Ангел-мечтатель (СИ)

Глава 4.3

Первородных всегда помещали в подготовленный для них мир немедленно после их создания. По очень простой причине — именно и только ему надлежало стать их единственной реальностью. Смутные догадки о высшей силе, сотворившей и эту реальность, и их самих, допускались, а на определенном этапе увеличения численности двуногих и повышения уровня их сознания — даже приветствовались. Но их непосредственный контакт с их создателями был просто немыслим.

О чем Творец весьма недвусмысленно напомнил своему Первому перед заключительным этапом сотворения его мира. В ответ Первый горячо заверил его, что отсрочка их перемещения туда будет практически не ощутимой, а в макете будет исключена даже малейшая вероятность их выхода за отведенные им рамки.

Никто не посмел бы упрекнуть его в том, что он нарушил данное Творцу слово — он окружил обе башни на своем уровне стеной особенно густой, практически непроходимой растительности, оставив в ней лишь по одному извилистому, запутанному проходу. Он даже собирался укрепить эту стену более прочной преградой — отвесными скалами, например — но, с ежедневно множащимися задачами на реальной планете, у него все руки не доходили.

Он представить себе не мог, как эта непоседа отыскала выход к его башне.

Зато он отлично представлял себе реакцию Творца на это ее открытие — его собственный опыт был полон громов и молний, неукоснительно следующих за любым нарушением утвержденного протокола.

Но тот же опыт с готовностью подсказал ему, что единственное, что сейчас нельзя делать — это прятаться от приближающейся грозы и пускать ее на самотек. Ее нужно встретить лицом к лицу и заставить пройти стороной.

Он вышел из башни, сделал несколько неспешных шагов в направлении первородной и остановился, чтобы не спугнуть ее.

Эффект получился обратным. У нее загорелись глаза, и она двинулась ему навстречу — без малейшего колебания и чуть не пританцовывая от нетерпения.

Вплотную к нему она, впрочем, не решилась подойти. Остановилась в двух шагах и принялась разглядывать его во все глаза.

К своему огромному удивлению Первый после Творца никак не мог придумать, с чего начать устранение надвигающейся катастрофы.

— Лилит, — вдруг произнесла она, приложив руку к груди.

— Первый-после-Творца, — машинальной скороговоркой представился он в ответ … и чуть язык учебе не откусил.

Она растерянно нахмурилась — еще, очевидно, не готовая воспринимать такие длинные фразы.

Первый с облегчением перевел дух.

— Фух? — удивленно переспросила она.

Он решительно замотал головой. Творец не давал названий своим созданиям, и они также не испытывали в них ни малейшей надобности.

— Просто Первый, — упростил он свой ответ.

— Нет, не первый, — удивленно покачала она головой, оглянувшись на границу макета.

— Первый, — неожиданно вспыхнул он от ее намека, и ткнул себе пальцем за спину.

— Что это? — кивнула она в ту же сторону — на башню.

Он попытался максимально приблизить свой рассказ к истине. И чтобы отвлечь ее внимание от себя, и чтобы направить ее любопытство в нужное русло, и чтобы подготовить ее к отличию ожидающей ее реальности от тепличных условий макета.

План его удался лишь частично.

Услышав, что перед ней находится вход в специально для нее созданный мир, она снова затанцевала на цыпочках, заглядывая поверх плеча Первого.

Когда он добавил, что тот мир намного больше и разнообразнее этого, и махнул рукой в сторону макета — она зашлась в своем серебристом смехе и даже в ладоши захлопала, мечтательно зажмурившись.

Полностью довольный произведенным эффектом, Первый после Творца перешел к последней части своего плана и предупредил ее, что жить в том мире будет не так просто, как в этом — она метнулась вперед, попытавшись обойти его.

Пришлось ему самому вновь привлечь к себе ее внимание — ухватив ее за руку, чтобы она не ворвалась в башню и не перезнакомилась там с его подчиненными. Тогда отвести грозу точно не удастся.

— Можно сейчас? — просительно заглянула она ему в глаза.

Первый после Творца почувствовал легкий дискомфорт — этот завораживающий, затягивающий взгляд был создан для того, чтобы намертво приковывать к ней внимание ее пары, а не ее создателя.

— Не сейчас, — покачал он головой, стряхивая неожиданное оцепенение. — Сейчас нужно туда, — вновь указал он на макет.

— Скучно, — разочарованно надулась она.

— Нужно подождать, — терпеливо продолжил он. — Там еще не все готово. И не нужно говорить об этом… — Он запнулся, пытаясь вспомнить, как она назвала своего спутника.

— Адаму? — подсказала она, нахмурившись.

— Да, — благодарно кивнул Первый. — Тот мир создан для вас обоих, но пусть он пока о нем не знает.

— Он не захочет, — уверенно тряхнула она головой.

Судя по всему, она все же говорила уже намного лучше — видно, вначале просто от удивления слова подобрать не могла.

— Почему? — насторожился Первый.

— Он хочет то, что хочет он. — По ее лицу пробежала легкая тень, и она как-то сникла. — Когда хочу я, он говорит: «Нет».

— Почему? — повторил Первый.

— Он — первый, — тихо ответила она, глядя себе под ноги. — Он решает, что нужно. Он говорит, что хорошо. Когда хочу я, это плохо.

Первый после Творца никогда даже не задумывался о том, что происходит с первородными после их перемещения во вновь созданный мир. Творец всегда создавал их из одинакового материала и с одинаковым усердием — равными и взаимодополняющими. На этот счет их с Творцом мнения полностью совпадали. А вот этот экземпляр успел, похоже, заметить, что появился на свет раньше своей пары. И сделать из этого совершенно неуместные выводы.

— А что же он хочет? — прищурился Первый.

— Лежать, — пожала первородная плечами. — Есть, пить, спать … — Она слегка запнулась. — Скучно.

Это точно, подумал Первый, ему в макете просто делать нечего. А вот на планете, когда им обоим придется постоянно приноравливаться то к холоду, то к жаре, то к свету, то к тьме и еще и пищу себе искать, и покровы для тела добывать, и жилище в порядке содержать — некогда ему будет об иерархии думать.

С того момента — отведя первородную назад в макет, еще раз напомнив ей о терпении и пообещав закончить ее будущий мир как можно скорее — он работал над этим без перерывов на темное время и даже на раздумья.

Ту недоработку, о которой он вспомнил прямо перед встречей с первородной, пришлось отложить. Он тогда понял, что, обеспечив обитателей своей планеты пищей во время пересечения водных просторов, одновременно лишил их обычной питьевой воды. А образовавшиеся после наклона планеты безжизненные песчаные пустыни показали ему, что в списке жизненно необходимых потребностей всех живых существ вода стоит значительно выше пищи.

Этими пустынями он и занялся. Разместить в них водоемы труда не составило, но они тут же высохли под палящим солнцем.

Пришлось укрыть их под поверхностью — что снова поставило перед ним вопрос, как указать двуногим, где они расположены.

Растительность в таких местах прижилась — после того, как он существенно удлинил ее корни — но жара убивала ее листья ничуть не хуже, чем холод.

Пришлось снабдить последние плотной оболочкой, удерживающей в них влагу — чтобы поддержать двуногих, пока они будут заняты поисками подземных резервуаров.

К модифицированной растительности тут же потянулась мелкая живность, набросившаяся на жизнетворную листву и оставляющая после себя обглоданные, неразличимые с полусотни шагов скелеты растений.

Пришлось обеспечить часть из них острыми иглами — как на тех, которые выжили в холоде — чтобы влаги хватило и дву-, и четвероногим.

Последнее решение стало предметом его особой гордости — притянутая сочными, мясистыми листьями живность одновременно становилась источником пищи для первородных.

Оставались еще участки планеты, где свет и мрак сменялись значительно реже, чем в других местах, а холод вообще не уступал теплу. Там перед ним встала прямо противоположная задача: замерзшая вода покрывала всю поверхность, куда ни глянь, а вот растительность исчезла полностью.

К его удивлению, несмотря на это, живность там осталась, самостоятельно, снова без его участия, изменив пищевую цепочку — он обнаружил в толстом слое замерзшей воды отверстия, открывающие доступ в водоемы, обитателями которых и питалась оставшиеся на поверхности создания.

Но из чего соорудить жилища для двуногих, он так и не придумал, как ни ломал себе голову — и также оставил эту задачу на потом. В конце концов, первородным понадобится какое-то время, чтобы обжиться в более благоприятных условиях — прежде чем осваивать и водные, и пустынные, и ледяные просторы.

Ему этого времени должно хватить, чтобы заняться последними более детально. Он лишь изменил окраску живности в вечном холоде под стать окружающей ее белоснежной равнине — чтобы двуногие сочли ее не менее безжизненной, чем жаркая пустыня, и воздержались пока от их изучения.

Разворот гор, чтобы гасить ураганные ветры, также незапланированно затянулся. Там он снова не удержался, не ограничился строго необходимой модификацией — разделил скалы узкими ущельями, в которых каждый звук множился, как между двумя холмами в макете.

А потом просто не смог оставить эти горы сплошными — выдолбил в них с десяток копий своей самостроящейся пещеры.

Чтобы они функционировали как следует, к ним нужно было подвести воду, и покончив с этим, он и там не смог остановиться и, махнув на спешку рукой, изменил напоследок русло части водных потоков, подведя их к краю скал, откуда вода обрушивалась сплошной стеной на расстилающуюся за горами равнину — с оглушительным ревом, с мириадами микроскопических брызг, окутавших стену воды плотной дымкой, и значительно более крупными, чем в макете, разноцветными дугами, висящими над ними …