Золотой Лис. 1-2 часть

Глава 12. Из огня да в полымя

— Меана, ты крашеная блондинка или натуральная дура?

Этакое вырвавшееся в сердцах восклицание Ридда какую угодно женщину могло бы вывести из себя — причём, с весьма предсказуемыми последствиями. Но только не эту, данную и конкретно взятую эльфийку. Меана обиженно покосилась в ответ этак исподлобья, а затем встряхнула короткой чёлкой и терпеливо повторила опять.

— Ридд, это в самом деле так — у нас, avari, есть такой обычай. Когда nessima под сводами Вечного Леса называет свою wendi самыми нежными и милыми словечками, то… в общем, если сердце её хоть чуть сильнее начинает биться в ответ, она назначает ему испытание.

Парень всего ожидал во исполнение того обещания объясниться. Увёрток и лукавства, даже встречных обвинений. Но такого? Согласитесь, женщины всех рас схожи в своём непостижимом умении с самым милым и непосредственным видом ставить мир с ног даже не на голову, а вообще на уши. Что пухлощёкая хоббитянка Стелла, что свои родные, человеческого роду-племени — одна маменька-ведьма чего стоила… а теперь, как выяснилось, ещё и перворождённые.

Что, и я такая же?

"Совершенно верно, милая, непредсказуемость твоих поступков частенько ставила меня в тупик" — парень некстати улыбнулся, приметив, как Меана строптиво дёрнула плечиком и продолжила гнуть свою линию.

— И чем чаще бьётся сердце венди, тем сложнее она выбирает испытание своему избраннику.

Ридд классически огрызнулся в том смысле, что теперь понимает — отчего у остроухих столь низкая рождаемость. И почему большая часть их головорезов как раз фемины — с глазами как у голодной кошки и злющие как демоны. Растранжирили своих парней на испытания… но эльфийка не обиделась, а скорее опечалилась.

— А разве у вас, хомо, не так? Рыцарь объявляет возлюбленную дамой сердца и отправляется за тридевять земель совершать деяния под названием подвиги!

Вот ведь, и крыть-то особо нечем. Хотя…

— Меана, счастье ты моё нечаянное — а интересовалась ли хоть раз, что, то за подвиги? Убивать и грабить, жечь города и насиловать… а оставшаяся в замке леди с тоски тянет в постель смазливого пажа или проезжего сладкоголосого барда. Вон, великий король Фандор довоевался до того, что у его любимой стервы-Марго оказались сплошь чужие детишки.

Эльфийка, просияв на самые первые слова, затем с кислой мордашкой кивнула. Уж Ридд быстро сообразил, что предстоящие в королевстве перипетии с борьбой за трон и непременным мордобойством весьма неплохо затронут и находящиеся рядом земли эльфов. Что здешние, на восточном полудне, что закатные, что полночные. Потому парень, по пути сюда завернув в волшебную рощу чуть передохнуть, попросил Меану по-быстрому передать ярлу Иллидару это сногсшибательное известие о более чем сомнительных правах обоих принцев на престол. Пусть подумает и примет меры…

— Ну хорошо, ваши обычаи кажутся странными — наверняка как и наши вам. Но общее-то несомненно? А как ты сам ухаживал за девушками?

Ридд, отхлёбывавший из фляги воды, едва не поперхнулся. Что? Ухаживать за этими вертихвостками, так и норовящими променять нас за пару монет или новое платье? Почитающими за высшее счастье сперва помучить вдоволь, а потом и вовсе разбить сердце? Нет, увольте — если уж в одном месте совсем приспичило, лучше иметь дело с коллегами из Школы, ведь тамошние девицы предрассудками не обременены. Или заплатить за ночку профессионалке, не стремящейся опутать нежными цепями и хорошенько, до дна подоить твой кошель…

— Я не дворянин, Меана, и их обычаи мне чужды. Я всего лишь незаконнорожденный бастард, и к тому же неисправимый циник, — в собственном голосе Ридд против всякого желания услышал боль.

Эльфийка в своём великолепном гневе так топнула каблучком, что завтра на этом месте наверняка появится ещё одна новая выбоина в булыжнике — и тогда прижимистым чинушам из ратуши волей-неволей придётся раскошелиться на ремонт ставшей совсем ухабистою мостовой.

— Нет, незаконнорожденных детей не бывает! Тогда придётся признать и незаконных родителей, что ли? Неправда, Ридд — новая жизнь всегда законна, и даже желанна матушке-природе!

Целеустремлённо шагавшая по ночной улице троица пусть весьма и настораживала своим видом ночную стражу, но особых безобразий не нарушала. Хотя и шумела при том так, что добропорядочным спящим обывателям наверняка приспичит навестить ночную вазу или по крайней мере, с досадливым сонным ворчанием перевернуться с боку на бок.

Питт тащился позади шедшей впереди парочки, грызшейся в своё неописуемое удовольствие — и хохотал примерно так же восторженно, как когда две луны тому на весеннюю ярмарку приезжали лицедеи и ставили в балагане на площади давно полюбившуюся в народе "Альфа, Ромео и Джулия". Ах, как же венецийская красотка ловко обвела вокруг пальца недотёпу-Ромео и наставила ему ветвистые рога с цирюльником Альфой из се-Вильи!

— Люди, вы просто прелесть что такое! Нет, не прекращайте, прошу вас…

Разумеется, Меана не упустила случая огрызнуться — благо по-прежнему ношей была не обременена — рикошетом досталось и сержанту. Но тот хохотал так, что уже начал пошатываться, и вовсе не от тяжести ноши или усталости.

— Чушь, леди Меана! На самом деле все мы люди, только немного по-разному выглядим — уж то в меня Ридд вколотил крепко и на совесть. А кем вы там себя считаете, хоть хоббитами, хоть эльфами — да хоть бы и зелёными человечками с Белль или Соль — то уже ваши личные тараканы. Может, вам просто по приколу!

Бродячий философ, проповедующий всякую заумь, или даже умудрённый жизнью инок из обителей Храмов — все они почерпнули бы из этой реплики восторженного сержанта немало для себя интересного и поучительного. Потому и неудивительно, что Ридд через плечо вполголоса объявил Питту выговор — нельзя так себя выдавать и выходить из образа туповатого солдафона.

Круглолицая медно-золотистая Соль и нынче вырядившаяся белым серпиком Белль наверняка немало поудивлялись, когда сержант досадливо крякнул и признал, что и впрямь немного раскрылся…

— И всё равно, Ридд — когда ты говорил мне слова, способные смутить разум и размягчить сердце даже мраморной статуи, разве то не было ухаживанием? — наивно поинтересовалась сбитая с толку эльфийская взломщица.

Парень поправил на плече врезавшуюся лямку казавшейся уже почти чугунной ноши и со вздохом признался, что вовсе нет. Ведь ухаживание это целая система правил и традиций, лукавства и недомолвок. Даже немного есть от военной тактики осады неприступных крепостей… в смысле, сердец!

— А я просто сказал, что думал. От души и безо всякого умысла, Меана.

Эльфийка на перекрёстке в задумчивости раз-другой переложила почти угасший фонарь из левой руки в правую и обратно, шёпотом подбирая контраргументы. И всё же вздохнула в конце концов, признавая своё полное тут непонимание.

— Лишь тот, кто грезит нашим счастьем, нас оскорбляет безучастьем… — прошептали её губы.

Ридд через плечо лениво поинтересовался у Питта, а помнит ли тот, чья это фраза?

— Эльфячий поэт де Вега, из клана Лопе, — незамедлительно отозвался тот с просто неписуемой ухмылкой. — Из моей любимой "Кошка на соломе"…

Девица от изумления едва не села прямо в уличную пыль и старательно протёрла глазищи, после чего самым внимательным образом осмотрела обоих парней. Согласитесь, однажды вдруг узнать, что какой-то громила-сержант и жулик рода людей не только знают творения почитающихся древними даже у народа перворождённых поэтов, но ещё и имеют в том свои пристрастия — то всё изрядная плюха общепризнанному высокомерию и эстетству эльфов, если не сказать снобизму.

— Ну, а — быть или не быть? — это чьё? — на всякий случай усомнилась она.

— Вот в чём вопрос, — охотно кивнул Питт и подошёл поближе. — Только, дурак он был, этот ваш Шейк из Пира! Надо было тому принцу кликнуть верных ребят из гвардии — вроде меня — и воздать всем сестрам по серьгам! А то в результате все померли, королевство датское осталось без присмотра, а это непорядок.

Меана подозрительно покосилась на сержанта — не шутит ли тот? Но Питт добродушно и открыто улыбнулся в ответ, после чего продолжил тащить свою часть ноши…

Если бы их милость барон Шарто не спал в эту ночь, а имел возможность подслушать разговор этой бесшабашной и усталой троицы, то вельможа немало тому позабавился бы. Матушка же его, многомудрая госпожа баронесса, вдобавок нашла бы ещё и массу поводов и даже причин крепко призадуматься да возобновить свои прежние подозрения и заодно пересмотреть кое-какие приоритеты. Но к счастью, хозяева замка и земель вокруг нынче крепко спали.

И всё же, когда далеко за полночь повелителя разбудил красноглазый с недосыпу и по той причине немного злой солдат, барон едва не заехал тому спросонья в харю. Но потом опасливо отшатнувшийся служивый с лязгом почесался где-то под кольчугой и вымолвил известие, что под воротами-де стоят обещанные трое и уже всерьёз совещаются взять замок приступом — тут барон Шарто проснулся окончательно.

— Камилла, пошевели-ка окорочками — а ну, лети стрелой и разбуди матушку! — уже спускаясь по лестнице, распорядился он. И сонная служанка, меленько покивав, с неприличной в её положении резвостью припустила по галерее к покоям баронессы…

— Свои, ваша милость! — гаркнул в ночи уже потерявший терпение Питт, когда с привратной башни прибывших долго мытарили расспросами задушевными и по третьему разу потребовали осветить лица — но наконец прибыл барон.

В башне затарахтел со звоном цепей ворот, лязгнул и содрогнулся подвесной мост — и наконец, нехотя принялся опускаться. Хотя замок и находился в центре неплохо защищённого внешней стеной города, однако на всякий случай его укрепления и стража содержались в порядке. Случаи-то, они разные бывают…

Разговоры и охи-ахи затянулись едва не до утра. И то, грозились бы тянуться и ещё больше, но Ридд снова блеснул своими талантами.

— Ваша милость — вы уверены, что о наших приключениях стоит подробно рассказывать в этом замке, да ещё и ночью? Мало вам того предупреждения, что мы едва ноги унесли, а кошмары будут преследовать нас ещё долго?

Баронесса из своего кресла весьма резонно согласилась, что неразумно было бы поминать создания тьмы ночью, когда прадавнее зло за этими стенами властвует почти безраздельно.

Ага! Я раскопала в твоих воспоминаниях — это из сказания об адской гончей, преследовавшей древний род Бэрриморов!

Но сильнее слов служила доказательством правдивости рассказа о приключениях блиставшая на дубовом паркете груда гномьего оружия — а пуще всего изумительный голубой меч на коленях барона, ласкавший взоры и смущавший разум одновременно.

— Значит, этот клинок выкован из дыхания ледяной змеи, когда та пыталась ужалить самоё небо… даже и легенд о тех старых временах мало уже осталось, а прошлое всё равно настигает нас и упрямо напоминает о себе, — сидящий барон любовно провёл пальцами по хищному лезвию, и по комнате заиграли нежные сполохи цвета небесной лазури.

И лишь недрёманая баронесса из глубины своего кресла приметила, как от последних слов её сына троица с заговорщическим видом переглянулась, а эльфийка устало пожала плечами. Наверное, и впрямь не цитата, а блестящая импровизация, пришедшая в восторженный ум человека благородного.

— Быть посему! — с военной решительностью распорядился барон Шарто и хлопнул ладонью по колену. — Сейчас всем спать — нечего превращать ночь в военный совет. А завтра утром ты, мастер Ридд, повезёшь важное письмо…

В нескольких словах и куда большем количестве недомолвок вельможа пояснил неприятно удивившемуся парню важность задуманного — ведь тёмный чародей наверняка сможет кое-что, напрочь запрещённое законами и правилами. Но и Ридд сумел несказанно изумить хозяев замка.

— Вот эта головорезка, отменно замаскированная под обычную человеческую красотку, ближайшие ночи проведёт в спальне барона, охраняя вас от… что-то неспокойно мне, — парень поморщился от одной только мысли, что молодой барон вполне может и возжелать предъявить вполне мужские права, но решительно встряхнул головой. — Вам же, госпожа баронесса, будет просьба тонко организовать слухи и пересуды, чтоб каждый слуга и солдат догадывался лишь об очередном любовном увлечении господина.

Ах, насколько же разными оказались направленные на него взгляды! Питт смотрел откровенно как на идиота, взгляд Меаны выражал нешуточную задумчивость. В глазах баронессы плескалась удивление пополам с согласием, зато взор самого барона так и лучился недоверием. Вот последний-то из участников немой сцены и решился в конце концов нарушить уже звенящую от напряжения тишину мёртвой сцены.

— Кхм! Шуточки у тебя, право, мастер Ридд… тебе что-то известно?

Парень дёрнул этак неопределённо плечом и с кривой ухмылкой сообщил, что одного убийцу уже перехватили. Но все ниточки оказались обрезаны — с той стороны тоже не дураки. И посему в ближайшее время стоит поберечься…

— И присмотреться — наверняка таинственные недоброжелатели занервничают, заспешат и совершат хоть одну ошибочку. Дадут в руки хоть одну нить, за которую можно будет размотать весь змеиный клубок. Ваших людей, господин барон, я посвящать в тонкости не хочу — среди них наверняка найдутся соглядатаи. А мои действуют из потёмок, и в них я уверен.

Барон Шарто медленно покивал, глядя куда-то внутрь себя — уж не настолько он был плохо осведомлён о нравах и слабостях человеческих. Да, имелись и у него верные людишки и хоббиты среди слуг хозяев сопредельных земель, исправно сообщавшие о тамошних веяниях. Согласитесь, вполне резонно было бы предполагать наличие и в своём окружении лишних ушей и ртов.

— Питт, дружище — а тебе лучше всего под неким предлогом всё время вертеться поблизости от их милости. Не совсем рядом, но в пределах зрения.

Сержант понятливо усмехнулся и кивнул. Если вдруг что, то сразу и безжалостно…

Собственно, это и было последним из заслуживающего внимания перед тем, как отчаянно позёвывающий Ридд послонялся по вновь погрузившемуся во мрак баронскому замку и по совету одной полоумной дриады в своей голове прикорнул в оранжерее — под какой-то волосатой и неприлично лохматой пальмой.

"Нефропелис широколистный бархатный, говоришь? Запомним"…

— Всё понял, деда? Питт стережёт барона днём, эльфийка охраняет ночью — и на них положиться можно. Так что, если кто ещё по душу барона придёт с худым, сразу не хватайте — присмотритесь и любой ценой следок от него к заказчикам вынюхайте.

Ещё розовое утреннее солнце напрасно пялилось спросонья — заметить эту притаившуюся за углом конюшен парочку оно не сумело. Над притулившейся в углу замкового двора кузней уже вился первый дымок, там что-то позвякивало. А отстоявшие без происшествий ночную смену солдаты своим видом напоминали некачественно сделанных зомби. И это мирное утро так походило на другие такие же, что очень хотелось верить, будто так оно в самом деле и есть…

Озабоченный и хмурый палач согласно кивнул, а потом заметил, что есть у него одна хитрая идейка — пусть только мастер Ридд быстрее возвращается, и желательно живым. Всё ж о том чернокнижнике молва недобрая идёт.

— Вернусь обязательно, но вот насчёт живым — не обещаю, — мрачно пошутил Ридд, который не выспался толком, а потому после завтрака легонько клевал носом.

Проигнорировав вытаращенные в изумлении глаза палача, он пробормотал, что если удастся заручиться если не поддержкой колдуна, то хотя бы его нейтралитетом, то уже будет большое подспорье…

С трескучим скрипом отворилась створка ворот, и заспанный конюший вывел наружу недовольно пофыркивавшего, уже осёдланного жеребца. Оглядевшись и не приметив Ридда, слуга озадаченно почесал лохматую голову с застрявшими в ней соломинками.

— Ладно, деда, разбегаемся. И тереби дядюшку Флетчера, чтоб он свою босоногую агентуру по всему городу разослал и на медяки да посулы для них не скупился, — Ридд прощальным кивком отпустил тут же юркнувшего в неприметную дверцу палача и вышел из тени.

Жеребец вороной масти с белой звёздочкой во лбу парню понравился. Хоть и косил лиловым глазом этак недовольно, прядал ушами — от будущего седока отчётливо веяло столь ненавистной тёмной магией — но зато красавец! Да и пока не буянил подобно остальным прочим собратьям. Уж Ридд на своих двоих дальние концы отмахивал не по своей прихоти…

— Чтоб вы знали, мастер Ридд, — зачастил конюший, передавая поводья. — На спуске не позволяйте этому кровопивце галопом идти — засекается. Ноги длинноваты, да и понести от боли может.

— А отчего кровопивец? — лениво поинтересовался парень и глянул на крыльцо дворца. Нет, письмо ещё не вынесли.

Конюший сделал такую скорбную физиономию, что в иное время стоило бы позабавиться и даже посочувствовать бедняге, занятому столь непривычной работой, как думать. Вкратце же, если отбросить словечки, от которых вянут уши и цветы, смысл его речи свёлся к тому, что резвей вот этого жеребца на баронских конюшнях скакуна и не сыскать — однако своим кусачим норовом он всех так зае… гм, заездил, что надысь их милость после верховой прогулки по лугам крепко осерчали и едва не повелели этого демона в конской шкуре продать.

Позволь мне попробовать, мастер Ридд!

Парень покивал с самым высокомерным видом, едва не надувая от важности щёки — и на слугу то произвело просто неизгладимое впечатление. А затем Ридд, едва не расхохотавшись и тем не испортив впечатление, вполголоса вытребовал, чтоб конюший сбегал на кухни и принёс печёное яблоко, что тамошние повара готовили для их милости баронессы.

— Да самое большое и горячее, прямо из печи! И накрой тряпицей, чтоб не видать…

Нет, не городским увальням учить деревенского парнишку, как с лошадьми обращаться! "Сейчас будет тебе бесплатный цирк и балаган, милая" — пообещал Ридд, придерживая подальше от себя поводья и пока не предпринимая активных действий.

Заинтригованный конюший обернулся быстро, и парень, пряча так и лезущую на лицо улыбку, вернул тому уздечку и повернулся спиной к жеребцу. Телом скрывая от коня свои действия, свободной рукой он нанизал на щепочку принесённое яблоко, а саму руку спрятал в рукав — с тем, чтобы всё походило на сжатый кулак. И потом, вернувшись к уже скалящему зубы жеребцу, сделал вид, будто потянулся той рукой погладить его по морде…

Ох! Зубы клацнули с такой скоростью, что движение это едва не осталось незамеченным. А затем, залитый утренним солнцем двор огласил неистовый вопль оскорблённого в лучших чувствах жеребца. Замотав мордой и выплюнув обжёгшее пасть яблоко, конь заметался в полной панике.

Да уж, теперь его демона лысого заставишь укусить кого! — восхищённая дриада хохотала так отчаянно, что Ридд всё же не сдержал улыбку.

— Иди ко мне, малыш, иди, бедненький, — непритворно ласково запричитал Ридд, словно успокаивающая малыша мать. И, поймав поводья, мягко притянул морду ошалелого от боли и неожиданности коня.

Уж как маменька-ведьма ухитрялась драть деревенским коням дурной зуб, обходясь без пут или удара колотушкой по голове — и даже клещей — малолетний Риддерик в своё время выучился во мгновение ока. Вот и сейчас, из пальцев мягко выплеснулась мягкая сила и поймала, поймала плачущего жеребца — да нет, не под уздцы! Лаской и только лаской… в несколько мягких прикосновений Ридд постепенно, неспешно унял боль, одновременно нашёптывая коню на ухо такие нежности, что возревновала бы даже Меана.

Ага, а теперь он запомнил, что пришёл ты и спас от боли!

"Точно" — мысленно ухмыльнулся Ридд и до тех пор гладил и успокаивал коня, пока по блестящей шкуре того перестала пробегать нервная дрожь.

— Ну, теперь мы друзья?

Жеребец вдумчиво ткнул мордой в шею, мягко дохнул тугим теплом, и какое-то странное чувство единения обернуло собою эту замершую парочку. Так они и стояли неподвижно, под восхищёнными взглядами сбежавшихся слуг и утреннего солнца, пока на крыльцо не вышел лично их милость барон Шарто.

Конюший бросился господину в ноги, что-то принялся горячо шептать, с опаской и недоверием тыкая в Ридда пальцем. Дворянин сначала нахмурился, а затем расхохотался.

— Ну, если поладили, так тому и быть, — он сделал жест ко мне, и Ридд осторожно приблизился, придерживая так и льнущего к нему чёрного жеребца. Потому что следом из дверей показался Питт, усердно изображавший, что вышел на двор просто так, почистить висевшее в зале на ковре оружие хозяина.

— Пятьдесят золотых, и это демонское отродье твоё, — одновременно с этим в ладонь Ридда легло письмо. А также особая медная бляха, большая и начищенная, на которой под гербом баронов Шарто перекрещивались два почтовых рожка.

Поскольку обнюхавший эти предметы конь счёл их откровенно несъедобными и брезгливо фыркнул, парень немедля спрятал послание. А сияющую медь прикрепил дополнительной застёжкой плаща. Всё! С этого мгновения он уже не просто человек, а гонец с официальным поручением. И любой дерзнувший покуситься на такого тем самым навлекал на себя гнев не только барона Шарто, но и всю тяжесть королевских законов — а ни с тем, ни с тем шутить не рекомендовалось никому.

— Письмо предназначено волшебнику на востоке, — лаконично напомнил барон и привычно оттолкнул вздумавшую обнюхать и его конскую морду.

К его удивлению, чёрный жеребец даже и не подумал цапнуть, как не преминул бы сделать в другой раз, лишь отвернулся и лениво махнул хвостом. А ухмыльнувшийся Ридд взглянул в синие глаза барона и заговорщически произнёс:

— Сто золотых, и это моя последняя цена, ваша милость!

Поскольку барон ошарашенно кивнул, полностью и напрочь сражённый невероятной логикой этого нахала, то парень добавил, что деньги передаст Питт, ему же отдать купчую. И, придерживая на локте свою трость, безо всякой показной лихости забрался в седло.

— Дорогу, канальи!

Двое сменившихся с дежурства в угловой башне солдат, сонных словно осенние мухи и тащившихся через двор в казармы, разом проснулись и порскнули в стороны, теряя своё железо. Ридд промчался меж них в уже открытые поутру ворота, и свежий ветер ласкал его лицо подобно умелой и страстной любовнице.

А таки хороша она, жизнь!

Еле слышно звякнула стеклянная ложечка о золотой край, и внутрь просыпалось… нет-нет, есть этакое не рекомендовалось никому в здравом уме. Потому что затаивший от осторожности дыхание человек всыпал в золотой тигель ещё толику тончайшего бурого порошка.

— Примерно так, — он распрямился от заваленного всякой рухлядью стола и небрежно вытер ладони о свою шёлковую мантию вызывающе-чёрного цвета.

Но в отличие от прожжённой и проеденной столешницы, эта одежда с щеголеватыми серебристыми полосками по подолу ничуть не пострадала. С мягкими переливами отблеска ткань небрежно отряхнулась и вновь стала девственно чистой. Ах да, если кто ещё не понял одежда эта служила мантией волшебника, а цвет… хм, неужто надо объяснять?

Полутёмная лаборатория, освещённая лишь отблесками вечернего солнца из окошка и раскалённой докрасна алхимической печью, при одном только взгляде наводила должное уважение и даже трепет. И не только тем, что оказывалась полна всяких приборов и посудин с непонятным содержимым — уж в задних половинах лавок алхимиков и аптекарей бывает и похлеще — а скорее некоторыми отличиями.

Во-первых, на потолочных балках мохнатыми гроздьями висела дюжина летучих мышей, однако ни здешняя вонь, ни свет, ни даже присутствие чернокнижника им, похоже, совсем не мешали.

А во вторых… нет уж, скорее во-первых! В полутёмном углу, возле облезлого шкафа с книгами, стояла словно отлитая из серебра статуя. Только вот, от одного только на неё взгляда у непривычного к таковому зрелищу человека сразу поднимались дыбом волосы — а сердце, наоборот, проваливалось куда-то поближе к пяткам. Если на свете существует живой металл, то эта весьма изысканных пропорций молодая женщина в длинном сарафане оказывалась не просто мастерски из него отлита, а ещё и еле заметно шевелилась.

Серебряные глаза без зрачков следили за перемещениями хозяина, на полусогнутой руке иногда не в такт сквознякам шевелился небрежно наброшенный плащ не будем ближе к ночи и напоминать, какого цвета. На слегка всклокоченной макушке залихватски виднелась надетая чуть набекрень островерхая и широкополая шляпа… и вот тут-то только и начинало доходить — эту статую не изваял скульптор и не отлил чародей в своей мастерской. Судя по неким едва уловимым признакам, скорее живую женщину неким заклинанием обратили в изваяние. У-у, садюга…

— Тэ-экс! — колдун присмотрелся к уже прокаливавшемуся в печи тиглю, а затем сунул наморщенный нос в раскрытую книгу с заляпанными пятнами страницами и вписал туда пару цифр большим гусиным пером. — Значит, амальгама из сублимации гномьего угля и весенних флюидов горгульи в пропорции два к трём всё-таки выдерживает прокаливание? Любопытно.

В это время на полке тихо тренькнули и сами собою перевернулись на новый цикл большие песочные часы. Занятый своими изысканиями волшебник недоверчиво покосился на них из-под кустистых бровей, затем столь же подозрительно — на смирно стоящую в углу статую. И всё же он распрямился и задумался о чём-то, поглаживая убелённую благородными сединами бородку.

Но да не введут в заблуждение всяческие атрибуты старости и явно почтенный возраст колдуна — судя по здоровому цвету лица и чересчур уж молодо блеснувшим глазам, этот дядечка ещё и всех нас переживёт…

— Ну что ж, Морти — ты отбыла своё наказание, — пожалуй, старик выглядел немного огорчённым. Он пробубнил под нос что-то весьма смахивающее на популярное брекс, пекс, фекс! После чего щёлкнул пальцами в сторону статуи, и с той беззвучно сполз серебряный блеск.

Первым делом в одну сторону полетела шляпа. В другую большим чёрным нетопырём порхнул плащ, а из центра этого беззвучного взрыва юрко вылетела молодая особа лет этак двадцати или чуть меньше, огненно-рыжая, рослая и довольно смазливая — и с виду ветреная, словно сразу дюжина артисточек из королевской оперы. Однако напрасно было бы думать, что сия фемина набросится на колдуна с попрёками или жалобами!

Напротив, девица резвой прытью метнулась в дверь. Ещё слышно было снаружи, как каблучки её дробно ссыпались по лестнице, а затем с нетерпеливым звуком хлопнула дверь в очень нужное в каждом доме помещение.

Волшебник сначала насторожился было в ожидании очередной порции каверз или пакостей, а потом снисходительно усмехнулся. Ещё бы! Провести целую седмицу в заточении чар — небось, так припекло посетить одно заведение, что даже строптивость уступила место несколько иным желаниям…

Спустя некоторое время, когда хозяин закончил свои записи, закрыл книгу и принялся гасить печь и горелки, издали донёсся шум спускаемой воды, а затем снова такой же неприкаянный, как и прежде, стук каблучков. Однако, на этот раз, в нём ощущалось некое бесшабашное веселье — строптивица неслась по коридору вприпрыжку.

— Папенька, ты догадываешься, как я тебя нежно люблю? — в дверях снова замаячила неприкаянная мордашка девицы, а под рыжей чёлкой и дерзко задранная носопырка.

Колдун меж делом выразил надежду, что всё же не настолько, чтобы воткнуть в спину что-нибудь острое? Или накормить крысиным ядом…

— И ещё раз прошу, па — не называй ты меня Морти… Меня зовут Муэрте, это значит смерть!

Волшебник поморщился на эту стремительно набиравшую обороты трескотню изголодавшейся по болтовне дочери, а затем с достойным всяческого подражания философским терпением только вздохнул.

— Ну какая из тебя смерть, Морти? Ты меня скорее до апоплексического удара доведёшь своими капризами…

Лёгкая ткань накрыла разложенные к завтрашней работе препараты, от одного только взгляда волшебника закрылась створка окна. И последний раз окинув взором лабораторию, почтенный волшебник величаво направился к двери.

Со шкафа на его голову мягко спланировала заброшенная туда шляпа, плечи сам собою обернул короткий щеголеватый плащ — а из стойки волшебник извлёк красивый посох чёрного дерева с мягко сияющим в навершии алым кристаллом. И уже проходя мимо посторонившейся дочери, колдун легонько вздохнул.

— Если ты снова откажешься выйти замуж, то я заморожу тебя уже на полную луну…

— Ни за что, замораживай лучше сейчас! — с таким пылом воскликнула эта негодная девчонка, что на строптиво топнувший каблучок уже и внимания-то обращать не стоило.

Однако словно не слыша её, волшебник размеренно и задумчиво продолжал:

— Затем на год, десять, сто и так далее — пока однажды меня не окажется в живых, чтобы снять чары. Вот так, Морти.

И печально покивав головой, волшебник неспешно направился прочь. Дочь смотрела вослед, и её то открывавшийся, то закрывавшийся рот свидетельствовал о нешуточной борьбе в этой ветреной головушке. Уж не настолько она плохо знала папеньку, чтоб не поверить ему — и в таком случае упрямство выходило уже не боком, а куда как иным местом…

— А зачем так вырядился, па?

Волшебник уже на пороге печальной и тихой залы покосился на свою дочь и заметил, что сюда скачет гонец от барона Шарто — охранные заклинания своим верещанием уже едва до мигрени не довели. Морти-Муэрте понимающе хмыкнула, этак симпатично повела зеленоглазым взором и прислушалась расширившимся восприятием.

В самом деле, папенькина сторожевая система орала так, как будто её по весне насиловало целое стадо диких кабанов. Некто пёрся сюда с заката нагло и целеустремлённо, себя не помня от рвения.

— На всякий случай тоже надень что-нибудь… не столь домашнее. Всё ж мы не нищета какая-нибудь, престиж поддерживать надо.

Надо ли и упоминать, как пренебрежительно фыркнула молодая смазливая особа неполных двадцати лет, от скуки проштудировавшая добрую половину отцовских книг и способная при случае угробить хорошее войско? И всё же, дочь с сомнением оглядела свой потрёпанный сарафан, едва прикрывавший коленки, после чего поплелась в свои покои с таким убитым видом, словно её собирались вырядить если не в храмовую власяницу, то в цельнокованый пояс супружеской верности…

— Отстань, паскуда! — Ридд рявкнул на особо приставучее привидение и прикосновением пяток вновь направил своего коня по едва угадывавшейся лесной дороге.

Свет вечера стремительно угасал. Как ни был хорош чёрный жеребец, но и его резвости не хватило, чтобы за световой день пронести седока от города Шарто в самое сердце владений грозного чернокнижника. А ночевать в этом лесу парню ой как не хотелось.

Чёрные и странно покрученные деревья без листьев словно тянули к дерзкому всаднику изувеченные руки. Грозили вослед узловатыми пальцами и воздевали уродливые ветви к стремительно темнеющим небесам, где Соль уже высунула свой любопытный оранжевый глаз. И если бы не эльфийский плащ, то давно бы эти порождения больного сна разодрали коня и его наездника, расцарапали и разметали в клочья — несомненнно, лишь с тем, чтобы затем уже неспешно приступить к более прилежному измельчению…

Привидение заколебалось в вечернем воздухе, но чуть приотстав, всего лишь зашло с другой стороны.

— Как же ты меня достало! — Ридд вздохнул и воздел руку в полузабытом жесте, которым маменька пару раз гоняла всякую, охотно пристававшую к людям мелкую нечисть.

Он уже сосредоточился и почувствовал, как ладонь защипало тёмной и пряной волной, выплеснувшейся из глубины души — с тем, чтобы после короткого и страшного колдовского наговора навсегда развеять этот надоевший хуже сборщика податей призрак… но тут ситуация резко изменилась.

Скачущий конь со всего маху вылетел на большую лесную поляну. Словно уловив чутьём ненавистную магию, он в прыжке перемахнул тускло-алую ленту очередного пояса сторожевых заклятий. Парень, сидевший в седле ровно и прямо словно свечка (так ездили в северных краях королевства), без труда вместе с жеребцом перемахнул препону — но привидение с горестным воплем шарахнулось назад. И судя по всему, на этот раз окончательно…

Посреди сумрачной поляны в ещё более сумрачном лесу возвышалась вовсе уж чёрная каменная башня. Причём такой высоты, что Ридду пришлось изрядно задрать голову, чтобы рассмотреть где-то там, в густо-синем вечернем небе, едва не царапающий звёзды острый шпиль. Что там на макушке виднелось — флаг, флюгер или ещё какое непотребство — парень рассматривать не стал.

— А вам чего надо? — руки сама собою бросили повод и ухватились за рукоять мертвяковского двуручника, который Ридд по некому наитию прихватил с собой.

Впереди и чуть по сторонам словно из-под земли объявились две горбатые туши весьма впечатляющих размеров. Больше всего они походили бы на горных медведей с подлунных гор, славившихся размерами и силой — если бы не ещё вдвое большая величина и светящиеся алчным пламенем глаза.

Но жеребец покосился на этот комитет по встрече ревнивым глазом — те хоть размерами и превосходили его, но вот резвостью весьма уступали — и в великолепном рывке промчался между ними.

Непонятные твари засопели-заохали басовитыми голосами и, неуклюже переваливаясь на мощных лапах, поспешили по обеим сторонам гостя…

Как и когда в чёрной стене обнаружились ворота, Ридд даже и не приметил. Но выученный строевой жеребец по одному лишь прикосновению пяток понял намерения седока и сам направился в раскрывающиеся навстречу створки.

— Эй, хозяева! Гонец от барона Шарто с личным посланием господину волшебнику!

Голос Ридда даже не отразился ни от чего, просто увяз в темноте. Ворота сзади захлопнулись с тугим грохотом, и во тьме парню даже почудился скрежет наползших друг на друга камней кладки…

Свет вспыхнул резко и неожиданно, как не бывает, даже если одновременно зажечь дюжину факелов — вверху обнаружилась здоровенная, кованая и больше похожая на колесо от телеги люстра с целой гирляндой обсевших её волшебных шаров.

Нервничающий, разгорячённый скачкой чёрный жеребец и его всадник обнаружили себя посреди то ли замкового двора, то ли широкого подвала. Вокруг всюду виднелась грубая кладка коричневатого зернистого камня, слева стояла старинного вида пустая карета, за нею пустые стойла. Справа же уходила вверх широкая, каменная, с деревянными перилами лестница. Под ногами гладко утоптанный пол с остатками соломы и кое-где разбросанными рогожами. М-да, небогато, но с размахом…

Что там вверху, рассмотреть не удавалось из-за слепящего сияния этой дурацкой люстры, более подобающей яркостью какой-нибудь зале королевского дворца. Но Ридд и не стал забивать голову, потому что явственно услыхал спускающиеся оттуда звуки шагов. Чересчур уж лёгких и поспешных, по его мнению — но в конце-то концов, местный колдун и не обязан был спускаться лично. Наверняка служку прислал.

Парень спрыгнул наземь, с удовольствием разминая усталые от этой долгой поездки ноги.

— Что ж — мы ехали, ехали, и наконец приехали? Но похоже, со слугами здесь туговато.

Ставить сразу в стойло великолепного жеребца, ещё бурно поводившего боками после скачки, было бы верхом глупости, потому Ридд немного поводил своего скакуна по кругу, давая тому успокоиться. Заодно присмотрел подходящее место и даже словно нарочно оставленную там торбу овса.

— Нет, Черныш, а вот холодной воды я тебе не дам, — парень оттолкнул жадно потянувшуюся к добытому из колодца ведру лошадиную морду. — Остынешь, потом. И не ворчи, после такого с тебя останется только шкуру снять…

Жеребец опасливо покосился блестящим с лиловым отблеском глазом и словно в согласии мотнул головой. Дескать, хозяин, я согласен и на шкуродёрню, только дай напиться!

— Эх ты, волчья сыть, травяной мешок! — Ридд прислушался к тишине — обладательница так задиристо звучавших башмачков спряталась где-то наверху лестницы, разглядывая одного из наверняка редких здесь гостей.

Да и левая ладонь этак подозрительно зачесалась — верный признак, что на тебя смотрят исподтишка, хотя и не враждебно. Потому парень ещё немного походил с жеребцом в поводу — пока конь совсем остынет, а вода в ведре, соответственно, нагреется. Хотя по идее, должен был спешить наверх с посланием. Ничего, потерпят чуток — хороший конь тоже в присмотре нуждается, коль уж слуг или конюших не прислали. А баловать здесь своими скудными колдовскими умениями Ридд отчего-то не хотел, мало ли как хозяева к этому отнесутся…

Наконец оделив страдальца водой и овсом, Ридд хлопнул того по крупу и принялся рассёдлывать, избавлять от притороченных седельных сум и на рыцарский манер пристроенного у седла двуручника. Потом он взгромоздил часть этой ноши на себя и оставил вниманием увлечённо хрумкавшего коня. Уже на подходе к лестнице до парня донеслось сверху едва сдерживаемое хихиканье, и он поднял глаза.

В том месте, где шедшая вдоль стены мощная каменная лестница загибалась на углу в очередной пролёт, стояла облокотившись на перила весьма смазливая огненно-рыжая девчонка, и взгляд её смеющихся глаз оказывался направлен на Ридда. В длинном и весьма идущем ей бледно-зелёном сарафане открытого покроя, она походила на служанку примерно как породистая борзая с баронской псарни на деревенскую шавку.

Как говорите вы, люди — пассия этого колдуна? — судя по вибрациям, бедная дриада от страха колотилась уже не мелкой, а очень даже крупной дрожью.

"А может быть. Если так — у чернокнижника отменный вкус, должен заметить" — Ридд затем старательно убедился, что магии сверх нормы вокруг не наблюдалось, да и истинного серебра талисман за пазухой тоже ни о чём особо чёрном не предупреждал.

— Привет, красавица! Барон Шарто прислал письмо здешнему волшебнику… — осторожно промолвил Ридд и только сейчас осторожно поставил ногу на первую ступеньку, словно надёжный камень мог раздаться и провалиться в здешние подземелья.

Рослая, красивая девица непонятно хмыкнула, и лишь затем отозвалась звонким и насмешливым голосом:

— Что ж, следуй за мной, гонец.

Парень тащился по ступеням за этой малахольной непонятно кем и старался по мере сил не очень таращиться на аппетитно вихляющую перед глазами понятно какую часть девичьего тела. Во всяком случае, он изо всех сил надеялся, что девица, от которой Силой веяло за лигу, не обидится…

Лестница после очередного подъёма вывела в широкий коридор чёрного и мрачно-щеголеватого камня, скупо освещённый несколькими небрежно развешанными тут и там магическими светильниками. Если Ридд ещё и подивился такой роскоши — позволить себе освещение чисто на магии не мог даже отнюдь не бедный барон — то вот само окружение его откровенно насторожило.

Алое и чёрное. Только эти два цвета преобладали в обстановке. Ярко-красные ковры и портьеры, чёрный полированный или нарочито грубый камень… впрочем, от чернокнижника трудно заподозрить иных пристрастий? Если что и разнообразило это мрачноватое великолепие, то встречавшиеся тут и там изделия белого металла, украдкой опознанного прикоснувшимся к напольному канделябру Риддом как серебро. Что ж, хоть тут легче — многие виды нечисти этот металл любили примерно как собака палку.

Снова подъём — на этот раз уже по гладким ступеням чёрного камня с играющими в глубине радужными сполохами. "А что, красиво — идёшь, а оно переливается. Хм, и даже табачком хорошим вроде повеяло?" — Ридд впервые улыбнулся. И даже ничуть не расстроился, когда шедшая молча впереди девица указала рукой в стенную нишу с полками и небрежно сказала оставить лишнее здесь.

— Никто не возьмёт…

Ну да, ну да — уж подобное в башне чёрного колдуна карается наверняка не просто отрезанием носа или ушей. Во всяком случае, с этим делом тут куда как строже, чем в других замках?

Словно уловив его мысли, девица мимолётно заметила, что слуг здесь нет, а прочие создания просто не умеют воровать. Парень понятливо хмыкнул и стоймя пристроил сбоку не помещавшийся на стеллаж двуручник. После притащенной груды гномьего оружия барон на эту железку и смотреть не пожелал, потому Ридд без лишних слов просто присвоил себе хороший клинок. Против многих созданий его шпага слишком уж легковата будет — а вот с таким мечом очень даже сподручно будет отмахиваться…

Короткий коридор привёл к проёму, освещённому по бокам двумя драконьими мордами, державшими в пасти светящиеся шары. И не успел Ридд сообразить, где же он видал такие же точно светильники, как девица без лишних велеречий откинула небрежной рукой великолепного алого шёлка штору и указала гонцу — за мной.

Зал показался сначала таким огромным, что парень даже удивился — как таковое поместилось в верхней части не очень-то и толстой башни. Но потом приметил чёрный потолок с искусно выложенными в нём звёздами, увеличивавший объём, примерно такого же великолепия стены… и снова кроваво-алый, бьющий в соображение цвет, так и заставляющий трепетать словно обнажённые нервы и сами собою хищно раздуваться ноздри.

У дальней стороны на неплохом подобии трона сидел весьма импозантный дядечка — именно такой, каким его описывал барон. Весь в чёрном, с седой бородкой и кустистыми бровями. И многодумным, ничуть не усталым от жизни взглядом.

— Приветствую могучего волшебника, лорда Шима! — громогласно провозгласил Ридд, привычно напялив на себя нарочито солдафонскую манеру поведения Питта и даже его привычку поглядывать чуть с достоинством даже на своего барона.

В принципе, всё верно — хорошие наёмники и профессиональные рубаки из воинской гильдии прорубили дорогу к трону не одному вельможе и не одному королю. Так что, независимость и некоторая даже бравада крепкого солдата весьма оправдана…

Ответное покачивание островерхой и широкополой шляпки более всего походило на кивок, потому Ридд поспешил к возвышению и после весьма почтительного поклона добыл из внутреннего кармана послание. Как тут положено было передавать такие вещи здешнему сюзерену, парень даже понятия не имел — но свиток с чуть мерцающими печатями сам нетерпеливо зашевелился в ладони. И стоило только разжать пальцы, как он воспарил в воздухе и поплыл к задумчиво взирающему на все эти безобразия колдуну.

Однако Ридд отвесил второй поклон не раньше, чем послание коснулось ладони того, кому предназначалось. Почтительно пятясь в полном соответствии с уставами, он у входа поклонился ещё раз. И повернувшись выскочить нетерпеливо наружу, едва не врезался в насмешливый взгляд девицы.

— Прости, красавица — я весь день в седле, мне бы облегчиться чуток… — с грубоватой недвусмысленностью солдата проворчал парень, демонстративно переступив с ноги на ногу. Ибо и в самом деле, поджимало так, что аж в глазах желтело.

Девица брезгливо поморщилась, словно при ней громко испортили воздух или сказали непристойность.

— На этаж вниз, сразу справа, — судя по ледяному голосу, для неё Ридд окончательно слетел по шкале оценки куда-то в самый низ, примерно между чушкой-поросёнком и его босоногим подпаском.

Впрочем, последнее соображение мало задевало Ридда — на подобное отношение он уже давно не обижался. Он летел в указанном направлении словно на крыльях, словно страждущий к кабаку или влюблённный юноша к предмету своего обожания. Стремился душой и телом — скорее, скорее!

— Ох, это же и есть счастье…

Понятное дело, бесстыжая дриада в голове хохотала от облегчения тоже. Хотя и по совсем другой причине — что чёрный колдун по крайней мере поначалу оказался вовсе не таким уж зловещим типом, как его расписал барон, а позднее и сам Ридд в своём воспалённом воображении…