А упало, Б пропало

Глава 9

Двое из-за левой кулисы, а Фролов из-за правой. Ряженые в средневековые какие-то костюмы, камзолы, широкие воротники, трико и туфли с загнутыми высоко вверх носами. И Владимир Ильич и говорит мне хорошо поставленным театральным голосом:

— Что же ты, Витя, сидишь там, как засватанный — присоединяйся, разыграем Гамлета.

— У меня костюма-то подходящего нет, — начинаю я вяло отбиваться, — да и способностями к лицедейству господь слегка обидел. Я вам только весь спектакль испорчу…

— Быстро встал и присоединился, — командует от своей кулисы Фролов, — а не то по 58-й статье на Колыму полетишь сизым соколом.

Я вздыхаю и лезу по приставной лесенке на сцену.

— А кого я играть буду, вы уж уточните, а то перепутаю чего…

— Гамлета мы тебе, конечно, не дадим, — сурово отбрил меня пионер Павлик, — Гамлетом я буду, как самый молодой и перспективный. Клавдий и Полоний тоже заняты, а вот между Лаэртом, Гильденстерном и Розенкранцем можешь сам выбрать, у нас демократия в этом смысле.

— Выбираю Лаэрта, он же там, кажется, с Гамлетом на шпагах сражается — а я всю жизнь хотел пофехтовать с Гамлетом.

— Принято, — громко говорит Фролов, вытаскивая на сцену корзинку с фехтовальными принадлежностями. — Разбирайте инструмент и погнали.

— Вино на стол поставьте, — немедленно начал Ленин, изображая Клавдия, — если Гамлет наносит первый иль второй удар, или дает ответ при третьей схватке, из всех бойниц велеть открыть огонь.

— Начнём, пожалуй, — подхватил я, выудив из корзины явно бутафорскую шпагу, весила она явно не как настоящая. — К барьеру, принц, к барьеру.

— Тебя я пополам сейчас разделаю, скотина, — погнал уже явную отсебятину Пионер-Гамлет, — Один ты виноват, что померла моя Офелия.

— Стоп-стоп, — захлопал в ладоши Фролов, — вы уж совсем текста не придерживаетесь — как Лаэрт может быть виноват в смерти своей сестры? Его и в Дании-то на тот момент не было.

— Короче заканчивайте с фехтованием, — подал реплику Ильич, — нам ещё надо успеть поговорить до рассвета.

— Конечно-конечно, Владимир Ильич, — покладисто согласился я, — заканчиваем. Ну ты, Гамлет недоделанный, становись в правильную позицию, а не то я тебя на куски порежу.

Пионер-Гамлет принял нужную позу, а затем сделал несколько довольно правильных с точки зрения фехтовального искусства выпадов. Я не очень умело, но сумел отбить их все.

— Предлагаю ничью, — поднял я шпагу вверх, — достойный ты соперник, тебя мне жалко будет захреначить.

— Мы же по тексту оба помереть должны, — жалобно сказал Пионер, — какая ещё к чёрту ничья?

— Обычная ничья, результативная, — утвердил результат нашего поединка Ильич. — Сейчас вина выпьем за здоровье, и ещё у меня пара слов для Вити будет.

Фролов вынес из-за своей кулисы поднос с бутылкой водки (я отчётливо увидел, что это была самая обычная Русская водка с пробкой в виде кепочки за 3.62) и четыре гранёных стакана.

— Без закуси будем? — спросил я.

— Русские после первой не закусывают, — ответил Ильич, разливая водку по стаканам. — За наши и ваши успехи, короче говоря.

И мы немедленно выпили налитое.

— Теперь по делу, — продолжил Ильич, — что ты нас отреставрировать решил, это ты молодец, в кои-то веки с меня голубиное дерьмо смоют.

— И мне отбитую руку назад приделают, — дополнил Пионер.

— А вот к американцам своим ты повнимательнее приглядись, Витюня, — продолжил Ленин, — не такие они простые, как кажутся.

— И Сизова ты зазря убрал, — вступил в диалог Фролов, — он хоть и гнида, но привычная гнида, а кого там вместо него пришлют, это большой вопрос, может и похуже.

— Короче, предсказываю тебе, Витёк, очень непростой отрезок жизненного пути в ближайшую неделю… будь осторожен.

— Спасибо, Владимир Ильич, я всегда осторожен.

— И в классе своём у тебя появился серьёзный противник, о котором ты пока не знаешь, — это Пионер мне на закуску сообщил.

— И кто это? — поинтересовался я.

— Сам скоро выяснишь, — туманно высказался Пионер, после чего все трое растаяли прямо на сцене, как утренний туман, но поднос с бутылкой и стаканами, а также корзинка со шпагами почему-то остались стоять на месте.

Я в который раз проснулся в холодном поту и сразу посмотрел на часы — была половина четвёртого утра, вставать явно рано. Завёл будильник на полседьмого, перевернулся на другой бок и опять провалился в сон, но уже без сновидений. А утром я подождал во дворе, пока из своего подъезда не появятся Ваня с Машей, а дальше мы вместе двинулись по Пионерской улице к родной школе.

— Как вечер прошёл? — поинтересовался я у них.

— Без происшествий, — лаконично ответил мне Джон. — Сначала сделали домашнее задание, потом спать легли.

— Помочь с домашними заданиями не надо?

— Пока справляемся, может дальше… — отвечала Маша. — Ты не забыл про теннисную секцию?

— И про хоккейную тоже? — добавил Джон.

— Как я могу про это забыть, — отвечал я, — когда у меня всё это в ежедневнике записано.

— Что-то я не видел у тебя никакого ежедневника…

— Он у меня вот здесь, — и я показал пальцем на свой лоб, — очень удобно, не забудешь и не потеряешь.

А в школе нас первым делом ждал урок русского языка и литературы под руководством такой Евгении Львовны, весьма, между прочим, сексуальной женщины с ярко накрашенными губами и подведёнными глазами. Хотя, если уж быть точным, русский язык ушёл в прошлое, не предусмотрено было в 9 и 10 классов никакого русского языка, так что нам осталась голая русская литература 19 века. Начиная с Островского-старшего и его незабвенной Катерины Измайловны (Ах, почему это люди не летают, как птицы) и зловещей Кабанихи с самодурным Диким. Но сначала, до всяких там Кабаних и Катерин, Евгения Львовна битых пол-урока знакомилась с народом, вызывая каждого по очереди. Задержалась, как и следовало ожидать, на Джоне с Мэри.

— Значит, вы к нам из Америки прибыли? — задала она риторический вопрос.

— Да, Евгения Львовна, — вежливо отвечал ей Джон, — из Нью-Йорка.

— И что, в Америке что-нибудь знают про русскую литературу?

— Профильный предмет у нас был, конечно, американская литература, но мы ходили на факультативный курс и имеем общее представление и о русской.

— Это хорошо, это хорошо, — задумчиво забарабанила пальцами по столу учительница, — язык, как я посмотрю, вы знаете неплохо…

— Мы его пять лет учили, — высунулась Мэри, — учителя, значит, у нас хорошие были.

— Это хорошо… — продолжила своё Евгения, — ладно, скидок и поблажек я вам тогда никаких делать не буду, наравне со всеми пойдёте. Американской литературы, уж извините, у нас не преподают, даже в виде факультатива.

Джон переглянулся с Мэри и со мной, а потом сказал:

— Мы и не просим никаких скидок, как там в вашей пословице говорится… «взялся за гуж — не говори, что не дюж».

— Вы и пословицы наши изучали? — изумилась учительница.

— Целых полгода, Евгения Львовна, в целях углубиться в менталитет русского народа.

А тут вскоре и звонок прозвенел, дальше у нас была физика и великий и ужасный Семён Лазаревич Абрамсон. Про него, как нам сказали старослужащие ученики, в этой школе легенды ходили. И мифы, пополам напополам с легендами. Колоритный, короче говоря, это был товарищ, с шуточками и прибауточками, он же больше всего народу и вышибал из школы за профнепригодностью.

— Забудьте всё, чему вас учили в других школах, — так он начал свою приветственную речь, — и слушайте все сюда. Механику, которую вам отвратительно прочитали в восьмых классах, мы будем проходить заново. Вот ты мальчик, — обратился он к Абрамченко, сидящему на первой парте, — красивый, в очках, расскажи коротенько, что ты там запомнил из курса механики?

Абрамченко покраснел, как помидор, но справился, в конце концов, со своими эмоциями и что-то там сформулировал из того, чему его учили.

— Ясно, ничего ты не знаешь, мальчик, хотя с виду умный и в очках, — строго отчитал его Абрамсон, — и я не думаю, что у остальных учеников знания лучше.

— У меня знания лучше, — зачем-то вылез со своей парты Джон, — у меня по механике всегда было А, даже А++ бывало… ой, то есть пять с плюсом.

Лазаревич строго посмотрел в живот Джону и сказал, что ему слова не давали.

— Хорошо, если кто-то думает, что он красивый и умный, я дам ему шанс показать свой ум — чтобы определить уровень ваших знаний, мы устроим контрольную работу по механике… когда у нас следующий урок?… послезавтра… вот послезавтра и готовьтесь. Сразу скажу, что пятёрок я практически не ставлю, те, кто сумеет написать на четыре и три, остаются в школе. Двоечники же могут собирать вещи и забирать документы. Всё ясно?

— А сейчас каждый из вас по очереди встанет и громко и отчётливо назовёт себя, свою бывшую школу, средний балл и балл по физике… и коротенько — зачем он перешёл в эту школу и что от неё ждёт. Ты вот, красивый и в очках, начинаешь, — ткнул он пальцем в Абрамченко.

— Иван Абрамченко, — встал тот, слегка ошалелый от напора учителя, — школа 34, средний балл 4,75, по физике пятёрка… перешёл затем, чтобы получше подготовиться к вступительным экзаменам в ВУЗ… и ещё потому что до этой школы мне ближе от дома идти…

— Ясно, садись, — отрезал Абрамсон, — ходить пешком, между прочим, очень полезно для организма. Следующий… следующая то есть, — и он показал на девочку с бантами, которая сидела рядом с Абрамченко.

Много времени это представление не отняло, но половина урока таки прошла. Средние баллы почти у всех учеников были довольно приличными, у двоих только было почти что рядом с четвёркой, а у пятерых, включая меня, так и вовсе ровно пять. Так, в конце концов, Лазаревич добрался и до Джона, который сходу заявил:

— Джон Макдональд, Бронкс-Хай-Скул, среднее Бэ-плюс-плюс, по физике А, а перешёл я в вашу школу потому что меня сюда направили из посольства.

Абрамсон слегка опешил, из чего я заключил, что его почему-то никто в курс дела насчет американцев не вводил… ну бывает, забыли наверно. Но он, надо отдать ему должное, быстро справился с затруднениями.

— Это получается, что тебе забирать документы не придётся в любом случае?

— Получается, что так, — со вздохом подтвердил Джон, — всё согласовано наверху. Но могу вас заверить, что краснеть за меня никто не будет.

— Семён Лазаревич, — подал голос Игорёк из старослужащих, — а нам троим (и он очертил пальцем сидящих рядом Женю с Рустамом) ведь тоже некуда уходить, мы же здесь с первого класса учимся.

— Ладно, с вами решим вопрос в рабочем порядке, — откинулся Абрамсон на спинку стула, — а сейчас открывайте тетради и пишите тему первого урока — «Классическая механика Ньютона и границы её применимости».

Далее у нас были последовательно биология, химия и электротехника, ну а на закуску последним уроком остался английский язык… Преподавательницей нам выпала Алевтина Георгиевна, дама в сильных годах и с большим лишним весом.

— Так, — сказала она, ознакомившись со списком личного состава, — вам двоим (и она указала на Джона с Мэри), как я понимаю, уроки английского не нужны, вы и сами кого хочешь научить можете…

— Почему же, — вежливо возразила Мэри, — нам будет очень интересно ознакомиться с методикой преподавания иностранного языка в России.

— Хорошо, — согласилась Алевтина, — тогда с вашего позволения я вас буду время от времени привлекать к организации учебного процесса.

— Мы не возражаем, — за обоих ответил Джон, — привлекайте. Можно, мы будем употреблять выражения из молодёжного сленга?

— Только если не слишком экспрессивные… — растерянно отвечала Алевтина.

— Нецензурщины не будет, — пообещал Джон, — у нас такие слова не приветствуются.

— Хорошо, уговорили, — ответила англичанка, — мне и самой будет интересно, как у вас там молодёжь разговаривает.

А сразу после уроков, когда мы вчетвером собрались идти на стадион, у нас случилось одно маленькое приключение. В воротах на выходе из нашей школы нас встретили двое довольно наглых и развязных подростка, которых я, например, до этого ни разу не видел. В штанах типа «клёш» и расстёгнутых до пупа цветастых рубашках.

— Это Полкан и Серый, пацаны в авторитете, у каждого по две ходки на зону, — шепнул мне между делом Игорёк, тут же отойдя в сторону.

А Серый с Полканом (интересно, кто из них кто, невольно подумалось мне) направились прямиком к нашей компании, остановились в полуметре и тот, что повыше и пожилистее на вид, заявил, глядя на Джона:

— Ты что ли американец?

— Я американец, — спокойно ответил тот, — а что такое?

— Мой братан с вами во Вьетнаме два года отвоевал, вернулся без руки, так что по всем понятиям получается, что ты мне должен.

— Стоп-стоп, — вылез на первый план я, — давайте разберёмся спокойно. А для начала отойдём куда-нибудь в сторону, вон за тот угол хотя бы, чтобы не выносить разборки на суд общественности.

Серый нехотя кивнул, и мы передвинулись за угол школы, который выходил на Молодых коммунаров, туда, где стоял сарайчик с хозяйственным инвентарём.

— Лично Джон тебе или твоему брату что-то сделал? — спросил я там у Серого, — чтобы такие предъявы выкатывать?

— А ты кто такой? — выкатил на меня свои мутные глазки второй из авторитетных, — тебя ваще никто не спрашивает, вали отседа.

— Меня Витей зовут, — пояснил я ему, — мы с Джоном вроде корешей, а вот кто ты такой, мне ни хера непонятно.

— Я Полкан, — гордо ответил ото, выпятив зачем-то грудь колесом, — а ты, если ещё раз в разговор старших влезешь, потом долго жалеть будешь.

— Ребята, чего вы в самом деле, — неожиданно решила прийти мне на помощь Лена, — всё можно решить переговорами.

— Слушай, Лена, — сказал я ей, — и ты, Маша — погуляйте пока минут… ну десять, а мы с Джоном тут все вопросы разрулим за это время… не женское это дело, правда, Полкан? — попросил я подтверждения у этого второго.

— Правда, — с некоторой задержкой согласился он, — идите гулять.

Тут Маша взяла инициативу в свои руки, подхватила под локоть Лену, и они скрылись за углом школы, а мы продолжили.

— Короче так, Полкан, — начал финальную стадию переговоров я, — мне тут шепнули, что парни вы непростые, авторитет имеете, поэтому ваши предъявы моему корешу должны разобрать старшие по званию… смотрящий по нашему району, если не ошибаюсь, Вася Синий?

— А ты откуда его знаешь? — почти одновременно спросили они оба.

— Неважно, знаю от кого-то… вот пусть он выслушает обе стороны и как решит, так и сделаем — годится?

Серый пожевал губами, посмотрел зачем-то на Полкана и ответил в том смысле, что да, пойдёт — время и место разборки тебе дополнительно сообщат. На этом мы и разошлись, как в море корабли. Девочки ждали нас возле писателя Горького с совершенно круглыми от волнения глазами.

— Вы живы? Помощь не нужна? — зачастила Лена.

— Спокойно, товарищи, — остановил я её, — панику прекратить, все вопросы обсуждены в конструктивном ключе, стороны договорились продолжать взаимовыгодное сотрудничество.

— А это гангстеры были? — задала свой вопрос Мэри.

— Да не, не тянут они на полноценных гангстеров, обычная шпана… как там у вас в Америке про таких говорится — панки что ли?

— А откуда ты этого Васю Синего знаешь? — это уже Джон решил меня попытать, — он правда большой криминальный авторитет? Крёстный отец?

— Знаю уж, — отвечал я ему, — а откуда, извини, не скажу. Крестные отцы это у вас там в Бронксе, а у нас они называются паханами. Ладно, хватит об этом — мы же, кажется, на стадион собирались, вот и пойдем, а то не успеем никуда.

На Торпедо нас встретил взволнованный тренер, ему кто-то уже сообщил, что в его секцию собирается записаться настоящая американка, так что пояснять ему ничего было не надо.

— Так вот ты какая, Мэри, — расплылся он в широкой улыбке, — конечно, мы примем тебя в нашу секцию, без вопросов примем. И ракетку выдадим из наших запасов.

— Спасибо, но у меня своя есть, — ответила она, показывая на сумку, — я как знала, что она пригодится, захватила с собой, когда уезжала.

— Сколько, говоришь, лет ты занималась теннисом?

— Три года… точнее два с половиной.

— Иди переодеваться, а потом покажешь, на что ты способна… в паре с Леной.

А я перевёл Джона через дорогу, где стоял хоккейный стадион, и там вахтёр нам сказал, что тренер Окунев сейчас на месте, возле коробки, можете прямо у него всё и узнать, если так надо.