8

Я приземлилась на холодный каменный пол с кексом в руке. Во всяком случае, на ощупь это был кекс — вокруг царила беспросветная тьма, хоть глаз выколи. Я должна была впасть в ступор от страха, но как ни странно, совсем не испугалась. Возможно, меня успокоили слова мистера Джорджа, а может быть, я уже просто к этому привыкла. Откусив кусок кекса (действительно вкусный!), я нащупала фонарик и сняла его с шеи.

Только через пару секунд я нашла на нём кнопку. Луч фонаря осветил книжные полки, камин (к сожалению, погасший и остывший) и висевшую над ним картину. Картина была та же самая — портрет путешественника в белом завитом парике, графа Какого-то-там. Собственно говоря, в комнате не хватало лишь нескольких кресел и маленьких столиков, а также — ну ещё бы! — уютного дивана, на котором я сидела.

Мистер Джордж сказал, что я должна просто дожидаться возвращения обратно. Возможно, я бы так и сделала, если бы диван был здесь. Но ведь не повредит, если я выгляну за дверь!

Я осторожно продвинулась вперёд. Дверь была заперта. Может быть, я бы это проверила и при наличии дивана. Ну и ладно. Хорошо, что мне уже не хотелось в туалет.

В свете фонаря я обследовала комнату. Возможно, где-нибудь найдётся указание на год, в который я попала. Например, календарь на стене или на столе.

Письменный стол был завален бумажными свитками, книгами, распечатанными письмами и шкатулками. Луч света выхватил чернильницу с гусиными перьями. Я взяла в руки лист бумаги. Он оказался плотным и шершавым. Написанное на нём было трудно разобрать из-за обилия завитушек.

«Глубокоуважаемый господин доктор», — значилось там. — «Ваше письмо пришло сегодня, оно было в пути всего лишь девять недель. Можно только удивляться такой скорости, если подумать, какой длинный путь проделало из колоний ваше занимательное донесение».

Это было ужасно смешно. Девять недель на доставку письма! А ведь люди по сей день жалуются на ненадёжность британской почты! Ну что ж, значит, я очутилась во времени, когда письма доставлялись почтовыми голубями. Или улитками.

Я села за стол и прочла ещё пару писем. Довольно скучно. И имена мне ничего не говорили. Затем я принялась за шкатулки. Первая, которую я открыла, была набита печатями с искусно вырезанными штемпелями. Я поискала двенадцатиконечную звезду, но там были только короны, монограммы или просто узоры. Очень красиво. Я нашла также печатный воск всевозможных цветов — даже золотой и серебряный.

Следующая шкатулка была заперта. Возможно, в одном из ящиков найдётся ключ? Этот поиск сокровищ становился всё более увлекательным. Если в шкатулке окажется что-нибудь симпатичное, я прихвачу это с собой. Только для проверки. С кексом ведь получилось. Я принесу Лесли маленький сувенир, это же, наверное, не запрещено?

В ящиках стола я нашла ещё перья и чернильницы, письма, аккуратно вложенные в конверты, связку бумаги для заметок, какой-то кортик или кинжал, ятаган и — ключи.

Много, много ключей разнообразных форм и размеров. Лесли пришла бы в восторг! Возможно, в этой комнате к каждому ключу имелся замок, а за каждым замком пряталась тайна. Или сокровище.

Я испробовала парочку ключей, которые хоть немного смахивали на ключ от шкатулки. Но ни один не подошёл. Жаль. Вероятно, там находились ценные украшения. Может, забрать с собой всю шкатулку целиком? Но она не поместится во внутренний карман моей куртки.

В следующей коробке лежала курительная трубка. Очень красивая, с искусной резьбой, возможно, из слоновой кости, но для Лесли не совсем то. Может, принести ей одну из печатей? Или красивый кинжал? Или какую-нибудь книжку?

Разумеется, я знала, что красть нехорошо, но тут был исключительный случай. Я сочла, что имею право на некоторую компенсацию. Кроме того, мне надо было проверить, можно ли вообще переносить предметы из прошлого в настоящее. Я не испытывала ни малейших угрызений совести, и это было удивительно, поскольку сама я всякий раз возмущалась, когда Лесли в отделе деликатесов «Хэрродса» брала больше одной бесплатной пробы или — как давеча в парке — срывала цветочек с клумбы.

Я только не могла выбрать. Кинжал выглядел наиболее ценным. Если камни в его ручке настоящие, то он точно будет стоить целое состояние. Но зачем Лесли кинжал? Печать ей точно понравится больше. Но какая?..

Мне не пришлось принимать решение, потому что в животе опять возник коловорот. Когда письменный стол начал расплываться перед моими глазами, я ухватила первый попавшийся предмет.

Я мягко приземлилась на ноги. Глаза ослепил яркий свет. Я быстренько опустила ключ, который ухватила в последнюю секунду, в карман к телефону и огляделась. Всё было таким же, как только что, когда мы с мистером Джорджем пили чай. Пламя в камине излучало тепло и уют.

Но мистер Джордж был уже не один. Они с Фальком де Вильерсом и хмурым серым доктором Уайтом (и с маленьким светловолосым мальчиком-призраком) стояли посреди комнаты и тихо разговаривали. Гидеон де Вильерс небрежно прислонился спиной к книжному шкафу. Он первый увидел меня.

— Привет, Венди, — сказал он.

— Гвендолин, — поправила я. Боже мой, ведь это не так трудно запомнить. Я же не называю его Гизбертом.

Остальные трое вздрогнули и, повернувшись, уставились на меня. Доктор Уайт — сощурив глаза и с недоверием, мистер Джордж — с очевидной радостью.

— Почти пятнадцать минут, — сказал он. — С тобой всё в порядке, Гвендолин? Ты хорошо себя чувствуешь?

Я кивнула.

— Тебя кто-нибудь видел?

— Там никого не было. Я не стронулась с места, как вы и сказали. — Я протянула мистеру Джорджу фонарик и кольцо. — Где моя мама?

— Она наверху с остальными, — коротко ответил мистер де Вильерс.

— Я хочу с ней поговорить.

— Не беспокойся, ты с ней поговоришь. Позднее, — сказал мистер Джордж. — Но сначала… ох, я прямо не знаю, с чего начать. — Он просто сиял. Чему это он так радовался?

— Моего племянника, Гидеона, ты уже знаешь, — сказал мистер де Вильерс. — То, что ты сейчас переживаешь, он испытал уже более двух лет назад. Правда, он был лучше подготовлен. Будет сложно нагнать всё то, что ты упустила за последние годы.

— Сложно? Я бы сказал, невозможно, — подал голос доктор Уайт.

— Это вообще не нужно, — высказался Гидеон. — Я сам со всем отлично справлюсь.

— Посмотрим, — сказал мистер де Вильерс.

— Я уверен, что вы недооцениваете девочку, — произнёс мистер Джордж и, повернувшись ко мне, продолжил торжественным, почти патетичным тоном: — Гвендолин Шеферд! Ты являешься частью старинной тайны. И для тебя настало время быть посвящённой в эту тайну. Сначала ты должна узнать…

— Не надо торопиться, — перебил его доктор Уайт. — Может, она и унаследовала ген, но это далеко не означает, что ей можно доверять.

— Или что она вообще понимает, о чём речь, — добавил Гидеон.

Ага. Очевидно, он считал меня несколько ограниченной. Самодовольный осёл.

— Кто знает, какие инструкции она получила от матери, — продолжал доктор Уайт. — И кто знает, от кого та, в свою очередь, получила инструкции. У нас остался один хронограф, мы не можем позволить себе нового промаха. Я просто хочу, чтобы вы об этом помнили.

У мистера Джорджа был такой вид, словно ему дали пощёчину.

— Можно также неоправданно всё усложнить, — пробормотал он.

— Я сейчас забираю её к себе в кабинет, — объявил доктор Уайт. — Не в обиду будь сказано, Томас, но для объяснений ещё найдётся время.

При этих словах меня прошиб холодный пот. Последнее, чего я желала, было отправиться с доктором Франкенштейном в его кабинет.

— Я хочу к маме, — сказала я, наплевав даже на то, что я веду себя как маленький ребёнок.

Гидеон презрительно цокнул языком.

— Ты не должна бояться, Гвендолин, — заверил меня мистер Джордж. — Нам нужно только немного твоей крови, а кроме того, доктор Уайт отвечает теперь за твой иммунитет и здоровье. К сожалению, в прошлом людей постоянно подстерегали многочисленные опасные возбудители, с которыми организм современного человека совершенно не знаком. Всё пройдёт очень быстро.

Понимал ли он, как ужасно это звучит? Нам нужно только немного твоей крови… Всё пройдёт очень быстро — кошмар какой-то!

— Но я… я не хочу оставаться одна с доктором Франкен… Уайтом, — сказала я. Мне было всё равно, считает ли этот человек меня вежливой или нет. Кроме того, он и сам не блистал манерами. А что касается Гидеона — пускай он думает обо мне всё, что хочет!

— Доктор Уайт совершенно не такой бессердечный, как тебе может показаться, — сказал мистер Джордж. — Ты действительно не должна…

— Нет, должна! — пробурчал доктор Уайт.

Я потихоньку впадала в ярость. Что он тут изображает, этот надутый гусь? Пусть сначала купит себе костюм нормального цвета!

— Ах вот как? И что вы будете делать, если я откажусь? — прошипела я и тут же увидела, как его злобные глаза за чёрной оправой очков наливаются кровью.

Классный врач, подумала я. Сам себя не может вылечить.

Прежде чем доктор Уайт успел придумать, что же это он такое со мной сделает (моя фантазия моментально нарисовала парочку неаппетитных деталей), в разговор вмешался мистер де Вильерс.

— Я попрошу прийти миссис Дженкинс, — сказал он тоном, не терпящим возражений. — Пока она не появится, с тобой побудет мистер Джордж.

Я бросила на врача торжествующий взгляд — из тех, которые обычно сопровождаются высунутым языком, — но он меня проигнорировал.

— Через полчаса встречаемся в Драконьем зале, — подытожил мистер де Вильерс.

Я не хотела, но при выходе я ещё раз оглянулась на Гидеона, чтобы посмотреть, заметил ли он моё торжество над доктором Уайтом или нет. Очевидно, не заметил, потому что он пялился на мои ноги. Видимо, сравнивал их с Шарлоттиными.

Вот фигня!.. Её были длиннее и тоньше. И уж точно безо всяких царапин, потому что ей не пришлось сегодня ночью ползать среди всякой рухляди вокруг чучела крокодила!


Кабинет доктора Уайта выглядел как самый обычный врачебный кабинет. И доктор Уайт, надевший поверх костюма белый халат и основательно моющий руки, тоже выглядел как самый обычный врач. Только маленький светловолосый мальчик-призрак рядом с ним нарушал привычность картины.

— Снять куртку, задрать рукав, — сказал доктор Уайт.

Мистер Джордж перевёл:

— Пожалуйста, Гвендолин, будь добра, сними куртку и закатай, пожалуйста, рукав.

Маленький призрак наблюдал за всем этим с большим любопытством. Когда я ему улыбнулась, он быстро спрятался за спину доктора Уайта, но через секунду показался опять.

— Разве ты меня видишь?

Я кивнула.

— Не смотреть! — прорычал доктор Уайт, затягивая мне руку жгутом.

— Я не боюсь крови, — заверила я. — Даже своей собственной.

— Другие меня не видят, — сказал маленький призрак.

— Я знаю, — ответила я. — Меня зовут Гвендолин. А тебя?

— Для тебя по-прежнему доктор Уайт, — сказал доктор Уайт.

— Меня зовут Роберт, — ответил призрак.

— Очень красивое имя, — улыбнулась я.

— Спасибо, — отреагировал доктор Уайт. — А у тебя очень красивые вены. — Я почти не почувствовала укола. Доктор Уайт обстоятельно наполнил моей кровью пробирку, затем достал ещё одну и тоже наполнил.

— Она разговаривает не с тобой, Джейк, — подал голос мистер Джордж.

— Ах нет? А с кем же?

— С Робертом, — ответила я.

Голова доктора Уайта дёрнулась кверху. В первый раз он посмотрел прямо мне в лицо.

— Как?

— Ах ничего, — сказала я.

Доктор Уайт пробурчал себе под нос что-то нечленораздельное. Мистер Джордж заговорщицки улыбнулся мне.

В дверь постучали. В кабинет вошла миссис Дженкинс — секретарша в крупных очках.

— Ах, вот и вы наконец, — сказал доктор Уайт. — Томас, ты можешь очистить помещение. Сейчас няней побудет миссис Дженкинс. Сядьте вон там на стул. Только не открывайте рта.

— Как всегда, очарователен, — заметила миссис Дженкинс, послушно усаживаясь на указанный стул.

— Мы скоро увидимся, — сказал мне мистер Джордж, держа перед собой пробирку с кровью. — Иду на заправку, — добавил он улыбаясь.

— А где находится этот хронограф? И как он выглядит? — спросила я, когда за мистером Джорджем закрылась дверь. — В него можно забраться вовнутрь?

— Последняя персона, которая расспрашивала меня о хронографе, через два года его украла, — доктор Уайт вытянул иглу из моей руки и прижал ваткой место укола. — Поэтому ты, конечно, понимаешь, что я воздержусь от ответа.

— Хронограф украли?

Маленький мальчик-призрак Роберт энергично закивал головой.

— Твоя очаровательная кузина Люси собственноручно, — произнёс доктор Уайт. — Я прекрасно помню, как она сидела тут в первый раз. Она выглядела такой же безобидной и неопытной, как ты сейчас.

— Люси милая, — сказал Роберт. — Она мне нравится. — Поскольку он был призрак, то ему, наверное, казалось, что последняя встреча с Люси произошла только вчера.

— Люси украла хронограф? Почему же?

— Почём я знаю? Шизоидные нарушения структуры личности, надо полагать, — пробурчал доктор Уайт. — Очевидно, фамильная черта. Эти Монтрозы — сплошь истерички. А у Люси к тому же ещё явные криминальные наклонности.

— Доктор Уайт! — произнесла миссис Дженкинс. — Это совершенная неправда!

— Разве вы не должны держать рот на замке? — ответил доктор Уайт.

— Но если Люси украла хронограф, то как он может быть здесь? — спросила я.

— Да, как? — доктор Уайт снял жгут с моей руки. — Есть ещё один, умная ты головушка. Когда ты последний раз делала прививку от столбняка?

— Не знаю. Значит, есть много хронографов?

— Нет, только эти два, — ответил доктор Уайт. — От оспы ты, очевидно, не привита, — он посмотрел на мою руку. — Какие-нибудь хронические болезни? Аллергия?

— Нет. И от чумы я тоже не привита. И от холеры. И от ветрянки. — Я вспомнила про Джеймса. — А от ветрянки вообще можно привиться? Или от оспы? Один мой друг, я думаю, от этого умер.

— А я не думаю, — ответил доктор Уайт. — Ветрянка — это одна из форм оспы. И от оспы уже давно никто не умирал.

— Мой друг умер уже тоже очень давно.

— А я думала, что ветрянка — это одна из форм кори, — сказала миссис Дженкинс.

— А я думал, что мы договорились, что вы будете молчать, миссис Дженкинс.

Миссис Дженкинс замолчала.

— Почему вы, собственно, так со всеми недружелюбны? — спросила я. — Ой!

— Всего лишь маленький укол, — прокомментировал доктор Уайт.

— Что это было?

— Ты совершенно не захочешь этого знать, можешь мне поверить.

Я вздохнула. Маленький призрак Роберт тоже вздохнул.

— Он всегда такой? — спросила у него я.

— В основном, — ответил он.

— В глубине души он другой, — подала голос миссис Дженкинс.

— Миссис Дженкинс!

— Ладно, ладно.

— Для начала достаточно. К следующему разу у меня будет твой анализ крови, и будем надеяться, что твоя очаровательная мама принесёт нам твою карту прививок и медицинскую карточку.

— Я никогда не болела. Я теперь привита от чумы?

— Нет. Это особенно ничего не даёт. Держится только полгода и имеет множество побочных эффектов. По мне, тебя просто не надо посылать в чумной год. Можешь одеться. Миссис Дженкинс отведёт тебя наверх к остальным. Я приду через минуту.

Миссис Дженкинс поднялась с места.

— Пойдём, Гвендолин. Ты конечно, голодна, сейчас будет обед. Миссис Мэллори приготовила телячье жаркое со спаржей. Очень изысканное.

Я и в самом деле была голодна. Съела бы даже телятину со спаржей, хотя они не относились к моим любимым блюдам.

— Знаешь, собственно говоря, доктор — человек с добрым сердцем, — объяснила мне миссис Дженкинс по дороге наверх. — Только ему немного трудно проявлять дружелюбие.

— Очевидно, это так.

— Раньше он был совсем другим. Весёлый, всегда в хорошем настроении. Он и тогда носил эти ужасные чёрные костюмы, но по крайней мере с пёстрыми галстуками. А потом умер его маленький сын… ах, ужасная трагедия. С тех пор его как подменили.

— Роберт.

— Да, мальчика звали Роберт, — сказала миссис Дженкинс. — Тебе уже рассказал о нём мистер Джордж?

— Нет.

— Золотой паренёк. Утонул в бассейне на дне рождения у знакомых, можешь себе представить. — Миссис Дженкинс начала считать на пальцах. — Прошло уже восемнадцать лет. Бедный доктор.

Бедный Роберт. Но по крайней мере он не выглядел как утопленник. Некоторым призракам нравилось появляться в том виде, в каком они были на момент смерти. По счастью, мне пока не встретился ни один призрак со стрелой в голове. Или совсем без головы.

У одной из дверей миссис Дженкинс остановилась и постучала.

— Мы сейчас заглянем к мадам Россини. Она должна тебя измерить.

— Измерить? Для чего? — Но комната, куда меня ввела миссис Дженкинс, сама ответила на мой вопрос: это была швейная мастерская, где из нагромождения материалов, платьев, швейных машин, манекенов, ножниц и катушек с нитками мне улыбалась кругленькая женщина с роскошной рыжей шевелюрой.

— Добро пожаловать, — сказала она с французским акцентом. — Ты, должно быть, Гвендолин. Я — мадам Россини, я буду заботиться о твоём гардеробе. — Он подняла сантиметр кверху. — В конце концов, мы же не можем отправить тебя во время оно в этой ужясной школьной фёёрме, n’est ce pas?

Я кивнула. Школьные фёёрмы, как выговорила мадам Россини, были действительно ужясны, без разницы в каком столетии.

— Наверное, сбежалась бы куча народу, если бы ты появилась на улице в таком виде, — продолжила она и воздела руки горе. Вместе с сантиметром.

— К сожалению, мы должны поторопиться, они нас ждут наверху, — сказала миссис Дженкинс.

— Я управлюсь быстро. Сними, пожалуйста, куртку. — Мадам Россини обвила сантиметром мою талию. — Чудесно. А теперь бёдра. Ах, словно юный жеребёнок. Я думаю, что мы сможем использовать многое из того, что я сшила для другой, с какими-то небольшими переделками там и тут.

Под «другой» имелась ввиду, естественно, Шарлотта. Я загляделась на нежно-жёлтое платье с белоснежной кружевной оторочкой, висевшее на вешалке. Такое платье изумительно смотрелось бы в «Гордости и предубеждении». Шарлотте оно бы очень подошло.

— Шарлотта выше и стройнее меня, — заметила я.

— Да, немного, — откликнулась мадам Россини. — Ходячая вешалка. — Она сказала «’одячая», и я захихикала. — Но это не проблема. — Она померила мне шею и голову. — Для шляп и париков, — пояснила она. — Ах как чудесно для разнообразия шить на брюнетку. С рыжими приходится всё время проявлять осторожность по части цвета. У меня уже много лет лежит чудесный отрез из тафты, цвета заката. Ты будешь первая, кому он может подойти!

— Мадам Россини, пожалуйста! — миссис Дженкинс показала на часы.

— Да-да, уже заканчиваю, — ответила мадам Россини, бегая вокруг меня со своим сантиметром и замеряя всё вплоть до лодыжек. — Они всё время торопятся, эти мужчины! Но мода и красота не творятся в спешке! — В конце концов она дружески похлопала меня по спине и сказала: — До встречи, Лебединая шейка!

У неё у самой, как я заметила, шеи не было вообще. Казалось, что её голова лежит прямо на плечах. Но она была действительно милая.

— До встречи, мадам Россини!

В коридоре миссис Дженкинс почти перешла на бег, и мне стоило некоторых усилий не отставать от неё, хотя она была на высоких каблуках, а я — в моих удобных тёмно-синих школьных туфлях.

— Сейчас будем на месте. — Перед нами вытянулся очередной бесконечный коридор. Я не могла себе представить, как тут можно ориентироваться.

— Вы здесь живёте?

— Нет, я живу в Излингтоне, — ответила миссис Дженкинс. — В пять я заканчиваю работу и еду домой к мужу.

— А что говорит ваш муж насчёт того, что вы работаете на тайную ложу, в подвале у которой стоит машина времени?

Миссис Дженкинс засмеялась.

— О, он совершенно не в курсе. В трудовом договоре, который я подписала, есть пункт о молчании. Я не должна рассказывать — ни мужу, ни кому бы то ни было — о том, что здесь происходит.

— Иначе?.. — Наверное, в этих стенах разлагаются бренные останки череды болтливых секретарш.

— Иначе я потеряю работу, — ответила миссис Дженкинс, и это прозвучало так, как будто она бы очень об этом сожалела. — Мне всё равно никто не поверит, — радостно добавила она. — А меньше всего мой муж. У бедняги нет вообще никакой фантазии. Он думает, что я кисну в самой обычной адвокатской канцелярии над самыми обычными актами… О нет! Акты! — Она остановилась. — Я их оставила! Доктор Уайт меня убьёт! — Она нерешительно поглядела на меня. — Ты управишься без меня на этих последних метрах? За углом налево, затем вторая дверь направо.

— За углом налево, вторая дверь направо, без проблем.

— Ты просто сокровище! — Миссис Дженкинс уже убежала. Для меня было загадкой, как это она ухитряется бегать на таких высоких каблуках. Ну а я теперь вполне могла позволить себе некоторый отдых на «последних метрах». Рассмотреть роспись на стенах (выцвела), постучать по рыцарским доспехам (заржавели) и осторожно провести пальцем по картинной раме (пыльная). Когда я поворачивала за угол, до меня донеслись голоса.

— Подожди, Шарлотта.

Я торопливо шмыгнула назад и прижалась спиной к стене. Шарлотта как раз вышла из Драконьего зала, а за ней, схватив её за руку, вышел Гидеон. Надеюсь, что они меня не заметили.

— Как это всё ужасно неприятно и унизительно, — сказала Шарлотта.

— Ни в коем случае. Это же не твоя вина. — Как мягко и дружелюбно мог звучать его голос!

Он в неё втрескался, подумала я, и по какой-то глупой причине меня эта мысль уколола. Я ещё сильнее вжалась в стену, хотя охотно увидела бы, что они сейчас там делают. Держатся за ручки?

Шарлотта была безутешна.

— Фантомные симптомы! Я готова была провалиться сквозь землю. Я действительно верила, что это произойдёт в любой момент…

— Но я на твоём месте думал бы точно так же, — сказал Гидеон. — Твоя тётя, должно быть, сумасшедшая — молчать столько лет! А твою кузину можно только пожалеть.

— Ты так считаешь?

— Подумай сама! Как она справится? У неё нет ни малейшего понятия… Как она сможет нагнать всё то, что мы выучили за десять лет?

— Да, бедная Гвендолин, — сказала Шарлотта, но это отнюдь не прозвучало сочувственно. — Но у неё есть и свои сильные стороны.

Ах, это очень мило!

— Хихикать с подружкой, писать смс-ки, тарабанить наизусть списки актёров из фильмов — всё это она умеет действительно хорошо.

Нет, совсем не мило.

Я осторожно выглянула из-за угла.

— Да, — ответил Гидеон, — увидев её, я так и подумал. Эй, мне тебя будет действительно не хватать — например, на уроках фехтования.

Шарлотта вздохнула.

— Нам было весело, правда?

— Да. Но ты подумай, какие теперь перед тобой открываются перспективы, Шарлотта! Я завидую тебе! Ты теперь свободна и можешь делать что хочешь!

— Я никогда не хотела ничего другого!

— Да, потому что у тебя не было выбора! Но теперь перед тобой открыт весь мир — ты можешь учиться за границей, совершать далёкие путешествия, в то время как я не могу уехать от этого прокля… хронографа больше чем на один день и обречён проводить ночи в 1953 году… Поверь, я бы ни секунды не колеблясь поменялся с тобой!

Дверь в Драконий зал снова отворилась, и оттуда вышли леди Ариста с тётей Глендой. Я быстро спряталась обратно за угол.

— Это им даром не пройдёт, — сказала тётя Гленда.

— Гленда, пожалуйста! Мы ведь одна семья! — ответила леди Ариста. — Мы должны держаться вместе.

— Скажи это лучше Грейс, — отреагировала тётя Гленда. — Это она довела нас всех до этой немыслимой ситуации. Защитить! Ха! Никто, имея хоть каплю разума, не поверит ей! Особенно после всего, что случилось! Но это больше не наша проблема. Пошли, Шарлотта.

— Я провожу вас до автомобиля, — сказал Гидеон.

Вот подлиза!

Я подождала, пока их шаги не стихли в отдалении, а затем рискнула выйти из своего укрытия. Леди Ариста была всё ещё здесь, она устало тёрла пальцем лоб. Она вдруг резко постарела и выглядела совершенно иначе, чем обычно. Казалось, что ей отказала вся её балетная дисциплина и что даже черты её лица пришли в беспорядок. Мне вдруг стало её жаль.

— Привет, — тихо сказала я. — Всё в порядке?

Она немедленно выпрямилась. Казалось, что все проглоченные аршины вновь встали на свои места и вошли в свои шарниры.

— Это ты, — сказала она. Её испытывающий взгляд замер на моей блузке. — Это что, пятно? Дитя, ты действительно должна научиться уделять больше внимания своему внешнему виду!

Промежутки между отдельными перемещениями — если они не контролируются хронографом — разнятся от одного носителя гена к другому. Граф Сен Жермен в своих наблюдениях пришёл к выводу, что носительницы гена женского пола перемещаются во времени гораздо реже и на гораздо более короткие промежутки, чем носители гена — мужчины, однако в наши дни мы не можем этого подтвердить. Длительность неконтролируемого перемещения варьируется с начала наблюдений от 8 минут 12 секунд (первое перемещение Тимоти де Вильерса, 5 мая 1892 года) до 2 часов 4 минут (Маргрет Тилни, второе перемещение, 22 марта 1894 года). Временные рамки, которые можно задать на хронографе, составляют минимум 30 минут, максимум 4 часа.

Не установлено, происходили ли когда-нибудь неконтролируемые перемещения в собственное время жизни. Граф Сен-Жермен в своих записях исходит из того, что из-за континуума (см. том 3, Законы континуума) это невозможно. Настройки хронографа делают перемещение в собственное время жизни неисполнимым.

Из Анналов Стражей, том 2, Общие закономерности.

Загрузка...