из бронцы, а не из одного только железа, лучше из бронзы и делать — пусть дороже, зато долговечнее.

— Я помню твои доводы, и раз надо, значит — надо. Но раз так — нам нужно очень много бронзы, а значит — олова. А олово — это Митониды. Последние два года дед не раз пытался договориться с ними о том, чтобы они позволили нам закупать олово прямо в их факториях на Касситеридах, клятвенно обещая им, что металл нужен нам только для себя, и ни один его слиток не будет перепродан нами ни в одну из стран Внутреннего моря. Но они и слышать об этом не хотят. В прошлом году дед предложил им ещё более выгодный для них вариант — увеличить поставки в Гадес по гадесским же ценам. По устоявшимся, без скидок, мы согласны были и на это. Но даже об этом договориться с ними не удалось.

— Мстят нам таким манером за старое?

— Ну, пакостят по мелочи, я бы сказал. Даже упуская свою собственную верную выгоду, лишь бы только нам при этом не помогать, а заставить переплачивать купившим у них посредникам. Мы, конечно, так и делаем, олово-то нужно, и деваться некуда, да и не разорит это нас при наших нынешних доходах. Но сколько же можно маяться этой дурью? Отец попытался всё-таки договориться с ними, но тоже безуспешно, я теперь продолжаю эти попытки, и вот как тут в такой ситуации оставишь Гадес?

— До сих пор, значит, не забыли? — хмыкнул я, — Хотя — понять их можно, такое — разве забывается? — мы рассмеялись вместе с помалкававшими до сих пор супружницами, и если лишь наслышанные о тех событиях Фабриций с Ларит слегка, то мы с Велией — как их какие-никакие, а всё-же участники — гораздо дольше и заливистее.

Я ведь рассказывал ещё в самом начале о том давнем конфликте Тарквиниев и Митонидов, не поделивших меж собой производство и сбыт драгоценной чёрной бронзы? Начала его мы не застали, а угодили сразу в его активную фазу, когда Митониды сделали весьма неплохую попытку бортануть из этого бизнеса Тарквиниев, в пресечении которой мы как раз и поучаствовали, после чего неплохо выслужились в ходе дальнейшей грызни, по результатам которой из этого бизнеса пришлось уйти Митонидам. Тогда же примерно я поинтересовался как-то раз у Фуфлунса, нашего тогдашнего босса в Гадесе, кто же в этом конфликте всё-таки начал хулиганить первым, и его весьма уклончивый ответ навёл меня на подозрения, что и у Тарквиниев в этой истории рыльце тоже было в немалом пушку. Я об этом не рассказывал? Ну, во-первых, о чём рассказывать-то было, если я так ни хрена толком и не выяснил? А во-вторых — не шибко-то меня это и волновало, если честно — как по служебной причине, так и по личной — ага, вот этой, сидящей рядом, с которой давно уж детей растим и воспитываем. В общем, есть за что Митонидам не любить Тарквиниев, и это здорово осложняет нашим нанимателям доступ к олову, ближайшее месторождение которого в Галисии на севере Испании, другое в Бретани за Бискайским заливом, но самое ценное, дающее самородный металл — на полуострове Корнуэлл туманного Альбиона.

Поначалу-то оно, надо думать, и в Галисии самородное имелось, да только ведь и добывалось оно там с эпохи бронзы, то бишь задолго до Тартесса, так что с тех пор оно там наверняка всё повыбрано, и в ход давно уже идут рудные касситериты. В Бретани оно в самородном виде, возможно, ещё и осталось, но едва ли много. Даже в Корнуэлле самые древние разработки, Серёга говорил, датированы где-то концом Бронзового века, а самым главным потребителем и тогда было Средиземноморье, и до месторождений Бретани его тогдашние торговцы оловом должны были добраться уж всяко раньше. Тем не менее, уже давно известен и Корнуэлл, и поскольку он наименее выбран, самые богатые россыпи — на нём, а значит, и пресловутые античные Касситериды — скорее всего, именно он и есть. Но точно мы этого знать не можем, а можем лишь гадать, потому как в Гадес олово приходит уже в товарных слитках, а уж дурацкой привычки показывать свои делянки посторонним финики отродясь не имели. Да и вряд ли они добывают его сами, а скорее всего, просто у местных его скупают в своих факториях, да переплавляют в те слитки, отчего и особенно бздят "хвоста" конкурентов — местным-то не один ли хрен, кому своё олово продать?

— А ты, кстати, знаешь, с чего всё началось? — спросил вдруг Фабриций с хитрой ухмылкой, — Фуфлунс проговорился мне как-то раз о твоём интересе к этому.

— Ну, тогда ты должен бы знать, что ничего внятного он мне тогда не рассказал, хоть и видно было по нему, что знает он об этом побольше моего. А раз так — пристало ли наёмному солдату совать нос в тайны своего нанимателя? Не за это мне платилось щедрое жалованье, да и интересно-то было ведь не по делу какому, а просто из любопытства, так что когда я понял, что мне этого знать не положено, то прекратил расспросы и выбросил это дело вообще из башки.

— И правильно сделал — когда дед решал, насколько тебе можно доверять, тебе зачлось и это. Причём, вдвойне — дед оценил как твою преданность, которую ты в скором времени доказал и делом, так и твой ум. Ведь не мог же ты не заподозрить, что не всё там было так просто, и мы тоже не были такими уж невинными жертвами злодеев?

— Это-то я тогда, конечно, сообразил. Но какое мне до этого было дело? Со мной были честны и порядочны, со всеми друзьями и сослуживцами — тоже, а с конкурентами — ну, мой наниматель может быть, конечно, в чём-то и неправ, но он — мой наниматель. Есть они, и есть мы, у них свои интересы, у нас — свои, и этим всё сказано.

— Ну так и в чём мы были тогда неправы? — поинтересовалась Велия.

— Мне, кстати, тоже интересно! — поддержала её Ларит.

— А тебе, Максим? — босс ухмыльнулся ещё хитрее.

— Судя по тем событиям, которые я уже застал, твой дед должен был уж ОЧЕНЬ крупно насолить Митонидам. Прямое нападение — это в любом случае война, а война — это и потери, и убытки, так что без веской причины войн обычно не начинают.

— Дед и мне поначалу не рассказывал подробностей, хоть и не скрывал того, что Митонидам было за что нам мстить — насолил он им в самом деле очень крупно, и это как раз было связано с чёрной бронзой. У них там несколько партий металла ушли из-за этого в брак, а ты представляешь, какие это убытки?

— Колоссальные! — ахнула Ларит, не смыслившая в металлургии, но слыхавшая о стоимости драгоценного сплава и об её причине.

— И за что дедушка их так? — моей тем более не нужно разжёвывать финансовые последствия такой подлянки.

— А главное — КАК он это сделал? — техническая сторона вопроса для меня куда интереснее, чем то, кто там из них кому первым нассал на носки сандалий.

— Примерно года за полтора до вашего появления у Митонидов иссякла хорошая руда на их медном руднике, а разработка другого и перенос производства на него — это же немалое время, и чтобы это не привело к перебоям в выплавке чёрной бронзы, они начали покупать медь у других. Вышло так, что лишняя медь нужного качества была в то время только у нас, а дед был обижен на них — тоже было за что — и не удержался от соблазна. В общем, дед приказал добавить в медь для Митонидов немного свинца, и в результате…

Фабриций наверняка пытался чего-то объяснить, но все его дальнейшие слова потонули в моём хохоте — я уже въехал и ржал, схватившись за живот, а следом за мной, тоже всё поняв, расхохоталась и супружница. Чтобы испохабить медь до непригодного к работе состояния, много свинца не нужно, и если не перебарщивать с ним, то его примесь практически незаметна, а скажется она, и весьма неприятным образом скажется, только при попытках ковать отливку. Я ведь рассказывал уже об очень непростой и заковыристой античной технологии получения бериллиевой бронзы? Весь секрет, собственно, в ней, а не в составе, но сейчас речь не об этом, а о сути диверсии. Собака тут порылась в хреновой растворимости свинца в меди, из-за чего им и нельзя заменить дефицитное олово даже в обычной бронзе. Пока металл горячий, свинец ещё размешан в меди равномерно, но при охлаждении растворимость опускается ниже плинтуса, и весь лишний свинец проступает на границах кристаллических зёрен меди, образуя между ними прослойку чистого свинца. А по прослойке и прочность сплава на изгиб, излом и ковку — мягкий свинец плывёт под молотком, и вся медяшка растрескивается при ковке так, как если бы была хрупкой. Как чистое олово, например, или как та же черновая медь, не рафинированная до технической через повторную плавку. Точно так же такая медь поведёт себя и в бериллиевой бронзе, и обнаружится это только при испытаниях готового слитка после термообработки, которые производятся ударами молота. Картина маслом, млять, кто понимает! Хренова туча синих аквамаринов УЖЕ истолчена в порошок и использована в выплавке драгоценного сплава, уже проведена термообработка, придающая сплаву присущие ему твёрдость и упругость, слиток охлаждён, и мастер с гордостью опирает его одним краем на наковальню — ага, вот сейчас он покажет, на что потрачены драгоценные самоцветы! Он картинно размахивается молотом и со всей дури лупит им в середину слитка в полной уверенности, что тот сейчас спружинит, как ему и положено, а слиток вдруг — хрысь, гы-гы! Конфуз однако!

Ежу ясно, что обломки слитка осмотрят, да ещё и по отдельности так же ударом испытают — ага, с аналогичным результатом. Набор статистики называется. А вот дальше — всё зависит от того, какова была примесь свинца. Судя по нескольким — со слов босса — партиям брака, пропорция была подобрана идеальная, то бишь потёки свинца из прослоек между кристаллами меди замечены не были, и тогда на что остаётся грешить? Правильно, на передозировку самоцветного порошка. А слитки меди — вот хоть и не сказал Фабриций, какими они были по размеру, но понятно же, что маленькими — специально, чтоб большой зубилом не рубили и свойства самой меди раньше времени не обнаружили. Подмастерье, ясный хрен, жестоко секут розгами, а то и плетьми, за перерасход самоцветов, тот визжит и мамой клянётся, что всё сделал правильно, мастер сушит мозги, оценивая в этом гвалте величину передозировки и прикидывает из опыта потребное на её разбавление до нормы количество меди, добавляет к обломкам злосчастного слитка медь, сколько насчитал — или один малый слиток, или пару-тройку, повторяет плавку и термообработку, и уж теперь-то всё должно выйти, по идее, как в лучших кузницах Онобы и Кордубы! Ну, оно и выходит абсолютно так же, как вышло бы и там при таком же металле, гы-гы! Мастер понимает, что хрен он угадал, но в чём лажа, ему ещё невдомёк. Злополучный металл откладывается в сторону, а назавтра готовится новый для новой плавки. Подбор самоцветов на неё, их взвешивание и толчение в порошок мастер — ага, от греха подальше — производит сам. Но от судьбы не уйти, и на следующий день результат повторяется в точности. Умора, млять!

Безупречная репутация мастера, доказанная множеством прежних безупречных плавок, вне подозрений, и это спасает его от розог или плетей, но выслушать-то о себе и о своих предках ему приходится немало нового и не известного ему ранее. Но хуже-то всего даже не это, а то, что он сам в полном охренении — ну не было такого никогда, вот хоть ты тресни! Он, конечно, осматривает и медь, но он ведь ни разу не Терминатор и вообще на Шварца не похож, а с мелкоскопами в античном мире напряжёнка. Он даже не лесковский Левша, которому на хрен не нужен никакой мелкоскоп! Ну и как тут не заподозрить козни сверхъестественных сил? Приглашается жрец, богам возносятся благочестивые молитвы и приносится щедрая искупительная жертва, потом мастер уединяется с начальством с глазу на глаз, и они вместе отбирают первосортные без дураков самоцветы. Оба при этом, само собой, скрипят сердцем и прочими потрохами, наверняка ведь тоже всю жизнь подменяли их дешёвыми, прихомячивая для себя любимых дорогие — мне ли не знать! Накрывается звиздой левый заработок, к которому давно привыкли жёны у обоих, оба предчувствуют домашний кошмар с запиливанием заживо, но куда от этого деваться? Новая плавка, снова термообработка, снова испытания — результат тот же самый. Ну вот как тут не нажраться? Богохульствуя к суеверному ужасу жреца и проклиная несправедливый мир, убитые горем мастер и его начальник бросают всё и уходят в трёхдневный запой. Занавес, гы-гы!

Велию ещё мелкой шмакодявкой тоже далеко не единожды и не дважды водили на экскурсии на такой же тарквиниевский рудник — ага, на тот самый, где мне довелось и службу караульно-вертухайскую потащить, и в производственном процессе его литейки поучаствовать. Понятно, что показывали ей не всё, но показывали многое, и объясняли ей тоже многое, хоть и тоже не всё, да и Кордуба — старая турдетанская, конечно — тоже ведь город металлургов и кузнецов. Так что и представляем мы себе с супружницей абсолютно одно и то же. Хохочем, переглядываемся, утираем слёзы и снова хохочем. Потом только начинаем наперебой объяснять тонкости Фабрицию и Ларит — сбивчиво, то и дело снова прерываясь на очередной взрыв смеха, но в конце концов разжёвываем и им, и они тоже, въехав наконец, ржут — не так долго и заливисто, как мы, поскольку и представляют себе эту ситуёвину умозрительно, а не в цвете и в лицах, но тоже въехали и тоже ржут, так что некоторое время мы хохочем всей четвёркой.

— И этого уже никак не исправить? — спросила Ларит, отсмеявшись.

— Можно выжечь оттуда свинец, если переплавить металл повторно не один, а несколько раз, — просветила её моя супружница, вытирая слёзы и преодолевая икоту, — Но при этом выгорит и часть меди, и наверняка часть драгоценной присадки, — и оглядывается на меня за подтверждением или уточнением.

— И немалая часть, — подтвердил я, — Эта присадка выгорает гораздо больше, чем медь, и её уже не вернуть, так что надо толочь новые самоцветы и добавлять их до нормы.

— Сурово дед обошёлся с Митонидами! — заценил Фабриций, въехав во всё.

— Ну и за что он их так? — теперь это заинтересовало и меня.

— Да как раз из-за самоцветов. Они же у астуров добываются, а это рядом с теми галлеками, у которых олово, так что тамошняя фактория Митонидов закупает у галлеков не только олово, но и эти синие камни. Конечно, они и там стоят не гроши, но тебе же не нужно объяснять разницу между морской перевозкой и сухопутной. По сравнению с их ценой в Кордубе разница — полуторная в лучшем для нас случае, а бывало, что и двойная. А по этим ценам и наши издержки, и наша прибыль от чёрной бронзы. Естественно, деду это очень не нравилось, и он много раз пытался договориться с Митонидами о поставках синих камней ими или о допуске нашего купца в их факторию. Но как сейчас они не хотят договариваться с нами об олове, так и тогда не хотели договариваться о самоцветах. Тут они, конечно, были в своём праве, и дед даже рассматривал вопрос о том, не породниться ли нам с ними, чтобы улучшить отношения…

— Этого ещё не хватало! — ужаснулась Велия, сразу же сообразившая, чем такой вариант мог тогда обернуться для неё.

— Да из этого ничего и не вышло — они отказались, и дед очень обиделся на них.

— И хвала богам! — мы с супружницей переглянулись, прекрасно поняв причину отказа Митонидов и обиды на это старика — Криула, мать Велии, не была законной женой Арунтия, и это делало её непрестижной по олигархическим меркам невестой.

— Когда дед наконец рассказал мне обо всём этом, он и сам признал, что тогда он сильно погорячился и недооценил последствия трюка с медью, — хмыкнул Фабриций, — Дед рассчитывал на то, что свинец в меди обнаружат самое большее при второй плавке — это были бы не такие уж большие убытки, и всё обошлось бы просто скандалом. Поэтому он и не ожидал, что дело обернётся войной. Но наши металлурги превзошли его ожидания и настолько хорошо подобрали состав, что ихние догадались о свинце только после пятой плавки, когда уже истолкли в ступе порцию самоцветов на шестую, и убытков от этого у них набежало на целое состояние…

Перед сном мы с Велией расслабились в роскошной ванне-бассейне. Конечно, наша собственная в Оссонобе была не худшей, хоть и меньшего размера, так это в нашей городской квартире, а уж в пригородном "виллозамке", так и не меньшего, и конечно же, будь моя воля, я предпочёл бы сейчас аналогичный расслабон дома, повидавшись со всей семьёй. Но есть хорошая сторона и здесь — нас сейчас уж точно никто не побеспокоит.

— Как представлю себе, что меня могли выдать замуж за какого-нибудь тупого и напыщенного финикиёныша, так оторопь берёт! — пожаловалась супружница, — Такого я от дедушки не ожидала. И какой опасности нас с мамой и Велтуром подверг…

— Ну, во-первых, он же не нарочно. А во-вторых, если бы не случилось того, что случилось — мы ведь с тобой даже и не познакомились бы, и кто знает, как бы сложилась жизнь у тебя и у меня? — мы с ней обнялись, и нам сразу же нашлось, чем заняться…

И ведь если вдуматься, то так оно и есть. Я же рассказывал, как было дело? Не прими я её тогда в той деревне со спины за разбитную девку "из таких" или успей мне кто подсказать, кто она такая — ведь и мысли бы тогда не возникло к ней подкатиться! Не будь того нападения на рудник — ну, задержались бы мы в деревне подольше, я нашёл бы кому впендюрить, а с ней — ну, может и увиделись бы ещё разок мельком, улыбнулись бы друг дружке, максимум — поболтали бы немного. Хотя и это вряд ли — о чём девчонке было бы болтать с наёмным солдатом-чужеземцем, и турдетанским-то владевшим тогда от силы на тройку? И один хрен она осталась бы в деревне, а нас увели бы тащить службу на рудник. А не случись их похищения — я так и тащил бы с ребятами ту службу, а она вернулась бы в Кордубу, и хрен бы мы с ней познакомились всерьёз. Вспомнила бы пару раз максимум обознавшегося дурака-солдафона, принявшего её за шлюху, и не факт ещё, что с улыбкой. Потом вернулась бы в Гадес, отец забрал бы её в Карфаген, где и выдал бы, скорее всего, замуж за кого-нибудь тамошнего. А я — ну, и я тоже вспомнил бы пару раз как забавный курьёз, да и только. Какую-нибудь бабёнку нашёл бы себе, конечно, но какую? Млять, и Софонибу я ведь тогда тоже хрен заполучил бы, потому как купил-то я её ведь в Кордубе, а попал бы я туда, если бы начальство не перебздело отправлять туда Криулу с детьми и партию готовой продукции с обычной для таких случаев охраной? Может, и перебздело бы, всё-таки был мятеж, но как знать? Если бы даже и попал, то в каком качестве? Без той спасательной операции я и не отличился бы, и Нирула бы в рабы не заполучил, а без него не отличился бы на руднике и не заработал бы ни премиальных от Ремда, ни левака на тех камешках. Ни с Велией бы не познакомился, ни на Софонибу купилок бы не хватило.

Конечно, я один хрен не пропал бы, и чего-нибудь мы бы с ребятами один хрен придумали, но в целом вся жизнь сложилась бы совсем иначе. Это сейчас, когда она УЖЕ сложилась так, как сложилась, всё кажется естественным и само собой разумеющимся, но тогда — всё ведь складывалось спонтанно, шилось наспех белыми нитками и зависело от множества непредвиденных случайностей. То, что случилось — намного лучше того, что могло бы случиться при иных обстоятельствах, а посему — моё огромное человеческое спасибо покойному старику Волнию! Как за то, что он сделал для меня сознательно, так и за то, в чём он столь удачным для меня образом облажался…