Золото. Назад в СССР 2

Глава 9

Моя лодка оказалась абсолютно целой. Я пошел помогать остальным. Температура воздуха была около нулевая с небольшим плюсом

Любые порезы на резиновых лодках нужно было заклеить. Никому не охота кормить сомов, в избытке обитающих в реке.

Коллегам повезло меньше. На второй и третьей лодке было много мелких неприятных порезов. Проблема была не в порезах а в том, что их много и надо было находить и клеить много заплат.

Для того чтобы обнаружить отверстия нужно было все время подкачивать и смачивать борта водой. А потом, найдя место, вытирать его на сухо.

Резиновый клей рассчитанный на плюсовую температуру приходилось прогревать у углей, так же как и заплаты, и лодки. То еще удовольствие.

Потом место повреждения и латку нужно было как следует обезжирить спиртом, ошкурить, потом еще раз обезжирить под дружное ворчание работяг о невосполнимой потере драгоценной жидкости.

На растянутую поверхность, смазанную тонким слоем клея с обеих сторон: лодки и заплаты, на ровное место без морщин и воздуха, прикладывали саму латку.

Потом начинался один из самых ответственных этапов — прокатка. На твердой поверхности, прижимая со всей дури, латку несколько раз прокатывали самой обычной стеклянной бутылкой.

Для определения времени схватывания клей наносили на контрольку: да таких же куска латки, один чуть больше площадью, чтобы часть клея оставалась снаружи. Это место через некоторое время щупали пальцем.

Если клей на контрольке высыхал, от он переставал липнуть к коже. Значит, клей и на латке схватился. Тогда эти два куска пытались отодрать друг от друга.

После схватывания лодку надували для проверки, но снова и снова находились новые точки требующие ремонта. Это не могло не раздражать людей.

Из всех самыми неприятным были мелкие порезы на днище. Наша лодка избежала этой участи, потому что вчера ночью я не давал ей заходить носом на не расколотый лед.

Чего не скажешь о двух других экипажах, которые устали настолько, что потеряли бдительность в этом вопросе. А может и понадеялись на то, что «пронесет».

Не «пронесло» и теперь всем нам на ветру приходилось мучиться с самыми сложными повреждениями, которые нельзя игнорировать. Плыть в ледяной воде и вычерпывать поступающую через днище воду было совершенно непозволительным риском. Можно было отморозить себе не только ноги, но и все на свете.

К двум часам дня с повреждениями более менее справились. Но с реки подул сильный холодный ветер. Это совсем не вдохновляло. Отчаливать будет трудно. Я предложил не дожидаться следующего утра и выйти раньше. Ветер мог усилиться.

Но Семягин решил дать отдохнуть уставшим и нервничающим людям. В этом мы с ним разошлись во взглядах. Но конце концов его группа и его правила.

Всегда считал, что, если есть силы, то нужно двигаться. Отдых потом.

Поэтому я промолчал и оставил свое мнение при себе. Люди и так напряжены после ночной борьбы и сложной починкой лодок, что споры, а тем более срачи нам сейчас совсем ни к чему.

Да и моё уважение к Семягину не позволяло возражать ему.

Будь это моя партия, я бы выдвинулся с группой немедленно, но раз уже завербовался рабочим, то будь добр помалкивай, брат, в тряпочку и просто помогай другим.

На лицах членов отряда читалось нежелание размышлять о завтрашнем дне, а тем более об отплытии. Все хотели отдыха.

Мне же подумалось о том, что нам нужно будет отчаливать от пологого берега с тяжелыми ящиками на борту. С учетом ветра и температуры воды, кино будет еще то.

Мы их вытащили-то с трудом. Загружать придется, стоя по грудь в воде. Илистое дно под ногами будет затягивать и сковывать передвижения.

Так и произошло. Ветер к следующему утру усилился настолько, что я с трудом преодолевая его, вылез из палатки.

Я про себя пошутил о том, что тут не хватает Выквана — самое время, договориться с духами природы, как это делают местные.

Семягин занимался сбором своих вещей. Как ни странно он был в приподнятом боевом настроении.

— Ну что, Илья, сразимся сегодня с бурей и непогодой?

Он улыбался. Чуть свисающие полы его палатки, словно выстрелами, заполняли окружающее пространство громкими хлопками, вызванными порывистым ветром.

— Сразимся, Александр Иванович, — почти прокричал ему, — куда же нам деваться.

Дежурному пришлось готовить завтрак на примусе в палатке, хотя это противоречило всем известным правилам безопасности.

Позавтракав, к восьми часам утра мы разобрали палатки под штормовым ветром и начали грузиться в лодки.

Первая же попытка загрузить багаж потерпела неудачу — лодка опрокинулась потому что стоявшие в воде грузившие начали погружаться ил под тяжестью.

Оперев груз о борт, они пытались закинуть его на дно лодки. Не то чтобы они были людьми неопытными, но сработал наш «авось» и лень третьего, который не полез в воду страховать с противоположного борта. Те двое сами отговорили третьего, утверждая что всегда справлялись сами вдвоем на погрузке.

Так и было раньше, но они просто не учли силу непогоды в то утро.

Ветер не давал перевернуть лодку обратно свободным рукам моих товарищей по экспедиции.

Семягин таскал рюкзаки и палатки к месту погрузки, поэтому не видел происходившего.

Я скинул сухую верхнюю одежду — она мне еще пригодится и бросился по помогать коллегам.

В осенней живой природе на Севере у человека три врага: влага, ветер и голод. И если к последнему еще как-то можно подготовиться или решить вопрос при помощи охоты или рыбалки, то сырая одежда и ветер чаще всего становятся причиной смерти у неопытного человека.

Лучше, чтобы тело всегда было сухим. Иначе капли воды на значительной поверхности кожи в опасном взаимодействии с ветром быстро приводят к переохлаждению.

Когда наши советские геологи осваивали эти территории, они считали местных очень медлительными и ленивыми. Особенно зимой. Но мои коллеги из предшествующих поколений не понимали одной простой вещи.

Такое поведение аборигенов было выработано многовековым опытом проживания в этих землях. Местные племена делали все это неспешно чтобы не потеть оттого что знали — влага и ветер могут привести смерти.

И никакие уговоры, пряники и попытки заставить местных делать что-то быстрее никогда не приводили к успеху.

Со временем люди с Большой Земли, привыкли к их медлительности и смирились с этим, понимая причины и даже перенимая опыт. Но понимание пришло спустя долгое время и через многие жертвы. А жертв было много.

Вот и в этот раз мы с группой Семягина нашли истрепанные в клочья остатки палатки, под которыми обнаружился скелет человека.

Судя по вещам и инструменту — он был еще довоенным геологом. Об этом говорили геологический молоток и истлевший геологический планшет, его ботинки красноармейца.

Сквозь кости скелета проросла трава. Бумаги в истлели от частой смены погодных условий в субарктической климатической зоне.

Семягин забрал инструмент и найденную при бедолаге трехлинейку, видимо еще из царских запасов или времен Гражданской войны.

По ним можно было попытаться установить личность сообщить в Москву координаты его последнего пристанища. Вдруг, кто-нибудь из родственников ищет.

Обложив найденного геолога камнями, образующими могильный холм, Семягин попросил меня соорудить деревянный крест.

На одном из валунов из речного песчаника он процарапал надпись «Неизвестный геолог» и дату его обнаружения. Валун установили в голову и прижали им сооруженный мною крест.

Никого не волновало, надгробный крест поставили атеисты на могилу советского геолога, который скорее всего тоже был атеистом.

Меня удивило, что здесь в тундре к таким вещам относились намного проще, чем на Большой Земле и не придавали какого-то особого символического значения этому.

Каждому понятно, что раз крест тут установлен крест, значит в этом месте покоится человек.

Так вот, видя, как мои коллеги безуспешно пытаются перевернуть лодку, я снял с себя сухую верхнюю одежду, обувь оставил на берегу и полез в черную воду.

Как бывает в таких случаях, нужно перетерпеть первые мгновения, когда холод пробирает так, что кажется что тебя парализует всего. Особенно это ощущается мышцами шеи под затылком. Их будто сводит судорогой.

Но потом человек ощущает разницу температур. Начинает казаться, что вода теплее воздуха. Это все из-за леденящего ветра. Хочется полностью погрузиться в «парную» воду, но этого делать нельзя. Нужно по возможности сохранять руки и плечи сухими, как можно дольше.

При каждом новом шаге мои ноги по щиколотку погружались в склизскую глубину ила, когда я подбирался к опрокинутой лодке.

Добравшись, я перевернул лодку и стал страховать. Фалинь — веревка на носу, которой привязывают ее к причалу, все еще была на берегу, как и весла.

Сложность была в том, что порывы ветра меняли направление и норовили, если не выбросить лодку на берег, то поднять киль и снова опрокинуть ее через нос.

Я видел, как Семягин отчитывает третьего, и тот скидывал куртку, потому что собирался лезь в воду вместо меня. До нас доносились обрывки фраз. Ветер шел от нас в их сторону, заглушая их разговор.

Лезть в воду третьему не было никакого смысла, поэтому я резко замахал руками и крикнул, чтобы он не входил в воду. Попутный ветер донес мои слова на берег.

Третий в нерешительности замер, глядя на Семягина. Тот гневно махнул рукой, но не стал настаивать на своем. Мол, раньше надо было пить «боржоми», пока почки целы.

Наконец, мои двое напарников, погрузив правдами и неправдами тяжелые ящики в лодку, сами забрались нее.

Мы повторили эту операцию трижды со всем экипажами, пока на берегу не остался только Семягин.

Я выбрался к нему на берег он принял мою руку и с силой потянул меня, вытягивая из реки.

Он тут же начал растирать мое окоченевшее тело сухим полотенцем.

— Одевайся быстрее, Илья!

В рюкзаке на самом верху у меня был приготовлен комплект запасного исподнего.

Минуты через две я красный, как рак, натягивал на себя сухую одежду.

Стало тепло, Семягин еще сверху накинул теплое шерстяное одеяло. После чего полез в рюкзак. Открутив крышку, он протянул мне флягу со спиртом

— Пей!

— Да не хочу я. Все в порядке Александр Иванович, — ответил я, постаравшись его не обидеть.

— Пей, я сказал! — грозно прокричал мне Семягин

Пересиливая себя, я сделал один большой глоток и закашлялся. Спирт обжег горло, затем пищевод. Никогда не любил спирт, но сейчас приятное тепло разлилось по желудку и медленно расплывалось по всему телу.

— Вот и молодец! — он протянул флягу еще раз, но я отказался.

Я не любил спирт потому что он снижал концентрацию, расслаблял и клонил в сон.

А сейчас не время спать. Семягин улыбнулся и спросил согрелся ли я. В ответ я поднял большой палец.

— Давай в лодку! Забирайся на нос.

Я подтянул свою за фалинь, как можно ближе к берегу. Ребята веслами помогали удержать удобное для посадки положение.

Затем аккуратно, не нарушая равновесия, я забросил внутрь свой рюкзак и заскользил ужем. Удачно влез на нос.

Я умудрился не замочить ничего из своей одежды и остаться совершенно сухим в отличии от тех, кто был в лодках.

Мой экипаж заулыбался моим везению, удали и ловкости…

— Сухой из воды вышел, смотрите на него, — подбадривали те, кому я помог перевернуть лодку, — спасибо, тебе Илюха! Ты зубр!

Я давно забыл это слово, означающее признание признание твоих профессиональных знаний и умений.

Семягин влез в третью лодку последним. Положив руки на надувные борта, он, так же как и я, умудрился не намокнуть.

Я сидел спиной к движению, натянув поглубже шапку и накинув на нее капюшон, чтобы ветер не продувал затылок, я устроился поудобнее.

Мне было не очень удобно смотреть, что происходило с первой лодкой, для этого нужно оборачиваться ветру навстречу.

Зато я отлично видел, что происходило с нашей, и с третьей, в которой сидел Семягин.

Те кто сидел на веслах, пытались безуспешно развернуть лодки, разнонаправленно гребя веслами. Но порывистый ветер не позволял управлять хлипкими резиновыми суденышками.

Сил одного гребца не хватало, и вот уже двое, еле еле умещаясь на скамейке гребца, разворачивали лодку и гребли с переменным успехом. Ветер продолжал дуть, создавая помехи. Лодку развернуло килем к другому берегу.

Один из гребцов рассерженно сплюнул и спрыгнул из лодки в воду. Он начал разворачивать ее носом против ветра. Вручную, толкая ее сбоку.

Глядя на него, один из членов экипажа третьей лодки поступил точно так же. Вначале казалось, что им удалось изменить ситуацию. Они чертыхались, матерились и выводили лодки на глубокую воду, забираясь обратно на борт с помощью товарищей.

Но как только они усаживались и весельные начинали грести, лодки несло обратно к берегу.

Такая ситуация повторилась дважды. Два раза люди запрыгивали в лодку и оба раза их прибивало обратно.

Может быть стоило изменить тактику и попробовать действовать иначе, но люди не оставляли попыток, потому что одной из трех лодок все же удалось выйти на середину реки.

Третья попытка оказалась более удачной. Лодки вытащили на
такую глубину, что людям пришлось идти по пояс в
 воде.

При этом я заметил как на весла начинает нарастать лед. С трудом поднимая тяжелые весла, гребцы начали
 медленно удаляться от берега.

Но стоило отдалиться метров на пятнадцать, как налетел новый порыв и отбросил нас обратно, прямо к лагерю, к тому месту, где мы вчера высаживались.

— Нам нужны длинные шесты, без них нам не вырваться, — крикнул я Семягину

Тот кивнул в ответ, что понял. Я хотел встать и отправиться на берег за поиском подходящих деревьев, но Семягин жестом остановил меня и сам лихо соскочил на берег.

Он вернулся через полчаса с двумя трехметровыми свежесрубленными шестами. Один он передал на нашу лодку, другой оставил на своей.

С шестами дело пошло поживее. Люди стоящие на корме, отталкивались от илистого дна и очень помогали гребцам в борьбе с ветром.

Минут через двадцать пять мы смогли тоже выйти на середину реки, как это до нас сделал экипаж третьей лодки. Тот кто стоял на корме посетовал на то, что я не предложил идею с шестами пораньше.

— Илюха, вот если бы ты сразу…

— Хорошая мысля — приходит опосля. Не вздумай его выбрасывать, — предупредил я кормового, крутящего в руках шест с обледенелым концом.

— На кой он нам теперь?

— Еще ничего не кончилось, ветер может усилиться.

Словно слыша мои слова, Семягин поднял большой палец вверх, а я продолжил:

— Если ветер снова отбросит нас, то мы сможем двигаться с шестом по мелководью вдоль берега. А кто знает, есть ли ниже по течению подходящий лес. Ну-ка, давай-ка отдохни, браток. Что-то я стал замерзать. Согреться хочу.

Я посмотрел на кровоточащие раны на ладонях гребца и стал меняться с ним местами. Я действительно хотел согреться за счет движения и принялся грести тяжелыми веслами.

— Если бы не ветер, я бы тебя на Северный полюс бы доставил, — оправдывался гребец, с радостью уступая мне место.

Лодка Семягина следовала за нами. Время от времени, я доставал весла из воды и сбивал с них замерзающий лед.

Течение в середине реки немного усилилось, увлекало за собой лодки и помогало меньше обращать внимания на ветер.

Я помнил про то, что нельзя давать телу вспотеть и выбрал такой темп, который с одной стороны позволял не мерзнуть, а с другой не потеть и расходовать минимум сил,

Бедолаги, сходившие в воду, лежали продрогшие на дне лодки, укрытые одеялами.

Сейчас нельзя менять одежду. Переодеваться в таком небольшом тесном пространстве очень затруднительно и опасно.

Холод, мокрая ткань прилипает к телу. Можно кого-то ненароком столкнуть или перевернуть лодку.

Поймав течение, я на короткое время перестал грести, сбил лед с весел, положил их в лодку и раскрыл горловину своего рюкзака лежащего у меня прямо в ногах.

Я достал свое одеяло и не тронутую флягу, укрыл лежащего на дне и протянул ему спирт. Его трясло от холода настолько сильно, что он не сумел протянуть руку.

Я посмотрел на его синеющие губы, и поддерживая его под голову, дал отпить несколько больших глотков.

Он с благодарностью посмотрел на меня.

Мы уже прошли по реке километра два. Оставался последний, третий. В этом месте река впадала в озеро, на котором нас по графику должен был встречать катер.

Хоть ветер немного стих, грести было очень тяжело. Последние триста метров давались через «не могу». Мне нельзя показывать слабость.

Поэтому я заставил себя улыбаться и подбадривать экипаж своей лодки. Я стал думать об Алене. Откуда появились силы я не знаю, но почувствовав прилив энергии, я заработал веслами интенсивнее.

Через некоторое время мы обогнали третью лодку и вошли в озеро первыми.

Человек, сидящий на корме нашей лодки, привстал вглядываясь в гладь водоема. Он матюкнулся и с досадой выдал:

— Приплыли… Нет катера!