Ангел-мечтатель (СИ)

Глава 15.11

К выходу мы спускались, но даже вниз по лестнице я едва поспевал за ним — с одной только мыслью: если он сейчас будет вот так прорываться через блок-пост …

Там у него хватило все же ума притормозить, и мы вышли наружу чинно и благородно — после чего он снова рванул с места.

— Да стой ты! — заорал я, прямо спиной ощущая цепкие взгляды внештатников. — Мне потом, что, объяснять, что меня трудовой энтузиазм обуял? Это же подозрительно — бежать из административного здания!

— Ну так и ползи себе не подозрительно! — процедил он через плечо. — Мне некогда!

Точно спер, похолодел я, несмотря на то, что воздух вокруг меня ощутимо теплел по мере удаления источника бодрящей свежести. Причем, судя по тому, как он улепетывал с места преступления, спер что-то очень важное.

— Стоять! — старательно скопировал я самый командный тон Стаса — тот, которому все обычно подчиняются, а потом думают, зачем. — Я твою просьбу выполнил? А ты свою?

Сработало — остановился.

Теперь как бы мне обыскать его?

Главное — действовать неожиданно и быстро.

Пока он меня не отшвырнул.

С подкручиванием.

Ловить будет некому.

— И разум затмевает ярость, — послышалось у меня в голове невнятное, отрывистое бормотание, — и к поражению ведет.

Ага, значит, у него все же одышка появляется!

— Ну, идём, что ли, — бросил я, поравнявшись с ним. — А то несся, как угорелый, а теперь стал, как вкопанный.

Он снова остановился, как только мы свернули с дороги в административное здание в лес.

— Ты хотел знать, что может быть хуже распылителя? — заговорил он медленно, откусывая слова. — Я скажу тебе. Это — хранитель.

Последнее слово он просто выплюнул.

В лицо хранителю, который только что выполнил его просьбу.

Даже не выясняя ее причины.

Рискуя если не жизнью, то уж точно свободой.

И получив поддержку главы всех хранителей.

— Да пошел ты! — выдохнул я и, обойдя источник мертвящего холода, двинулся вперед.

Он остановил меня.

За руку.

Неожиданно.

Потому что уже материализовался.

— Извини, — чуть поморщившись, глянул он мне прямо в глаза. — Не о тебе речь шла. И не о том, в вашей башне. Но ты вообще знаешь, откуда ваше хранительство пошло?

— От желания хранить людей, — отчеканил я ему прописные истины. — Оберегать их от любых невзгод, а иногда даже от самих себя.

— От самих себя, — эхом повторил он, качая головой. — Ваши познания об этом мире не удивляют меня, но все равно почему-то огорчают. Хочешь, — прищурился он, — покажу тебе самого первого хранителя?

— Того, который хуже распылителя? — вежливо поинтересовался я.

— А ты сам решишь, — спрятал он руки за спину.

Так вот, что он стащил!

Значит, на повестке дня у нас дискредитация только моего бывшего отдела?

— Нет, только его истоков, — прочитал он, естественно, мои мысли. — Я покажу их тебе, как ты мне транслировал из той умирающей пустыни.

Темный будет демонстрировать мне создание одного из наших подразделений? Ну-ну!

— Я транслировал тебе то, что видел своими глазами, — ткнул я его носом в абсолютную невозможность подобного.

— Я буду делать то же самое, — у него чуть дрогнули губы — то ли в намеке на улыбку, то ли сжимаясь. — Поэтому меня ты там не увидишь.

Я только плечами пожал.

Высокий мачтовый лес перед моими глазами растворился — уступив место другому.

Более густому, заросшему, дикому какому-то — даже более дикому, чем за учебным зданием.

Я такой лес только у … той, чье имя я называть не буду, в турагенстве на фотографиях видел.

Но среди зарослей все же был просвет — в котором находилась одна-единственная фигура.

Не в центре, а ближе к правому краю.

Фигура была симпатичная: высокая, стройная, с копной светлых волос и облаченная в просторные белые одежды.

Когда фигура заговорила, я понял, что это — мужчина.

И, конечно же, узнал все его слова.

Ну да, это были все основные тезисы нашей работы с людьми: об умении возвышаться над бренным миром, не погрязнуть в рутине, анализировать свои порывы, подавлять их ради сохранения ревности восприятия …

И что здесь не так?

Вдруг я понял, что.

Сначала я больше слушал, а не смотрел — и не сразу обратил внимание на глаза говорящего.

Тон у него был мягкий, увещевательный — как раз под стать ситуации, когда человек упрямиться начинает.

А вот взгляд при этом был пристальный, цепкий, расчетливый и оценивающий.

Он, словно художник, каждой фразой мазок делал и критически осматривал результат — то кивая головой с удовлетворением, то качая ее с досадой перед следующим мазком.

И уж точно не было в этом взгляде желания ни понять человека, ни помочь ему — он смотрел на объект прилагаемых усилий.

— С кем это он так? — потряс я головой, отгоняя поднявшую на дыбы мою хранительную природу картину.

— Ты понял, что он делает? — процедил темный гений сквозь сжатые зубы.

— Ну, внушает, — удивленно пожал я плечами.

— Именно, — оскалил он сжатые зубы, — проводит сеанс внушения. Которое до тех пор было одним из строжайших у нас табу. Наложенных лично Творцом.

Я уставился на него, испытывая непреодолимое желание прочистить уши.

В смысле — табу?

А с людьми как работать?

— С людьми можно общаться по-разному, — и глазом не моргнув, вновь нарушил он то самое табу. — Но зачем идти такими сложными путями, когда можно просто вкладывать им в головы нужные мысли? — снова вспыхнула в его голосе ярость. — И это еще не все: только что ты видел самого первого из нас, получившего официальное разрешение … даже указание находиться в этом мире. До тех пор вхождение в любой из миров также находилось под строжайшим запретом. Несмотря на многочисленные просьбы отменить его.

У меня вообще челюсть отвалилась. Хотел бы я на Стаса посмотреть в таких условиях — где он темных гонять будет?

Нет, не хотел бы — мне хватает того, что от запрета посещать землю он уже на безмозглые сканеры кидается.

— А почему человека не видно? — перефразировал я свой первый вопрос.

Темный гений закрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов.

— Возможно, однажды я покажу тебе всю картину, — снова глянул он на меня застывшими глазами. — Это очень тяжелое зрелище. Оно сейчас только помешает — мне нужно очень много сделать.

И он исчез, даже не попрощавшись.

Сначала в инвертацию, в потом резкий поток холодного воздуха словно ветром унесло.

Я не стал переноситься к запретной зоне — я пошел к ней пешком.

Мне нужно было подумать.

Это что — я всю свою ангельскую жизнь, все то немыслимое количество лет своей профессиональной карьеры ежедневно основные принципы самого мироздания нарушал?

Ладно, не один только я.

И потом — тот хранитель, если и не молодой, то явно неопытный был, раз первый, а кто от ошибок в начале карьеры застрахован?

Если такие даже в моем первом отчете обнаружились.

Кроме того, возможно, ему человек особо неподатливый попался — в древние времена люди вообще больше о пропитании, а не о высоком думали — вот кто из нас не знает о случаях отказа от совершенно безнадежных подопечных?

То-то темный транслятор мне только часть сцены показал.

И кто, вообще, сказал, что эта сцена не только в его воспаленном мозгу существует?

Где гарантия, что он не пытался свой горячечный бред мне в сознание впихнуть?

И если внушение преступно, то как тогда назвать его постоянное копание в чужих головах?

Все эти вопросы кружили в моей весь тот день.

А тут еще Татьяна — после рабочего дня, в законное время отдыха, в нашем отдельном кабинете — о чем бы, вы думали, поинтересовалась?

Не о том, как у меня день прошел.

Не о том, не устал ли я.

Не о том, не соскучился ли я по ней.

Нет — о чем мы с темным умалишенным говорили.

Ладно, вспылил.

А что — прикажете ей докладывать, что я с ней практически ежеминутно все заветы Всевышнего нарушал?

До напоминания о ее невероятном везении со мной — или после?

Я сразу понял, что она обиделась.

Утром я понял, что она обиделась всерьез.