Золотой Лис. 1-2 часть

Глава 4. Дыхание вечности

— Ох, и не говорите, мастер Ридд! Клиент нынче пошёл не то, что давеча — что-то все стали пужливые да нервные…

Он всё вздыхал и причитал, перхал и искал, этакий благообразный и степенный старичок. Невысокий, с коротко стриженой сединой и с той размеренностью движений, которая неизменно выдаёт специалиста во всяком деле. Но самому парню он отчего-то до нервного смеха напоминал этакую чистенькую белую крыску, каковую можно легко сыскать в лаборатории алхимика или башне волшебника — если такую рассматривать на ярком свету, то сквозь белоснежную шерстку немного просвечивает розовым.

На самом-то деле этот милейший дедушка одним только своим присутствием наводил дрожь даже на человека с крепкими нервами. Ибо оказывался он никем иным, как палачом его милости барона, сейчас орудующим в своих закромах…

— Вот укладываю я намедни на дыбу рябого Заньку, что на королевском тракте шалил — а он, баловник, мало того, что в штаны раньше времени нагадил, струмент запачкал, так ещё и ногой лягнул! Ну никакого почтения к старшим, — сокрушённо вздохнул старичок, и вернул открытую было шкатулочку на прежнее место — на полку возле целого ряда ровненько и любовно разложенных щипцов для пальцев.

Нет, находился сейчас Ридд в навевающих подспудный страх застенках не в качестве почётного гостя барона. И уж ясное дело, не по собственной прихоти. Но коль написано в списке ингредиентов — ноготь с ноги повешенного — то будь добр, разыщи. Спасибо пейсастому аптекарю Моське, у которого Ридд обычно затоваривался травами и компонентами, неприметно вручённая тому серебрушка благотворно повлияла на соображение и принудила вспомнить, что вот эта и вон та самая экзотика из списка наверняка сыщутся у старого палача, собиравшего на память кое-что о своих клиентах и любившего вечерами, за чашей дешёвого вина перебирать и рассматривать свою коллекцию…

— Нет, я этого Хвеську таки точно за срамное место подвешу! — ругнулся дед на своего глупого подпалачика и даже сокрушённо всплеснул сухонькими руками. — Ну как можно крючья для вытягивания жил класть на полку рядом с ножами для мякоти?

И такое негодование, такое искреннее недоумение послышалось в голосе болеющего за своё дело палача, что в другое время Ридд даже и посочувствовал бы. Однако дедуган наконец нашёл плоский ящичек с пузырьками и коробочками и принялся его перебирать, подслеповато всматриваясь в надписанные аккуратным почерком примечания.

— Ага, вот ногти, — и Ридд не без брезгливости, аптекарским пинцетом перенёс в свой бумазейный пакетик несколько грязных, кривовато-мутных обрезков.

— Так, а вот и кровь преступниц, — палач оглянулся на заказчика, весьма убедительно сверкнувшего при входе золотым с небесной просинью перстнем, а сам ладонью любовно поглаживал своё жуткое хранилище. — Тебе как, мастер Ридд, помоложе или постарше? Тут у меня тоже подборочка богатая, сорок лет неустанными бдениями собирал! Такого ты и в Храме не сыщешь…

Парень прикинул так и этак, и хмыкнул в затруднении. Не настолько уж он хорошо в этих делах разбирался. Ну не успела мать выучить своим ведьминским и травническим делам сына! Кое-что так, случайно углядел, до кой-чего сам додумался. Но больше всего сведений он почерпнул из случайно купленного на пути в здешние края потрёпанного томика Генриха Инститориса — у матери был точно такой же. Самая прелесть-то оказывалась в том, что солидный учёный фолиант, изобличавший ведьм и их методы, неведомыми переписчиками оказался сделан так, что наложив на текст стандартную матрицу Леже (пластинка с отверстиями в определённых местах), оказывалось возможным на каждой странице прочесть текст наговора, рецепт зелья или даже описание ведовского ритуала.

Правда, половина там оказывалась бесполезной для Ридда — ввиду его почти полного неумения работать с магическими материями…

— Давай помоложе — нужно зелье усиленного воздействия, — с важной миной ответил пораскинувший мозгами парень.

Недрогнувшая стариковская рука вложила в молодую ладонь пузырёк толстого мутноватого стекла, на донышке которого пересыпалась словно рыжая пыль. А сам палач отодвинулся и с непонятной улыбкой на сухих губах следил, как в руке необычного, облечённого баронским доверием заказчика пузырёк сам собою разгорелся зловещим багровым сиянием, в котором вдруг всплыла зелёная искорка…

— Нет, деда, ты точно сбрендил со своей работой — это ж кровь девственницы! — шумнул Ридд на обескураженного палача. — Хочешь, чтоб на один только такой запах мертвяки со всего царства мрака сбежались?

Дедуган досадливо хлопнул себя по лбу и меленько закивал, сетуя, что и в самом деле не того выходит — это и впрямь кровь девки, что много лет назад из ревности отравила увёвшую жениха соперницу такой дозой крысиного яда, что ту и хоронили даже в закрытом гробу. Настолько посинела пятнами и раздулась… он суетливо царапнул на пергаменте пометочку свинцовым, не боящимся сырости и времени карандашом, а затем снова принялся перебирать эти безмолвные свидетельства страшных и зловещих преступлений.

В конце концов Ридд удовольствовался кровью ткачихи, утопившей с голода и отчаяния плод несчастной любви. И теперь список оказался весь, полностью помечен вполне булгахтерского вида галочками, а заплечная сума, соответственно, полнёхонькой. И уже совсем парень собрался было наконец покинуть эти словно наполненные никогда не смолкающими криками жертв подвалы, когда дедок доверительно придвинулся поближе и, смущённо засопев, поинтересовался — а что так?

Ридд вполне ожидал каверз, ненужных вопросов и даже тихого противодействия, а потому к подобному повороту событий был вполне готов. Демонстративно оглянувшись на плотно прикрытую дверь в коридор, он сделал затем самую страшную рожу, какую только и умел, а потом трагическим тоном поинтересовался в ответ:

— Про гномьи развалины слыхал чего?

Дедок тут же округлил глаза с выцветшими ресницами и добросовестно осенил себя отгоняющим зло знаком.

— Так это, вроде ж не велено туда шастать, мастер Ридд? Да и никто оттеда, говорят, и живым не вертался…

Парень мрачно покивал и ответствовал в том духе, что всё верно — но места такие и без присмотра оставлять никак нельзя. Потому есть служба, тайная, даже вельможам неведомо про неё. Спросит отец наш король барона грозным голосом — нарушаешь, мол? А барон честно и ответит: никак нет, ваше величество!

— Нельзя подставлять барона, понимаешь, деда? А уж тем более во времена нынешние, смутные. Так вот, — Ридд снова оглянулся и совсем приблизил губы к любопытно подставленному уху. — Последнее время там, внизу, зашевелились…

Впервые он видел, как на человеке в безветренную погоду в буквальном смысле точно так же зашевелились волосы — белый пушок на голове палача встал дыбом.

— И что? — кое-как прошамкал тот лязгающей от страха челюстью.

— А то. У тебя своя работа, дед, а у нас своя, — Ридд деловито забросил за спину свою сумку на длинном кожаном ремне и лицемерно вздохнул. — Ладно, только между нами… Сначала пронаблюдать-проверить, чтоб зазря шум не подымать. А потом доложить куда следует, смекаешь? Пущай приедет из столиц толковый некромансер или жрец высокого ранга, храмовник. Но чтоб всё тихо — представляешь, какая паника подымется здесь наверху, если хоть слушок просочится?

Видимо, до истерически кивающего палача таки дошло, что и в самом деле есть места, куда более глубокие и жуткие, чем даже милые его сердцу пыточные подвалы и застенки. Тихо охнув и непритворно побледнев, он помассажировал левую сторону груди и завздыхал.

— Да уж, мастер Ридд, рисковые вы там парни… у нас тут и впрямь попроще будет. А тварь та ушастая тебе зачем? Вроде ж не из ваших — а я никогда на елфах не практиковался, не довелось. А так хотелось проверить на прочность перворождённую, да в устройстве еёном поковыряться вдумчиво, с нашим-то сравнить.

Ридд с самой гнусной рожей ухмыльнулся, подмигнул и заметил — если где будет место сильно опасное или непонятное, он ту заразу вперёд пустит… миг-другой, и оба понявшие друг друга мужчины довольно захихикали. И вот так, довольные друг другом, они наконец покинули эти холодные, душные и напитанные болью подвалы…

Старый форт ещё жил. Потрескивала раскалённая от жара боевых заклятий кладка, скупо чадил догоравший на левой башне навесной щит. Но всё так же горделиво полоскался на ветру славный стяг барона Фернандо — золотой лис на пурпурном фоне. И пока под этим флагом бились и умирали люди, не было хода через реку.

Добротный, казематной кладки форт обеими своими башнями и неимоверной крепостью стен перекрывал такой же несокрушимый мост. За спиной королевские войска, осатаневшие от ярости и предыдущих неудач, грызли возвышавшийся на холме баронский замок. А это предмостное укрепление, обстрелянное и из баллист навесным огнём, и ослепительно полыхающими огненными шарами, штурмуемое вторые сутки, упрямо не пускало полки королевского главнокомандующего, маркиза Беренца, на эту сторону, не позволяя полностью сомкнуть клещи окружения…

— Не зевай, Франки, — проворчал сержант, но больше для порядку.

Ибо пожилой и усталый баронский магик, весь покрытый копотью и мелким, притягиваемым его чародейством мусором, встрепенулся — через мост опять полезли конные рейтары маркиза.

Стоявший сзади и чуть осторонь худощавый парнишка еле заметно, зябко передёрнулся. Он уже знал, что сейчас произойдёт…

Над верхним слоем бутовой кладки моста, но под гранитными столбиками булыжного настила мостовой, через равные промежутки в камне ещё строителями были выдолблены ровные желобки, в которые мастера залили по всей длине свинец. Они строго чередовались — левый, правый, и снова левый, и опять правый. Но уже здесь, под стенами форта, свинцовые полоски-отводы, заботливо укутанные пропитанными салом кожами и для защиты от сырости залитые поверх смолой, свивались вместе — отдельно первые и отдельно вторые.

И концы их оказывались выведены сюда, наверх, на защищённую башнями короткую горжу…

Вот Франки потёр и чуть размял ладони, вдохновенно поднял глаза вверх, словно испрашивая то ли разрешения, то ли благословения у испачканной облаками небесной синевы — и меж нешироко разведённых рук с шипением и треском зазмеилась неистовая, ослепительно-синюшная молния. Вот чародей, на чьём лице и припаленной ненароком бородке плясали мертвенные сполохи, резко приложил ладони к свинцовым пластинам. Вжал, словно впечатал в них свою ужасную колдовскую силу.

Парнишка мгновенно поднял глаза туда, на мост. Как и в прошлый раз, неведомое чародейство магика пронеслось свинцовыми путями и теперь жалило в нападающих прямо из-под мостовой. Бились в неистовых судорогах кони, белым огнём вспыхивали ещё в воздухе вповалку летящие с них рейтары. Но даже и умерев, они не прекращали в конвульсиях рвать себя на части… даже оторванная по локоть чья-то дымящая рука, с застрявшей в посиневшей кисти погнутой саблей, судорожно плясала и подпрыгивала до тех пор, пока неведомая сила даже и её не выбросила из пределов моста…

— Фу, а вонища же от этих королевских вояк, — довольный сержант отмахнулся от густого смрада горелого мяса, когда мост по воле чародея снова полностью не очистился, а на почерневшем лице служаки весело блеснули глаза и зубы. — Так, сейчас скорее всего попробуют низами… эй, Риддерик! Притащи на всякий случай ещё арбалетных болтов пару связок!

Парнишка мгновенно подскочил поближе. Хоть ему и исполнилось уже целых тринадцать, а тонкостям воинских забав он поучил бы и многоопытного сержанта, приказ барона не пускал его в самое горнило битвы. А на подхвате, всё ж польза какая — спасибо и за то, что не позволяет то считать себя совсем уж лишним при осаде отцовских укреплений этими королевскими горе-вояками…

— Больших или малых, сержант? — парнишка тут же вопросительно указал рукой на цепочку защищённых зубцами стены арбалетчиков, а затем на башни, где стояли на поворотных платформах два крепостных арбалета, обладавших большей силой и дальностью боя.

— Хм… Больших, Риддерик — малых ты уже притащил, но ведь мы ими ещё не стреляли? — улыбнулся сержант смышлёному баронскому бастарду.

Парнишка понятливо кивнул и тут же с топотом сапог ссыпался по каменной лестнице вниз — в узкий, немного даже похожий на колодец двор форта. Несмотря на тень, здесь оказалось ничуть не прохладнее — рикошетом залетевший сюда малый огненный шар поджёг конюшню. Понятное дело, потушили сразу — уж воды рядом вдоволь — но от обгорелого дерева до сих пор пыхало теплом.

А подошвы уже дробно стучали по винтовой лестнице вниз. В арсенальные подвалы, где справа на третьей полке снизу как раз и лежали большие арбалетные болты. Не скуп барон! Крепки и высоки стены, вдоволь внутри припасов и воинских, и провиантских — а люди все верные, на золото и посулы не позарятся. И пока стоит форт, не видать королевским прихвостням подступов к замку и его самого, как своих ушей!

На бегу парень выхватил из вмурованного в стену железного держака скупо чадящий факел и уже с ним в руке бросился в последние обороты лестницы…

С глухим воем дрогнул весь мир. Заныла, затряслась в ужасе и муке сама земля — а в спину уже вбежавшего в подвалы парнишки словно ударил могучий и беспощадный огненный зверь. И столь велика оказывалась сила его, что тряслись и ходили ходуном массивной кладки каменные стены, словно в лихорадке плясали полки и стеллажи, из стоек сыпалось заботливо смазанное и определённое туда оружие. Вход с лестницы заволокло дымом и лениво клубящейся пылью. Да какой там вход — теперь вместо него предстала мешанина просевших глыб и ощерившихся нелепо белыми изломами дубовых балок.

Постепенно всё стихло. Ни единого звука не проникало сюда, в эту могилу заживо погребённого. Не ожили по углам осмелевшие крысы — уж комендант-сержант такого неподобства во вверенном ему форте ни за что не допускал. Не капала с перекосившегося свода вода, всё ж подвал не доходил до уровня реки.

Тишина. Полная, вязкая и воистину что гробовая тишина. И лишь зябко трепещущее пламя одинокого факела кое-как свидетельствовало — ты ещё жив, Ридд…

Он очнулся от воспоминаний и даже вздрогнул, когда дверь чёрного хода открылась, и в вечерние сумерки оттуда шагнул старенький целитель барона Шарто.

— Держи, — неприязненно буркнул чародей и брезгливо сунул дожидавшмуся его парню замотанное в тряпицу и слабо звякнувшее нечто.

Буркнул и тут же скрылся опять внутри баронского здания. Словно отгородился надёжной дверью от непонятного парня, по чьему заказу пришлось доверху заправить, залить магией две весьма попользованного вида костегрызки. Уж за такое дело нынче можно было запросто и в застенки угодить. Но коль барон негласно дозволить изволил — если потихоньку, да только меж своих, то ладно. Дело житейское…

А Ридд шагал через стремительно засыпавший и затихавший к ночи город и угрюмо вздыхал. Воспоминания навалились с новой силой — хочешь или не хочешь, а иногда лезет в голову такое, что ближе к ночи и поминать-то не стоит… к примеру, как один упрямый и потный от задухи мальчишка едва не остался навсегда в отравленном дыханием и просочившимся дымом арсенальном подвале, полном вязкой темноты и тишины, нарушаемой лишь собственным надсадным дыханием.

И всё же, маменькино наследство тогда выручило, пусть и неожиданным образом. Уж мелкое заклятье подводного дыхания, с помощью которого Ридд немало речного жемчуга натаскал маменьке, людьми знающими и за чародейство-то не считалось. Так, мелочь для повседневного пользования… но вот и сгодилось.

Трое суток он рыл землю и бил камень, грязный и упрямый как крот. Но таки прокопался в соседний, боковой отнорок подвалов. Оскальзываясь в липкой жиже от лопнувших бочек с соленьями, он дальше вырыл себе узкий лисий лаз к колодцу. Совсем уж крепкой оказалась кладка здесь, на века — и на пятые сутки своего заточения он по покрытой жирной копотью колодезной цепи всё же выбрался наверх, к свежему ветру и звёздам.

Форта больше не существовало, лишь груда закопчённых камней и потрощенных балок, до сих пор воняющая гарью и горелым мясом. И Ридд тогда долго плакал, размазывая слёзы по грязным щекам. Отчего плакал — да кто ж себя, выжившего, знает…

Толком он так и не узнал, из-за чего там папенька-барон посварился с королём. То уж их дело, вельможных дворян самого высокого полёта. Однако даже за бунт старый закон запрещал карать людей мятежника — они принесли вассальную клятву и честно исполняли волю сюзерена. Лишь тот за всё в ответе… он и ответил, на плахе — вместе с сыновьями.

Однако никогда, никогда — вы слышите? — не дозволялось использовать против поднявшего мятеж королевского вассала Великие Заклятья! Только против внешних врагов королевства или же против нежити. И всё же, победителей не судят… пробиравшийся подальше от родных мест оборвыш услыхал среди молвы, что доставивший живыми зачинщиков бунта маркиз Беренц удостоился наград и королевской милости. А за мелкую шалость его величество всего лишь парой слов мягонько пожурил своего главнокомандующего, применившего страшную силу даже не против самого барона Фернандо, а на какой-то крохотный форт. Да потом выжегшего дотла все окрестные деревни вместе с пейзанами, осмелившимися встать на защиту своего господина.

Но постепенно Ридд, сердце которого оставалось пылающим от боли, словно непрерывно кровоточившая язва, смирился. И в бессонную полночь на верхушке стога, глядя в равнодушно перемигивающиеся звёзды, он только и сообразил — а ведь, его считают тоже погибшим! Вместе с защитниками предмостного укрепления, досаждавшего королевским войскам не хуже чем гвоздь в сапоге…

— Питт, все твои люди надёжные? — хмуро осведомилась одна тень, нагруженная всякой весьма неаппетитно попахивающей дрянью, у другой, терпеливо дожидавшейся у задней двери в мастерскую Зинки-алхимички.

Сама тощая Зинка уже наверняка отужинала и старательно лежала рядом с благоверным в постели, чтоб потом на любые возможные расспросы отвечать бодрым и честным "не-видела-не-знаю" и таким образом оказаться чистой. Но запасной ключ от её мастерской, облюбованной Риддом для своих изысканий, сейчас покоился в кошеле за пазухой надёжного, как скала, десятника баронской стражи…

— Двоих новичков заменил старыми рубаками — теперь десяток полностью верный, — негромко проворчал здоровяк, плечи которого в неверном лунном отсвете блеснули железом. — Кстати, Ридд — где такой плащ урвал? Тебя даже Тобби не учуял.

И солдат снисходительно потрепал по загривку смущённого пса — уж в ночную смену каждый десяток получал четвероногого помощника, выученного на баронских псарнях. И юркие ночные тени зачастую побаивались собак боле, чем дюжих и неробкого десятка солдат…

— У эльфа выменял, почти задурно, — устало выдохнул Ридд и огляделся, поправляя впившийся в плечо ремень своей ноши. — Меана где?

Питт буркнул, что уже внутри, разжигает огонь, калит тигли и протирает посуду — оказалась не совсем бестолочью по части алхимических дел. А затем некстати поинтересовался: ему просто в голову напекло, или та елфа и впрямь такая красотка, что хоть бы и королевой быть?

— То у неё маскировочное заклятье, дружище, — Ридд насмешливо ткнул кулаком в плечо приятеля. — Но раз мордашку прячет, значит…

Приятель с кривой ухмылкой покивал. Чего уж тут непонятного — коль рожу прячет, значит страшна, как демоны с картин в Храме. После чего он поинтересовался, да зачем эта бестолочь Ридду понадобилась? Уж навряд ли она во всяких делах хитрых сноровистее самого парня, раз попалась…

— Да где подсобит, где подержит. А если что непонятное попадётся, вперёд её погоню. Не на себе ж пробовать?

Питт поперхнулся возражениями и вполне понятным возмущением, а затем понятливо кивнул, уловив такой себе заговорщический взгляд Ридда, которым тот указал в сторону двери — позвякивание за нею подозрительно притихло. Ах ну да, всё по методе… давить на новичков посильнее. Если сразу не сломаются, потом куда как крепче будут, и не раз за науку поблагодарят. За самую ценную и нужную науку — выживать.

— Короче. Держать стражу вокруг мастерской и не пускать никого. Разве что сам барон прибудут или святой Динас, — подтвердил Ридд прежнюю договорённость и после солидного кивка Питта открыл дверь.

В лицо ударило душноватым теплом, тусклым светом. А ещё теми едва ощутимыми, едкими запахами, которые человеку знающему сразу скажут очень много. Витал тут и запашок калёного железа, и берёзового угля, и приторный аромат палёной медвежьей красавки. И вроде бы чуть даже серой першило…

Эльфийка отчуждённо стрельнула красивыми глазами и отвернулась, раскочегаривая перегонный куб.

— Что ж, это кстати. Быстрей закончим, ещё и поспать чуток удастся, — Ридд наконец сгрузил с себя поднадоевшую коллекцию всяких ингредиентов и споро принялся раскладывать их на исцарапанном, в нескольких местах прожжённом столе алхимички.

В реторту он сразу загрузил всё нужное для зелья обнаружения невидимости — оно должно было вариться и настаиваться дольше всех. Он улыбнулся своему отражению в пузатой стеклянной поверхности, и щедро сыпанул ещё несколько пригоршен — на двоих ведь эликсира надо…

Что ж, работа пошла. Забулькали непонятные человеку постороннему сосуды, сизым дымком зашипел вечно подтекавший у Зинки перегонный куб. А раскалённый кальцинатор, схожий конструкцией и с чугунной печуркой, и с утюгом одновременно, засветился тускло-багровым светом, уже готовый принять в своё огненное чрево порцию мерзкого и страшного порошка.

— Щипцы на полке, перехвати, — сосредоточенный Ридд осторожно, с помощью эльфийки перелил фильтроваться ядовито-жёлтый раствор.

Чего греха таить, любил он это дело. Спокойная сосредоточенность, выверенные движения и порции ингредиентов. Тишина и покой не только вокруг, но и в душе. Та спокойная тишина, в которой только и можно не просто работать — творить…

— Смочи тряпицу в перегнанном вине и закрой нос, — проворчал он в сторону немилосердно расчихавшейся эльфийки, которая сдуру сунула нос прямо в колбу с едва снятым с огня отваром очень редкого и дорогого каменного мухомора.

Зелье, если его правильно приготовить, и в самом деле едучее, хоть драконов трави. Цветочные эльфочки, так те и вовсе за дюжину шагов просто мрут и падают! Зато с любым мертвяком, облитым такой заразой, приключается просто падучая. И бьётся он в конвульсиях долгонько — можно успеть дух перевести или удрать, если какой особо крепкий экземпляр нежити попадётся. На демонов, правда, действует вроде послабее, но Ридду доселе они не попадались, на что он особо и не роптал.

— Не убьёт, так хоть задержит, — покивал он, когда варево, профильтрованное сквозь костяную муку мздоимца, вдруг моргнуло и осветилось изнутри нежным изумрудным сиянием. — Эх, слишком крепкое!

В самом деле, эта малопонятная человеку несведущему концентрация оказалась слишком высока. Но Ридд уже как-то притерпелся к этим терминам, что крепость называют высотой… а раствор и в самом деле оказался перенасыщен мышьяком, который только каменный мухомор и вытягивал из земли.

Но хмурая и сосредоточенная эльфийка, опять похожая на мумию из склепа — со своей тряпкой на мордашке — уже тащила большую бутыль перегнанной воды.

— Умница, — кивнул Ридд и слегка разбавил полученное зелье.

Ещё чуть, пока зелень не сменилась тусклой синевой, а потом и вовсе чуть мутноватой бесцветностью. О, самое оно, теперь на этой основе можно и настоящую отраву варить!

Куда благосклоннее эльфийка осматривала и обнюхивала зелья, готовившиеся из производимого в вотчине барона Кагора вина. Само по себе просто отменное и неплохо отгоняющее мелкую нечисть, оно лучше всех впитывало благословения жрецов храма — а от обсевших человека бестелесных злыдней, в дороге лучшего средства просто и не сыскать. Но это всё эликсиры для внутреннего пользования, так сказать. И настой красноплодной рябины на вине баронессы Изабеллы, и стреляющее серебряными искрами зелье на основе с виноградников графа де Шампаня…

Белая луна Белль с любопытством заглядывала в высокую каменную трубу небольшого домика, из которой столбом поднимались разноцветные, а иногда даже светящиеся дымы. Иногда ароматные, от которых небесная напарница Соль ярче светила оранжево-золотистым блеском. Но чаще такие отвратно-вонючие, что маленькая луна зловеще наливалась багровым, словно перед рассветом. И тогда шарахались подальше вылетевшие на охоту нетопыри — уж те неведомым чутьём знали, что от домика рыжей и злющей Зинки следует держаться подальше.

Звёздам было всё равно — уж до них дым не долетал, заботливо уносимый и развеиваемый недрёманым в вышине ветром. Но и тот брезгливо морщился порой, и побыстрее сбагривал добычу неповоротливым тучам. Те пухли и пыжились недоумением, пока наконец не лопались вдалеке со страшным грохотом и искрами — и изливались где-нибудь в глуши дождевыми слезами…