Алый Рубин

11

Мужчина в жёлтом сюртуке спрятал шпагу.

— Следуйте за мной.

Я с любопытством посмотрела в первое же окно, мимо которого мы проходили. Вот, значит, какой он, XXVIII век! От волнения у меня зачесалась кожа на голове, но я увидела только хорошенький внутренний дворик с фонтаном посредине, который я уже видела.

Снова лестница вверх. Гидеон пропустил меня вперёд.

— Ты вчера уже здесь был? — спросила я с любопытством. Я говорила шёпотом, чтобы жёлтый меня не слышал — он шёл в двух шагах впереди нас.

— Для них это было вчера, — ответил Гидеон. — Для меня прошло уже почти два года.

— А зачем ты был здесь?

— Я представлялся графу и должен был ему сообщить, что первый хронограф украден.

— Он, конечно, в восторг не пришёл.

Жёлтый делал вид, что он нас не слышит, но было видно, что его уши за белыми сардельками форменным образом напряглись.

— Он принял это с большим хладнокровием, чем я ожидал, — сказал Гидеон. — И он — оправившись от первого шока — был очень рад, что второй хронограф в самом деле функционирует и что у нас есть ещё один шанс привести всё к счастливому концу.

— А где сейчас хронограф? — зашептала я. — Я имею ввиду, в этот момент, в этом времени?

— Вероятно, где-то в этом здании. Граф не может с ним надолго расставаться, поскольку ему тоже приходится элапсировать, чтобы избежать неконтролируемых перемещений.

— Почему мы не можем просто взять этот хронограф с собой в будущее?

— По многим причинам, — ответил Гидеон. Тон его речей изменился. Он больше не был заносчивым, зато стал несколько покровительственным. — Самые основные очевидны. Одно из двенадцати золотых правил Стражей по обращению с хронографом гласит, что континуум никогда не должен быть нарушен. Если мы заберём хронограф в будущее, то граф и путешественники, рождённые после него, будут вынуждены обходиться без хронографа.

— Да, но тогда его никто не украдёт.

Гидеон покачал головой.

— Видно, что ты не очень знакома с природой времени. Существуют цепочки событий, которые очень опасно прерывать. В самом худшем случае ты, возможно, вообще не родишься.

— Понимаю, — солгала я.

За это время мы добрались до второго этажа, пройдя мимо двух очередных вооружённых стражей, с которыми жёлтый шёпотом обменялся парой слов. Как там был этот пароль? Что-то вроде «Ква несквик москитос». Мне надо непременно обзавестись вторым мозгом.

Оба стража оглядели на нас с Гидеоном с неприкрытым любопытством и начали перешёптываться, едва мы прошли мимо. Мне бы очень хотелось знать, о чём они говорят.

Жёлтый постучал в одну из дверей. За дверью была комната с ещё одним мужчиной, сидевшим за письменным столом. Мужчина был тоже в парике (светлом) и в одежде весёленьких расцветок. Выше плоскости стола взгляд ослепляли бирюзовый сюртук и жилет в цветочки, а снизу в глаза резво бросались алые бриджи и полосатые чулки. Меня уже больше ничто не удивляло.

— Господин секретарь, — сказал жёлтый. — Здесь снова вчерашний визитёр, и он снова знает пароль…

Секретарь недоверчиво посмотрел в лицо Гидеону.

— Как Вы можете знать пароль, который мы раздали всего два часа назад, и с тех пор из дома никто не выходил? Все входы строго охраняются. И кто Вы? Женщинам сюда доступа нет.

Я хотела вежливо назваться, но Гидеон схватил мою руку и перебил меня.

— Мы должны поговорить с графом. По срочному делу. У нас мало времени.

— Они пришли снизу, — сказал жёлтый.

— Но графа нет в здании, — ответил секретарь. Он вскочил и воздел руки. — Мы можем послать нарочного…

— Нет, мы должны поговорить с ним лично. У нас нет времени на то, чтобы гонять туда-сюда нарочных. Где находится граф в настоящий момент?

— Он в гостях у лорда Бромптона в его новом доме на Вигмор стрит. Переговоры огромной важности, граф организовал их непосредственно после Вашего вчерашнего визита.

Гидеон тихонько ругнулся.

— Нам нужна карета, которая отвезёт нас на Вигмор стрит. Сейчас.

— Я могу это устроить, — сказал секретарь и кивнул жёлтому. — Займись этим лично, Вильбур.

— Но — хватит ли у нас времени? — спросила я, подумав об одном только долгом пути по затхлому подвалу. — Пока мы доедем в карете до Вигмор стрит… — На Вигмор стрит находился кабинет нашего зубного. Следующая станция метро была Бонд стрит, центральная линия. Но отсюда требовалась как минимум одна пересадка. Как уже было сказано, на метро! Как долго придётся ехать в карете, мне даже не хотелось представлять. — Может быть, будет лучше, если мы придём в другой раз?

— Нет, — ответил Гидеон и внезапно улыбнулся мне. В его лице было что-то, что я не могла точно определить. Может быть, жажда приключений? — У нас ещё два с половиной часа, — сказал он довольно. — Мы отправляемся на Вигмор стрит.

Путешествие в карете по Лондону было самым волнующим из всего, что я когда-либо переживала. По какой-то причине я представляла себе безавтомобильный Лондон очень спокойным — фланирующие по улицам прохожие со шляпами и зонтиками от солнца, тут и там уютная карета, никаких опасно мчащихся такси, которые могут сбить любого прохожего — даже идущего по зебре на зелёный свет.

На самом деле это было как угодно, но только не спокойно. Во-первых, шёл дождь. Во-вторых, транспорт даже в отсутствие автомобилей и такси был очень хаотичен: кареты и повозки всех мастей мчались впритирку друг с другом, грязь и вода из луж прыскали во все стороны. Выхлопными газами не пахло, но запах на улицах был не из приятных — пахло гнилью, лошадиным навозом и прочими отбросами.

Я никогда не видела столько лошадей сразу. Только нашу карету тянули четыре, все вороные и очень красивые. Мужчина в жёлтом сидел на облучке и отчаянно гнал животных через всю эту сутолоку. Карета дико тряслась, и всякий раз, когда лошади поворачивали, я боялась, что мы перевернёмся. От страха и потому, что я старалась не завалиться при тряске на Гидеона, я не очень-то смотрела на Лондон, проплывавший за окном кареты. Когда я выглядывала, я ничего, ну совсем ничего не узнавала. Как будто мы попали в совершенно другой город.

— Это Кингсвей, — заметил Гидеон. — Вообще не узнать, правда?

Наш возница затеял особенно рискованный обгон, мимо повозки с мулами и кареты, похожей на нашу. На этот раз я ничего не могла поделать и со всей силы завалилась на Гидеона.

— Этот парень, наверное, думает, что он Бен Гур, — сказала я, скользя назад в свой угол.

— Вести карету очень здорово, — произнёс Гидеон, и это прозвучало так, как будто он страшно завидовал человеку на облучке. — Конечно, ещё веселее с открытой повозкой. Я предпочитаю фаэтон.

Карета снова покачнулась, и я ощутила лёгкую дурноту. Это было, во всяком случае, не для чувствительного желудка.

— Я предпочитаю, мне кажется, ягуар, — сказала я слабым голосом.

Но надо признать, что мы добрались до Вигмор стрит быстрее, чем я думала. Когда мы выходили у роскошного особняка, я огляделась, но не узнала ничего из нашего времени, хотя мне, к сожалению, приходилось посещать зубного чаще, чем хотелось бы. Тем не менее что-то знакомое ощущалось. И дождь прекратился.

Лакей, отворивший нам дверь, утверждал вначале, что лорда Бромптона нет дома, но Гидеон убедительно заверил его, что ему известно прямо противоположное и что лакей, если он не отведёт нас немедленно к его светлости и его гостю, сегодня же потеряет место. Он сунул в руку запуганного слуги кольцо-печатку и велел ему поторопиться.

— У тебя есть собственная печатка? — спросила я, пока мы ждали в холле.

— Да, естественно, — ответил Гидеон. — Ты очень волнуешься?

— Почему? Я должна волноваться? — Поездка в карете ещё не отпустила меня, я пока не могла себе представить ничего более волнующего. Но теперь, когда он это сказал, моё сердце начало биться как сумасшедшее. Я вспомнила, что говорила моя мама про графа Сен Жермена. Если этот человек действительно умеет читать мысли…

Я пригладила волосы — наверное, из-за этой поездки они совершенно растрепались.

— Лежат безупречно, — заметил Гидеон с лёгкой улыбкой.

Что это опять такое? Ему надо обязательно разволновать меня?

— Знаешь что? Нашу кухарку тоже зовут Бромптон, — сказала я, чтобы скрыть своё смущение.

— Да, мир тесен, — ответил Гидеон.

Лакей сбежал по лестнице с развевающимися фалдами.

— Господа ожидают Вас, сэр.

Мы последовали за ним на второй этаж.

— Он действительно умеет читать мысли? — шепнула я.

— Кто, лакей? — прошептал в ответ Гидеон. — Надеюсь, что нет. Я как раз подумал, что он похож на хорька.

Что это было, тень юмора? Вот этот «Прочь-с-дороги, — у-меня-важная-миссия-путешествия-во-времени» действительно пошутил? Я быстро улыбнулась. В конце концов, позитив надо поощрять.

— Не лакей. Граф, — сказала я затем.

Он кивнул.

— Во всяком случае, так утверждают.

— Он читал твои мысли?

— Если и да, то я не заметил.

Лакей открыл перед нами одну из дверей и низко поклонился. Я остановилась. Может быть, мне не надо вообще думать? Но это было просто невозможно. Едва я решила прекратить думать, как в моей голове сразу зародился миллион мыслей.

— Сначала дама, — сказал Гидеон и подтолкнул меня через порог.

Я сделала пару шагов вперёд, затем опять нерешительно остановилась, не зная, что от меня сейчас требуется. Гидеон вошёл следом, лакей сделал ещё один глубокий поклон и закрыл за нами дверь.

Мы находились в большом, благородно обставленном салоне с высокими окнами и вытканными шторами, из которых, наверное, тоже можно было бы пошить неплохое платье.

Трое мужчин глядели на нас. Первый мужчина был невероятно толст, он с большим трудом поднялся со стула, второй был помоложе, очень мускулистый и единственный из всех без парика, третий был стройный и высокий, черты его лица напоминали портрет в архиве.

Граф Сен Жермен.

Гидеон поклонился, хотя и не так глубоко, как лакей. Трое мужчин поклонились в ответ.

Я не сделала ничего. Меня никто не учил, как делать книксен в кринолине. И кроме того, я считала книксены и реверансы дурацкими.

— Я не думал так быстро увидеть Вас снова, мой юный друг, — произнёс тот, кого я считала графом Сен Жерменом. Его лицо сияло. — Лорд Бромптон, могу я Вам представить прапраправнука моего прапраправнука? Гидеон де Вильерс.

— Лорд Бромптон! — Снова небольшой поклон. Очевидно, здороваться за руку здесь было в не моде.

— Я нахожу, что моя линия по крайней мере визуально развилась прекрасно, — сказал граф. — Очевидно, при выборе дамы сердца я проявил известную ловкость. Явно выраженный нос с горбинкой полностью выродился.

— Ах, любезный граф! Вы опять пытаетесь поразить меня Вашими невероятными историями! — сказал лорд Бромптон, плюхаясь обратно на стул, который выглядел таким крохотным, что я побоялась, как бы он тут же не развалился на части. Лорд был не слегка округл, как мистер Джордж — он был исключительно толст! — Но я ничего не имею против! — продолжал он, и его поросячьи глазки довольно заискрилось. — С вами так интересно! Каждые две секунды сюрприз.

Граф засмеялся и повернулся к молодому человеку без парика.

— Граф был и остаётся скептиком, мой дорогой Миро! Нам надо придумать что-то новое, чтобы убедить его в нашем деле!

Мужчина ответил на каком-то резком и рубленом языке, и граф снова засмеялся. Он повернулся к Гидеону.

— Это, милый внук, мой добрый друг и духовный брат Миро Ракоци, в Анналах Стражей больше известный как Чёрный Леопард.

— Весьма рад, — сказал Гидеон.

Снова поклоны со всех сторон.

Ракоци — почему это имя показалось мне знакомым? И почему при виде него мне стало так неуютно?

Губы графа сложились в улыбку, когда его взгляд медленно скользнул по моей фигуре. Я автоматически попыталась отыскать сходство с Гидеоном или Фальком де Вильерсом, но не нашла ничего. Глаза у графа были очень тёмные, а во взгляде было что-то пронизывающее, что заставило меня сразу подумать о маминых словах. Подумать! Только не это. Но ведь мой мозг должен что-то делать, поэтому в мыслях я затянула «Боже, храни королеву».

Граф перешёл на французский, что я поняла не сразу, поскольку с воодушевлением пела национальный гимн. С некоторой задержкой и пробелами, вызванными моим недостаточным словарным запасом, я перевела это следующим образом:

— А ты, красивая девушка, являешься, значит, пробел доброй пробел Жанны Дюфре. Мне говорили, что у тебя рыжие волосы.

Мда, запоминание слов, видимо, действительно является альфой и омегой для понимания иностранного языка, как всегда утверждал наш учитель французского. Я, к сожалению, не знала и никакой Жанны Дюфре, поэтому мне не удалось полностью понять смысл предложения.

— Она не понимает французского, — сказал Гидеон, тоже по-французски. — И это не та девушка, которую Вы ожидали.

— Как это может быть? — Граф покачал головой. — Это всё в высшей степени пробел.

— К сожалению, на пробел была подготовлена не та девушка.

Да, к сожалению.

— Заблуждение? Всё это мне и так кажется сплошным заблуждением.

— Это Гвендолин Шеферд, она кузина упомянутой Шарлотты Монтроз, о которой я Вам вчера рассказывал.

— То есть тоже внучка лорда Монтроза, последнего пробел. И таким образом кузина пробел? — Граф Сен Жермен разглядывал меня своими тёмными глазами, и я в мыслях опять начала петь.

Send her victorious, happy and glorious…

— Пробел пробел — этого я просто не могу понять.

— Наши учёные говорят, что это вполне возможно, генетические пробел…

Граф поднял руку, прерывая Гидеона.

— Знаю, знаю! По законам науки это может быть верным. Но тем не менее у меня дурное чувство.

Да, тут мы с ним совпадали.

— То есть никакого французского? — спросил он меня, на сей раз по-немецки. С немецким у меня было немного получше (как-никак стабильная четвёрка уже четыре года), но здесь тоже обнаружились глупые пробелы. — Почему же она так плохо подготовлена?

— Она вообще не подготовлена, маркиз. Она не знает иностранных языков. — Гидеон тоже заговорил по-немецки. — И во всех других отношениях она тоже полная пробел. Шарлотта и Гвендолин родились в один и тот же день. Но мы ошибочно исходили из того, что Гвендолин родилась на день позже.

— Но как это могло остаться незамеченным? — Ах, наконец я понимала каждое слово. Они снова перешли на английский, на котором граф говорил без малейшего акцента. — Почему у меня такое чувство, что Стражи в твоё время больше не относятся к своему делу с надлежащей серьёзностью?

— Я думаю, ответ в этом письме. — Гидеон вытащил запечатанный конверт из внутреннего кармана сюртука и протянул его графу.

Буравящий взгляд вперился в меня.

…frustrate their knavish tricks, in Thee our Hopes we fix, God save us all…

Я с усилием отвела взгляд и стала смотреть на двух других мужчин. У лорда Бромптона, казалось, пробелов было ещё больше, чем у меня (его рот над многочисленными подбородками был приоткрыт, и он выглядел несколько глуповато), а второй мужчина, Ракоци, внимательно разглядывал свои ногти.

Он был ещё молод, вероятно, около тридцати, у него были тёмные волосы и длинное узкое лицо. Он мог бы смотреться очень хорошо, но его губы были искривлены, как будто во рту у него был гадкий привкус, и его кожа была болезненно-бледная.

Я как раз размышляла, не наложил ли он на лицо слой светло-серой пудры, как он внезапно поднял взгляд и посмотрел мне прямо в глаза. Его глаза были чернее ночи, и я не могла различить, где кончается радужка и начинается зрачок. Эти глаза выглядели странно мёртвыми, хотя я не могла сказать, почему.

Автоматически я снова начала мысленно декламировать «Боже, храни королеву». За это время граф сломал печать и развернул письмо. Вздохнув, он начал читать. Время от времени он поднимал голову и смотрел на меня. Я стояла, как стояла.

Not in this land alone, but be God’s mercies known…

Что было в письме? Кто его написал? Лорда Бромптона и Ракоци это, казалось, тоже интересует. Лорд Бромптон вытянул свою толстую шею, чтобы ухватить что-нибудь из написанного, а Ракоци больше концентрировался на лице графа. Очевидно, противный вкус во рту был у него с рождения.

Когда он снова повернул ко мне лицо, по рукам у меня пошли мурашки. Глаза выглядели как чёрные дыры, и сейчас я увидела, почему они кажутся мёртвыми: в них не отражался свет, не было тех искорок, которые делают глаза живыми. Я была рада, что между мной и этими глазами пятиметровое расстояние.

— Твоя мать, дитя моё, кажется особенно упрямой особой, верно? — Граф закончил чтение письма и сложил его. — О её мотивах можно только гадать. — Он сделал ко мне пару шагов, и под его буравящим взглядом слова национального гимна вылетели у меня из головы.

Но потом я увидела то, что из-за расстояния и из-за страха до сих пор не замечала: граф был стар. Хотя его глаза лучились энергией, осанка была прямая, а голос юношеский и звучный, следы возраста нельзя было не увидеть. Кожа на лице и руках была как сморщенный пергамент, голубовато проступали вены, на напудренном лице отчётливо выделялись морщины. Возраст придавал ему что-то хрупкое, что-то, что вызвало во мне почти сочувствие.

Во всяком случае у меня вдруг совершенно пропал страх. Это был всего лишь старик, старше моей собственной бабушки.

— Гвендолин не в курсе ни мотивов её матери, ни событий, приведших к этой ситуации, — сказал Гидеон. — Она не имеет совершенно никакого понятия.

— Странно, очень странно, — проговорил граф, медленно обходя вокруг меня. — Мы действительно ещё ни разу не встречались.

Разумеется, мы ещё ни разу не встречались, а как могло быть иначе?

— Но тебя не было бы здесь, не будь ты Рубин. Рубин, магией Ворона одарённый, в соль-мажор замыкает круг, двенадцатью одухотворённый. — Он закончил свой обход, встал прямо передо мной и посмотрел мне в глаза. — В чём твоя магия, девочка?

… from shore to shore. Lord make the nations see…

Ах, зачем я это делаю? Это всего лишь старик. Я должна с ним вежливо и уважительно обращаться, а не таращиться на него, как парализованный кролик на змею.

— Я не знаю, сэр.

— Что в тебе особенного? Скажи мне.

Что во мне было особенного? Не считая того, что я уже пару дней как путешествовала в прошлое? В моих ушах снова зазвучал голос тёти Гленды, говорившей: «Ещё ребёнком по Шарлотте было видно, что она рождена для высот. Её нельзя сравнивать с вами, обычными детьми».

— Думаю, что во мне нет ничего особенного, сэр.

Граф поцокал языком.

— Возможно, ты права. Это, в конце концов, всего лишь стихи. Стихи сомнительного происхождения. — Внезапно он, словно потеряв ко мне всякий интерес, повернулся к Гидеону. — Мой дорогой сын. С восхищением я прочитал о том, что тебе уже удалось сделать. Отыскать в Бельгии Ланселота де Вильерса! Уильям де Вильерс, Сесилия Вудвилл — очаровательный аквамарин — и близнецы, с которыми я никогда не познакомлюсь, тоже учтены. И представьте себе, лорд Бромптон, этот юноша даже навестил в Париже мадам Жанну Дюфре, урождённую Понкаре, и уговорил её пожертвовать маленькую порцию крови.

— Вы говорите о мадам Дюфре, которой мой отец обязан своей дружбой с Помпадур и в конце концов с Вами?

— Я не знаю никакой другой, — отвветил граф.

— Но эта мадам Дюфре умерла десять лет назад.

— Семь, точнее говоря, — ответил граф. — Я был в это время при дворе маркграфа Карла Александра фон Ансбаха. Ах, я чувствую себя особо связанным с Германией! Интерес к масонству и алхимии там удивительно велик. И, как мне сообщили уже несколько лет назад, там мне предстоит и умереть.

— Вы уклоняетесь, — сказал лорд Бромптон. — Как мог этот юноша навестить в Париже мадам Дюфре? Ведь семь лет назад он сам был ещё ребёнком.

— Но Вы всё ещё мыслите неправильным образом, дорогой лорд. Спросите Гидеона, когда он имел удовольствие пустить кровь мадам Дюфре.

Лорд вопросительно посмотрел на Гидеона.

— В мае 1759 года, — ответил Гидеон.

Лорд визгливо засмеялся.

— Но это невозможно. Вам самому едва двадцать лет.

Граф тоже засмеялся, это был довольный смех.

— 1759. Она никогда мне об этом не рассказывала, старая любительница тайн.

— Вы в это время тоже были в Париже, но у меня был строгий приказ не встречаться с Вами.

— Из-за континуума, я знаю. — Граф вздохнул. — Иногда я ссорюсь со своими собственными законами… Но вернёмся к милой Жанне. Тебе пришлось применить силу? Со мной она была не очень склонна к сотрудничеству.

— Она мне об этом рассказала, — ответил Гидеон. — И о том, как Вы выманили у неё хронограф.

— Выманил! Она даже не знала, какое сокровище унаследовала от бабушки! Бедный ободранный аппарат лежал неузнанный и неиспользованный в пыльном сундуке на чердаке. Я его спас и вернул ему его истинное значение. Рано или поздно его бы совершенно забыли. И благодаря гениям, которые в будущем вступят в мою Ложу, он снова заработал. Это граничит с чудом.

— Мадам, кроме того, считала, что вы её почти задушили, поскольку она не знала дату рождения и девичье имя своей бабушки.

Задушил? Как это грубо!

— Да, верно. Эти пробелы в знаниях стоили мне бесконечно много времени, которое я провёл за перекладыванием церковных книг, вместо того чтобы посвятить его более серьёзным вещам. Жанна — исключительно злопамятная особа. Тем удивительнее, что Вам удалось склонить её к кооперации.

Гидеон улыбнулся.

— Это было нелегко. Но я, очевидно, вызвал её доверие. Кроме того, я танцевал с ней гавот. И терпеливо слушал её жалобы на вас.

— Как несправедливо. В конце концов, я устроил ей волнующую любовную связь с Казановой, и хотя того интересовали только её деньги, тем не менее ей завидовали многие женщины. И я по-братски поделился с ней своим хронографом. Если бы у неё не было меня… — Граф, очевидно развеселившись, снова повернулся ко мне. — Твоя прародительница — неблагодарная баба. К сожалению, не одарённая большим интеллектом. Я думаю, она никогда не понимала, что в самом деле с ней происходит, бедная старушка. Кроме того, она была обижена, что в Круге Двенадцати ей достался всего лишь цитрин. Почему Вам можно быть изумрудом, а я всего лишь жалкий цитрин, говорила она. Ни один уважающий себя человек не носит сегодня цитрина. — Он захихикал. — Она была действительно ограниченной. Мне бы хотелось знать, как часто ей в старости приходилось перемещаться во времени. Возможно, что больше и не пришлось. Она и так не особенно перемещалась. Иногда проходил целый месяц, прежде чем она снова исчезала. Я бы сказал, женская кровь намного более ленива, чем наша. Равно как и дух женщины уступает в быстроте мужскому. Ты согласна со мной, девочка?

Старый шовинист, подумала я, опуская глаза. Болтающий глупости, напыщенный зануда. Боже мой! Что я, с ума сошла? Я же не должна думать!

Но, очевидно, с искусством чтения мыслей у графа обстояло не так уж хорошо, потому что он снова довольно захихикал.

— Она не особенно разговорчива, да?

— Она просто робкая, — сказал Гидеон.

— Робких баб не бывает, — возразил ему граф. — За робко опущенными глазами они скрывают всего лишь свою ограниченность.

Я всё больше приходила к выводу, что его можно не бояться. Он был просто самовлюблённый женоненавистнический дедушка, который любит слушать самоё себя.

— У Вас, очевидно, невысокое мнение о женском роде, — заметил лорд Бромптон.

— Да нет же! — ответил граф. — Я люблю женщин! В самом деле. Я только не верю, что они располагают тем видом ума, который ведёт человечество вперёд. Поэтому в моей Ложе женщинам делать нечего. — Он одарил лорда сияющей улыбкой. — Для многих мужчин это нередко решающий аргумент при ходатайстве о вступлении, лорд Бромптон.

— И тем не менее женщины любят Вас! Мой отец неустанно восхищался Вашим успехом у женщин. И здесь в Лондоне, и в Париже они во все времена лежали у Ваших ног.

Граф тут же предался воспоминаниям о временах, когда он был кумиром женщин.

— Очаровывать женщин и подчинять их своей воле не особенно трудно, мой дорогой лорд. Они все одинаковы. Если бы я не был так занят высоким, я бы давно создал для мужчин книгу советов, как правильно обходиться с женщинами.

Само собой. У меня даже было подходящие название. «От удушения к успеху». Или: «Как заболтать женщину вусмерть». Я чуть не захихикала. Но потом я заметила, что Ракоци пристально наблюдает за мной, и моё дурацкое настроение как рукой сняло.

Я, наверное, сошла с ума! Чёрные глаза на секунду уставились в мои, затем я опустила взгляд на мозаичный пол под ногами и попыталась преодолеть панику, которая грозила меня захватить. Здесь надо было бояться не графа, это совершенно точно. Но по этому поводу мне не стоило чувствовать себя в безопасности.

— Всё это очень интересно, — сказал лорд Бромптон. Его подбородки тряслись от удовольствия. — В Вас и Ваших спутниках пропали хорошие актёры, без сомнения. Как говорил мой отец, Вы умеете угощать такими историями, которые ошеломляют, мой дорогой граф Сен Жермен. Но Вы, к сожалению, не можете ничего доказать. До сих пор Вы не показали мне ни единого трюка.

— Трюки! — вскричал граф. — О мой дорогой лорд, Вы сомневающаяся душа. Я бы давно потерял с Вами терпение, если бы не чувствовал себя обязанным по отношению к Вашему отцу, спаси Господи его душу. И если бы я не был так заинтересован в Ваших деньгах и Вашем влиянии.

Лорд засмеялся несколько принуждённо.

— Во всяком случае, вы откровенны.

— Алхимия не может обходиться без покровительства. — Граф круто развернулся к Ракоци. — Нам надо будет продемонстрировать доброму лорду парочку наших трюков, Миро. Он относится к людям, которые верят лишь тому, что видят. Но вначале мне надо сказать пару слов наедине моему правнуку и набросать письмо Великому Магистру моей ложи в будущем.

— Вы можете использовать для этого соседний кабинет, — сказал лорд Бромптон, показывая на дверь за своей спиной. — И я с нетерпением буду ждать демонстрации.

— Идём, сын мой. — Граф взял Гидеона за руку. — Есть ещё кое-что, о чём мне надо тебя спросить. И кое-что, что ты должен знать.

— У нас всего полчаса, — сказал Гидеон, бросив взгляд на карманные часы, золотой цепочкой прикреплённые к его жилетному карману. — Потом нам надо будет возвращаться в Темпл.

— Этого хватит, — ответил граф. — Я пишу быстро, и я могу одновременно писать и говорить.

Гидеон рассмеялся. Казалось, он находит графа действительно остроумным, и, очевидно, он совершенно забыл, что я тоже здесь.

Я кашлянула. Уже почти в дверях он обернулся и вопросительно поднял бровь.

Я ответила тоже молчаливо, потому что вряд ли могла сказать такое вслух: не оставляй меня одну с этими фриками.

Гидеон заколебался.

— Она только помешает, — заявил граф.

— Подожди меня здесь, — сказал Гидеон неожиданно мягко.

— Лорд и Миро составят ей компанию на это время, — продолжал граф. — Вы вполне можете немного расспросить её о будущем. Это уникальная возможность. Она из XXI века, спросите её про автоматические поезда, которые носятся под Лондоном. Или про серебряные летательные аппараты, которые с рёвом тысячи львов поднимаются в воздух и пересекают моря на высоте многих километров.

Лорд так смеялся, что я начала всерьёз беспокоиться о сиденье под ним. Тряслась каждая его жировая складка.

— Что-нибудь ещё?

Я ни в коем случае не хотела оставаться с ним и Ракоци наедине. Но Гидеон только улыбнулся, хотя я и бросила ему умоляющий взгляд.

— Я сейчас вернусь, — сказал он.