Ален
Этот день тянулся дольше, чем лекция по истории магии у профессора, страдающего заиканием.
Элеонора валь Грэйс была везде. Она заполняла собой всё пространство, вытесняя воздух, кислород и мое терпение.
— Ален, милый, посмотри на этот фонтан! Он такой... провинциальный, правда? — щебетала она, вися на моем локте мертвым грузом. — В поместье моего дяди фонтаны поют арии, а этот просто булькает.
— Это питьевой фонтанчик, Элеонора, — процедил я сквозь зубы. — Из него пьют, а не слушают оперу.
— Фи, — она сморщила свой идеальный носик. — Пить воду из трубы? Варварство.
Семья валь Грэйс славилась двумя вещами: невероятным богатством, нажитым на торговле редкими артефактами, и снобизмом такой плотности, что его можно было резать ножом. Элеонору воспитывали как призовую кобылу для выставки: она знала пять языков (чтобы элегантно оскорблять слуг на каждом из них), играла на арфе и умела улыбаться так, что у собеседника стыла кровь в жилах, пока он думал, что ему рады.
Мы сидели в гостиной факультета Огня, которую отец "любезно" попросил освободить для отдыха его драгоценной будущей невестки.
Вокруг нас, как пчелы на мед, вились мои друзья. Дориан и Маркус, которые еще вчера смеялись над "этикетом", сегодня превратились в образцовых пажей.
— Леди Элеонора, вы просто сияете! — рассыпался в комплиментах Дориан, подливая ей чай. — Ваше платье — это последний писк столичной моды, не так ли? Шелк с паучьих ферм Юга?
— О, вы разбираетесь в тканях, — Элеонора подарила ему улыбку номер четыре ("вежливое одобрение для низших по рангу"). — Да, это эксклюзив. Папенька выписал портного из самого Миарента. Он сказал, что этот оттенок голубого идеально подчеркивает мою... невинность.
Меня чуть не стошнило прямо на ковер. Невинность? Эта девушка в детстве отрывала крылья феям, чтобы посмотреть, как они будут ползать. Я помню наши детские встречи. Она была жестокой, капризной куклой. И выросла в жестокую, капризную стерву.
— Ален, тебе так повезло! — шепнул мне Маркус, когда Элеонора отвлеклась, чтобы поправить прическу в карманном зеркальце. — Она — настоящий бриллиант. И какой статус! Валь Грэйсы и Ролдэны... этот союз потрясет империю.
— Ага, — буркнул я, глядя в окно. — Потрясет. Как землетрясение.
Элеонора вдруг отложила зеркальце и брезгливо сморщила нос, словно вспомнила о чем-то гадком.
— Кстати, милый, я все никак не могу забыть ту... особу, что мы встретили на аллее, — протянула она капризным тоном. — Как её там? Вуд? Это же уму непостижимо!
— О, вы про нашу «Садовницу»? — тут же оживился Дориан, подхватывая тему.
— Именно! — Элеонора фыркнула. — Грязная, растрепанная, от неё несло навозом за версту! Вы бы видели, как она на нас смотрела! Словно это мы ей что-то должны, а не она нам!
— Не обращайте внимания, леди Элеонора, — закивал Маркус с подобострастной улыбкой. — Эта Вуд — местная сумасшедшая. Чокнутая замарашка, честное слово.
— Абсолютно не знает границ и правил приличия, — поддакнул Дориан, покосившись на меня, но, не заметив моей реакции, продолжил с удвоенным рвением: — Влезла в академию по квоте для нищих и думает, что ей все дозволено. Мы все ждем, когда её наконец отчислят. Она позорит нашу академию одним своим присутствием!
— Варварка, — заключила Элеонора, довольная поддержкой. — Я бы на месте ректора запретила таким появляться в приличном обществе. Она же просто ходячее недоразумение! Надеюсь, Ален, ты держишься от неё подальше? Не хватало еще подцепить от неё блох или дурные манеры.
Мои «друзья» захихикали, заверяя её, что я, конечно же, даже не смотрю в сторону подобных ничтожеств.
Я слушал их и чувствовал, как внутри закипает глухая, темная ярость. Они говорили о девушке, которая вчера чинила со мной доску в пыльной башне и смеялась ветру в лицо, как о грязном животном. Эти напомаженные идиоты не стоили и мизинца Лианы. Но я вынужден был молчать, сжимая челюсти до скрипа.
Я чувствовал духи своей “невесты”. Сладкие, удушливые ноты жасмина и мускуса. Они забивали ноздри, оседали на языке приторным привкусом. Мне хотелось распахнуть окно. Нет, мне хотелось выбить его к чертям, чтобы впустить свежий воздух. Воздух, который пахнет озоном и дождем.
Я поймал себя на том, что ищу глазами серебристую макушку в толпе студентов за окном.
Лиана.
Где она сейчас? В оранжерее? Наверняка воюет с очередным плотоядным кустом, ругаясь как сапожник. Или сидит в библиотеке, рисуя на полях векторы тяги.
Вспомнился её голос. Хрипловатый, насмешливый, живой. "Неплохо, Спичка".
— Ален! — голос Элеоноры прозвучал визгливо, выказывая недовольство. — Ты меня вообще слушаешь?
Я вздрогнул и повернулся к ней. Она показательно надула губы.
— Я говорю, что нам нужно составить список гостей на бал. Не хочу видеть там всякий сброд. Ты должен проследить, чтобы приглашения получили только достойные.
— Бал общий, Элеонора. Туда приходят все студенты.
— Даже... эти? — она брезгливо повела плечом, явно намекая на стипендиатов, которые несли за собой статус простолюдинов. — Ну уж нет. Я поговорю с твоим отцом. Пусть введет имущественный ценз. Не хочу, чтобы какая-нибудь замарашка наступила мне на подол. Например, как та Вуд! Кто знает, какую заразу от неё можно подхватить…
Я сжал подлокотники кресла так, что дерево скрипнуло.
— Хватит, — сказал я тихо.
— Что? — она захлопала ресницами.
— Хватит командовать, Элеонора. Ты в Олвэндже, а не в своем поместье. Здесь другие правила.
В комнате повисла тишина. Дориан и Маркус переглянулись, почуяв неладное.
Элеонора медленно, очень медленно поставила чашку на блюдце. Дзынь. Звук прозвучал как выстрел.
— У тебя плохое настроение, милый? — её голос стал ласковым, но в глазах застыл лед. — Наверное, ты переутомился. Бедняжка. Конечно, ты прав. Мы обсудим это позже. Наедине.
Она протянула руку и коснулась моей щеки. Её пальцы были холодными. Меня передернуло. Я еле сдержался, чтобы не отшатнуться.
— Я хочу в сад, — заявила она, вставая. — Здесь душно. Ален, проводи меня. И возьми веер, мне может стать жарко.
— Я... — начал я, лихорадочно ища повод сбежать.
— Ален, не заставляй даму ждать, — подмигнул Дориан. — Иди, счастливчик.
Счастливчик… Я чувствовал себя каторжником, которого ведут на эшафот.
Мы снова шли по аллеям. Она щебетала, критиковала клумбы, погоду, студентов и требовала внимания каждую секунду. "Посмотри на меня", "Мне идет этот цвет?", "А шляпка?".
Я делал всё это на автомате, как заводная кукла. А внутри меня бушевал пожар.
Ненавидел её. Ненавидел её идеальность, её пустоту, её уверенность в том, что я принадлежу ей по праву рождения. И больше всего на свете я хотел сейчас оказаться не здесь, в ухоженном парке с этой фарфоровой статуэткой, а в грязной, пыльной башне. С девушкой, у которой сажа на носу, масло под ногтями и глаза цвета грозового неба.
Я хотел услышать, как Лиана назовет меня Спичкой. Хотел, чтобы она съязвила по поводу моего костюма. Хотел просто помолчать с ней рядом, зная, что меня понимают без слов.
— Ален, ты снова где-то витаешь! — Элеонора дернула меня за рукав. — Я сказала, что хочу то пирожное из кондитерской в городе. Ты должен послать слугу...
— Заткнись, — прошептал я, на мгновение прикрывая глаза.
— Что?!
— Закажу, — громко исправился я, натягивая улыбку, от которой сводило скулы. — Закажу, все, что ты хочешь.
Она самодовольно улыбнулась.
— Вот и умница. Ты будешь идеальным мужем, Ален. Послушным и удобным.
Я смотрел на неё и понимал: если женюсь на ней, умру. Не физически, нет. Мое тело будет жить, ходить на приемы, улыбаться. Но Ален Ролдэн, который любил летать и смеяться над шутками механика-самоучки, исчезнет навсегда.
И я не был уверен, что готов заплатить такую цену за спокойствие семьи.