Античная наркомафия-7

19. Капщина

— Ахтунг! Фоер! — дурашливо скомандовал Володя, когда мы распределили меж собой цели, взяли их на мушку и обменялись сообщениями о готовности к стрельбе.

Наш залп из винтовок вверг павианов в ступор — подобного их жизненный опыт просто-напросто не предусматривал. Ошарашенные грохотом ружейных выстрелов, они и не заметили сразу убыли в своих рядах, что нам и требовалось. Пять арбалетчиков вслед за нами завалили свою порцию, а столько же лучников добавили вдогонку въехавшим уже в суть и начавшим ретираду, уполовинив первоначальный состав небольшого стада. А то привыкли тут, понимаешь, хозяйничать как у себя дома.

— Здесь типьерь будет новий поръядок! — разжевал Серёга специально для особо непонятливых, собственноручно добивая мечом верещащего подранка.

— Ты никак озверинчика передегустировал? — прикололся спецназер.

— Это им за Кейптаун нашего реала, — пояснил геолог, — Чтоб даже мыслей таких, млять, в их обезьяньих бестолковках не возникало!

— За Кейптаун, говоришь? — хмыкнул я, — Ну, тоже логично. Да и просто за это их упрямство — двух дней, млять, не прошло, как мы их из лагеря шуганули, а до них всё никак не дойдёт, что здесь им теперь — вообще не тут, и на выстрел им к нам и к нашему лагерю приближаться — грубейшее нарушение техники безопасности.

— Ну так а я о чём? Вот этот, например, которого ты ссадил — если бы ты его не выбрал первым, так я бы выбрал…

— Так чего ж ты мне не сказал? Мне же без разницы абсолютно.

— Да мне, собственно, тоже без разницы по большому счёту. Но прикинь, каков наглец — расселся на суку чуть ли не в позе царька и обозревает с высоты.

— Ага, пахан паханом, пока настоящий пахан не видит — тренируется, млять, на светлое будущее заранее.

— Короче, не уважают, падлы, — резюмировал Володя, и мы рассмеялись, — Ещё не осознали до конца, млять, что винтовка рождает власть.

— Вот и надо, чтоб поскорее осознали и зарубили себе на носу.

— Они тут, кстати, какие-то другие, — заметил я, — Не те бабуины, что в Марокко.

— Да там, собственно, тоже не бабуины, строго говоря, а гвинейские павианы. Самый запад Северной Африки — это всё они. Дальше на восток вся полоса саванны аж до самого Нила — это анубисы, и вот только за ними уже к востоку и югу от экваториальных джунглей — настоящие бабуины.

— А гамадрилы разве не там?

— Эти на отшибе — Эфиопия, Сомали и юг Аравии. Граничат и с анубисами, и с бабуинами — как раз на их стыке.

— А тутошние чего за вид?

— Медвежий павиан, самый южный. У его самцов нет гривы, но вообще-то как раз он — самый крупный и самый опасный из всех.

— Разве? — усомнился Володя, — Вроде бы, не крупнее тех марокканских.

— Эти — да. Скорее всего, молодняк.

— Типа молодёжной банды низкоранговых самцов, которым настозвиздело, что их прессуют доминанты, ну и пустились в свободное плавание? — предположил я.

— Может и так. Самки были бы с мелюзгой, а эти все примерно одного размера. Так такие как раз и самые отмороженные, и их надо стрелять на хрен в первую очередь. А то догуманничались, млять, в Кейптауне на свою голову…

Я ведь упоминал уже как-то раз, чего окрестные павианы в Кейптауне творят? И в машины лезут, и в дома, а в конце концов, охренев от полной безнаказанности, начали и на прохожих на улицах нападать, особенно, на баб. Причём, ещё и царапаясь и кусаясь в случае сопротивления. И самое-то смешное, что гражданский короткоствол — настоящий, а не одни только ублюдочные резиноплюйки — в стране не запрещён, и лицензию на него получить в принципе можно, хоть и требуют обоснуя, зачем это он тебе нужен, и отказать могут запросто, особенно если тебя угораздило родиться белым, но в принципе могут и не отказать, так что получают эту бумажку и приобретают по ней пушку наверняка многие. Но хрен ли толку, если павианы в стране — охраняемый вид, а под самооборону тоже хрен прокатит, потому как напавший — не человек, да и убивать он не собирался, даже на твой кошелёк не посягал, а хотел только жратву отнять, а если ему и ещё что-то приглянулось заодно, так это — заодно, то бишь не в счёт. Ты, главное, не сопротивляйся и в глаза ему не смотри, и тогда угрозы жизни и здоровью нет — вот так прямо полиция и рекомендует тем, кто на павианов ей жалуется. Нет, какие-то меры, конечно, принимаются — команды там всякие специальные создаются с какими-то гуманными спецсредствами, а само население защищается от павианов перцовыми пшикалками, да пентбольными маркерами — курам на смех, короче говоря. А пристрелить на хрен обнаглевшего примата — и думать не моги, это браконьерство, и за него не только круто штрафануть и оружейной лицензии лишить, но и посадить могут вполне реально. Двадцать лет, как за носорога, конечно, не дадут, но ведь и пару-тройку лет сидеть за охреневшую обезьяну как-то в падлу. Вина с виноградников Капского полуострова на весь мир знамениты, да только вот разоряются фермеры, теряя до сорока процентов урожая, который не могут теперь защитить от павианов…

Собственно, с ферм-то тех сельскохозяйственных всё и началось, как я сильно подозреваю. Был такой павиан-грабитель Фред, кейптаунская знаменитость, так когда его отловили и усыпили за агрессивность, то при вскрытии хренову тучу дробин из его туши выковыряли. Видимо, первое время фермеры, уже не рискуя стрелять пулями и картечью, отстреливались от четвероруких разбойников дробью — не смертельно, но болезненно, а главное — временная потеря подстреленным боеспособности, чреватая для павиана в свою очередь снижением его ранга в стаде. Вот тогда они, наверное, и повадились уже в городе промышлять, где риск схлопотать порцию дроби на порядок меньше. Потом и фермеров прижали окончательно, да только павианы на безнаказанной халяве уже размножились и на ставшие беззащитными виноградники вернулись уже далеко не все. Но история с этим Фредом — просто нагляднейший показатель маразма. Один же хрен, когда он искусал трёх прохожих так, что тем понадобилась медицинская помощь, его отловили, и ясно же было, что отпускать его нельзя, а в клетке всю оставшуюся жизнь держать или усыпить, как это в конце концов и сделали — велика ли разница? Так не проще ли было бы пристрелить его на хрен сразу вместо геморроя с его отловом? Вся же глубина маразма даже не в этом, а в том, что всему виду южноафриканского павиана никакое вымирание не грозит, а грозит оно только очень небольшой популяции Капского полуострова, отрезанной разросшимся городом от остальной страны. Ну так и хрен бы с ней. Чем она от прочих-то по стране и по всему югу материка отличается, чтобы носиться с ней как с писаной торбой? Реально же напрягают, и перестреляй их на хрен даже целенаправленно — думаю, что мало кого из страдающих от их выходок горожан это так уж сильно огорчило бы.

Фокус тут в том, что в дикой природе жратва обычно не сконцентрирована так, чтобы до хрена на одном месте, и чтобы насытиться, павианам нередко приходится весь день рыскать по местности, а в населённом пункте или в сельскохозяйственных угодьях они при удачном набеге могут налопаться от пуза за полчаса, не особо утомившись и имея весь остаток дня в качестве досуга. Поэтому соблазн сесть людям на хвоста для павианов велик даже при вполне достаточной кормовой базе, а уж в засуху, когда людям их урожая и самим мало — тем более. Страсть к халяве естественна для любой живности, и отучить от неё по-хорошему невозможно, а можно лишь противопоставить ей столь же естественный страх перед высокой вероятностью гибели или тяжёлого увечья. И поскольку нам тут для наших колонистов проблемы современных кейптаунцев на хрен не нужны, да и Гринписа современного на нас здесь нет, надо пользоваться этим счастьем и с самого начала ставить этих червероруких халявщиков на место. Это раньше наших здесь не было, а теперь есть, и с белыми людьми пришёл новый порядок, при котором здесь им — не тут.

Я ведь упоминал уже, как к нам в Марокко прямо в лагерь тамошние павианы нагрянули? Вот и тутошние точно такими же оказались — во всех отношениях, так что нам и вразумлять их пришлось теми же методами. Но колонистам ведь здесь не только форт и посёлок строить, им ещё и поля обрабатывать, и огороды, и сады, а там уж и пастбища для скота понадобятся, и всё это должно стать свободной от павианов зоной. А для этого они сами должны чётко себе уяснить, что это теперь — территория белых людей, которые для них страшнее и опаснее и бушменов, и леопёрдов, и львов, так что и держаться им от неё следует подальше — целее будут. Кто поймёт — будет жить, а кто окажется непонятливым — за нашими премия Дарвина не заржавеет…

— Так это, говоришь, не бабуины? — переспросил спецназер, — А хрен ли тогда их эти южноафриканцы бабуинами называли? — в интернете, где мы читали про хулиганство тех кейптаунских павианов их в самом деле называли обычно бабуинами.

— Да это со времён англичан ещё пошло, — ответил Серёга, — В то время Кения была особенно знаменита своими сафари, а там — как раз бабуины, которые и оказались на слуху. И как наш малограмотный обыватель мог любой револьвер называть наганом, так и для английского, включая колонистов, любой павиан — бабуин. Тем более, что и разница не всегда заметна — в той же Южной Родезии, например, по границе их ареалов с южным медвежьим полно и смешанных стад, и природных гибридов, так что перетекание обоих видов друг в друга плавное, и где кончается один и начинается другой — чёткую границу хрен проведёшь. Но вот тут — уже только медвежий павиан.

— Ну, оно и правильно — как раз медвежью болезнь мы им тут и прививаем! — и мы рассмеялись все втроём.

— Дикари, досточтимый! — прервал наше зубоскальство боец из охранения.

— Осторожничают, но не прячутся, идут открыто, — заметил я, разглядев наконец указанных бойцом туземцев в трубу, — Не стрелять! — бойцы по привычке изготовились на всякий пожарный к бою, а у профессионалов ведь это дело поставлено на рефлекс, так что любое резкое движение чревато трупами со всеми нежелательными вытекающими…

— Их не больше десятка, в том числе две или три бабы, и одна из них, кажется, с мелким, — добавил Володя, отрываясь от своей трубы.

— Есть такое дело, — подтвердил геолог, — Похоже, что идут на контакт с нами — и показались издали, хотя кустами могли бы подкрасться гораздо ближе, и баб прихватили в качестве демонстрации мирных намерений.

— Гм… А ты уверен, что кустами не подкрадываются лучники? — хмыкнул я.

— Скорее всего, уже подкрались настолько, чтобы и этих подстраховать, и самим не спалиться, — предположил спецназер, — Я бы на их месте обязательно выдвинул бойцов вон туда и вон туда, — мы рассмеялись, когда в одном из указанных им мест шевельнулись ветви, подтверждая справедливость его догадки.

— Решили, что ты их спалил, — прокомментировал Серёга.

— Ага, как раз вот так и берут на понт.

— Так, всех павианов — на середину поляны, — распорядился я, — Этого добить и в общую кучу, а вот этого пока оставить и уложить отдельно, — два тяжёлых подранка были полезны для демонстрации мощи, раз уж за нами один хрен наблюдают…

Приближающаяся туземная делегация уже просматривалась и невооружённым глазом. Видно, что ни разу не негры — и "монголоидность" заметная, за которую их одно время на полном серьёзе считали потомками настоящих азиатских монголоидов, и кожа у них гораздо светлее. В тропиках, собственно, чёрная и не нужна, только лишний перегрев от неё, а вполне достаточно просто смуглой. Бушменоиды, эта исконно африканская раса — как раз наглядная иллюстрация этого принципа. Хоть и далеко не пигмеи, ростом всё-же заметно помельче наших, да и телосложением пощуплее. Подстрижены коротко, включая и баб, отчего хорошо заметно и кучкование волос пучками. Вот нахрена они так коротко стригутся, спрашивается? Чтобы каждая вошь на своём отдельном пучке обитала, что ли? Впрочем, это их дело и их проблемы.

— Оружие опустить, но держать наготове, — проинструктировал я наших бойцов, дабы их поведение не выглядело в глазах туземцев быкованием — раз они к нам с миром, то и мы тоже с пониманием.

Часть служивых занята демонстрацией означенного понимания на стрёме, в то время, как другая занята свежеванием и разделкой добычи, демонстрируя тем самым, что мы тут вообще-то по делу, которого не собираемся прерывать по пустякам. Ну а уж наше превосходство — ага, специально для особо тупых, кто ещё по нашему виду его не просёк — мы сейчас тоже продемонстрируем наглядно, но ненавязчиво…

Собственно, как раз для этого я и велел повременить с добиванием одного из подранков. Винтовка уже закинута за плечо на ремне, да и смешно было бы шмалять из длинноствола практически в упор, ну так револьвер на что? Как бы не замечая туземную делегацию, я подошёл к лежащему отдельно подранку, деловито достал из кобуры пушку, взвёл курок и добил его выстрелом в башку. Махнул стволом бойцу — типа, и этого в кучу, вернул револьвер в кобуру, оборачиваюсь, а наши едва сдерживаются от смеха.

— Видел бы ты, как они присели, когда ты бабахнул! — поделился Серёга.

— Молодцы хоть, не попадали! — добавил Володя.

— А что, должны были? — поинтересовался я.

— Ну, вообще-то в Калахари тоже бывают сухие грозы, — пояснил геолог, — А она хоть и не Сахара, но иногда бывает и гораздо обширнее, чем в наше время — климат же не всё время одинаковый, а меняется.

— И судя по их узким глазам, их предки — выходцы оттуда?

— Да, скорее всего. Они не монголоиды, но в схожих условиях вырабатываются схожие признаки — конвергенция называется.

— Да хрен с ними, нам главное — что перебздели, — резюмировал спецназер.

Они, конечно, тоже не дураки и если не сходу, так позже один хрен сообразят, что достреленный у них на глазах "громом и молнией" павиан, которого запросто можно было и копьём добить, дострелен специально им напоказ. Если не сами эти, так их вождь со старейшинами сообразят. Но произведённого "громом и молнией" эффекта, заодно и подтверждающего прямую связь слышанных ими ранее винтовочных выстрелов с нами, это не отменяет, а когда вождь со старейшинами будут уже тонкости разбирать, то поймут и третий смысловой слой нашей демонстрации — мы показали свои возможности, но как бы между прочим, без адресованной им прямой угрозы. Никто не шмальнул им под ноги или поверх голов, никто даже ствол куда-то в их сторону не направил — мы предупредили, что быкование с нами не прокатит, но не в оскорбительной форме.

Трудно сказать, что из всех этих дипломатических тонкостей успели сообразить вот эти конкретные "тоже типа дипломаты", но перебздели они в самом деле нехило. Меж собой лопочут, на железяки в руках наших людей кивают с заметной боязнью, но деваться им некуда — положение обязывает, как говорится. Подходят, всеми силами стараясь страха не показать, лопочут чего-то. Ну, как тут поговоришь, когда никто из них ни бельмеса не смыслит по-турдетански, а никто из наших — по-бушменски? Финики здесь если и бывали, то единственная экспедиция, посланная фараоном Нехо, и с тех пор прошли века — даже если они и останавливались здесь, чтобы засеять поля и вырастить урожай, и общались за это время с местными, говорившие с ними переводчики давно померли, не передав детям и внукам знания финикийского языка за ненадобностью. Так что и по-финикийски с ними хрен пообщаешься, а только знаками, да и то, весьма приблизительно, потому как их язык жестов — тоже сугубо местный, и никто из наших им не владеет. Об общем смысле только можно догадываться с той или иной степенью ошибочности и даже не надеясь понять все тонкости. Хотя, на данном "неофициальном" этапе это и не столь важно.

Убедившись, что их тутошнего языка жестов мы не понимаем, бушмены стали показывать проще. Указывает их старший на окрестности, на себя, на соплеменников, а потом на кучку заваленных нами павианов — указывает спокойно, не наглея, но понятно, что обозначил хозяйские права и попрекает нас — ну, мягко журит — за браконьерство.

Володя с Серёгой, как и старшой наших вояк, при виде этой картины маслом с трудом сдерживаются от смеха, поскольку знают, что сейчас будет, и я их ожидания, само собой, не обманываю. Подхожу к куче павианьих туш, которых около десятка, указываю бойцам четыре из них и подаю знак, чтоб подтащили к туземцам. Подтаскивают, я на них дикарям указываю и делаю жест ладонью от себя к ним — типа, забирайте, это от нашего стола вашему столу. Весь юмор ситуёвины в том, что мы, находясь на ИХ земле и добыв ИХ дичь, милостиво делимся ей с ними, да ещё и САМИ выбираем, что им отдать, а что себе оставить. Будь мы такими же бушменоидами, как и они сами — это выглядело бы в их глазах просто неслыханной наглостью. Но мы не бушменоиды, и у нас в руках "громы и молнии", которыми мы не грозим, но держим на виду. Я ведь упоминал уже как-то раз о схожем случае в Панаме, где мы набраконьерили пекари и поделились ими с возникшими предъявлять претензии гойкомитичами? Вот и тут с бушменами такой же точно расклад. Двусмысленность его их старшему понятна, и он хлопает своими узкими глазами, а я его окончательно вываливаю в осадок, достав из чехла небольшой ножик, подобрав с земли палочку, построгав её, а затем вернув ножик в чехол, отстегнув его от пояса и протянув ему. С одной стороны, они в каменном веке живут, на их стрелах наконечники костяные, и стальной ножик для них — невиданная ценность. Но с другой, они ведь не слепые и видят, какими железяками мы увешаны — что нам этот ножик? Короче, с нами можно иметь дело, быковать мы не стремимся и готовы договориться по-хорошему, но на шею себе сесть не позволим — вот это они должны себе уяснить, если только не ушиблены с детства башкой об пень. Будем надеяться, что не ушиблены…

Бушмены, значится, получив от нас "отступное", удаляются восвояси, а наши бойцы обсуждают стати ихних баб, сравнивая их и с нашими испанками, и с "тоже типа финикиянками" их Керны, и сравнение ну никак не в пользу тутошних. Жопы, правда, до совсем уж уродливой крайности у них не доходят, но где-то на полпути к ней, а волосы — я имею в виду на башке, а не где кто-то мог подумать — ну, нельзя сказать, что их совсем уж нет, но с такими — лучше бы они брили башку и носили парик подобно гребиптянкам.

Я ведь рассказывал в своё время про гребиптянок? Ну, это когда мы с Хренио из Карфагена в командировку на Родос мотались, а с него нас и в Гребипет интересы дела занесли. В принципе, у них-то как раз у многих с волосами всё нормально, но традиция-то ведь брить башку и носить парик наверняка не с бухты-барахты возникла, а когда я как-то раз с Юлькой гипотезой о бушменоидной примеси у древнейшего населения долины Нила поделился, как раз на этом бритье башки и ношении парика гребмпетскими бабами только и основываясь, так наша историчка припомнила до кучи и некий "гребипетский фартук", полностью аналогичный "готтентотскому переднику". Население Дельты там давно уже не бушменоидное, да и Верхнего Гребипта в основном тоже, но древняя традиция, давно потерявшая свой практический смысл, один хрен сохранилась. У негров, кстати, которые из стран поближе к югу Африки — я современных, конечно, имею в виду — тоже на башке с волосами не ахти, и эти их причёски из множества тоненьких косичек, между которыми голая кожа — не от хорошей жизни, а всё от той же бушменоидной примеси. Гены, и хрен чего с ними поделаешь. Впрочем, как я уже и говорил, оно в нашем случае и к лучшему. Не будут наши колонисты и вояки с мореманами зариться на бушменских баб — не будет и особых причин для ссор с дикарями.

На обратном пути мы сделали небольшой крюк в сторону речушки, что текла как раз в сторону нашего лагеря. Местность по дороге к ней была более открытой — ну, не саванна, а так, что-то вроде редколесья. По дороге один из наших арбалетчиков завалил мелкую лесную антилопу, которая вместе с павианами и добытой ещё с утра антилопой покрупнее должна была существенно сдобрить предстоящий обед. А у речушки мы снова заметили павианов. Те самые, которые удрали от нас, или уже другие, хрен уж их знает, но нам как-то и без разницы. Шмальнули из винтовок издали и по этим — одного, кажется, даже завалили, а один неуклюже ковылял, отстав от удирающего стада. Преследовать мы их поленились — мяса и так достаточно, пусть и хищники тутошние с падальщиками тоже угостятся. Пока скота у наших колонистов с гулькин хрен, и вдали от лагеря его никто не пасёт, они нам не мешают. Вот павианов — тех надо отваживать сразу…

Пока готовился обед, мы обсудили с генерал-гауляйтером колонии территорию будущего посёлка и пока ещё деревянный водопровод вместо полноценного акведука от ближайшего горного источника, и я пометил ему на карте места, намеченные под водяные колёса и промышленность, дабы их пока не занимали и не застраивали. Уточнили с ним и будущий агросектор с учётом удобства его огораживания и охраны от разорения и потрав со стороны тутошней живности, среди которой павианы — ещё не самое тяжкое бедствие. Для тех же слонов, например, никакая ограда из реально посильных на ближайшие годы — не препятствие, и их можно только отпугивать грохотом выстрелов, да звоном бронзовых гонгов. Тут и вышки сторожевые по периметру напрашиваются, оснащённые как гонгами, так и крепостными ружьями на вертлюгах. Не только слонов, но и тех же носорогов или буйволов чем останавливать прикажете, если нарисуются, и их вдруг куда-нибудь не туда нелёгкая понесёт? Наш винтовочно-револьверный калибр девять миллиметров — он хорош на человека и сопоставимую с ним живность, а на толстокожую мегафауну посерьёзнее огневая мощь нужна. Володя проверил охрану лагеря и поговорил с разведчиками, Серёга пообщался с кузнецом-рудознатцем, которому предстояло на безрыбье на все ближайшие годы вести и всю местную геологию. Смешно же в самом деле каждый гвоздь из Испании сюда возить, когда железа и местного полно. А заодно и помощников себе поднатаскает в качестве будущих местных кадров для будущей местной промышленности.

За обедом, смотрим, ухмыляется. Спрашиваем, в чём прикол, так заржал во весь голос, и лишь отсмеявшись, начал объяснять:

— Уссаться можно с этих баб! Помните, мы зебру вчера на подступах к Столовой горе завалили и приволокли?

— Ага, вкусная оказалась — не то, что вот эта антилопа, — одобрил её спецназер, — Только странная какая-то — белые полосы узенькие, а чёрные — широченные, особенно на жопе. Ну и мелковата — я думал, они всё-таки крупнее.

— Да нет, эта зебра как раз такой и должна быть, — возразил геолог, — Это же не та обычная бурчеллова зебра, которая обычно на фотках и в фильмах, а капская горная — она и самая мелкая из всех их, и самая чёрная. Но хрен с ней, не в этом суть. Бабы же видели вчера, что лошадь лошадью, эдакий тарпан полосатый, так сегодня они столпились возле ейной шкуры, ну и точат лясы, что вот бы их наловить, да приручить, и будут тогда свои лошади. И хоть бы одна кошёлка задумалась, чего это бушмены на зебрах не разъезжают!

— Слишком агрессивная, вроде бы? — припомнил я из читанного в своё время.

— И это тоже, хоть и не главное. Наш, можно подумать, обычный тарпан в своей массе прямо образец миролюбия и приручаемости? Тут в шугливости собака порылась. И нормальные-то лошади шугаются, чего ни попадя, но зебры — это нечто! Несколько дней в стойле конюшни её продержи, чтоб привыкла, а потом в открытый загон выпусти — так от этого открытого пространства может в панику впасть! И если попёрла в дурь, а урезонить надо экстренно, то хрен там, только пристрелить на месте и остаётся. Пробовали не раз их приручить, но получалось только с единичными экземплярами. Читал я как-то раз где-то про упряжку аж из целых четырёх штук в карете у одного аглицкого лорда, так она тогда произвела фурор как небывалое и неслыханное достижение дрессировки.

— А квагга? — спросил Володя, — Её же, вроде, буры массово приручали?

— Ну, не так уж и массово, но — да, приручали. Только приручали не по конской или ослиной специальности, а просто чтобы они паслись вместе с нормальным скотом на стрёме и подымали кипеж, когда хищника засекут. Сторож на шухере, короче.

— То есть, нормально их одомашнить — дохлый номер? — поинтересовался я.

— Нет, ну если целью задаться и не рассчитывать на быструю отдачу, а работать на дальнюю перспективу, то селекция может всё. Только если уж на то пошло, то я бы не с этой капской горной работал, не с бурчелловой и даже не с кваггой. Если именно лошадь ездовая нужна, так я бы выбрал североафриканскую зебру Греви. Трудности с ней — те же самые, что и с остальными, так зато она хоть крупнее всех — вообще самая крупная из всех диких лошадиных, даже немного крупнее среднего тарпана. Но что зебры! Уссался я даже не с них, а с буйволов, на которых эти кошёлки переключились с той зебры как раз, когда я проходил мимо. Мотыжить же землю тяжело, а тут, типа, такие бычары разгуливают на свободе и к работе не припаханы, — Серёга снова заржал, да и мы со спецназером от смеха едва не легли лежмя — млять, они бы ещё носорогов одомашнить вознамерились, гы-гы! Капский чёрный буйвол — самый крупный и самый свирепый подвид так нигде никем и не одомашненного в реале африканского буйвола, если кто не в курсах…

Пару буйволов удалось завалить в предшествовавшие дни. Одного укладывали для надёжности залпом из трёх винтовок и двух арбалетов, а второй, забрёвший почти до самого лагеря, подставился под выстрел из крепостного ружья. Поэтому наши колонисты уже успели заценить как буйволиное мясо, так и стати капского буйвола — ага, до тонны весом матёрые самцы, что твой зубр, куда там обычному домашнему быку! Что странного в соблазнительности идеи одомашнить такого бычару? Чтобы понимать всю несуразность подобной затеи — это ж надо знать, что такое африканский буйвол, а откуда ж о нём знать этим простым как три копейки испанским колхозницам?

— А чем этот африканский буйвол так уж сильно отличается от индийского? — поинтересовался Володя, — Индийский же ещё хрен знает когда одомашнен.

— Да, задолго до ариев — у дравидов Хараппы и Мохенджо-Даро он уже был, — согласился геолог, — А дикий по силе и свирепости — тоже подарочек ещё тот.

— Скорее всего, ничем принципиально, — хмыкнул я, — Оба они друг друга стоят, но дравидская цивилизация Инда и скотоводы Сахары — всё-таки две большие разницы по уровню культуры. У тех города были и сложно организованный социум, какие-никакие, а государства, способные содержать и высококвалифицированных узких специалистов по востребованным профессиям и целые НИИ при храмах, а эти — дикари дикарями. Если бы африканский буйвол водился, допустим, в Гребипте — думаю, что тамошние жрецы с ним справились бы, как справились с несколькими видами антилоп.

— Были единичные случаи выращивания совсем ручными телят африканского буйвола, если их давали на "воспитание" обычной домашней корове совсем мелкими, — добавил Серёга, — Получалось не со всеми, но в принципе это вариант, и скорее всего, тем же путём одомашнивался и индийский. Так что повторить это дело с африканским можно, просто нахрена он нужен, когда давно уже есть домашний индийский? Разве только ради его устойчивости к сонной болезни? Ну так а нам с вами сильно ли нужны те регионы, где летает и кусает кого ни попадя муха цеце?

— Млять, ну вот куда ни кинь, всюду жопа, — констатировал спецназер, — Там эта грёбаная муха, тут эти грёбаные змеи.

— Да их и там хватает, — поправил я, — Тут хотя бы уж этот мух отсутствует. Ну и черномазые тоже отсутствуют, и этим я тоже как-то абсолютно не опечален.

Ядовитые змейки на юге Африки — это особая песня. И на севере её, конечно, я бы никому не советовал расслабляться, потому как гюрза с эфой — это уже не европейская гадюка и не местная рогатая примерно той же ядовитости. Но в южной части континента вместо них прописалась шумящая гадюка — не очень длинная, но толстая, с характерным рисунком кожи и обычно предупреждающая о своём неудовольствии громким шипением. И хотя яд у неё послабже, чем у гюрзы, впрыскивает она его побольше, а за счёт длинных зубов — ещё и глубже, так что в результате оно примерно то на то и выходит. Эквивалент гюрзы, короче говоря, но при этом шумящая гадюка — самая распространённая ядовитая змея в Южной Африке, и больше всего смертей от змеиных укусов — как раз на её совести. Но ладно бы только гадюки! В конце концов, их яд — такой же гемотоксин, как и у нашей европейской, к которому все прошли многоступенчатую систему примитивных, но вполне действенных прививок по образу и подобию мексиканских. Понятно, что не панацея, но степень опасности резко уменьшает. А вот что прикажете делать с аспидами, которые в Европе не водятся, да и хрен его знает, прокатит ли этот приём с их нейротоксином? У гремучников же американских, да и вообще у ямкоголовых, такой же гемотоксин, как и у гадюк, что и гарантирует по аналогии эффективность мексиканского рецепта, а вот как поведёт себя нейротоксин аспидов? В их число входят кобры, но не одни только они — есть аспиды и без характерных для кобр "капюшонов". Как раз из таких узкоголовая мамба, столь же опасная, как и более известная чёрная. Самое же неприятное, что она древесная и ныкается в листве, маскируясь среди неё своим зелёным цветом — проморгать её из-за этого нехрен делать, а атакует она без предупреждения. А яд её, как я уже сказал — нейротоксин, к которому никто из наших не привит даже в малой степени. Но не обделён юг Африки и настоящими кобрами, то бишь "капюшонистыми". Капская кобра — эталон ядовитости среди африканских змей. К счастью, всё-же предупреждает шипением, и если замереть на месте, то уползёт. К ещё большему счастью, преобладают экземпляры с яркой жёлтой или оранжевой расцветкой, которую нетрудно заметить издали. Малозаметные на земле коричневые встречаются реже. К сожалению, как и индийские кобры, любит тень, в поисках которой может заползти и в дом. По сравнению с этой капской на гораздо менее ядовитую и гораздо более заметную зебровую кобру, обозванную так за её контрастную чёрно-белую расцветку, можно было бы и наплевать, если бы она не плевалась сама. Есть в Африке несколько видов плюющихся кобр, и эта — одна из них. И плюётся она довольно метко, норовя попасть в глаза, а это чревато слепотой, между прочим. В общем, со змеями тутошними особо не соскучишься…

До создания нормальных противозмеиных сывороток нам ещё далеко. Не в том плане, чтоб совсем уж отсутствовала информация — в принципе-то знаем, как это делается, но кому и когда этим заниматься? Кадровый затык — он ведь во всём, а в медицине — тем более, поскольку никто из нас ни разу не медик. Поэтому, как я уже упоминал, медицина у нас в основном античная народная — как общее массовое явление, по крайней мере, а как продвинутое — античная храмовая. Там, где уже есть храмы с учёными жрецами.

Здесь, конечно, этим храмовым уровнем и не пахнет, а посему мы за неимением гербовой пишем на простой, то бишь довольствуемся народным уровнем. К счастью, он и у мексиканцев, когда на него обратили внимание, был вполне народным, как наверняка и у тех гойкомитичей, у которых они сами его заимствовали. И хотя вполне возможно, что впервые "мексиканская прививка" была изобретена как раз жрецвми тольтеков, если не их предшественников, нам важен конечный результат — её последующее успешное внедрение уже в массовую народную медицину. Суть же её, если кто не в курсах, вот в чём. Ловится и убивается змея, в мексиканском случае — обычно гремучник техасский, по ядовитости сопоставимый с гюрзой и эфой. Ядовитые зубы вырываются, высушиваются и как следует вывариваются, дабы яда на них осталось с гулькин хрен. Этим зубом колют плечо пацану, тот слегка болеет, но вычухивается. Как вычухается — следующая прививка, уже не сильно вываренным зубом. Когда перенесёт и эту, новая — уже просто высушенным, следующая — свежим, а затем уже в ход идут живые змеи — сперва, конечно, только что выпустившие большую часть яда, но заканчивается полный курс полноценным свежим укусом, опосля которого прошедший этот полный курс может больше не бояться этих змей — возможно, и не на ногах укус перенесёт, а поболеет, но уж точно не окочурится.

Вот этот мексиканский метод и у нас внедрён в армии, а теперь применён и для подготовки южноафриканских колонистов — правда, пока-что лишь с обычной испанской гадюкой. Но на ней он у нас, по крайней мере, уже отработан неплохо, так что со змеями, подобными ей по яду, то бишь и с гюрзой, и с эфой, и с американскими ямкоголовыми, и с тутошней шумящей гадюкой он тоже работать будет, хоть и потребует гораздо большего числа промежуточных фаз. С аспидами вот только, у которых нейротоксин, пока стрёмно. По идее, должно сработать тоже, но это надо пробовать и пробовать весьма аккуратно, а кому и когда пробовать? Кадры, как говорится, решают всё, но не доросли и не доучились они ещё, те кадры. Поэтому пока — только самая обычная техника безопасности. Добыты образцы каждого из опасных видов, опознаны, изготовлены наглядные чучела, составлены характеристики видов, и по ним проводится инструктаж наших "африканеров"…

А после обеда к нам заявился — видимо, уже с официальным дипломатическим визитом — вождь тутошних бушменов. Ну, вождь он у них или просто самый уважаемый и рукопожатый в племени, хрен его знает, мы ж не в курсе организации социума бушменов античной эпохи, но свой ножик, отданный совсем другому дикарю не далее, как сегодня, я на поясе у этого старикана распознал сразу. Вождь или не вождь, но достаточный для них авторитет, чтобы сходу экспроприировать у соплеменника раздобытый им эксклюзивный ништяк А посему, надо думать, уполномочен говорить и решать за своё племя, что нам от него, собственно, и требуется.

Ну, говорить — это, конечно, весьма условно, потому как ситуёвина — абсолютно та же, что и с его соплеменниками на лесной поляне, то бишь моя твоя не понимай. Как и с ними, общаемся предельно простыми жестами. Проходя перед лагерем возле места, где разделывалась охотничья добыча, главнюк дикарей лишь мельком глянул на вывешенную сушиться полосатую шкуру горной зебры, а вот у голубоватой шкуры гораздо меньшей по размерам антилопы вдруг остановился и залопотал что-то недовольное, указывая то на себя, то на сопровождавших его нескольких соплеменников, то на эту несчастную шкуру, что после равнодушия к куда более мясистой зебре выглядело странно. На вкус, кстати, её мясо нам тоже как-то не шибко понравилось, в отличие от той же зебры, так что едва ли тут дело в правах собственности на дичь. Тотемное животное, что ли? Не зная их языка и не имея переводчика, мы не могли этого уточнить, а могли только взять на заметку сам факт. Шкуры павианов и вялящиеся остатки их мяса такого недовольства не вызвали — ну, разве только поморщился немного сам главнюк, да пожало плечами сопровождение. Вот возле шкуры добытой по дороге мелкой лесной антилопы они остановились и полопотали чего-то меж собой, после чего тоже изобразили неудовольствие, но до их недовольства по поводу той голубоватой оно не вытягивало и на десятую долю. Тут явно играла роль уже чисто гастрономическая сторона вопроса, потому как ейное мясо нашим понравилось.

Зато возле выделанной уже шкуры буйвола и его черепа, рога которого как раз размечал наш оружейник для вырезки роговых пластин на тугой роговой лук, все дикари впечатлились и лишь молча переглядывались между собой, да качали головами — похоже, наших зауважали. Показательный выдался момент, когда мимо них прошла вернувшаяся с северо-запада группа, разведывавшая замеченное там открытое пространство саванны. На длинной жерди бойцы несли добытую там довольно крупную и гривастую антилопу гну. Бушмены глянули и тоже покачали головами, особого недовольства не выказывая. Потом повернулись к нам, и их главнюк опять чего-то залопотал. Указывает на шкуру буйвола и показывает руками большой размер, потом обводит ими окрестности, указывает на гну и повторяет те же самые жесты, а потом показывает небольшой размер и повторяет слово, которое он, кажется, произносил возле той голубоватой шкуры невкусной антилопы — и снова недовольно указывает на себя и на соплеменников.

— Хочет, чтобы наши не охотились на эту голубоватую, — озвучил Володя то, что мы поняли уже и так, — По сравнению с ней ему похрен и буйволы, и зебры, и гну. И чего они в ней нашли? Кожа — так себе, мясо тоже на любителя. Редкая какая-то, что ли?

— Мне кажется, это как раз та самая голубая антилопа из саблерогих, которую буры полностью истребили в считанные годы, — ответил Серёга, — Здесь она до их прихода очень уж редкой не была, но больше она вообще нигде не водилась, так что когда выбили этих — больше не осталось. А у туземцев она, кажется, считалась священной, и они на неё сами не охотились. Наверное, и эти тоже её почитают.

— Да хрен с ней, не очень-то и хотелось, — хмыкнул я, — Вот этих гривастых там много? — спрашиваю по-турдетански старшего вернувшейся группы.

— Вот так, — боец показал перенятым у нас жестом, что по самое горло.

— А чего этот гну какой-то странный? — поинтересовался спецназер, — И рога ни хрена не "буйволиные", как должны быть у нормального гну, а не пойми какие, и грива с хвостом какие-то светлые, а не чёрные. Он часом не больной какой-нибудь?

— Да нет, они тут все такие, — хохотнул геолог, — Тот гну, которого ты считаешь "нормальным" — это голубой гну, но он водится севернее, а местный — вот этот, чёрный или белохвостый. Просто в наше время он повыбит, так что остался только в нескольких национальных парках ЮАР и мало кому известен, а широко известен только тот голубой, которого осталось ещё прилично. Ну, останется в наше время. А сейчас в Африке и того, и этого ещё до хрена, только того — там, а этого — здесь. Здесь "нормальный" — как раз он.

— Да похрен, какой он, — рассудил я, — Раз он не мельче того, и его тоже до хрена — с удовольствием будем лопать и его.

— Насчёт удовольствия я не уверен, — заметил Серёга, — Мои знакомые, кто ездил в Африку и пробовал тамошние экзотические блюда, мясо гну не хвалили. Говорили, что как говядина, только жёсткая.

— И что, жёстче буйволятины? — её мы уже успели заценить не по одному разу.

— Такого не говорили.

— Ну так мы ж и буйволятину трескали, и нормально пошла.

— Да ты, Макс, любое мясо схарчишь, если оно хоть немного мягче дерева! — и ржут оба, и не могу сказать, чтоб несправедливо, потому как я и в самом деле жёсткость мяса серьёзным недостатком не считаю — должно же оно чувствоваться на зубах, верно?

— Вы, можно подумать, его не харчили, — отвечаю им для порядка.

— Так на безрыбье ж чего только не схарчишь!

— Ну так тогда и нехрен звиздеть, — и мы расхохотались все втроём.

Как и сибонеи давеча на Кубе, бушмены сходу въехали, что такое карта, когда её перед ними развернули. Узнали береговую линию, узнали речушки, даже неточности на ней нам указали — понятно, что и точность старинной карты окрестностей Капстада буров на серёгиной флэшке была так себе, и сама местность за добрых полтора тысячелетия не могла оставаться совсем уж неизменной. Мы, конечно, ни хрена из их поправок толком не поняли, но не суть важны все эти мелочи — главное, что карта позволила хотя бы в общем и целом понимать друг друга. Нам требовалось получить от дикарей в законное владение территорию, намеченную под поселение и его сельскохозяйственные угодья как минимум, дабы туземные собиратели и собирательницы не повадились вдруг по простоте душевной собирать урожай с полей, огородов и садов наших колонистов, а охотники — охотиться на их домашний скот. А то знаем мы, к чему такая простота душевная приводит, на примерах Северной Америки и Австралии, а особенно — Тасмании…

В идеале нам хотелось провести границу выпуклой дугой от Столовой Бухты через весь перешеек до большой южной бухты Фолс-Бей, отчекрыжив таким манером для нашей колонии и всю территорию современного Кейптауна, и весь Капский полуостров — ага, типа на вырост. А от той границы — ещё примерно столько же территории совместной эксплуатации, скажем так. То бишь она не наша, а ихняя, как и была, но для наших на ней действует "охотничья лицензия", то бишь имеют право вести охотничий промысел и они, и наши. Ну, первым делом мы, конечно, стандартный дикарский набор им предложили — цветные ленточки, стеклянные бусы, пять бронзовых зеркалец и три колокольчика. Не то, чтоб рассчитывали этим отделаться, а так, для затравки. На этом этапе главнюк бушменов согласился признать нашу колонию в принципе, но только в границах уже занятой нами территории, то бишь лагеря, причалов, строящейся деревни и полоски угодий вокруг, не составляющей и половины нужных нам площадей под сельское хозяйство. Добавка ещё одной связки ленточек, трёх зеркалец и двух колокольчиков решила в принципе вопрос и об "охотничьей лицензии", но тоже совсем не в тех границах, которых нам хотелось бы, да ещё и с непременным условием не охотиться на голубых антилоп. Тут мы разыграли целый спектакль, изображая, насколько это условие тяжело для нас, и как напряжённо мы над ним раздумываем. Заопасавшись, что не договоримся — а что угрозой силы на нас хрен надавишь, он въехал, ещё проходя через лагерь — он даже скостил нам вторую связку лент и одно зеркальце, и похоже было, что готов скостить и что-нибудь ещё. Видно, в натуре она у них священная, эта невкусная голубая антилопа, раз он идёт на такие жертвы. Мы переглянулись, покачали головами и кивнули на генерал-гауляйтера колонии — типа, он тут самый главный, и решать — ему. Тот, сам с немалым трудом сдерживая смех, посопев и покряхтев, выторговал обратно ещё один колокольчик, да и согласился на ограничение. Выторгованное, впрочем, снова перекочевало к бушменам при определении границ зоны действия "охотничьей лицензии", которую мы хотели расширить. Добавка ещё парочки связок ленточек и связки бус дала нашим охотникам право выхода к бухте Фолс-Бей и аж до середины Капского полуострова. С тяжким вздохом мы переглянулись и выложили перед ним "настоящее" сокровище — стальные топорик, большой нож и средний.

Это сразу же сдвинуло проблему с мёртвой точки, и мы едва не расхохотались, когда старикан попросил вдруг добавки не железом, а шкурой буйвола. Хотя, учитывая их слабенькие луки — хоть и не такие голимые, как у современных бушменов Калахари, но и далеко не аглицкие лонгбоу — толстокожая мегафауна для них не добыча, а крепкая кожа буйвола — тоже редкостный ништяк. У них же и наконечники для стрел костяные, и когда на расстеленную перед главным дикарём буйволовую шкуру генерал-гауляйтер колонии торжественно, тщательно и по одному, дабы дикари прониклись, какой ценностью мы для них жертвуем, выложил десяток стальных наконечников, это окончательно додавило их главнюка, и мы получили для наших охотников всю нужную нам охотничью территорию.

Куда сложнее оказалось додавливать бушменов на предмет расширения самой колонии, в которую они не должны были больше соваться без cпроса. Отдавать нам уже уступленный для охоты Капский полуостров с концами они не желали категорически, а посему упёрлись рогом и в выход к бухте Фолс-Бей, служивший им коридором по дороге на полуостров. Правда, коридор означенный им был нужен "лишь бы был", и когда мы на это согласились, нам было уступлено три четверти ширины перешейка, а далее граница прошла на запад прямо к малой бухточке, оставив за нами и Пик Дьявола вместе со всей его горной грядой, и Столовую гору. Отодвинулась граница и на востоке, дав нам теперь достаточно земли и под земледелие, и под пастбища. Хотя обошлось это, конечно, не так уж и дёшево. Ещё семь комплектов топориков с ножами выложили этому вымогателю — он сперва хотел вообще двадцать, так что торговались отчаянно. На обмен у нас столько и не было — не разоснащать же колонистов, которым здесь оставаться, верно? Пятнадцать у нас было, но в ходе торга вошли во вкус, да и сбивать расценки на будущее не хотелось — в общем, добавив ему блестяшек с побрякушками и сотню наконечников для стрел, тоже заинтересовавших их неподдельно, сторговались на семи комплектах.

Если учесть, что железяки — производства моей лакобрижской мануфактуры, и по качеству ремесленные поделки из кричного железа с ними и рядом не валялись, что не могло не сказываться и на их коммерческой рыночной цене, да плюс двойная перевозка через Атлантику — боюсь, что в те шестьдесят гульденов, в которые голландцам обошёлся купленный у чингачгуков Манхеттен, мы не уложились. Впрочем, мы и получили поболе того Манхеттена. Хотя этот старикан-бушмен, ввёвший нас в этот расход — молодец, если разобраться непредвзято. Всё, что мог вытянуть из нас для своего племени — вытянул, а что реальной ценности уступленной нам земли не знал, так его ли в этом вина? Он же не скотовод, не земледелец и не промышленный производственник вроде меня, а всего лишь охотник-собиратель каменного века. Как знал, как понимал со своей колокольни, так всё и оценивал, и едва ли кто другой из его племени добился бы для соплеменников большего…

Но когда дикари ушли, весьма довольные полученными от нас невиданными на юге Африки ништяками — смеялись мы долго. Ведь если с тем Манхеттеном сравнивать, так надо же и тонкости учитывать. Юлька говорила, что тот Манхеттен тем голландцам сбагрили за бесценок совсем не те чингачгуки, которые им владели и имели на это право, чем потом изрядно возмущались законно владевшие им красножопые. Распространялось ли их возмущение на цену или только на сам факт мошенничества, история умалчивает. С одной стороны, тамошние алгонкины, как и ирокезы, были уже земледельцами, и ценить землю они должны были уж всяко повыше простых охотников-собирателей. С другой — и для них тоже европейские ништяки были редкостным и сверхценным эксклюзивом. Цены же на них — ну, смотря какие и как их считать. Я свои железяки по розничным посчитал, по которым их уже мелкие торгаши в лавках продают, а я-то ведь сам их как Тарквиниям и миликоновской казне, так и этим торгашам оптом отпускаю, и чем больше партия, тем больше оптовая скидка. И это я ещё высокую оптовую цену держу — во-первых, ради той самой прибыли, к которой стремлюсь, как и любой нормальный буржуин, а во-вторых, чтобы и мелких турдетанских кузнецов-кустарей демпингом не разорять. И масштабы моего производства не столь велики, чтобы не хватило сбыта и мне, и им, и их младшие сыновья — готовые высококвалифицированные кадры для крупного производства.

Или ту же экспансию нашу колониальную хотя бы взять — вот эту Капщину для примера, чтоб далеко не ходить. Я хоть и присматриваю здесь заранее самые подходящие места под установку водяных колёс и под производственные мощи, которые сразу же под это дело и резервирую, но когда ещё колония до них реально дорастёт? В эти ближайшие годы с этим мизерным населением полноценной железоделательной мануфактуре здесь и делать нечего, и работать на ней некому. Но металл-то ведь колонистам один хрен нужен, и кому их пока-что невеликие потребности обеспечивать, как не кузнецу-кустарю? Таков же и Бразил, таков же будет и Барбадос, если необитаемым и поэтому вполне подходящим для колонизации окажется, такими же будут и многие другие наши колонии на их ранних этапах развития. И везде будет нужен для начала хотя бы один свой кузнец, а несколько позже — пара-тройка, и лишь когда они перестанут справляться с потребностями порядком выросшего населения, встанет вопрос о развёртывании мануфактур. Но это здесь уместно, на материке, где есть не только свой лес, но и своё железо, а на привозном железе мелких островных колоний только кустарям и работать, и значит, их понадобится ещё больше. А откуда они возьмутся, если я сейчас их отцов разорю и из кузнечного ремесла выдавлю?

Пока же здесь и сельское-то хозяйство лишь в самой начальной стадии. Землю под поля расчищают, да под огороды, пашут и мотыжат предварительно, плодовые сады сажают, до первых урожаев с которых ещё не один год, да и с однолетних-то культур, как засеют ими поля и огороды, когда ещё только урожай будет? Скотины пока — тем более с гулькин хрен, так что ей и пастбища-то, которые мы у бушменов выторговывали, ещё не нужны — пасётся себе рядом с лагерем, и хватает ей пока-что. Если бы не дичь, так долго ещё наши "африканеры" не увидели бы свежего мяса.

— А чего, кстати, буры-то нашли в этой голубой антилопе? — спросил Володя, — Ладно, я понимаю ещё, кваггу они промышляли — и мясо вкусное, и много его, и шкура крепкая, в хозяйстве не помешает, а от этой-то какой толк? И не жалко было боеприпасов?

— Ну, шкурка-то красивая, на коврик самое оно, — объяснил Серёга, — Мясом её они собак кормили, но это, конечно, чтобы трату боеприпасов оправдать, а так вообще-то — ради забавы. Поразвлечься охотничьим азартом…

Не следует нашим поселенцам пренебрегать, конечно, и собирательством. Я же упоминал уже о капской "железнодревесной" оливе? Плоды у неё мелкие, но оказались вполне съедобными и даже маслянистыми, так что пока нормальные оливы не выросли и не заплодоносили, и эти за оливки сойдут. А благодаря довольно тёплому климату с чисто символической зимой, сезон плодоношения растянут — есть пик, когда плодов максимум, но и вне его они тоже растут и созревают, хоть и понемногу, демонстрируя съедобность тёмно-кормчневым цветом, вплоть до чёрного. Разобрались мы здесь наконец и с двумя видами тутошнего подокарпуса или ногоплодника. Тот из них, который широколистный, даёт ягодоподобные шишки — типа "ягод" можжевельника — фиолетового цвета с сочной сладкой мякотью. Другой, который серповидный — жёлтого цвета, но тоже вполне сочные и сладкие. Листья у обоих вытянутые, только у широколистного пошире, а у серповидного поуже, но и у него листья как листья — ага, хвойные и голосеменные называется, гы-гы! А различать их желательно ради их древесины. У широколистного с фиолетовыми ягодами она твёрдая, но он и растёт медленно, а у серповидного, у которого ягоды жёлтые — как у сосны, ну так зато он и растёт даже побыстрее, чем та сосна.

Если, допустим, балки потолочных перекрытий нужны или на судовой набор ответственные части, которые долго служить будут, то лучше всего из твёрдого дерева их делать — и не сломаются, и прослужат не один десяток лет. А если на расходники какие, не говоря уже о топливе, то лучше вот этот вот заменитель сосны, который и заготавливается легче, и растёт побыстрее. Мосты же через ручьи, дверные косяки, сваи и столбы — всё, что на земле или касается земли, а предназначено для долгой службы — лучше всего из той "железной" оливы, которая вряд ли придётся по вкусу термитам. Стены же — и обычных жилых домов, и фортификационные — лучше всего сразу же начинать строить из камня. Обжиг известняка на строительный раствор, конечно, тоже потребует немало древесины на топливо, но это будет один раз, а из дерева строиться — твёрдого и термитостойкого на такое строительство хрен напасёшься, а мягкое — боюсь, как бы не каждый год пришлось его менять, если и не всё, так немалую часть. Тогда, хоть его и больше, но и его тоже хрен напасёшься. С термитами и современной-то цивилизации бороться не так-то легко, а у нас она ещё и античная в общем и целом, если некоторых отдельных прорывов не считать.

По-хорошему, тут бы много чего ещё наладить следовало бы. Например, ещё разок встретиться с бушменами, да и самим визит главнюку ихнему нанести. Не помешал бы нам кто-нибудь из их молодёжи, который бы поднаблатыкался в турдетанском языке, дабы послужить в дальнейшем переводчиком. Ведь кому-то из наших бушменский язык осваивать — это же проще убиться об стенку. Мало того, что в нём эти щёлкающие звуки, которых белому человеку физически не произнести, а без них и слово совсем другое уже получается, с другим смыслом. Серёга говорит, что у них ещё хлеще — одно и то же слово может иметь абсолютно разный смысл в зависимости от интонации и даже от громкости его произнесения. Это, он говорил, к современному бушменскому языку относится, но с чего бы языку их предков быть в этом плане другим? Пущай уж лучше бушмен говорит на ломаном турдетанском с этими своими щёлкающими звуками — как-нибудь приноровятся наши понимать. Есть и другие вопросы, которые не мешало бы порешать, да только нет у нас уже на это времени. Завтра — сборы, послезавтра — отплытие. Генерал-гауляйтерами новых колоний Тарквинии кого попало не назначают, и нет оснований сомневаться в том, что их наместник на Капщине своё дело знает…