Александра. Большая игра. (книга вторая)

Глава 30

(Картинка сгенерирована Анастасией Гречишкиной специально для «Александры-2»).

Кому должна я всем прощаю.

Кто должен мне пусть возвращают.

Как мяч верчу я этот мир!

Что не богач, то рэкетир.

Что может под себя гребёт,

А сам так жалостно поёт,

Что беден, но конечно врёт.

Zay…

Ливонское Королевство. Венден. Конец марта 1516 года от Рождества Христова.

Я смотрела в окно, во внутренний двор дворца. Там шёл развод караула. Глядя на строй солдат, вспоминала, что было сделано за то время, как я взяла Полоцк. Невель тогда сдался без боя. Как только войска Георга фон Фрундсберга подошли к городу, ворота без предупреждения и ультиматума открылись. К Георгу выдвинулась делегация горожан. Они сообщили, что за несколько часов до подхода армии Ливонии, вся городская верхушка, так называемый магистрат, во главе с бурмистром, старостой и замами слиняли из города. Оставшись без управления, горожане решили не испытывать судьбу. Городское немногочисленное ополчение сложила оружие. Представители горожан попросили Георга не подвергать жителей грабежам и насилию и что они готовы оказать помощь продовольствием и тёплыми вещами. За продовольствие Георг поблагодарил. От тёплых вещей отказался, так как его войска были хорошо и тепло одеты. Всё же готовились к походу заранее. Заняв город, полковник двинулся дальше и остановился там, где я ему указала на карте. На берегу Ловати, где на другой стороне располагался город Усвят. Началось стояние на Ловати и за Полоцком на Западной Двине. Спустя несколько дней, после того, как Полоцк и Невель были взяты, к моей ставке на Западной Двине подошли литовские отряды. Их возглавляли маршалок надворный, воевода Трокский Григорий Остикович и литовский магнат, один из богатейших людей Великого Княжества Литовского, маршалок господарский Александр Иванович Ходкевич. Отец моей сержант-дамы, Саши Ходкевич. Я когда узнала об этом, позвала к себе свою фрейлину.

— Александра, ты знаешь, кто будет нам противостоять здесь, на берегах Западной Двины?

— Нет, Матушка.

— Я сама только что узнала. Так вот, Саша, один из двух командующих литовскими войсками, это твой отец. Александр Ходкевич. — Сказав это, я внимательно смотрела на свою сержант-даму. Вообще я предлагала Александре вернуться в Литву. Но она сама отказалась. Попросила меня оставить у себя. Сначала, я хотела, когда Демидов мне передал её, возвратясь из похода на южную Литву, взять выкуп с её отца. Но потом передумала. Оставила у себя, а после, включила её в состав своих сержант-дам. К тому же Саша старалась. И очень переживала, что из-за болезни не смогла участвовать в экспедиции на берега Рейна. Слушала других сержант-дам с восхищением, завистью и страданием, что не смогла сама там участвовать. И вот сейчас для неё настало время экзамена. Самого своего главного. Как она поведёт себя? Захочет ли вернуться к родителю или сохранит мне верность.

— Матушка теперь будет не доверять мне?

— Ну почему не доверять? Я тебе доверяю, как и остальным сержант-дамам. Просто у тебя будет нелёгкий выбор. Остаться со мной или вернуться к отцу, в родительский дом? И если ты решишь вернуться, я тебе не скажу и слова против или в укор. Я не буду тебя осуждать. И не буду тебе препятствовать. Но в этом случае, мы с тобой расстанемся навсегда.

— Матушка, я уже отказалась один раз. Я выбрала себе новый дом. Теперь он здесь, рядом с тобой. Не гони меня.

Я подошла к ней, обняла её.

— Я тебя не гоню, Саша. Ну раз ты решила, значит вопрос закроем и больше к этому разговору возвращаться не будем. Хорошо?

— Да, Матушка.

Литвины прислали парламентёров. Мои батальоны уже были развёрнуты в боевые порядки и только ждали приказа к наступлению. Я сидела в своём походном шатре. Фрося следила, чтобы в жаровне всегда были угли. Недовольно ворчала на палатинов, шастающих туда-сюда. В том числе и на своего мужа. Поджимала губы, глядя недовольно на фрейлин, тоже выходящих или заходящих в мой шатёр.

— Всё шастают, сидеть спокойно не могут на месте. Тепло только выпускают.

Я сидела, читала донесения. В том числе и донесение от Георга фон Фрундсберга.

— Фрось, успокойся. Все делами заняты. Вот и бегают.

В шатёр заглянул Богдан.

— Матушка, там литвины прибыли. Парламентёры. На переговоры. Ты будешь с ними разговаривать, или в шею их гнать?

Я тяжко вздохнула, откладывая очередное донесение.

— Богдан, что значит в шею гнать? Это переговорщики. Ты правильно их назвал, парламентёры. И я уверена, что среди них есть дворяне и бояре. А ты их в шею?

— Да мне то какая разница, боярский сын он, али боярин? Если скажешь в шею гнать, так я их плёткой ещё наверну. И коленом под зад. Значит будешь говорить с ними? Пущать что ли?

— Не пущать, а пускать. Кто там конкретно прибыл?

— Сейчас, Матушка. — Богдан исчез. Минут через пять вновь появился.

— Там это, Матушка, хорунжий Иван Богородский. Ээээ… Барон Вензель. Немец, похоже. Ну и ещё с десяток воев конных.

— Хорунжий и барон⁈ И что хотят?

— Их послали литвинские маршалки… Тьфу ты, эээ… Господарский и ещё какой-то, Христос его знает. Один из них некто воевода Трокский Гришка Остикович и князь Александр Ходкевич… — Сказав это Богдан замолчал, вытаращившись на меня. Я усмехнулась.

— Что, Богдаша?

— Так это, Матушка. Это что получается? Этот Ходкевич сродственник нашей Ляксандры Ходкевич?

— Не просто сродственник, как ты сказал, а родной батюшка.

— Во даже как? А она то знает?

— Знает. Я ей сказала.

— И что княжна? — Это уже спросила меня Фрося, перекрестившись.

— Ничего. Сказала, что не уйдёт. Что её дом здесь в Ливонии… Богдан, так что они хотят?

— Так это, Матушка. Спрашивают зачем ты, Матушка, опять пришла на земли Великого Княжества Литовского?

Я засмеялась.

— Что так прямо и спрашивают?

— Да, Матушка. — Богдан сам засмеялся.

— Значит так, Богдан. Скажи им, что разговаривать я буду с обоими маршалками. То есть, с Григорием Остиковичем и Александром Ходкевичем. Богдан, не Гришкой, а Григорием! И в шею гнать не надо. Особенно бить кого-то плетью! Понял?

— Понял, Матушка. — Богдаша исчез. Я откинулась на спинку стула.

— Фрося, взвар сделай мне. Чай китайский.

Спустя часа три или четыре, литвины опять нарисовались. На этот раз прибыли оба маршалка. Как всегда, об этом мне доложил Богдан.

— Ну вот и ладушки. — Улыбнулась я. А то прислали хрен знает кого. — Богдан, позови сюда княжон и Герцога.

Ульрих Вюртембергский, конечно же, пошёл со мной в поход. И сейчас мои княжны проводили время в его компании. Он что-то там пел им, играя на мандоле.

В шатёр зашли мои девочки. Вслед за ними Ульрих. Все они посмотрели на меня вопросительно.

— Прибыли командующие литовскими войсками. Сейчас они придут сюда. Сержант-дамы. Встаньте полукругом за моим стулом. Ульрих, ты встань с право от меня. Будем разговаривать.

Девочки распределились. Одеты они были, как полагается моим сержант-дамам. Кольчуги с броневыми пластинами. Поверх мундиры. Поверх мундиров шубки. Шубки они сняли. У меня было тепло в шатре. На головах платки и тёплые кубанки. Штаны, высокие, выше колен сапоги. На поясе каждой сабля и пистоль в кобуре. Замерли. Одна рука на эфесе сабли, вторая на торчащей из кобуры рукояти пистоля. Ульрих был в своей кирасе, металлическом шлеме с герцогской короной, меч и пистоль в кобуре. Это он уже у моих перенял. Стол убрали в сторону. Я поставила между своих ног меч «Эскалибур».

В шатёр вновь заглянул Богдан.

— Матушка?

— Пусть заходят.

— Понял.

Вскоре в шатёр зашли два человека. Один из них, явно был отец моей Саши. Фамильное сходство было очевидно. Зайдя в шатёр, Ходкевич замер, увидев свою дочь. Я за ним внимательно наблюдала. Он во все глаза смотрел на Сашу.

— Дочка! Сашенька! — Воскликнул он. Даже сделал шаг вперёд. Ему дорогу сразу заступили мои палатины, которые так же перед этим зашли в шатёр. Илья упёр свою правую руку в грудь князю. Как бы предупреждая его. Я молчала, глядела на него. Назад на Сашу не оборачивалась. В ответ тишина. Ходкевич продолжал смотреть на дочь во все глаза. С ним всё понятно. Взглянула на Остиковича.

— Я вас обоих внимательно слушаю. — Сказала обоим маршалкам. Остикович сориентировался первым.

— Ваше Величество, у меня вопрос…

Я подняла руку, останавливая его.

— У тебя вопрос, воевода Трокский, или вопрос у Великого Князя Литовского и Короля Польского Сигизмунда?

— У Великого Князя Литовского и Короля Польского.

— Тогда слушай, воевода Трокский. Я буду стоять здесь ещё семь дней. Если Сигизмунд сам не явится ко мне на переговоры, я двину свою армию дальше на юг. И всё, что я захвачу, я это уже не отдам. Ты меня понял, воевода Трокский? Или ты надеешься меня остановить, со своими паршивыми пятью тысячами? — Да, литвины привели пять тысяч. Мне уже это доложили. А у меня было 10 тысяч войск, плюс пять тысяч у Георга фон Фрунсберга. Глядя на воеводу Трокского, я усмехнулась. — И не забывай, воевода, что под Невелем стоит ещё пять тысяч отборного войска «Мясника». А Георг очень хорошо умеет воевать. Вы ему со всей своей шляхтой в подмётки не годитесь. А теперь скажи мне, воевода, сколько я ещё городов и земель займу? И ведь всё, что я займу, я не отдам. Всё это станет собственность Ливонской Короны!

— Я понял Вас, Ваше Величество. — Поклонился мне воевода Трокский. — Я всё передам Королю.

— Тогда свободны, оба.

Александр Хадкевич весь наш диалог молчал. Только пристально смотрел на свою дочь. Я посмотрела на него. Он стоял бледный. В его глазах была боль и грусть.

— Князь? Вы слышали, что я сказала воеводе Трокскому?

— Слышал, Ваше Величество. Хочу попросить Вас, Королева. Можно я встречусь с дочерью?

— Можно, Князь.

Взглянула на Сашу. Та стояла бледная, но ничем больше не выдавала своего состояния.

— Сашенька, ты можешь встретится с отцом.

— Да, Матушка. Благодарствую тебе.

Вечером, Саша Ходкевич, сидя на коне, в походной форме с саблей и пистолем на поясе проехала на территорию литовского войска. Дозорные остановили её.

— Я к Князю. К Александру Ходкевичу. — Сказала она.

— Кто ты, пани, и зачем тебе Князь Ходкевич? — Спросил старший дозора.

— Я его дочь. Александра Ходкевич. — Старший дозора, как и все остальные вытаращились на Сашу.

— Простите, Ваша Светлость. — Извинился старший дозора.

— Какое у тебя звание? — Задала вопрос Саша.

— Я всего лишь десятник, Ваша Светлость.

— Проводи меня, десятник, до шатра моего отца.

— Хорошо, Ваша Светлость.

Саша тронула своего коня шпорами. Он двинулся шагом. Впереди семенил десятник с саблей на поясе. Александра ехала через весь воинский лагерь литовского войска. Горели костры, вокруг которых собрались ополчение и шляхта по беднее. Те, кто был побогаче и мог с собой возить пусть небольшой шатёр или палатку, размещались там. На неё обращали внимание. Провожали любопытными взглядами. Шатры воеводы Трокского и Князя Ходкевича располагались, как это и принято, в середине воинского лагеря. Десятник подвёл коня княжны к одному из этих двух шатров.

— Здесь, ясновельможная пани, располагается Князь Ходкевич. Ваш батюшка.

— Благодарствую тебе, десятник. Можешь возвращаться.

Возле шатра стояли двое караульных с алебардами и в пластинчатом доспехе. Саша легко спрыгнула с коня.

— Я к Князю. Александру Ходкевич. Доложите ему, что приехала его дочь, Александра Ходкевич.

Один из караульных заглянул в шатёр, сообщил о прибывшей Александре. Из шатра быстро вышел сам Ходкевич.

— Саша, дочка⁈

— Батюшка. — Юная княжна бросилась к отцу. Они обнялись. Александр Ходкевич, на глазах удивлённых воинов и шляхты обнимая, целовал молодую девушку в странной одежде и вооружённой хорошей саблей в дорогих ножнах и с пистолем, который не каждый шляхтич мог себе позволить.

— Пошли в шатёр.

В шатре было намного теплее, чем на улице. Там стояла пара жаровень, в которых тлели красные от жара угли. Воевода всё продолжал держать в объятиях свою дочь, словно боялся отпустить её.

— Батюшка, ты меня так держишь, словно боишься, что я сейчас исчезну. — Улыбнулась Александра.

— Я всё поверить не могу, что ты здесь, рядом со мной. Неужели Ливонская волчица тебя просто так отпустила? Я думал, что потерял тебя навсегда, когда татары захватили Киев. И что тебя уже продали в Турции в гарем к какому-нибудь поганому турку. Потом узнал, что ты в Москве. Я писал туда. Хотел выкупить тебя. Но пришёл отказ. И что якобы ты сама отказалась. Я в это не верил. Потом до меня стали доходить сведенья, что ты в услужении у Великой Княгини Московской и Королевы Ливонской.

— Всё верно.

— Ты садись, дочка. Может есть хочешь, я сейчас…

— Подожди, батюшка. Я не хочу есть. Я сытая. Давай просто побудем вдвоём. Нам есть о чём поговорить.

— Хорошо, давай поговорим… Сашенька, а что на тебе за одежда? И ещё я видел такие же одежды у других девушек, что с Ливонской Королевой были?

— Это походная форма солдат и офицеров Корпуса, батюшка. Только моя форма женская. Такая же, как и у Матушки-Государыни.

— Ты носишь мужские порты?

— Нет, батюшка. Я ножу женские форменные штаны. Такие, которые положены, согласно воинского устава Корпуса. — Саша улыбнулась, глядя на удивлённое лицо отца. Она расстегнула свою шубку. — Единственное, это шубка. Она не по уставу. Но Матушка велела нам всем пошить такие. Они удобные, чтобы на коне ездить.

Князь смотрел на свою дочь. Оглядел её с ног до головы.

— Странные у тебя сапоги. Длинные, выше колен.

— Конечно, — кивнула Саша, — они защищают ногу не только до колена, но и выше. — Она сняла шубку. Под ней у княжны была кольчуга с броневыми пластинами на груди и животе. С наручами и наплечниками. Воевода смотрел на кольчугу. Хмыкнул.

— Дорогая бронь, Саша.

— Дорогая. Она не из железа. Из стали. Так что просто так её не пробьёшь.

— А сабля?

— И сабля у меня стальная. Булатная. Ладно, батюшка. Расскажи лучше, как там матушка? Как братья? Как сестра, Софьюшка?

— С ними всё хорошо. Матушка твоя, слава богу, жива и здорова. Брат твой Ваня правда хворает. Иероним, брат твой младшенький, совсем взрослый становится. Девками дворовыми интересуется во всю. — Князь усмехнулся. Саша тоже. — Гриша, три годика ему исполнилось. Тоже с ним всё хорошо. Соня, скоро понёву наденет, девушкой становится. Ждём с Василисой, когда первую кровь уронит. Ты у меня старшенькая, любимая самая, Сашенька. Слава богу с тобой всё хорошо. Домой вернёшься. Там и жених у тебя есть. Сговорился я уже за тебя, дочка.

— И кто же это, батюшка? — Улыбнулась Саша.

— Сын достойных родителей. Я не стал сватать тебя за человека старше тебя намного, хотя такие и были. Сговорился с Михайлом Васильевичем Збаражским-Вешневецким. За его второго сына Фёдора. И приданное за тебя мы с матерью твоей уже собрали. Хорошее. Не стыдно будет тебе людям в глаза смотреть. И землицу я дам за тебя с городом и несколькими деревнями… Сашенька, что так смотришь на меня? Ты не беспокойся, Фёдор Вешневецкий молод. Красив. Тебе он понравится…

— Батюшка. — Саша, улыбаясь, обняла отца. — Верю я, что счастья мне желаешь. Да только ты поторопился. Замуж я пойду только с благословения Матушки-Государыни. Великой Княгини Московской и Королевы Ливонской Александры Комниной-Нибелунг. Я вас с матушкой и братьями, и сестрой очень люблю. Но я уже не принадлежу себе. Я принадлежу ей. Её Величеству. И я буду следователь за ней туда, куда она скажет. Прости, батюшка.

— Как это ты ей принадлежишь? Ты моя дочь. И я решаю, что тебе делать и за кого замуж идти.

Саша отрицательно покачала головой.

— Нет, батюшка. С того момента, как меня захватили татары, я уже не принадлежала семье. Они меня не тронули и подарили меня молодому офицеру Корпуса. Но он тоже меня не тронул. Их так в Корпусе воспитывают. Для них честь превыше всего. Он привёз меня в Москву и передал Государыне. Она была добра со мной. И приняла к себе, в свой ближний круг, который она называет свой ближний двор. Кроме меня в нём ещё княжны. Все разные. Есть Ксения, она самая первая стала фрейлиной Её Величества, русская княжна из рода Остожских. Есть итальянская княжна, Паула. Её отец Князь Пандольфо контр-адмирал Ливонского флота. Есть польская княжна, Агнешка. Есть даже персидская княжна, Айтан.

— Так все эти девы возле Королевы и есть…

— Сержант-дамы Корпуса и её фрейлины. И я тоже, батюшка. И повидавшись с тобой и поговорив, я вернусь назад.

— Она тебя заставляет? Ты чего-то боишься?

— Матушка меня не заставляет. И я ничего не боюсь, но служу ей по зову своего сердца. Я сама, отец. Понимаешь, сама принесла ей присягу, то есть клятву верности. И я пойду до конца.

Князь некоторое время молчал. Потом посмотрел на дочь. Было видно, что он раздражён. Но Саша была спокойна.

— А если я сейчас повелю, взять тебя и увести в наше поместье?

— И тем самым, батюшка, совершишь самую свою большую ошибку. Я тогда прокляну весь род Ходкевичей. Да, батюшка. Весь род. А своего мужа, которого ты мне выбрал, я зарежу в брачной постели, а потом сбегу к Матушке и только она решит, как мне жить дальше. Что так смотришь, отец? Удивлён? Не удивляйся. Мы все такие, кто входит в её ближний круг. В её двор. Я пришла поговорить с тобой не только, как твоя дочь, но и как сержант-дама Корпуса и посланец Её Величества.

Саша замолчала. Князь тоже молчал. Думал. На его скулах играли желваки. Вот он поднял тяжёлый взгляд на свою 17-ти летнюю дочь.

— Значит проклянёшь? Весь род?

— Да, прокляну. Но ты же этого не сделаешь? Посмотри мне в глаза, батюшка.

— Саша, ты хоть понимаешь, что сказала?

— Понимаю. Поэтому и сказала.

— После таких слов, ты должна уйти. Иначе я сам прокляну тебя.

— Прокляни. Ничего, Матушка меня отмолит у Богородицы. Но тогда твоё проклятье опять же вернётся в наш род, батюшка. Ну так что? Мы будем с тобой разговаривать нормально или как? Или меня сейчас хватать будут? Предупреждаю, я хорошо владею саблей и заряд у меня в пистоле есть. Так что двух-трёх твоих жолнежей я уложу. Это как минимум. Матушка хорошо умеет учить своих учениц. А я, батюшка, очень старательная в учёбе. Вся в тебя!

— Что же это значит, Сашенька? Если завтра бой, то ты пойдёшь против меня?

— Пойду, батюшка. Но у меня вопрос, а надо ли воевать?

— Поясни?

— Батюшка. У Её Величества войск больше, чем у вас здесь.

— А откуда она знает сколько у нас войск?

— Знает. Всех уже сосчитали. Так вот, у вас пять тысяч. У Матушки десять. Они хорошо вооружены, лучше, чем твоё воинство. Мало того, под Невелем стоит ещё пять тысяч Георга фон Фрундсберга. А на восточной границе, в районе Смоленска, стоят ещё и войска Великого Князя Московского. Но это ещё не всё, батюшка. В степи собирается большая орда. Ты понимаешь, что произойдёт в случае продолжения войны Ливонии с Великим Княжеством Литовским?

— Они вторгнутся в наше южное подбрюшье.

— Да. Но они не просто вторгнутся. Они займут города и деревни, и не уйдут оттуда, пока Великий Князь Литовский не отдаст эти земли им. А по сути Москве. А нужно ли это Сигизмунду? Орда будет большая. Гораздо мощнее, чем при хане Бату. Плюс у них будет артиллерия, даже лучше, чем в четырнадцатом. И их будет очень много. До ста тысяч сабель. И ещё. Принцесса Елена построила в Москве какие-то печи, которые варят чугун. И ещё одни печи, которые этот чугун переплавляют в сталь. Много стали. Из которой делаются доспех и оружие. Много оружия. И этим оружием она вооружает степь. Так что кочевники придут в Великое Княжество Литовское и Русское хорошо вооружёнными. Защищёнными сталью, а не дрянным железом. Или вообще в драных халатах. И придя в Литву, они не уйдут.

— А что сделают?

— Они отдадут эти земли Великому Князю Московскому. Василию. Он спит и видит, как вернёт их в лоно русского государства. Ибо это земли не Литвы. Они исторические русские земли. И православные этих земель поддержат Москву.

— Поддержат ли?

— Поддержат, батюшка, поверь. У Сигизмунда мало времени. Матушка сказала, что если она не получит ответ, через седьмицу, то двинет войска дальше. И она двинет. Не надо Королеву вводить в ярость.

— Скажи, дочка, это правда, что Александра самолично била князя Шуйского по лицу железным прутом?

— Правда, батюшка. Не просто железным прутом, а раскалённым на жаровне. Так мне рассказали другие сержант-дамы. Батюшка, Королева не хочет идти дальше. У неё летом будут дела на Балтике. Она хочет заключения мира с Сигизмундом. Но это не значит, что Сигизмунд может ставить ей какие-то условия. Не надо её испытывать. Не надо вводить её в искушение и ненависть. От этого всем будет только хуже. Надо закрепить статус-кво на тех границах, на которых стоят её войска.

— Не понял. Что значит статус-кво? Это что за слово?

— Так Матушка называет позиции сторон, перед началом переговоров. Батюшка, вы проиграете. Поверь мне. Все, кто выступал против Её Величества проигрывали. Ливонские войска, это монолит. А ваши нет. В литовском войске чуть ли не каждый шляхтич со своим отрядом действует сам по себе.

— Ну не так уж и сам по себе. — Улыбнулся князь.

— Ну почти так, отец.

— Скажи Саша, а что это за Девятый Испанский легион?

— Матушка возродила древний римский легион, боевую единицу римской армии. Девятым Испанским, почти полторы тысячи лет назад командовал её предок, Гай Септимий Дука. Она нашла аквилу легиона, золотого орла и вновь водрузила его на древко. Это значит, что легион возродился. В легионе может не быть ни одного солдата, но пока орёл на древке, легион жив. Легион, это символ древности её рода, преемственность власти. А сейчас легион не просто символ, это ещё и боевое подразделение Корпуса. Туда набирают только самых лучших. Отбор в легион начался ещё в Москве. Знаешь, когда Её Величество объявила набор рекрутов-легионеров, туда поехали чуть ли не со всей Европы. Было очень много испанцев. Причём не сопляков, а настоящих ветеранов, которые умеют держать оружие в руках. Французы, немцы, фламандцы, итальянцы. И что самое удивительное, довольно много было поляков. Легион почти сформирован. Сейчас его численность почти три тысячи легионеров. Матушка хочет довести легион до четырёх с половиной, пяти тысяч. Как это было во времена Великого Рима.

— И сколько же она платит им?

— Хорошо платит. Поверь, батюшка. Но и спрашивает очень жёстко. И в легионе есть правило, не важно кем ты был раньше. Не важно какую воинскую должность занимал. Не важно, какие боевые заслуги у тебя есть, хотя это учитывают при приёме. Не важно кто ты, бывший смерд или благородный дворянин. В легион ты приходишь на должность простого легионера. Рядового солдата. Но у тебя есть возможность карьерного роста. А чтобы занять офицерскую должность, ты обязан окончить кадетский Корпус. Поэтому все офицерские должности занимают выпускники кадетского Корпуса. И конечно, легион формируется с учётом того, что уже появилось огнестрельное оружие, то есть, имеются мушкеты, артиллерия. В легионе есть пикинеры, кавалерия из тяжёлый кирасир и легких драгун. И самое главное, это мушкетёры с их мушкетами. Мушкеты наших мушкетёров легче, чем в других европейских армиях. Но стреляют точнее, дальше и более скорострельные. А ещё у них штыки есть, кои на ствол мушкета надеваются. И ими колоть можно. Вот когда Полоцк взяли, там один конный отряд хотел прорваться через войска Её Величества. Сначала они столкнулись с кирасирами легиона, а потом, кто остался жив, их мушкетёры расстреляли и перекололи штыками. Никто не ушёл.

— Знаю я. Уже сообщили. То отряд хорунжего Олеся Коренного был… Саша, если ты говоришь, что там и испанцы, и итальянцы, и французы, и прочие, как же они понимают друг друга?

— Учат русский язык. Хочешь быть в легионе, учи русский.

— И что, учат?

— Учат, батюшка. Ещё как учат.

— Чудно… Ты говоришь легион сейчас здесь?

— Здесь. И здесь, если вы решитесь на сражение, он пройдёт своё первое боевое крещение. Но я бы не советовала, отец. Вы будете разбиты.

— Ты так уверена?

— Уверена. Даже не сомневайся.

— Саша, я не хочу неволить тебя. Но ты хорошо подумала, насчёт того, чтобы не возвращаться в отчий дом?

— Вот и не неволь меня, отец. И я хорошо подумала и давно уже всё решила.

— А как же тогда быть с Фёдором?

— А никак. Он может подождать пока Софья не войдёт в брачный возраст и вы отдадите её ему или пусть ищет себе невесту в другой семье.

— А с приданным твоим, что делать?

— Отдайте его Софье. Батюшка, Её Величество заботится о нас. Мы ни в чём не испытываем нужды. На каждую из нас открыт счёт в Ливонском Королевском банке, куда Государыня кладёт постоянно деньги. Плюс она постоянно одаривает нас разными вещами. Дорогими. У меня есть такие украшения, подвески, кольца, ожерелья, которых я, живя дома, никогда не видела. Очень дорогие, батюшка. Я не бедная. Это ещё вопрос, кто из нас богаче, я или такая же княжна здесь в Великом Княжестве Литовском или Королевстве Польском. А насчёт замужества… Матушка-Государыня сказала, что выдаст нас замуж за того, кого мы сами себе выберем. Вот итальянская княжна Паула, вышла недавно замуж за офицера Корпуса, Ваню Васильчикова.

— Васильчиков?.. Подожди, это не сын ли князя Фёдора-старшего Васильчикова?

— Его самого.

— Знаю его. Добрый воин. Ну а ты, Сашенька, присмотрела кого себе? — Он улыбнулся, глядя на дочь. Саша тоже улыбнулась.

— Нет ещё, батюшка. Пока никто не приглянулся, чтобы я захотела женой его стать. Да и молода я ещё, как говорит Матушка-Государыня. Мне ведь всего 17 лет.

— Тебе уже 17 лет. В твои годы уже замужем крепко девы и детей имеют.

— Вот именно, имеют. Но всегда ли эти дети выживают? И сколько таких молодых матерей сами умирают во время родов?

— На то воля божья, дочь.

— Нет. То не воля божья. Матушка говорит, что это от незнания. И что рано девочек выдавать замуж, ещё не окрепших телом своим, это преступление. То, что девушка уронила первую кровь, это не показатель, что её можно класть под мужчину. Нормальный возраст для рождения первого ребёнка, это начиная с 18 лет, как минимум. Так говорит Государыня. А она лекарка знаменитая. Знает, о чём говорит. А когда Паула замуж вышла, она предупредила её и Ваню Васильчикова, чтобы с детьми погодили год, а лучше два. Пауле тогда 18 исполниться. И тогда можно будет дитя зачать. Так что, батюшка, замуж я пока не собираюсь. А когда срок придёт, Государыня мне сама мужа найдёт, конечно, если он мне понравится, и я соглашусь стать его женой.

— Господи, что за времена настали, если ты детям своим не указ, как родитель?

— Ну вот, батюшка. Увидела тебя, поговорила и на душе легче стало. Пора мне. Проводи меня.

Князь встал. Смотрел на дочь. Потом обнял её, прижав к себе.

— Ну что же. Неволить тебя не буду. Может оно и хорошо, что ты у Ливонской Королевы во фрейлинах ходишь. Может оно и к лучшему. Спаси и сохрани тя Господь, дочка. Пойдём, провожу тебя.

Они вышли из шатра. Александра вскочила на коня. Устроилась в седле. Князь тоже оседлал своего скакуна. Они медленно поехали к дозору. Там, сидя оба на конях, рядом друг с другом, обнялись ещё раз.

— Прощай, батюшка. — Сказала юная княжна и направила коня в сторону ливонского лагеря.

— Прощай, дочка. — Князь смотрел вслед всадницы, удаляющейся всё дальше и дальше. Перекрестил её вслед.

— Храни тебя Господь, доченька…

Литовские войска тогда не решились начать битву. Мы так и стояли друг против друга почти семь дней. На исходе шестого дня из Варшавы, куда переехал королевский двор из Кракова, прискакал гонец, который сообщил, что Великий Князь Литовский и Король Польский Сигизмунд готов начать переговоры о мире с Королевой Ливонии и Великим Князем Московским. Начались длительные переговоры. Литвинам пришлось утереться и согласится на потерю почти всех земель на севере, которые были захвачены ливонскими войсками. А полякам смирится с потерей земель бывшего Тевтонского Ордена, которые так же отошли ко мне, фактически отрезав Польшу от Балтики. Но сил у разорённого постоянной войной на востоке, юге, севере и западе, Великого Княжества Литовского и Королевства Польского уже не было. Сигизмунд, заключив мир, решил провести реформы, направленные на укрепление королевской власти. Но тут же столкнулся с сопротивлением магнатов и шляхты. А последующие за этим события поставили жирный крест на его планах…

Вспоминая всё это, я улыбнулась. В феврале я увезла детей назад в Москву. Впереди у меня была подготовка к войне с английским флотом. Надо было готовится. В первую же ночь, по моему возвращению в Москву, уложив детей, пришла в нашу с Василием опочивальню. Он уже был здесь. Сразу же сгрёб меня в свои объятия.

— Вася, ты чего меня всю ощупываешь? — Засмеялась я, оторвавшись от его губ после долго поцелуя. — Проверяешь, всё ли на месте?

— Соскучился я по тебе шибко, Саша. Всё скачешь туда-сюда. Никак успокоится не можешь. И да, проверяю, всё ли на месте.

— Насчёт скакания туда-сюда, так ты знал, кого в жёны берёшь. Взял бы себе боярышню какую, чтобы ровно на толстой заднице сидела и ждала тебя…

— Не надо мне никого, кроме тебя. — Он продолжал тискать меня. Вновь впился в мои губы своими.

— Вась, так может мы с тобой разденемся? — Спросила его, после поцелуя. — Без одежды то, всё лучше проверять, всё ли у меня на месте? Там ты и посмотришь и руками проверишь всё. Можно губами и… — Я погладила его штаны в районе паха. Почувствовала его напряжённую плоть. Улыбнулась и облизала себе похотливо губы.

— Вот что ты творишь, Александра? — Застонал супруг.

— Как что, любый мой? Соблазняю мужа своего. Я тоже по тебе соскучилась. Давай я помогу тебе раздеться. Кафтан снимаем.

Стащила с него кафтан, потом верхнюю рубаху. Развязала пояс с кинжалом и отбросила его в сторону. Василий сел на постель. Я сняла с него сапоги, штаны. Он остался только в нательном белье. Глядя на него, стала сама раздеваться. Огонь страсти разгорался в глазах Великого Князя. Когда я сама осталась в нательно короткой рубашке, он протянул руки ко мне.

— Саша, иди сюда.

— Подожди. — Скинула рубашку, избавилась от нижнего белья. — Вот теперь можно. Встала перед ним. Повернулась вокруг своей оси. — Ну как, Великий Княже, всё на месте у меня, ничего не пропало?

Василий зарычал, схватил меня и подгрёб под себя, одновременно избавляясь от портков. Обнимала его и сама впилась в его губы поцелуем. Почувствовала его разгорячённую плоть в своём лоне, куда он зашёл рывком. Ничего, я уже была готова, так как сама возбудилась. Василий брал меня грубо. Рывками. Но мне всё равно было хорошо. Даже стала двигаться в такт его движениям.

— Давай, любимый, сильнее люби меня… Ещё сильнее. — Стонала под ним, ещё больше распаляя его. Вот по его телу прошлась дрожь. Он застонал в накатывающем на него наслаждении. Сделал ещё несколько движений внутри меня, потом плотно прижался ко мне, погрузив свою плоть глубоко в моё лоно и стал наполнять меня своим семенем. Я сама задрожала и вскрикнула, испытывая бешеный оргазм. Билась под ним. Он же крепко меня держал в своих объятиях. Пошёл откат у обоих. Я расслабилась. Закрыла глаза и лежала так. Он на мне. Слушая его быстрое и глубокое дыхание, тихо прошептала ему в ухо.

— Что, любый мой, запыхался?

Он отстранился, опираясь на локти.

— Кто запыхался? Я что ли?

— А кто ещё то? — Улыбалась, глядя на него. Он хотел уже покинуть меня, но я положила руки на его ягодицы и надавила на них. — Не надо, Вась. Побудь во мне ещё немного. Мне так хорошо.

Полежали с ним так немного. Потом продолжили, сменив позу. Василий тогда брал меня три раза. Наконец, угомонился. Да и я тоже успокоилась. Лежала у него на груди, поглаживала.

— Значит отобрала всё же Полоцк у Сигизмунда? — Усмехнулся супруг. Почувствовала его ладонь на своей спине. Он провёл ей вдоль позвоночника и сместил на мою ягодицу. Начал её потихоньку мять и поглаживать.

— Отобрала.

— Мне отдать не желаешь?

Я отстранилась, приподнявшись на руках.

— Ну вот, Вась, начинается вымогательство и шантаж.

— Что ещё за вымогательство?

— А то, любимый. Пойми, мне Полоцк нужен. И не потому, что я его Андрею обещала отдать, а потому, что у меня в Ливонии сплошь одни католики. А мне надо разбавить их православными. Сейчас юг Ливонии, с учётом отобранных земель у Литвы, в большинстве своём православный. И это хорошо. Они моя опора в случае чего.

— Ты чего-то боишься? Мятежа?

— Нет. Но в немецких землях, да и не только у них, у свеев и норвежцев тоже, набирает силу идеи Реформации. То есть, реформы католической церкви. У монастырей отобрать земли. Изменить сами церковные обряды, сделать их более аскетическими. Брожение идёт. И на мои земли это тоже перекидывается. И это как предчувствие.

— Предчувствие чего, Саша?

— Я тебе уже говорила. Предчувствие смуты и большой крови. И я хочу избежать у себя этого. Там в Империи пусть они хоть перережут друг друга, мне нет до них дела, но не у меня, в моём Королевстве. Я тут взяла уже на заметку вождей этой Реформации, которые живут на моей территории. Вызвала к себе, поговорила с ними. Дала понять, что не буду против них, но предупредила, что крови и погромов не допущу и буду карать жестоко.

— То есть, Саша, ты допустила у себя ересь? Пусть она и против латинян?

Я села на постели. Василий стал поглаживать мои длинные волосы. Пропускал их между своими пальцами.

— Понимаешь, Вась, всё дело в том, что идеи Реформации ещё не сформировались до конца. Но они сформируются и будут иметь большую поддержку среди населения.

— Ну мало ли ереси было? Латиняне справлялись с ними. Одни катары только чего стоили. И ничего.

— Нет, Василий. Здесь, на этот раз Рим не справится. Будет большая кровь. Я знаю это. И у себя хочу её избежать. Запретами и казнями, в данном случае, ничего не добьёшься. И можешь сделать только хуже. Здесь нужно действовать тоньше и хитрее.

— Ну тебе то хитрости не занимать, Александра. Ты же византийка. А кто самые хитрые и коварные? — Я оглянулась. Василий улыбался. Улыбнулась в ответ.

— Ладно, я разберусь с реформаторами. Скажи, Василий, что решил с братьями своими?

Василий помрачнел. Тоже сел рядышком.

— Здесь они все. В Москве. А Андрей в темнице, у Вяземского. Два раза его на дыбу вешали. Сначала упирался и всё отрицал. Потом всё же сознался. Милости просит. Никого из братьев в качестве помощников в злодействе и воровстве не указал.

— Не указал потому, что надеется на милость.

— Всё же ты думаешь, что они тоже замешаны? — Спросил Василий.

— Кто-то из них замешан. В этом я уверена. Но вот кто? Подозрения здесь больше на Юрия. Он второй по старшинству, после тебя. И амбиции у него есть. Он недоволен твоим самодержавным управлением. Тоскует по временам вашего батюшки, когда твои дяди, младшие братья Великого Князя, Борис и Андрей Горяй, сумели вынудить твоего отца уступить им перед стоянием на Угре. Побежали к Великому Князю Литовскому. А ведь это, Вася, был фактически мятеж. И это в тот момент, когда решалась судьба всего Русского государства, быть ему или не быть. Так как на Москву шла Орда хана Ахмата.

— Я всё это знаю. Мне тогда год исполнился всего лишь.

— Всё верно. А теперь сам подумай, удельщина ещё сохраняется. Правда не в таком качестве, в котором она была при твоём отце и тем более, не та, которая была при твоём дедушке. При Василии Тёмном эта удельщина привела к гражданской войне между братьями. При твоём отце чуть было не привела. И если при твоём отце столицей, то есть Москвой владели все братья, а не только один Великий Князь, то сейчас ты один ей владеешь, так ведь, Васенька?

— Так.

— Вот. Твои братья в отличии от братьев твоего отца, не имеют права чеканить свою монету. Слава богу, твой батюшка запретил это. Не имеют права устанавливать самолично сборы и налоги. Это уже ты запретил и правильно сделал. Судебной властью они обладают только в своих уделах, а при твоём отце его братья обладали судебной властью и в Подмосковье. Они много, в чём ограничены. И это им не нравится.

— Почему ты всё же думаешь на Юрия?

— А кто? Дмитрий? Его нельзя исключать. Никакими воинскими талантами и умениями он не обладает. Достаточно вспомнить его поход на Казань, когда он по твоему поручению возглавлял русское войско. И дважды потерпел поражение от казанцев. А вот как управленец, он хорош. И свой удел он хорошо укрепил. Его двор насчитывает много известных и влиятельных фамилий. Князья Хованские у него обитают. Ростовские Рюриковичи, Морозовы, Вельяминовы, Волынские, Полевые. Можно этот список и дальше продолжать. И все они ему преданы. Он их истово защищает. Семён, князь Калужский? Нет, этот навряд ли. Хотя как раз он и обладает воинским умением и смекалкой. Достаточно вспомнить, как он разгромил крымчаков четыре года назад на Оке. Но князь не интриган. Он довольствуется своим уделом и дальше не лезет. Амбиций у него нет. Может разрешишь ему женится, Вася?

— Уверена?

— Скорее да, чем нет. Но, это после того, как пройдёт суд над Андреем. И судить пусть его будут твои братья. В присутствии Митрополита и бояр Думы. Обвинителем пусть выступит дьяк Василий Аргамаков. А ты посмотришь, как твои братья будут судить Андрея. Пусть допросят самого Андрея, его пса Никитку. Допросят ляха Яна. И третьего, которому я жизнь сохранила. Так что злодейство, предательство и воровство будет доказано. И наказание за это одно, топор палача. Вот пусть братья и вынесут его. А заодно повяжут себя кровью брата. А не будут тебя в этом винить. Я тебе уже предлагала такой вариант.

Василий смотрело на меня. Потом покачал головой.

— Да, Сашенька. Плохо иметь тебя во врагах.

— Зато хорошо иметь в жёнах.

Василий кивнул, глядя на мою обнажённую грудь. Провёл по правой груди ладонью, чуть сжал между пальцами сосок. Он напрягся. Я улыбнулась.

— Что, муж мой, вижу, ты отдохнул? Хочешь жену свою опять поять? Где там наш красавчик? — Протянула руку к его естеству. Василий засмеялся…

Андрея судили в Грановитой палате. В присутствии Митрополита, думских бояр и Великого Князя. Я тоже там присутствовала. Сидела рядом с Василием. Мой трон был немного по проще, чем у Василия. Всё же я тут была не Королевой Ливонской, а Великой Княгиней Московской. Мы и так уже нарушили вековые традиции предков, которые не предусматривали наличие на московском троне женщины. Но на это можно было не обращать внимания. Тем более, нападение с целью душегубства и воровства было направлено против меня. Василий был одет в свои церемониальные одежды, принятые в Москве у Великих Князей, в шапке Мономаха. На мне было платье, закрытое, но не такое, какое носят Великие Княгини в Москве, а то, которое я носила в Вендене. На голове платок и сверху корона, в которой я короновалась в Ливонии. Большая Королевская Корона оставалась в столице Ливонии.

Андрей сознался в подготовке и осуществлении нападения на меня. Сознался в том, что хотел завладеть казной, а потом бежать в Литву. Его слова подтвердил боярский сын Никитка. Так же был допрошен и Ян Собесски.

Князь Андрей, в рубище, стоял на коленях.

— Милости прошу брат. — Просил он, обращаясь к Василию. Но тот молчал. Он вообще не произнёс ни слова за всё время суда. Обвинял князя дьяк Аргамаков. Читал опросные листы. Митрополит молчал, сидя на своей лавке и опёршись на свой посох. Выражение его лица было довольно мрачным. Бояре тихо переговаривались между собой. По обе стороны тронов застыли рынды с топориками, которых я в своё время упразднила, но Василий вернул их, ибо нечего. Ещё попенял мне потом. Ну и ладно. Но за рындами стояли мои палатины, которые, по моему мнению, были более эффективны в случае открытого нападения на Государя и Государыню. Но хочет Вася боярских детей в белых одеждах с дурацкими топориками, так пусть будут. Мои фрейлины не присутствовали. Они сидели в своих покоях.

Когда Аргамаков закончил, в зале наступила тишина. Все смотрели на Великого Князя.

— Что скажешь, Великий Государь? — Задал вопрос Митрополит.

— Что я скажу? Горько мне, Владыко. Горько и больно, что брат мой единоутробный уподобился татям поганым м ворам. Чего не хватало ему, Владыко, что он пошёл на душегубство? Убийства купцов, воровство, грабёж. Сговор с иноземцами и врагами нашими. Покушение на убийство Великой Княгини Московской. Покушение на грабёж и поток Великокняжеской казны. Убийства государевых людей. Что я должен сказать? Пусть братья мои скажут. Пусть они вынесут Андрею своё решение. А я промолчу… Пока промолчу. Послушаю и посмотрю, что они решат. Это чтобы не обвиняли меня потом в чём-то против брата моего. Они пусть решают. А ты, Владыко, и вы, бояре, утвердите приговор. — Василий встал со своего трона. Посмотрел на меня. — Пошли, Княгиня, оставим их, пусть решают не в нашем присутствии.

Я тоже встала.

— Княгиня, а что ты скажешь? — Обратился ко мне Митрополит.

— То же самое, что и Великий Государь, муж мой. Не след мне поперёк супруга говорить. — Ответила, глядя на Владыку. Он кивнул мне. Василий повернулся и пошёл к выходу, который был за троном. Я подобрала свои многочисленные юбки спереди и двинулась за ним. Мы прошли в детскую. Там сняла корону и взяла на руки Костика. За то время, что я отсутствовала, будучи в Ливонии, мне показалось, что сына подрос. Такой карапуз упитанный. Смотрел на меня своими глазищами.

— Что так смотришь, княжич? — Улыбнулась ему. Поцеловала его в лобик. Он улыбнулся мне. Василий сел на лавку. Здесь же находилась Елена, держала на руках дочь. Посмотрела на меня вопросительно. Я пожала плечами.

— Решают, что делать с князем Старицким. — Ответила ей. Сама тоже села на лавку. Ко мне на колени полезла Даша.

— Ляля Кося. — Произнесла княжна.

— Правильно, золотце моё. — Улыбнулась ей и поцеловала девочку в макушку. Одной рукой держала сына, другой прижимала к себе дочку. Василий смотрел на нас. Потом улыбнувшись, отложил свой посох.

— Саша, дай мне Константина.

Удерживая Дарью, отдала Василию сына. Села рядом с Ленкой.

— Лен, три дня уже здесь, а к тебе на рабочую площадку всё времени нет забежать.

— А чего туда бегать?

— Как чего? А посмотреть, как паровик работает.

— Нормально работает. Правда после каждой продувки конвертера, приходится менять места сочленений. Без подшипников совсем труба. И смазка дёгтем не то, что надо. Хорошо, что обещали готовое железо с Урала поставлять. Вроде там Строганов сложил домну. Но не знаю. Посмотрим, что у него получится.

— А порох, ну этот из льна, делается?

— Делается. Не так быстро, конечно… Не надо, Саша, на меня так смотреть.

— Как я на тебя смотрю?

— Как будто я у тебя мильЁн стащила. Четыре пуда сделали.

— Всего четыре? Лен, ты издеваешься?

— Знаешь что? Великая Княгиня… Великий Государь, скажи супруге своей, чтобы успокоилась. Ей сколько не дай, всё мало.

Василий усмехнулся, качая сына на руках. Малыш пытался уцепится отцу за бороду и за усы. Ленка продолжала недовольно бурчать.

— Ладно, хорошо, четыре пуда, значит четыре пуда. И то хлеб. Спасибо, сестрица.

— Ну вот. А то мало ей. Жадная ты, Саш, становишься, просто безобразие какое-то. Черным порохом вонючим обойдёшься. Его достаточно намололи. Сделали крупнозернистый. По своим боевым качествам, он лучше, чем то, что сейчас используют. Горит быстрее и не так гигроскопичен. Ещё бы добраться до залежей калиевой селитры в Индии и вообще красота была бы. Я бы тебя порохом завалила бы.

— Мы об этом потом поговорим. А бомбы с белым фосфором?

— Великий Государь, вот что ей? Нет, чтобы о чём-нибудь хорошем поговорить, так нет, ей боНбы, порох, пушки, ружья. Ужас какой-то. Ты вообще, Сань, женщина или кто?

— Женщина. Вон, у Василия спроси, он скажет. И ты зубы мне не заговаривай. Сначала бомбы. Потом про твою косметику поговорим.

— БоНб с белым фосфором изготовили шестьдесят три штуки на сегодня. Больше сырья нет. Как оно будет готово, так и возобновим. Всё?

— Всё. Лен, мало. Мне по весне аглиЦкий флот Генриха Тюдора жечь.

— Это какого? Который своих жён под топор палача клал? Синяя борода? — Спросила Ленка. Я сделала страшные глаза и такое же выражение лица. Дура, контору палишь.

— Какая ещё Синяя Борода? Лен, ты чего? Генрих молод. И у него только одна жена, Екатерина Кастильская. Говорят беременная. Сына ждут.

Ленка поняла, что чуть не спалилась.

— А это ты про этого⁈ А я думала ты про Синюю Бороду.

Покачивая сына и слушая нас, Василий поинтересовался.

— А что за Синяя Борода? И почему синяя?

— А это про одного английского толи лорда, толи пэра. Он женился несколько раз и каждый раз, после брачной ночи отправлял свою жену на плаху. — Ответила я, продолжая страшными глазами смотреть на подругу.

— А зачем он их казнил?

— А это чтобы они не изменили ему. Он так семь женщин убил. И подвесил их мёртвые тела в подвале своего замка на крюки. А потом женился в восьмой раз. И как-то он уехал по делам, а его молодая жена обнаружила семь мёртвых женщин. Испугалась. Синяя Борода вернулся, узнал, что жене известно про других его жён и хотел её убить, но не успел. Его самого братья жены убили.

Василий слушал и его глаза становились всё больше и больше.

— Он что, бесноватый был? Семь жён убить, да ещё на крюки подвешивать? Душегуб он. Такого самого под топор ката положить надо.

— Вась, да на свете кого только нет. И душегубов, и сумасшедших. Знаешь, как родились «Сказки тысячи и одной ночи»? — Сказала я.

— И как? И что это за сказки такие? Летописи?

Вот же. Я совсем забыла, что сейчас термин «сказки», означают не сказочные истории, а реальные документы. Разные докладные и прочее.

— Вась, сказки, в данном случае, это сказочные истории. Что-то типа былин старинных. Про колдунов, колдуний. Про смелых витязей и прекрасных царевен.

— А, это как твоя былина про «Царя Салтана»? Когда царевич в комара превращался?

— Вот-вот. Точно. Именно такие истории мы и называем сказками. Так вот, лет 700 назад, когда ещё существовал арабский халифат, там правил один халиф. Как его звали, я не помню, но суть не в этом. Он тоже казнил своих жён. Так как подозревал их в изменах с чернокожими евнухами, у которых их чресла не были отрезаны полностью. Казнив очередную жену, он начинал искать следующую. И вот его выбор пал на дочь одного придворного. Звали её Шахерезада. Когда наступила ночь, халиф лишил её девственности, а утром, девушка должна была умереть. Но Шахерезада попросила халифа простится со своей сестрой. Халиф разрешил. Сестра, придя во дворец халифа, попросила Шахерезаду рассказать последний раз ей сказочную историю. Шахерезада стала рассказывать и утром, когда первый луч солнца коснулся окон дворца халифа замолчала, прервав историю на самом интересном месте. Халиф потребовал продолжить историю, но Шахерезада отказалась, сказав, что должна умереть по воле халифа. Тогда халиф перенёс казнь на следующее утро. А вечером Шахерезада продолжила историю. Закончив её, по просьбе халифа начала новую, но утром опять прервала на самом интересном месте. Пришлось халифу и на этот раз перенести казнь. Так он переносил казнь несколько раз, а потом вообще отменил. Сказал, что любит Шахерезаду и казнить её не будет. Вот из этих историй Шахерезады и родилась «Тысяча и одна ночь».

— Умна, эта Шахерезада. — Глядя на меня, Василий улыбался, продолжая покачивать на руках сына.

— Умна, конечно. Жить, Вася захочешь, так ещё и не то придумаешь.

Вскоре к нам постучались. В покои заглянул боярин Фёдор.

— Великий Государь, решение по князю Андрею Старицкому вынесено.

— Хорошо. — Василий встал. Положил аккуратно Костю в люльку. — Пошли, Саша, послушаем, что они решили.

Мы вернулись в Грановитую палату. Заняли свои места. Андрей, всё-так же в рубище стоял на коленях.

— Ну что решили, братья?

Вперёд вышел Юрий. Второй по старшинству брат после Василия.

— Мы приговорили князя Андрея Старицкого к пострижению в монастырь. Замаливать грехи свои, Государь. Не след нам лить братскую кровь.

От этого заявления я сама чуть на месте не подпрыгнула. Посмотрела на Василия. Его взгляд потемнел. Он сжал до белых костяшек свой посох. В Грановитой палате наступила тишина. Бояре молчали, взирая со страхом на разозлившегося Великого Князя. А то, что он в ярости, это было видно сразу.

— Значит постриг? — Хрипло проговорил Василий.

— Да, Государь. — Юрий сам побледнел. — Это по-христиански. Пусть грехи свои замаливает.

— По-христиански? — Голос Василия был больше похож на звериный рык. — А душегубствовать, купцов резать, как скот, это по-христиански? А жену мою пытаться убить, по-христиански? А если бы твою жену, Юрий убивали, ты бы тоже по-христиански поступил?

— У меня нет жены, брат.

— А, это вы так мне решили отомстить?

— Что ты, Василий! — Воскликнул Дмитрий. Я протянула руку и накрыла ей руку мужа, сжатую в кулак. Чуть сжала. Что и требовалось доказать. Юрий точно в связке с Андреем. Осталось узнать, остальные два брата тоже в сговоре или нет? Василий взглянул на меня. В его глазах было бешенство.

— Василий, успокойся. — Склонив к его плечу голову, тихо произнесла я. — Мы потом с тобой об этом поговорим. Он некоторое время молчал, глядя на меня. Потом кивнул.

— Хорошо. — Взглянул на Юрия, потом на остальных братьев. — Что же, раз вы так решили, значит быть по сему. Но не думайте, что в следующий раз вновь будете решать свою судьбу сами. Теперь я буду её решать и берегитесь. Никакого монастыря ни для кого из вас троих не будет. А будет плаха и топор ката. А перед этим дыба и раскалённое железо. А теперь убирайтесь к себе. Но не в уделы. Ждите моё решение уже по вам троим. Пошли, пока я не передумал. — Все три брата в испуге покинули Грановитую палату.

— Ну что, Владыко, утверждаешь приговор Андрею Старицкому?

— Ты сам так решил Великий Государь, что судьбу князя Андрея решают твои младшие братья. И хотя я не согласен с таким приговором, но вынужден подчинится и да, утверждаю.

— Да, я так решил, о чём сейчас жалею. Зато теперь точно уверен в том, что братья точат на меня зубы свои. Но ничего, я и с этим разберусь. Значит так, Владыко. Андрея, теперь он уже не князь более. Этого титула я его лишаю, как и всего имущества. А удел его забираю себе. Самого Андрея определить в монастырь, на хлеб и воду, до конца дней его. Пусть ходит всё время не смотря на холод или жару босиком. Рясу ему менять только раз в год. Нет, раз в два года. И пусть всё время пребывает в келье, где его запереть.

Бояре в страхе глядели на Андрея. Крестились. Не слабо, Вася братца наказал. Да тут лучше сразу под топор палача, чем так мучится.

— Василий, братко, не надо, прошу тебя. — Взвыл Андрей и повалился на пол.

— А ты что думал? Пересидишь в монастыре да сбежишь оттуда. И при этом жрать там от пуза будешь? — Прошипел Великий Князь. — Нет, Андрюшка. Не бывать такому. — Взглянул на бояр. — А вы, бояре? Утверждаете приговор?

— Утверждаем, Государь. — Ответил самый старший из бояр.

— Эй вы. — Крикнул Василий стражу. — Убрать это отсюда. — Воющего Андрея подхватили под руки двое дюжих стражей и утащили из Грановитой палаты.

— Владыко, отправишь его в самый глухой монастырь. Там совершат постриг. И я буду проверять, как он содержится там. Сообщи об этом настоятелю того монастыря.

— Да, Великий Государь…

В середине марта я вновь вернулась в Венден. Привезла Ленкин порох и бомбы с белым фосфором. Постояв около окна, позвала Богдана.

— Богдаша, пусть приведут сюда обоих Грифичей. Пора с ними разобраться.

У меня в зале, где я находилась, горел камин. Тут же стоял стол, удобные кресла, которые сделали по моему указанию. На стене висело клинковое оружие. В том числе и «Эскалибур». Наконец, шестеро палатинов завели двоих Грифичей. Мои сержант-дамы смотрели на них, кто насмешливо, а кто и с любопытством.

— Добрый день, господа Грифичи. Или вас лучше называть Грейфы?

— И так можно и так. Я лично предпочитаю Грейфы. — Ответил мне старший из них, Богуслав Х.

— Отлично. Значит Грейфы. Мне лично без разницы. Я бы хотела поинтересоваться у вас обоих. Вам понравилось у меня, как я вижу?

— Да, благодарствуем, Ваше Величество. — Ответил Богуслав. — Кормят хорошо. Есть вино. Покои тоже не плохие.

— Замечательно. — Посмотрела на своих княжон. — Вот скажите мне, девушки, а чего так не жить, да? Еды от пуза, вино есть. Покои отличные. И главное, ни о чём думать не надо!

Сержант-дамы засмеялись. Не смеялась только Ксения. Она смотрела на Грифичей-Грейфов с нескрываемым презрением и высокомерием.

— Скажите мне, Богуслав, с какого года вы тут оба у меня?

— С 1514, Ваше Величество. — Ответил он.

— И? — Я вопросительно смотрела на них. Даже руки развела в вопросительном жесте.

— Что, Ваше Величество?

— И долго вы тут будете у меня торчать?

— Мы не торчим, Королева Александра. — Подал голос младший, который Георг. — Мы пребываем в почётном плену. И если Вы, Ваше Величество, не хотите нас тут видеть, отпустите домой.

Я на него удивлённо посмотрела. Агнешка засмеялась ещё громче, даже голову запрокинула.

— Какой ты молодец, как я посмотрю. То есть, я вас тут полтора года кормила-поила, а теперь отпустить просто так? Может ещё и денег дать, на дорогу? — Покачала головой.

— Помолчи. — Зашипел на сына Богуслав. Посмотрел на меня. — Ваше Величество, Вы слишком большую сумму запросили с нас. Поверьте, у нас нет таких денег.

— Ерунда. Заложите ломбардским банкирам свой Щецин, Вольгаст и что там ещё у вас есть? Семейные драгоценности тоже им можете заложить. Мне всё равно, Ваши Светлости. Померания большая. Денег можно выручить в пять раз больше, чем я запросила.

— Так нет уже у нас той Померании, что была. — Ответил Богуслав.

— Правда? Что уже всё распродали? Короче, Ваши Светлости, рацион вам я сокращаю вдвое. А также вы оба переедете в другие апартаменты. По меньше. Скромнее надо быть, господа герцоги! Времена нелёгкие наступают.

— А в какие апартаменты, как Вы сказали, Ваше Величество, нас переселят? — Задал вопрос Георг.

— В цоколе моего замка, есть прекрасные номера люкс. Там даже решётка имеется, чтобы воры не залезли. И перина мягкая, в виде матраса набитого свежей соломой. Раз в два дня, вас будут выводить на прогулку. И да, вам обоим дадут бумагу и перья, с чернилами. Пишите, кому-нибудь, поторапливайте своих родственников. Так как, через месяц, я сокращу ваш рацион ещё вдвое. И переведу ещё ниже этажом, в ещё более скромные номера. Уже не люкс. Матраса там точно не будет, вместо него охапка гнилой соломы. Я достаточно ясно выразилась, Ваши Светлости? И если я, через два месяца не получу мои деньги, то тогда буду решать, кого из вас продать туркам на галеры. Им постоянно нужны гребцы. Сначала одного, потом второго. Георга могут купить для гарема, он более молодой. Яйца ему обрежут, будет евнухом подрабатывать.

— Что? — Богуслав даже задохнулся от моего спича. — Да как ты… — Он не договорил, остро заточенный стальной клинок сабли упёрся ему в горло. Это Божен мгновенно среагировал. Палатин стоял и равнодушно смотрел Богуславу в глаза.

— Прежде, чем что-то сказать Матушке-Государыне, хорошо подумай, Герцог. — Спокойно произнёс он.

— Молодец, Божен. Вовремя ты. А то Его Светлость сейчас бы наговорил на три четвертования, два колесования и пять расстрелов.

А вот Георгу в затылок упёрся ствол пистоля. Это уже Илья готов был спустить курок. Наверное, Божен сильно прижал клинок к горлу герцога, что у него побежала из-под сабли по шее струйка крови. Богуслав побледнел. Я покачала головой.

— Эх, Ваши Светлости. Не сдержаны вы. В этом случае я ещё посчитаю и сколько я потратила на вас еды, вина, за всё время вашего здесь присутствия. И добавлю к той сумме. И Богуслав, правильно тебе мой палатин сказал, думай, прежде чем что-то сказать. — Я кивнула Божену, и он убрал саблю от горла Богуслава. Илья убрал пистоль от затылка Георга.

Богуслав приложил руку к горлу, потом посмотрел на свою ладонь. Она была в крови. Я протянула ему свой платок.

— Прижми, Богуслав к ранке. Платок можешь оставить себе.

— Ваше Величество, простите. Но, Вы же не поступите так с нами?

— Почему не поступлю?

— Мы из высшей аристократии. Разве можно так обращаться с представителями одного из древних европейских родов?

— Серьёзно? Вы думаете, что нельзя так обходится с аристократами? Поверь, Богуслав, очень даже можно. И я не первая буду в этом случае и до меня с такими вот аристократами поступали гораздо хуже европейские короли и не только они. А насчёт древности, так это не тебе мне говорить. Кто были твои предки, Богуслав? Вожди полудиких племён лет шестьсот назад? Которые потом присвоили себе княжеские титулы, а после их потомки стали герцогами? Полностью онемечились, забыв свои славянские корни. Хорошо хоть ещё помните славянские имена. И то на тебе, скорее всего и славянские имена закончатся. А когда-то твои предки смотрели вверх и видели там небо славян. А вы, Гриффичи, предали своих предков, которые резали тех же крестоносцев, как скот. Предали за подачки от тех же германцев. За титулы герцогов. Скажи Богуслав, а ты видел хоть раз небо славян? Нет, не видел. Ты даже уже не понимаешь, что это такое. Знаешь, есть такая песня, я тебе отрывок спою. Может сидя там внизу, ты что-нибудь и поймёшь:

А за бугром куют топоры,

Буйные головы сечь.

Но инородцам кольчугой звенит славянская речь.

И от перелеска до звёзд

Высится белая рать.

Здесь, на родной стороне, нам помирать.

Нас точит семя орды,

Нас гнёт ярмо басурман,

Но в наших венах кипит небо славян!

И от Чудских берегов

До ледяной Колымы

Всё это наша земля, всё это мы!

— Вы, когда-то бывшие лютичами и бодричами, забыли своё небо славян. А мы помним его. Синее, синее, с алой зарёй, словно пролитая кровь, это небо.

— Но, Королева, ты же византийка? — Спросил Богуслав, прижимая мой платок к ране на своём горле.

— Да, я византийка. И тогда, когда твои предки ещё бегали здесь в непроходимых лесах одетые только лишь в шкуры, мои предки уже были Цезарями. Но по материнской линии я славянка. И я горжусь этим. Богдан, Божен, Илья и Айно. Уведите Их Светлости в их новые апартаменты. И дайте им бумагу и прочие принадлежности для письма. Выполнять!

Ксения, слушая меня, скривилась презрительно ещё больше, глядя на обоих герцогов. И провожала их такими же глазами полными презрения.

Когда Грифичей-Грейфов увели. Я подошла к столу и села за него.

— Ладно, с этими на время разобрались.

— Матушка, а если они не заплатят, что ты с ними сделаешь? — Спросила меня Агнеша.

— Продам на галеры туркам, как и обещала. Я всегда держу своё слово.

— Но они и правда, очень высокородные.

— Да мне наплевать какие они высокородные. Здесь таких высокородных, как блох на шелудивом псе. Куда не плюнь, везде высокородные. К тому же Грейфы мои враги. А как поступают с врагами, Агнеша? Правильно, врага уничтожают. Ибо если ты не уничтожишь его сейчас, завтра он убьёт тебя. Запомни это правило, Агнеша. Но ладно. Так, Никиша, приведи мне сюда Анну Радзивилл.

Вскоре Анна предстала передо мной. Это уже была не та склочная, полная амбиций женщина. Она несколько раз сидела у меня в каземате, на хлебе и воде. Потом сама убирала отведённые ей и её детям комнаты. Их было две, небольшие. И дети ей помогали в уборке. Хотя кормила я их не плохо. По крайней мере её детей, особенно, когда их мамаша загорала в темнице.

— Ну здравствуй, Анна.

— Здравствуйте Ваше Величество.

— Ну вот видишь, как славно. Всё же ты признала, что я Королева.

— Я давно это уже признала и не питаю надежд на трон Ливонии.

— Конечно, не питаешь. Тем более, что ни ты, ни твои отпрыски, пусть даже они и Пясты в тнадцатом поколении, не имеете на мой трон никаких прав. Я чего тебя вызвала? Ты когда со мной расплатишься?

— Помилуйте, Ваше Величество. Это очень большая сумма.

— Ну начинается утро в деревне. Мне может тебя опять в подвал к крысам отправить?

— Не надо в подвал, Ваше Величество. Прошу. Деньги собирают. Уже почти собрали… Но только на одного сына.

— Что значит на одного сына? А на второго?

— На второго нет. Там уже всё заложили, что можно. Даже мои семейные драгоценности.

— Попроси своих родственничков, Радзивиллов. Они одни из самых богатых магнатов Великого Княжества Литовского и Королевства Польского.

— Я обращалась. Но увы. Дали только десять тысяч злотых и всё.

— Ну и жлобье же вы, Радзивиллы. Та ещё семейка поганая. Ладно. Один, значит один. Второго я отдам в Корпус, где ему привьют истинный прусский дух, наполовину с русским мужеством и несгибаемостью. Гремучая смесь получится. И станет маленький Пяст преданным Зольдатом Ливонской Короны! И если ему суждено будет погибнуть в бою, я уверена, он умрет со словами на устах: «Да здравствует Королева!» Это я про себя. Что же, тоже не плохо. Я жду деньги ровно месяц, Анна. Потом пеняй на себя. Иди.

Когда Анна вышла, велела Никифору привести мне графа Рюгенского. Родственничка Грифичей. Спустя некоторое время Путбус стоял передо мной.

— Ну здравствуй, граф Рюгенский.

— Простите, Ваше Величество, но я не граф, а князь Рюгенский и граф Померании.

— Правда? Ну ничего. Подумаешь, ошиблась в титуловании. Ты же не в обиде на меня, Князь?

— Нет, Ваше Величество. — Ответил Йенсен фон Путбус. При этом он косился на Ксению. Та стояла возле камина. Мундир был расстёгнут и видна была её белая рубашка. Она одной рукой, согнув её в локте упиралась в левую стенку камина, а вторую положила себе на пояс, на бедро, чуть изогнувшись. Ксюша тоже смотрела на графа Померанского и ехидно улыбалась. Оба помнили про огнестрельную рану на ноге графа.

— Ну что же, раз мы разобрались с титулами, перейдём к следующему вопросу и к сути нашей беседы. Я тебе, Граф, назвала сумму выкупа.

— Ваше Величество, это неподъёмная сумма для меня.

— Один миллион флоринов золотом, это неподъёмная сумма? Да вы смеётесь все надо мной? А ещё относите себя к высшей аристократии. А сами, оказывается, конченные голодранцы!

— Я не голодранец, Ваше Величество.

— Тогда заплати мне. Иначе Ейнсен фон Путбус, ты сгниёшь у меня в самой тёмной и омерзительной камере моих казематов.

— Ваше Величество, но один миллион, причём золотом, это гигантская сумма.

— Хорошо. Тебе принадлежат владения на острове Рюген? Так ведь?

— Да, Ваше Величество.

— Тогда давай так. В счёт этой суммы, не всей, а скажем за двести тысяч флоринов золотом, ты уступаешь мне эти владения. Остальное отдашь наличными.

— Как за двести тысяч? И я останусь должен ещё восемьсот?

— Да ты Йенсен молодец. Понимаешь в математике. Уважаю.

— Но Ваше Величество!

— Что опять не так? Я тебе, граф, предложила выход из создавшейся ситуации. Поверь, это очень хорошая сделка.

— Но Ваше Величество! Восемьсот тысяч долга?!!! — У Путбуса глаза готовились вылезти на лоб.

— А что ты так удивляешься? Вон твои родичи Гроифичи, которые ещё и Грейфы, вообще должны мне два миллиона. По миллиону за тело. И ничего. Правда тоже плакались тут. Кстати, ты же граф Померанский, значит земли есть и в Померании. Заложи их ломбардским банкирам. В чём проблема? Или ты домой возвращаться не хочешь? Понравилось у меня? Зря, Йенсен. Не советую тебе испытывать моё терпение. Оно у меня, конечно, ангельское, как у агнца, но не до такой же степени. Совесть мужчина имейте, так издеваться над бедной женщиной.

— Это кто бедная? Вы, Ваше Величество? — Путбус чуть на задницу не сел.

— Конечно, бедная. Видишь, по грошику с должников своих денюшки выбиваю. Мне сиротские приюты строить, больницы и госпитали. Новые крепостные бастионы ладить на границе с Литвой и с Империей. Солдатам и матросам своим жалование выплачивать, а вы тут мне пляски с бубнами устраиваете. Что ты, что твои родственнички, что Радзивиллы. Безобразие.

— Но Ваше Величество. Давайте хотя бы за пятьсот тысяч мои земли на Рюгене.

— Йенсен, ты меня за кого принимаешь? Пятьсот тысяч за кучу камней?

— Там далеко не камни, Ваше Величество.

— Всё равно. Пятьсот тысяч, полмиллиона непонятно за что. Короче, моё последнее слово, триста тысяч. И торг не уместен. Я не торговка и мы не на базаре и торжище! Согласен? Если да, тогда давай, подписывай. — Я вытащила из выдвижного ящика стола договор уступки прав собственности на владения Путбусов на Рюгене. — Не беспокойся, здесь всё уже посчитано.

— Ваше Величество⁈ — Взвыл граф. Я вздохнула тяжко. Убрала документ назад в ящик.

— Ну нет, так нет. А то ещё скажешь, чтьо я заставила тебя под страхом смерти. Свободен, Йенсен фон Путбус. С этого дня твой рацион питания сокращается втрое. И ты переезжаешь в новые номера. По соседству со своими родственниками. Можете там даже перестукиваться через стенку. Разрешаю. Богдан, Илья, — они уже вернулись, — увидите графа Померанского в камеру по соседству с Грейфами.

— Ваше Величество, не надо сокращать мне, как Вы сказали, рацион питания. Хорошо, я согласен, на триста тысяч.

Я вновь вытащила купчую. Йенсен подписал, чуть не плача.

— Граф, не забудь печать поставить. У тебя же твой фамильный перстень, что на указательном пальце правой руки заменяет печать, так ведь? Так. Видишь, у тебя даже перстень не отобрали. Цени это. — Граф поставил печать. После чего и я расписалась. Поставила свою королевскую печать. Помахала документом, чтобы чернила быстрее высохли. Полюбовалась им. — Молодец, граф. С тобой приятно иметь дело. Ты человек слова и дела. Сказал, сделал. Уважаю. Не то что некоторые. Итак, Йенсен, за тобой остался долг в семьсот тысяч. Можешь идти. Если тебе нужна будет бумага и писчие принадлежности скажешь своим конвоирам… Вернее своей охране. Тебе всё принесут.

— Но, Ваше Величество, семьсот тысяч!!!

— Йенсен, друг мой, давай не будем портить такой замечательный, во всех отношениях, день. Да, сделку надо обмыть обязательно. Я распоряжусь, тебе принесут самого лучшего вина, прожаренного мяса с кровью на закуску, фруктов и какой-нибудь выпечки. Приятного аппетита, граф! Мальчики проводите графа в его покои. И пусть туда принесут вина и всего того, что я пообещала.

Палатины за руки вывели Путбуса. Я с довольной физиономией смотрела на документ. Даже станцевать захотелось.

— Матушка, а что это он подписал? — Спросила меня Паула.

— Один очень интересный документ. Договор о уступки прав собственности на владения на острове Рюген.

— И кому отошли права собственности на этот остров?

— Ливонской Короне в моём лице.

— Матушка, а зачем тебе этот остров? — Этот вопрос задала уже Саша Ходкевич.

— А этот остров очень хорошее место для постройки там базы для моего военного флота. Я под контролем буду держать все балтийское побережье и часть побережья Немецкого моря. Богдаша, позови мне Филиппа Вельзера, моего главного финансиста, казначея и банкира в одном лице.

Зайдя ко мне в кабинет, Филипп поздоровался со мной: — Ваше Величество! — Поклонился. Потом поздоровался с фрейлинами. — Миледи!

— Филипп, подойди ко мне. — Он подошёл. — Почитай. — Указала ему на купчую. Прочитав, у него округлились глаза.

— Ваше Величество? Это купчая на владения на Рюгене?

— Да.

— Настоящая? Поверить не могу. И Путбусы согласились?

— Ты меня за кого принимаешь? Конечно, настоящая.

— Простите, Ваше Величество. Вот только навряд ли Король Кристиан согласится с этим.

— Согласится. Встанем эскадрой на рейде Копенгагена и начнём бомбардировку. И будем обстреливать город до тех пор, пока не согласится. Ибо то, что принадлежит мне, это принадлежит мне и никому больше. А своё я у кого угодно из глотки выгрызу. Ну это ладно. Оставим пока. Я что тебя позвала, дорогой мой. Отправь своих людей в Княжество Мазовия. Пусть они проверят, насколько там всё заложено банкирам, для выкупа Анны и её двух сыновей.

— А чего узнавать? Я и так знаю. Там и правда все, что можно заложено банкирам. Даже семейные драгоценности Пястов и Анны Радзивилл заложены. И навряд ли она их выкупит назад. Денег там нет. Всё что собрали, готовят отправить сюда, в Венден.

— Даже так? Понятно. Ладно, ждём выкуп. Да, тогда отправь своих людей в Померанию. На сколько там готовятся к выкупу Грифичей. А то у меня появляются смутные подозрения, что родственники хотят слить Богуслава с сыночком.

На следующий день я поехала в Ригу, а потом планировала направится в Ревель. Инспектировала, ход строительства галеонов. Было уже тепло. Снег давно сошёл. В Риге из крытых эллингов уже вытащили готовые корпуса моих суперкораблей. Спустили их на воду и на воде уже устанавливали мачты. Мы с Пандольфо посчитали. Оказалось, что несмотря на то, что галеоны были больше каракк, но выходили они мне дешевле. Я даже удивилась. Стала подозревать халтуру. Но нет. Пандольфо заверил меня, что все работы он контролировал сам лично. Смотрела, как устанавливали мачты. Мои галеоны, оба были систер-шипами. Имели по четыре мачты и четыре палубы. Число орудий достигало ста стволов. И ни каких то там кулеврин или дробовиков, а полноценных орудий, карронад и морские «единороги». Морские «единороги» имели более крупный калибр, чем у полевых и более длинный ствол. Их я планировала установить на нижней палубе, ближе к ватерлинии. А карронады на более верхней. Под них и делались порты в бортах, такие же, которые я опробовала на своих карвеллах и каракках. Порты для орудий в Европе ещё не делали. Это было ноу-хау. Этим самым я увеличивала остойчивость кораблей. И ещё. Всё же я решилась, и литейщики стали лить орудия из стали. Вес орудий резко полегчал. Так как стенки канала ствола можно было делать тоньше, чем у бронзовых и чугунных. Это сильно сказалось на весе орудия. Но имелись и минусы. Пушки стали более подвержены коррозии. Тем более на море с его солёной водой. Но я всё же рискнула. А ещё повелела установить на каждом галеоне по две мортиры. Они были легче, чем наземные монстры, но стреляли тоже разрывными бомбами. Ещё в прошлом году, как-то разговаривали с Еленой и она сказала, что где-то читала про морской прибор, изобретённый толи в ХVI, толи в ХVII веке, с помощью которого вычислялся угол наводки орудия, квадрант. Был он довольно прост, в виде угольника с отвесом и дугой. Вот такие квадранты и стояли на лафетах моих орудий. Но если карронады не имели цапф на станках, то «единороги» были закреплены на лафетах с четырьмя маленькими колёсиками. И все орудия имели вингранд с площадкой для установки квадранта. Вингранд так же имел сквозное отверстие, так называемое винграндное ухо, в которое пропускался брюк, толстая верёвка вант-тросс, для задержки орудия во время отката при выстреле. Своего рода дедушка артиллерийского накатника.

Сама облазила оба корпуса. Осталась довольная. Даже закатила пир в резиденции рижского Архиепископа. Потом ездила в Ревель. Здесь достраивались ещё две каракки, систер-шипы «Святой Елены Константинопольской» и «Георгия Победоносца», так же ещё одна каравелла сестра-близнец «Авангарда», Луизы' и «Ассоль». Работы шли ударными темпами, фактически двадцать четыре на семь. Ночью — при свете факелов. Всё же не зря я выпросила у Василия лес. Причём не на корню, а уже заготовленный. Сваленный зимой, года два-три назад. Дуб, бук, ясень и сосна. Платила за всё серебром. Лес везли из Руси в Ливонию постоянно. Да и в самой Ливонии его пока что ещё хватало.

В середине апреля из Лондона пришло сообщение. Английский флот покинул берега туманного Альбиона и взял курс на Балтику. Мои галеоны уже качались на воде. Шли последние работы по установке такелажа и артиллерийских орудий. Я успела. Пусть через дикое напряжение всех кто имел отношение к постройке моего флота — от возниц, перевозивших лес, плотников-корабелов, поставщиков канатов и прочего такелажа, до контр-адмирала, лично следившего за постройкой, но мы успели. Я очень волновалась, как галеоны поведут себя на воде? Как будут держать волну? Не перевернуться ли? Особенно, после полного бортового залпа. И ещё куча вопросов. Всё же для этого времени, это были совершенно новые корабли. Более продвинутые, чем все предыдущие. Но, наверное, Богородица на самом деле благоволила мне. Оба галеона имели хорошую остойчивость. Прекрасный ход и манёвренность. Просто красавцы. Ну а про бортовой залп я вообще молчу. Я видела с каким восхищением смотрели люди на эти корабли. Искренне радовались. И мужчины, и женщины, и особенно дети, бегавшие в порт полюбоваться ими. Я сама улыбалась, глядя на этих титанов. Ну что же, Генрих Аглицкий, я готова и я тебя жду. Час истинны всё ближе! Это сколько же мне с англосакса содрать денег? Господи, главное не продешевить…