А упало, Б пропало

Глава 17

Эти трое переглянулись молча и так же молча предоставили слово Ильичу.

— А кто тебе сказал, что его убили?

— Как кто, — взволновался я, вспоминая хронологию, — сначала участковый… хотя нет, он, вроде бы самые общие слова выдал, без конкретики… значит Кабан про это начал, раз, отец с матерью подтвердили, два, и друг мой Колька окончательную точку поставил, вплоть до номера камеры, где сидит предполагаемый убийца, это три. Мало?

— Иногда слова, — изрёк умную фразу Болотняник, — это просто слова. Не имеющие связи с реальностью. Вот вспомнить позапрошлый год на наших болотах…

— Да задолбал ты уже своими болотами, — осадил его Пионер, — короче слушай сюда, Витя, и наматывай на ус…

— Нету у меня усов, — огрызнулся я, — не выросли пока — на что наматывать-то?

— Я бы сказал, — хихикнул Пионер, — но, боюсь, старшие товарищи не одобрят обсценной лексики. На что хочешь, на то и наматывай, слушай только внимательно — твой любезный Файнштейн совсем не убитый, а напротив — жив и здоров… ну относительно здоров, конечно… и в данную минуту находится в санатории имени ВЦСПС в городе Анапа, Краснодарский край. Вот и весь ответ на твой каверзный вопросик.

— Ну всё, Витя, нам пора, — встал со своего места Ильич, усаживаясь на Харлей-Давидсон модели икс-ар-750, шикарный байк, продававшийся без изменений лет 30 что ли, — спасибо тебе за всё, ты нам очень помог, а мы, надеюсь, помогли тебе. Встретимся в будущей жизни… может быть…

— Я тоже на это надеюсь, — эхом ответил я, пытаясь перекричать гул моторов, — до встречи, пацаны!

И они все втроём легко и невесомо оторвались от бренной земли, взмыли над нашим Топтыгинским домом, а потом растаяли в начинающемся рассвете. Я махал рукой, пока их видно было, а потом проснулся и задумался. Минут десять думал, но так ничего продуктивного и не надумал. Потом встал, сделал зарядку и решил, что надо начинать заниматься физподготовкой, во избежание. Натянул спортивный костюмчик и вышел пробежаться по окрестностям. Осмотрел доминошную лавочку со всех сторон, и вы будете смеяться, но нашёл там шильдик с Харлея, чёрно-коричневый, сверху написано Motor, снизу Cycles, а посерёдке соответственно Harley-Davidson. На земле возле стола валялся.

Похлопал глазами, опять никаких новых мыслей у меня в голове не появилось, сунул шильдик в карман и побежал по пустынным утренним улицам. Мимо дома гражданина Файнштейна, то ли убитого, то ли не до конца, мимо бодрого Пионера с трубой (отсалютовал ему пионерским приветствием), мимо Ильича на отчищенном постаменте во дворе индустриального техникума, помахал ему обеими руками над головой, обежал вокруг Дворца культуры, едва не провалившись в замаскированную опавшими листьями яму. А теперь и домой пора, смывать пот под душем и собираться на учебные занятия.

Мы вышли из своих подъездов практически одновременно — я из тринадцатого, а Джон с Мэри из двадцать второго.

— Хай, — поприветствовал меня Джон, — как жизнь?

— Идёт потихоньку, — ответил я не совсем так, как полагается в Америке, — смотри, что я сегодня во дворе нашего дома обнаружил.

И я достал из кармана Харлей-Давидсоновский шильдик. Джон внимательно изучил его со всех сторон, а потом выдал:

— Недаром мне всю ночь рёв мотоциклов чудился — кто это у нас ездит на таких раритетах?

— Сам удивляюсь, — ответил я ему, — вроде некому… сегодня у нас игра на Чайке, а потом будем тренироваться выигрывать кросс, помнишь?

— А я тоже хочу на кросс, — неожиданно вступила в разговор Мэри, — возьмёте?

— Да не вопрос, — ответил ей я, — чем больше свидетелей там соберётся, тем труднее будет Серому замылить нашу победу, правильно?

— Эбсолутли, — почему-то на своём языке ответил Джон, — слушай, Виктор, не поможешь нам с сочинением по этому вашему… по Островскому?

— Да, сегодня же у нас сочинение на уроке, — вспомнил я, — будем освещать лучами света тёмное царство Кабаних и Диких… помогу, конечно, только надо план составить, как это сделать, а то может нехорошо получиться, если мы на уроке будем об условиях договариваться…

Оставшееся до школы время мы и посвятили этому плану, но, как выяснилось сразу же (литература у нас первым уроком была), зря мы это делали — сочинение задали на дом, а в классе устроили коллективные чтения «Грозы», мне достался маловыразительный Кулигин, прототип изобретателя Кулибина… ну озвучил, как смог.

А на перемене Джона увели в сторонку трое старослужащих товарищей, Игорь, Женя и Рустам, и они там шептались о чём-то вплоть до физики.

— О чём речь шла, если не секрет? — тихонько осведомился я у него перед звонком.

— Не секрет, — так же тихо ответил тот, — им баксы нужны, предложили продать.

— Мой тебе дружеский совет, — сразу сориентировался я, — если не хочешь таких проблем с властями, как у меня, никому ничего не продавай. У нас за валютные операции статья в Уголовном кодексе предусмотрена за номером 88… в народе бабочка.

— И чего там по этой статье получить можно? — недоверчиво переспросил Джон.

— От трёх до восьми лет с конфискацией валюты, вот чего, — вспомнил я чеканные фразы Уголовного кодекса РСФСР, а потом подумал и добавил, — а если повторно попался, то там до 15 лет либо высшая мера, совсем не хухры-мухры.

— Да, сурово у вас с валютчиками поступают, — задумался Джон, — но я слышал, что большая часть этих ребят работают на органы, и ничего им за валюту не бывает.

— Ну правильно ты слышал, — согласился я, — но там палка о двух концах — если один раз завербуют в осведомители, так и до самой смерти шестерить на контору будешь, зачем это надо?

— Ой, кто бы это говорил-то, — вдруг развеселился Джон, — ты сам наверняка давно на них работаешь, иначе бы тебя ко мне не приставили.

— Вот честно тебе скажу, Джонни, — ответно развеселился я, — меня действительно попросили присмотреть за вами обоими, но, во-первых, никто меня не вербовал, а чисто по-дружески попросили, а во-вторых, в процессе неожиданно выяснилось, что органы от вас отставили — теперь иностранными гостями у нас милиция занимается. А с ментами сам знаешь, какие у меня отношения.

Джон внимательно посмотрел мне в глаза и ответил так:

— Верю. Потому что ты честный человек… и ещё, потому что моих разборок с бандитами КГБ не допустил бы никогда…

— Ну вот видишь, как всё один к одному складывается… тихо, Абрамсон идёт.

Да, это был он, великий и ужасный Семён Лазаревич с указкой наперевес, он ворвался в помещение, как хорёк в курятник, невзирая на возраст и большой живот.

— Здравствуйте, дети, — громко поздоровался он с классом, — сегодня кровь с носу, но нам надо провести контрольную работу по кинематике. По результатам которой я решу, кто остаётся учиться в нашей замечательной школе, а кто пойдёт себе обратно. Солнцем палимый. Вот ты, мальчик, — кивнул он Рыбакову, который на первом ряду сидел, — красивый и в очках, пойди сотри всё с доски, а потом будешь писать задание под мою диктовку.

— Вам с Мэри по физике помощь не нужна? — шёпотом осведомился я у Джона.

— Спасибо, Витя, мы сами справимся, — ответил мне он после совещания с сестрой.

А Лазаревич тем временем громко объявил:

— Задание номер один для правых рядов, из задачника Гольдфарба выпуска 1957 года, пятая страница, номер 33. Гольдфарба-то кто-нибудь из вас знает?

— Я знаю Файнштейна, — зачем-то высунулся я.

— Это не то, — поморщился Абрамсон, — ты мальчик, больше не высовывайся со своими глупостями, а ты, мальчик, пиши быстрее — «Автомобиль при торможении движется равномерно-замедленно с ускорением –0,5 м/сек в квадрате. И останавливается через 20 секунд после начала движения…».

Физику я всегда любил и запомнил её достаточно хорошо, поэтому никаких проблем с равномерно-замедленным автомобилем, а равно и с падающей с девятого этажа гирей, не испытал. Сделал контрольную минут за двадцать, потом кинул вопросительный взгляд на Лену — не надо ли чего? Она отрицательно покачала головой, ну и хорошо, ну и славно.

— А ты, мальчик, — обратился ко мне всевидящий Абрамсон, — чего как майская роза сидишь? Я ведь не посмотрю, что ты на вид умный, хотя и без очков — выгоню из класса к чёртовой бабушке, если ты сюда филонить пришёл.

— Семён Лазаревич, — ответил я ему достаточно спокойно, — так я уже всё сделал, поэтому и филоню, как вы метко выразились.

— Не может быть! — удивился он, — а ну давай сюда тетрадь!

Я молча встал и отнес ему на стол свои каракули (почерк у меня, увы, всегда был очень неразборчивый). Абрамсон открыл её, презрительно кривя пухлые губы, и вчитался. Реакция последовала через минуту, не меньше.

— А ты точно сам это написал? — подозрительно спросил он у меня.

— А что, есть какие-то сомнения? — ответил я ему еврейским способом, но сразу добавил, — не сомневайтесь, всё написал лично, ни у кого не списывал… да и у кого списывать-то, никто же ещё не закончил.

— Садись, мальчик, на место, и не мешай больше, — буркнул Абрамсон, отодвигая тетрадку в сторонку.

Я и сел на место. До звонка ещё минут 15 оставалось, промаялся от безделья до конца урока… почти что до конца — за минуту до звонка вспомнил, что меня просил позвонить редактор газеты, и оставшееся время промучился, пытаясь придумать, зачем я ему вдруг сдался… ничего не придумал.

А на перемене меня вызвали в кабинет завуча, той самой, у которой сын Рустам в нашем классе учился. Зашёл, гадая, зачем я здесь понадобился и внутренне готовясь к разному. Оказалось, что зря, меня плюшками собрались награждать.

— Садись, — сказала она, — Витя, разговор к тебе есть. Небольшой.

После чего она добрых три минуты рылась в бумагах, коими был завален весь её стол — ну не умеет человек организовать своё рабочее пространство, помочь что ли…

— Вот, нашла, — наконец-то изрекла она, вытянув откуда-то снизу лист плотной бумаги с лиловой печатью, — тебя и твою подругу… ээээ, — попыталась вспомнить она, а я ей помог:

— Лену что ли?

— Да, Лену Проскурину и тебя приглашают в телецентр, на вот, ознакомься, — и она протянула мне этот лист.

Там синим по белому было написано, что учеников 9Б класса школы номер 38 очень рады будут видеть 10 сентября 1975 года в студии программы «Любимый город» в 16 часов 00 минут по московскому времени.

— Здорово, — только и смог ответить я, — а что хоть это за программа-то, ни разу не видел?

— Новая какая-то, — ответил завуч, улыбаясь, как Чеширский Кот, — в этом году появилась. Я сама ни разу не видела, но люди говорят, что интересная. Ты уж нас там не подведи, ладно?

— Постараюсь, Альбина Александровна, — ответил я, излучая энтузиазм и бурную радость, — про 38 школу и про вас лично только хорошее расскажу.

— Ну иди уже, перемена заканчивается… да, вспомнила, что спросить ещё хотела — как там ваши американцы-то? Вживаются?

— Всё пучком, Альбина Александровна, — бодро сказал я на пути к выходу, — ассимилиция и адаптация проходят успешно.

Не говорить же ей, в самом деле, подумал я по дороге в кабинет химии, про бандитские разборки, гонки на выживание и спасение неуравновешенной Танюши — не поймёт.

После уроков у нас с Джоном намечалась игра на Чайке, а девочки свободны от тренировки были, они и разошлись по своим домам. А мы переоделись, размялись немного и приготовились к контрольному матчу.

— Так, — командным голосом провозгласил Окунев со своего места за бортиком, — сегодня играем полный матч. Юношеская команда Чайки против юниорской, три периода. Поехали.

На этот раз Окунев в роли судьи выступил, по облегчённому варианту судья у нас только он один и был, а юниоры в соперники нам достались рослые и крепкие, на год-два все старше нас. Ну ничего, прорвёмся как-нибудь, сказал я Джону, а он в ответ тихонько напомнил три основные комбинации, которые мы наиграли на предыдущих тренировках.

— Вбрасываем шайбу в их зону, я качу за ней, просто я быстрее катаюсь, ты сзади, я отпасовываю, ты делаешь вертушку и возвращаешь, это раз…

— Да помню, я помню, — ответил я, проверяя клюшку, хорошо ли замотана, — ты главное без травм постарайся обойтись, не надо это никому.

— Не волнуйся, мне это самому не надо, — ответил Джон, вставая в центральный круг на вбрасывание.

Сделали мы, конечно, этих юниоров, невзирая на их рост, вес и возраст. Не под ноль, но с убедительным счётом 7:3, таким же, как в первой игре суперсерии Харламов с партнёрами разобрались с Канадой. А после игры, когда мы уже помылись и переоделись, нас в переходе от раздевалки к вахтёру встретил тренер команды «Волга» по фамилии Карпов. Не Анатолий, Иван его звали, Андреич…

— Ребята, пойдём поговорим, — обратился он сразу к нам обоим.

Вышли в холл, где были раздевалки с одной стороны, и скамеечки с другой, сели, тут он нам всё и выложил.

— Откуда вы такие шустрые взялись? — спросил для затравки разговора он.

— Я всю жизнь в заводском районе живу, — взял я руль в свои руки, — играл потихоньку в дворовых командах. А Джон вот из Америки к нам заехал, он там в юношеской команде Нью-Йорк Рейнджерс числится.

— Да ты что?! — поразился Карпов, — прямо вот в Рейнджерс? А кто там у вас сейчас играет? Ну в смысле во взрослой команде?

— Фил Эспозито в этом сезоне к нам перешёл, — начал перечислять Джон, — а так Рей Бурк и Степлтон из известных хоккеистов.

— Так-так, — зачесал в затылке тренер, — а у нас тут ты что делаешь?

— Программа школьного обмена, — пояснил Джон, — до Нового года учусь здесь в 38-й школе.

— Ну тогда тебя нам сам бог послал, — решил Карпов, — пойдёшь во взрослую команду Чайки? Тебя это тоже касается, — ткнул он пальцем в меня, — сначала в дубле поиграете, если всё будет так же, как в сегодняшней игре, дебютируете в основной команде. Через месяц где-нибудь…

— Я согласен, товарищ тренер, — первым вылез я, а Джон мне поддакнул, не долго думая, — и я тоже не против.

— Тогда завтра подходите оба на главную арену в три часа.

— Иван Андреич, — вспомнил я, — завтра в три у нас неотложное дело, можно мы немного задержимся… буквально на полчасика…

— А что за дело, если не секрет?

Я переглянулся с Джоном и решил выложить всё, как есть:

— Гонка на мотоциклах, дело чести — если не придём, потеряем репутацию…

— Ну что с вами сделаешь, приходите в полчетвёртого… репутация вещь серьёзная… а играете вы здорово, но не задирайте нос, всегда найдутся те, кто работает лучше…

А вечером я, наконец, дозвонился до редактора районной газеты, того самого, который ходил в шикарных костюмах и любил коллекционировать царские червонцы.

— Рад слышать тебя, Витя, — сладким голосом сообщил он мне в трубку, — у меня разговор к тебе есть небольшой.

— Говорите, я слушаю, — ответил я.

— Давай не по телефону, а вживую.

— Подойти в редакцию?

— Нет, давай лучше так сделаем — там возле вашего Топтыгинского есть скверик маленький…

— Ну да, — подтвердил я, — на Свердлова, там ещё детский городок недавно сделали.

— Вот там и встретимся через… через десять минут, если ты не против.

— Конечно не против, Борис Николаич, через десять, значит через десять — до встречи…

Редактор был пунктуален, на десяток секунд даже раньше намеченного времени прибыл. Костюм у него, кстати, новый был, чуть ли от Армани. Он пожал мне руку, сел на скамеечку напротив детских качелей и сказал:

— Я насчёт Файнштейна хотел поинтересоваться…

— Тогда вы не совсем по адресу, — сразу же решил я расставить точки на ё, — я его даже не видел ни разу, заходил только поговорить насчёт лечения зубов, но не застал.

— Да хорош придуриваться-то, Витя, — посмотрел он на меня, прищурившись, — ты же свои монеты ему загнать хотел, но у вас что-то там не сложилось.