Золото. Назад в СССР 2

Глава 17

Умывшись он подошел подстелил свой запасной ватник на землю, взял один блин, от которого валил белый пар, сложил его треугольничком и перед тем, как отправить его в рот спросил:

— Илья, будь добр, скажи, пожалуйста, а что вы вчера с Петровичем про Проводника обсуждали?

Он спросил это очень буднично, будто поинтересовался погодой

Так кто-то уже настучал Семягину. Я даже догадываюсь кто. Скорее всего Роман Козак подслушал разговор и выложил его начальству.

Или…

Или Семягин сам слышал наш разговор и теперь решил проверить меня на лояльность и доверие к нему.

— Ага, сейчас только допеку.

Нельзя было не ответить. Правила игры предложенные Семягиным в самом начале коллектив принял безропотно.

О личном можно было рассказывать по желанию. Никто не будет допрашивать.

Вопросы же касающиеся работы требовали максимальной искренности.

И я размышлял о том, где проходит граница этой искренности. Проводник не был личным вопросом.

В любом случае включать дурака и отпираться глупо. Но и всего я рассказывать не стану.

Блины были почти готовы. Я долил остатки теста на сковородку, подержал его нужно время ловко перевернул подбросив последний кривой блин половинного размера в воздух.

Затем вывалил его на общую стопку блинов, накрыл все это котелком, рушниками, и чистым дежурным ватников чтобы не остыло.

Налив себе в кружку горячего чая, я присел на раскладной алюминиевые стул, посмотрел на Семягина.

Он с явным удовольствием дожевывал нежный блинчик. Это дома блины привычная еда. А здесь — самый настоящий деликатес, лакомство.

— А добавки можно?

— Конечно можно, тяните Александр Иванович

Я приоткрыл блинную стопку.

— Там еще есть банка с вареньем или медом хотите?

— Нет, благодарю, мне блины без ничего нравятся, хорошо у тебя получились. Так что насчет Проводника.

Я немного придвинулся к Семягину, чтобы меня никто кроме него не слышал.

— Ну насчет Проводника я вам многого не расскажу, потому что не знаю. Слышал есть такой бандит. Преступник, занимается разным нелегальным промыслом. В том числе и скупкой неучтенного золота, организацией незаконной добычи.

Семягин жевал и внимательно смотрел на меня.

— А что же вы с Петровичем заговорили о нем? Неужели ни с того, ни с сего?

— Я узнал о нем во время спасательной операции, когда мы отправились на поиски Гибаряна. Он каким-то странным образом был замешан во всей этой истории. Там были беглые зеки, которые имели к нему отношение. Они все погибли.

— Вот как? Я не знал, расскажи подробнее.

Я в двух словах описал ситуацию с теми телами которые мы нашли в пещере, про Витю, который неудачно оступился.

— Если кратко, то Петрович тоже слышал об этом человеке и строго настрого просил меня никогда не связываться ни с ним, ни с другим криминалом.

— А что есть повод беспокоиться? Ты собирался связываться?

— Нет конечно. Мне это совсем неинтересно. Просто здесь такая концентрация самых разных судеб, что невозможно не сталкиваться с бывшими зэками, которых, как вы понимаете, полно в наших краях.

— Да, что правда, то правда бывшие зэки оседают на Севере после лагерей, правда часть из них бичуют и быстро погибают, но самые стойкие приживаются.

Он помолчал сделал большой глоток чая, подтер свои усы потом выдал неожиданную мысль:

— Ладно про Проводника всё понятно. Знаешь, я иногда смотрю на бичей и ловлю себя на мысли, что эти грязные спившиеся и опустившиеся личности обладают тем, чем не обладает никто из нас. Подлинной свободой. Парадокс. Но там, на дне, ничто не заставляет их иметь мораль, но меня поражает — они ее при-дер-жи-ва-ют-ся!

Последнее слово он произнес по слогам.

Мне вспомнилась история одного такого бича — профессора. Я стал рассказывать про него Семягину.

Я познакомился с ним однажды, когда в Управление привезли новую мебель, а разгружать, как всегда пришлось сотрудникам.

На таких разгрузках неизвестно откуда, словно грибы из под дождя появлялись местные забулдыги-шаромыжники, зарабатывающие себе на бутылку.

Профессор, так его величали его приятели, с достоинством предложил свои услуги и после небольшого торга был нанят во временные грузчики за бутылку «Агдама», хотя изначально требовал коньяку.

Так получилось, что мы встали с ним в пару и пока мы выгружали и таскали мебель я слушал его исповедь.

Он отсидел полный срок по вполне уголовной статье, а не политической, как может показаться на первый взгляд. За взятку на вступительном экзамене в ВУЗ.

Нужно отметить, что это было достаточно редким наказанием за такое экзотическое преступление.

Экзотическое не потому что такие правонарушения не были распространены, как раз таки в республиках Средней Азии и в Закавказье, такое встречалось сплошь и рядом.

А потому что сложно в таких делах было доказать и получить свидетельские показания.

Причина в том, что никому не хочется признавать, что «ребенок» настолько тупой, что не в состоянии сдать вступительные или выпускные экзамены и родителям приходится платить деньги.

Профессор, его звали Саввой, а отчества он своего так и не назвал, получил должность примерно к тридцати пяти — тридцати шести годам.

Как ему это удалось неизвестно, но в особых случаях профессорскую должность или до могли дать и молодому доктору наук.

Как человек жизнелюбивый и весёлый, Савва обзавелся отдельной комфортабельной квартирой в центре города, что было редкостью по тем временам. Машиной, гаражом, дачкой: плохонькой, но всё же. И совсем не собирался делить свой уютный быт на семейный разброд и шатания.

Вместо этого он увлеченно приударивал за студентками и заговорщицким голосом убеждал, что все преподаватели мужчины в ВУЗах идут туда за адюльтером, то есть за натуральным блудом и развратом, именуемым в народе «бл*дками».

Кроме прочего профессор любил деньги. Он покрутился по разным высшим учебным заведениям, понял, что до настоящего преподавательского без высоких доходов не доживет.

Потому что сея разумное и доброе на одну зарплату, особо не разгуляешься. Тогда он нашел, казалось бы оптимальный выход — репетиторство.

Но, к несчастью, абитуриенты попадались, как на подбор, тупые. Многие из них так и не поступали. Мало того, что страдал имидж, так еще и некоторые родители требовали обратно свои деньги.

Среди родителей была особая категория, которая знала цену интеллектуальных способностей своих отпрысков, поэтому была готова платить любую разумную сумму не за репетиторство, а за сразу поступление.

Он попробовал договориться за одного, второго и у него стало получаться.

Все было хорошо, пока ядро, вершащее судьбы, не пролетело совсем близко от него и не попало в проректора, спалившегося на взятке за гос.экземен.

Проректора посадили и профессору пришлось прикрыть лавочку из опасения быть следующим. На тот раз ему повезло. Но денег катастрофически не хватало.

Тогда он придумал беспроигрышную схему. Он знакомился с мамочками выпускников собирающихся поступать, предлагал свои услуги.

Брал за поступление фиксированную сумму вперед. Но всегда оговаривал, что возможны «особые» случаи, когда он бессилен.

В этом случае, он гарантировал стопроцентный возврат денег. А по факту абитуриент либо поступал своими силами, либо нет. В первом случае профессор присваивал заслуги себе, во втором возвращал деньги.

Соотношение провалившихся и поступивших было примерно один к трем, что снова наполнило его жизнь деньгами и роскошью.

Пару лет все шло как по маслу, бизнес даже расширялся. Он стал принимать заказы на непрофильные вузы, но коса наконец-то нашла на камень.

Сам того не зная, он взял заказ у трех подруг, чьи отпрыски пролетели. Они по бабски поведали друг дружке о беде подружек, обсуждали ситуацию пока не поняли, что щедрые обещания устроить поступления им раздавал один и тот же человек. Как назло, отец одной из них, дед не поступившего абитуриента, был прокурором. И понеслась…

Так как профессор так и не женился, то состоялся развод с преподаванием и наукой.

Савва потерял имущество, отсидел пятеру, вернулся в родной город. Конечно о карьере ученого нужно было забыть навсегда.

И через десятерых знакомых, сильно пьющих преподавателей ВУЗов, он чудом устроился вахтером на Пивзавод номер два.

На почти святое место. За год профессор без напряжения спился до уровня некоторых сослуживцев из пролетариев, которые и на завод и домой ходили в обнимку с воображаемыми чертями и белками, сидящими у них на плечах.

Он попробовал вырваться из этой беспробудной тьмы к свету, но этом благородном порыве случайно взломал замок и залез в квартиру соседки в поисках трешки на опохмел.

Быстро был пойман милицией с украденным кошельком у ближайшего вино-водочного. Осужден и повторно отправлен на Север в лагеря на исправление.

Оттуда он уже не стал возвращаться. Зачем? Ведь он отчетливо понимал, что должность вахтера на пивзаводе ему больше не светила, а на меньшее он как-то был и не согласен. В конце-концов он человек с высшим образованием. Профессор! Хоть и бывший.

На слове «бывший» Савва принялся с каким-то особенным профессорским достоинством разъяснять мне различия между такими понятиями, как «бич» и «бомж».

По его словам, выходило, что сокращенное обозначение слова «бич» взялось не с неба, а несло в себе смысл фразы «бывший интеллигентный человек».

К которым он без тени сомнения причислял и себя. Он действительно всем своим видом и историей жизни идеально подходил под это выражение.

При этом «бомж», продолжал Савва — это «человек без определенного места жительства».

Но самое главная разница с «бичом» заключалась в том, что в расшифровка этой аббревиатуры не содержала слово «человек».

И не без причины. Профессор утверждал, что бомжами становились те, кто терял человеческий облик, опускался до скотского состояния.

Бомж вел жизнь животного, заботящегося только о «выпить, пожрать, поспать, посрать» такие слова использовал Савва.

«Бич» же, всё ещё человек с принципами и понятиями.

Савва после второго срока решил податься в старатели, как и многие из тех, кто решил остаться на Северах.

Хоть оба срока он провел на Дальнем Востоке, профессор жизни не знал, особенно Северной, с разными интересными нюансами.

Потыкался, помыкался, понял, что его образование никому не уперлось.

Примкнул к группе бичей промышлявших случайными заработками, не имевшими за душой ничего, но стабильно добывающих деньги на еду и водку.

Бичи хоть люди и пропащие, но всегда собрату помощь окажут, если тот не гад и не крыса.

Команда бродяг ждала подходящей шабашки в артелях. Ему предложили идти вместе с ними.

Он подумал, да и пошел наниматься грабарем в артель старателей.

Так в той местности на старый лад называли землекопов без своих инструментов.

Он не знал, что в самый низший пролетарский разряд набирали ханыг, людей много пьющих и страдающих от запойной жизни. А значит и самой нетребовательной.

Савва тоже выглядел алкашом, поэтому вместе с несколькими другим бичами сразу приглянулся артельщику.

Трудовых книжек он не требовал, нанимал на сезон, поставив условие, чтобы не пили, а беззаветно пахали по заветам Ильича, обеспеченные робой и жратвой.

Бичи с умным видом спрашивали про оборудование, артельщик обещал промагрегат. Хлопнули по рукам.

Артельщик посадил в грузовик и увез в глухомань, в лесотундру, на отработанный полигон заброшенного прииска. Получилось так среди новых знакомых профессора никто не знал что такое работа грабаря на вторичной промывке.

Сравнить её можно разве что с каторгой. А тут она же, но добровольная, за деньги. Им пообещали высокую оплату.

Артельщик уехал на грузовике, оставив за себя старшего. Люди почесали репы и взялись за работы. Никуда отсюда не денешься в любую сторону на сто-двести километров никого.

Старенький бульдозер, сдохший на второй день оказался тем самым промагрегатом. Поэтому всю породу прогоняли вручную сквозь сита лопатами.

Люди пахали с утра до ночи в любую погоду: жарища ли, а то и снег летом, дождь осенью и мороз, и почти всегда ветер.

Одежда и обувь, взятые в долг, уже к середине лета приходили в негодность, а сами люди худели от трудов тягостных даже и при сносной кормежке. Но всё нипочем, потому что маячили крупные деньги.

Несмотря на тяжелый ручной труд, лето выдалось удачным. Золото прям шло и шло из вторичного шлака.

Удача улыбалась бичам так широко и так привлекательно, что у профессора аж захватывало дух. Золота было много. Даже очень много.

Отдыхая после работы светлыми ночами, он с другими бичами гоняли «чифирок». И ощущали себя настоящими «баловнями судьбы».

Они во всех красках рассказывали друг другу, как будут подкатывать к важным высокомерным дамочкам на курортах в Сочи и Ялте.

А те сначала будут морщить нос, но узнав, что имеют дело с богатыми старателями с «северов», будут чуть ли не на коленях умолять в их с собой.

Кто-то мечтал каждый день пить только дорогой коньяк Арарат с пятью звездочками и курить Яву с фильтром.

Другие обещали вернуться в родной городок или село и швырнуть пачку денег в лицо неблагодарным бывшим женам, подавшим на развод, пока их мужья мотали срок.

Иные и вовсе настраивались свалить навсегда на Большую Землю и начать нулевую вольную безбедную жисть-житуху.

Савва и не заметил, как подхватил ту же заразу. Он не рассказывал вслух о своих мечтах, но окутанный всеобщим мороком иллюзий, каждую ночь перед сном представлял, что он вырвался со дна.

Что как у Сатина у Горького «человек — это звучит гордо», что он вернется снова организует себе квартиру, машину, дачку. А может, чем черт не шутит, возможно и «Двухэтажную Дачу».

Он почти уверил себя в близости цели, и почти наяву обставлял новую библиотеку с редкими книгами.

И с нежностью стирал пыль с сияющего черным лаком капота машины, под завистливые взгляды соседей.

И чувствоал, что вот она! Вот она, удача, пойманная за хвост!

Черт пошутил очень зло. Артельщик налил полный стакан водки за успех и выплатил профессору сущие копейки в конце сезона, которые тут же за углом отобрали какие-то ухари гоп-стопщики.

Та же история приключилась с бедолагами, которые поехали в лесотундру вместе с Саввой и вернулись опьяненные мечтами.

Разочарованию и горю бичей не было предела. Словами не описать. Нельзя сапогом давить мечту человека. Тем более работяги. Не хорошо это, не по-людски.

Немного поразмыслив в следующие дни после того, как их обобрали до нитки, бичи все вместе пришли к выводу, что артельщик всё подстроивший специально, заслуживает сурового наказания.

Не поступи он с ними так погано: поставив водку, после трехмесячной трезвости, надо же понимать, мизерную оплату вместо обещанных барышей и гоп-стоп, то простили бы его «бичи».

А теперь, пардон.

Узнав, как и когда артельщик ходит в контору и из нее, подкараулили его на выходе, выволокли того за сарай, избили толпой, а потом, когда другие подняли его и держали за руки, Савва достал нож, чтобы убить мерзкого гада…